Александра
Все чаще я ловлю себя на том, что не знаю, как себя вести, что думать о других и как относиться к ним.
Мне всегда казалось, что хороших людей больше, чем плохих, а значит, жить не так уж и страшно. В самую трудную минуту кто-то обязательно должен помочь, в это я верила твердо.
Сейчас, когда я столь многое пережила и чудом не погибла, я смотрю на жизнь совсем по-другому. Никому не верю. А если по инерции и делаю что-то хорошее, бескорыстно кому-нибудь помогаю, в голове все равно сидит эта ядовитая мыслишка: может, этот самый человек, кому я сейчас помогаю, оборотень, и ждать от него можно любой подлости.
Я знаю, когда сломалась и белый свет вокруг превратился в черную беспросветную метель.
До пятидесяти лет я прожила в большом молдавском поселке с мужем-инвалидом и дочерью. Работала продавщицей в магазине, ухаживала за мужем, растила дочку. Тянула на себе дом и огород. Понятное дело, были и куры, и кролики, и поросята. Но я сильная, не жаловалась никогда. Не буду вдаваться в подробности, связанные с болезнью мужа, скажу одно: работать он не мог, зато трепать мне нервы, ревновать, бить, унижать и оскорблять меня – это все получалось у него здорово.
Сама я вроде не красавица, но все при мне. Сильная, выносливая, многое умею. А когда наработаешься, хочется повеселиться, попеть. Всегда мне эти праздники выходили боком. Стоило мне попеть-потанцевать, как муж быстро опускал на землю – ни одного праздника не обходилось без мордобоя. Бил в лицо, жестоко и сильно. Просто так – плати, мол, за веселье.
Мужу не изменяла, хотя могла бы. Но он почему-то считал, что у меня любовников, как смородины на кусте. И лупил всем, что попадется под руку. Когда поняла, что жить так дальше не смогу, что не выдержу и сама как-нибудь прибью его, предложила Оле, дочке моей, купить дом в каком-нибудь другом месте. Или вообще уехать подальше.
Оля тоже давно стыдилась отца и домашних скандалов. Девочка спокойная, работящая. Обрадовалась, когда я предложила отправиться на заработки в Москву. Многие из нашего поселка уже давно перебрались в Россию. Работали на стройках, шили, чистили, убирали, а заработанное высылали домой.
Потихоньку я продала все ценное, что было в доме, собрала необходимую сумму (тысяча евро!), приготовила багаж. Уволилась из магазина, и в тот же день мы с Олей, никому не сказав, на такси доехали до областного центра, сели на поезд и покатили в Москву.
Конечно, ехали мы не на пустое место. У нас были договоренности, адрес дома, где нас ждали, телефоны знакомых, которые могут помочь устроиться на работу.
В поезде мы познакомились с двумя женщинами, которые, как оказалось, тоже ехали в столицу на заработки, только не на фабрику, где планировали работать мы с Олей, а в один подмосковный поселок, где недавно закончилось строительство коттеджей и куда стали заселяться семьи. Этим людям требовались домработницы, и, по словам наших новых знакомых, для таких, как мы с Олей, этот поселок обещал стать настоящим Клондайком. Две тысячи евро в месяц – средняя зарплата, какую платят за уборку и готовку на целую семью.
Оля бросала на меня вопросительные взгляды, мол, как тебе такая работа, идея, возможность. Жить и работать в новом доме, где у тебя, помимо своей комнаты, будет бесплатная еда, да еще получать при этом такие деньжищи – что ж, звучало заманчиво.
Наши попутчицы достали бутерброды и лимонад – пора было перекусить. Мы тоже выложили печеную курицу, вареные яйца, сало, домашнее вино. Долго и с удовольствием ужинали, слушали, что говорят Лариса и Тамара о предстоящей работе. Оказывается, сестра одной из них уже живет в этом поселке. Очень довольна, вот даже выслала им, бедолагам, деньги на дорогу.
Пожалуй, впервые за долгое время меня отпустило. Я увидела впереди какой-то свет, перспективу. Даже картинку нарисовала в воображении: большой красивый дом, просторная кухня, я стою у плиты и помешиваю в большой кастрюле борщ, а где-то неподалеку на лестнице моя Оля с пылесосом в руках. Конечно, это не мой дом и не мой борщ, нам придется работать на чужих людей, прислуживать им, но все равно это работа, деньги, движение вперед. А еще какая-то защищенность, ведь нашими хозяевами будут люди небедные.
Вот такие у меня тогда были мечты.
