Глава 6
В логове льва
Этот разговор убедил Дэвона, что шериф оригинальная личность и, может быть, честный человек, но его жизненный опыт таков, что он не намерен делиться своими мыслями с другими.
И тем не менее уверенность, с которой Дэвон воспринял информацию о Берчарде от Грирсона, теперь серьезно поколебалась. Шериф назвал его своим лучшим другом, и если он откровенен, это предвещает владельцу игорного дома хорошую выгоду.
Он тут же пошел в «Палас», чтобы поговорить с Берчардом напрямик. Тот завтракал, хотя было уже одиннадцать утра. Он сидел как бы в нагруднике, потому что салфетка была заткнута не только за воротник, но и за жилетку под мышками.
Берчард вообще походил на ребенка не только из-за этого нагрудника. Это был лысый шестидесятилетний мужчина, на розовом черепе которого торчал только один светлый клочок волос, что еще более усиливало его сходство с малышом. Его тело тоже было кругленьким, как у младенца, ноги казались короткими, кривыми и бесполезными, а на пухлых руках между кистью и предплечьем виднелись ямочки.
Но самое главное, на его лице не появилось ни одной морщины, и оно было таким розовым, что казалось, даже малейшее движение воздуха может вызвать раздражение этой нежной кожи. При выражении любых эмоций – от смеха до глубокой задумчивости, жирные щеки Лэса закрывали глаза, и было трудно сказать, плачет он или улыбается.
Берчард только что расправился с тарелкой отбивных и перешел к бифштексам из оленины, которые принес китаец-официант. Он же открыл большой деревянный поднос, на котором горкой возвышались исходящие паром сдобные булочки