Спала я крепко. Проснувшись, первым делом проверила тайник: деньги были на месте, под слоем нижнего белья, в специально пришитом карманчике. Все в порядке. Слава богу, наши новые подруги не какие-нибудь мошенницы.
С вокзала мы поехали на троллейбусе, чтобы потом пересесть на автобус, следующий как раз в нужный нам поселок. Поднялась метель, в окна троллейбуса снег летел с такой силой, как будто его бросал с неба какой-то великан. Я даже представила себе этого великана в заснеженных одеждах – вот он идет по Москве и разбрасывает снег…
На остановке, кроме нас, никого не было. Лариса сказала, что у нее сильно мерзнут ноги. Тамара протянула ей термос с кофе. Предложили и нам с Олей.
Очнувшись, я открыла глаза и не увидела ничего, кроме снега. По обеим сторонам высились убеленные снегом ангары. Ряды гаражей под снежными шапками, цеха, склады. Это была окраина Москвы, промышленная зона.
Оля спала, привалившись к заиндевевшей стеклянной стенке той самой остановки. Ее медленно заносило снегом.
Наших новых подруг не было. Не было и нашего багажа. Я сунула руку под свитер, нащупала край блузки, который должен был быть внутри, заправленный под юбку. Конечно, кармашек был пуст, денег не было. Получается, нас усыпили и ограбили? Теперь заснеженный великан представлялся мне с косой. Как смерть.
Оля была жива и крепко спала. От ее губ пахло кофе. С трудом я разбудила ее. Через полчаса, проваливаясь по колено в снег, мы побрели к какому-то складу, в окошке которого горел свет.
Если бы не Матвей, мы могли просто погибнуть. Без денег, еды, вещей, без драгоценных телефонов и адресов, которые остались в сумке, мы были обречены.
Сторож Матвей не побоялся впустить нас. Уложил обеих на диван, придвинул поближе большой масляный радиатор, напоил горячим чаем. Кажется, мы съели весь его обед: банку рассольника, который он разогрел маленьким кипятильником, ватрушки с творогом, печенье. Незамысловатая еда, но нам она тогда показалась пищей богов, волшебным источником силы.
Вдобавок ко всему мы обе сильно простыли. Матвей позвонил жене, попросил привезти лекарства, сироп от кашля, сухие травы. Мы прожили у него в сторожке почти месяц.
Когда Оля поправилась, он познакомил ее со своей сестрой. Та работала поблизости на фабрике, где шили «итальянское» постельное белье и полотенца. Оля сразу ухватилась за эту работу. Теперь она пропадала на фабрике сутками – хотела освоить ровную строчку. У меня работы пока не было, и поэтому ей особенно хотелось хоть что-то начать зарабатывать самой. Думаю, сработал инстинкт самосохранения: она так тяжело болела, что теперь изо всех сил спешила убедить себя в том, что жива.
От перспективы устроиться на ту же фабрику я отказалась сразу. В отличие от Оли, большой любительницы шить, я понятия не имею, с какой стороны подойти к швейной машинке.
Матвей свел меня с Жориком, шустрым мужичком, который присматривал за работающими здесь же, на стройке, гастарбайтерами. Он покупал для них еду, готовил, а по ходу дела приторговывал сигаретами и алкоголем.
Жорик взял меня к себе, поселил на заброшенной даче и передоверил большую часть своих обязательств. Что ж, пришлось браться за стряпню. Сам он кормил работяг в основном покупными котлетами и дошираком, я же накупила на рынке замороженных окорочков и зелени и стала готовить наваристые супы. Теперь обеды с супом, картошкой и теми же окорочками стали напоминать человеческую еду. Наши рабочие в благодарность за то, что я заботилась об их желудках, стали называть меня мамочкой.
Удалось скопить немного денег, и через Матвея я купила старый самогонный аппарат. Жорик, узнав об этом, поначалу чуть меня не прибил и немедленно пригрозил уволить. Я предвидела такой оборот и немедленно предложила ему процент. Поторговались, не без этого, но как только до него дошло, что продавать самогон выгоднее и безопаснее, чем позволять мужикам пить дешевую паленую водку, сам купил сахар.
Дело пошло. Чтобы пойло получалось приличнее и дороже, я научилась настаивать самогон на ореховых перегородках, бергамотовом чае, даже домашний джин делала, прогоняя по второму разу самогон с ягодами можжевельника. Мы с Олей приоделись, купили теплые вещи, вернули Матвею все, что он потратил на нас, и стали копить на то, чтобы снять квартиру. Оле платили мало и нерегулярно, да и перспектив на фабрике никаких не было. Жора предложил подрабатывать еще и стиркой одежды для рабочих. Привез откуда-то стиральную машину, старую, конечно, но еще на ходу. Я купила мешок порошка и принялась обстирывать нашу бригаду.
Весной я подала идею подремонтировать нашу дачу. Само собой, у дачи есть хозяин, она не Жорина, а это значит, что в любой момент нас могли оттуда прогнать. Прямые вопросы я старалась не задавать. Моим делом было найти новые виды заработка.
Идею насчет ремонта Жорик назвал блестящей. Мы договорились об объемах работы и оплате, он привез краску и плитку, и я, как могла, освежила наше жилище. К маю я по привычке вырастила рассаду, и летом заброшенный участок превратился в настоящий огород с ровными грядками и даже небольшой теплицей. Я кормила рабочих свежими салатами, зеленью, варила компот из фруктов, которые росли в саду, – яблок, вишни, слив.
По вечерам, умаявшись, я сидела перед маленьким телевизором и на специальной машинке набивала фильтры табаком – научилась еще в Молдавии. Я вообще не могла сидеть без дела и постоянно пыталась заработать. Иногда удавалось сварить варенье и продать, сидя на стульчике на той самой остановке, где мы с Олей чуть не замерзли. В лесу я собирала грибы, сушила их, мариновала и продавала на той же остановке. Так, копейка к копеечке, собралась довольно приличная сумма, и я закопала ее в стеклянной банке в саду.
Осенью мы с Олей планировали переехать в Москву и подыскивали работу. Но для начала требовалось получить московскую регистрацию. С этим снова помог Матвей – познакомил с нужным человеком.
Оля снимала комнату с подружкой Катей. Красивая белокурая Катя была у меня частым гостем. Когда девчонки приходили, я кормила их пирогами, давала с собой еду, деньги – словом, помогала, чем могла.
Однажды Катю заприметил один из наших рабочих. Молодой парень. Знаю, кто он и откуда, все о нем знаю. Может, влюбился, может, просто не сдержался. Да если бы он еще был один.
Я как раз возвращалась с рынка, где мы с Жориком покупали муку и сахар. Он высадил меня у дачи, мы договорились, чем будем заниматься завтра, и он отчалил.
Странные звуки доносились из сарая, где я хранила дрова. Эти звуки вызвали смутную панику. В сарае были люди, и они творили что-то нехорошее.
Их было двое. Тот парень и его брат. Изголодавшиеся по женщине мужчины потеряли человеческий облик. Они не только изнасиловали Катю, непонятным образом оказавшуюся в этом сарае, но еще жестоко избили, вымещая на ней, как я поняла потом, все унижения, которые испытали. Ей, этой хрупкой девочке, они решили отомстить за тяжелый труд и неустроенный быт. Одно слово – озверели.
Не помня себя, я схватила первое, что попалось под руку, какую-то палку. Набросилась на этих нелюдей и била, била их по головам, только сопли летели во все стороны. Оба брата, отвратительные в своей распаренной наготе, покрытые густой шерстью, как животные, выбежали из сарая, пытаясь поймать упавшие штаны…
Катя дышала. Лицо ее было в крови, один глаз заплыл. Бедра в крови.
Я позвонила Матвею, дрожащим голосом рассказала обо всем. Объяснила, что к себе вызвать «Скорую» не могу, я живу нелегально, а сюда может нагрянуть полиция.
Матвей примчался на своем старом «Фольксвагене». Мы перенесли Катю в машину, укутали одеялом, и он повез ее в больницу. Он москвич, скажет, что нашел ее на обочине дороги, и все. Это со мной начались бы расспросы, кто я такая и где живу, а с Матвеем проблем не будет. Мы договорились, что для того, чтобы насильников наказали, он скажет, что лично видел обоих братьев, когда они несли Катю в сторону трассы. Я спросила, не боится ли он их, ведь если он официально выступит в роли свидетеля, они могут с ним расправиться. На это Матвей невозмутимо ответил, что уже сегодня эти братья наверняка сбегут. Такие твари не станут сидеть и ждать, когда за ними придут. Катя-то жива, может и сама обо всем рассказать.
– А ты, Александра, должна уехать. Катя объяснит, где все случилось, и тогда встречи с полицией тебе не избежать. Собирайся и двигай в Москву. Деньги есть или тебе дать?
Золотой человек.
Я сказала, что так и сделаю. Он уехал, а я вернулась домой. По дороге позвонила Оле, рассказала все как есть, попросила никому пока ничего не говорить. Еще я попросила ее не приезжать ко мне, здесь скоро будет полиция, и идти ночевать в сторожку к Матвею, а не на квартиру, где они с Катей снимали комнату, потому что и там без полиции не обойдется. В Оле я была уверена. Она все сделает правильно, ведь она, как и я, жила в постоянном страхе перед полицией. Это при том, что у нас была регистрация, но кто знает, не липовая ли?
Страх, о котором я буду помнить всегда и о котором не устану твердить, въелся в кожу, мешал жить, дышать, строить планы. Меня не оставляло чувство, что мы с Олей здесь временно, что мы в любую минуту можем погибнуть. Слишком много горя и несчастий вокруг. И эти мужики, озверелые, потерявшие человеческий облик, они ведь тоже стали такими из-за немыслимых условий здешнего существования – и это при том, что я старалась как-то облегчить им жизнь. Кормила их, обстирывала, иногда лечила, давала какие-то лекарства. Говорю же, я знала этих парней. Не возьму в толк, как они могли сотворить такое у меня под носом?
Обо всем этом я размышляла, судорожно складывая вещи и одновременно стряпая обед. Как бы там ни было, тридцать пять человек должны прийти через полтора часа, и мысль, что они останутся голодными, не давала сосредоточиться на сборах. Меня всю трясло, я понимала, что надо уходить, убегать, но как же я могу сбежать?
Здесь, в этом маленьком доме, я провела больше года, успела кое-чем обзавестись. Бросить все сейчас я просто не имела права. Я заталкивала в сумки куртки и кофты, сапоги и кроссовки, свои и Олины, заворачивала в фольгу продукты, которые были в холодильнике: неизвестно, что нас ждет и где мы будем жить. А на плите в кастрюлях кипели гречневая каша, гуляш, гороховый суп и кисель.
Багаж я вынесла из дома и спрятала в кустах. Потом взяла лопату и принялась выкапывать свою кубышку.
Я успела вынуть деньги из банки и спрятать их за пазуху, под футболкой, когда услышала шаги. Ко мне бежал человек. Это был он, тот самый, кто насиловал Катю. Он был пьян, в глазах светилось безумие.
Стоило мне увидеть его, как я сразу поняла, что он пришел, чтобы меня убить. Ведь я все видела собственными глазами. Я была свидетелем преступления, за которое его могут посадить. Страх перед возмездием, которого ему не избежать, если я останусь жива, пригнал его сюда. Думаю, выпил он тоже для храбрости.
Он набросился на меня и стал душить. Сильные пальцы впились мне в горло. Но я не могла позволить себя убить: у меня была дочь, и не для того я вкалывала здесь, чтобы какой-то насильник вот так взял меня и удушил. Мне удалось сбросить его с себя, я схватила его за руку и вонзилась в нее зубами. Парень взвыл.
Потом я просто била его, лежащего на спине, кулаками по лицу. Помню, что особенно хотела попасть по носу, из которого хлестала кровь. Дальше в моей руке откуда-то взялся камень.
Не помню, как бежала с тяжелыми сумками к трассе – через лес, чтобы меня никто не видел. Был момент, когда я выбилась из сил и спряталась за ели немного передохнуть. Все это время я почему-то думала не о том, что только что убила человека, а о не выключенном газе под кастрюлями.
Мои рабочие уже должны были вернуться. Жора с ними, значит, он все выключит и накормит их. Того, что лежал в крови под кустами, они заметить не должны. Неизвестно, сколько пройдет времени, прежде чем его найдут.
Выключить телефон я пока не могла: мы должны были держать связь с Олей.
Я снова позвонила Матвею. Попросила помочь найти временное жилье, хотя бы на сутки. Он продиктовал адрес, я вызвала такси, позвонила Оле, сообщила, куда еду, сказала, что мне нужно избавиться от сим-карты, по которой меня можно вычислить, и отключила телефон. Сим-карту я выбросила в лесу, а сама выбралась на трассу, дождалась такси и поехала в Крылатское.
Отдавала ли я себе отчет, что своим звонком подставляю Матвея? Конечно. Я убийца, если меня будут искать, все мои звонки вычислят обязательно. Как-никак я все вечера смотрела сериалы и кое-что понимала в этих делах.
И все-таки я надеялась, что все обойдется. Хотя бы потому, что камень, которым я убила зверя, я прихватила с собой.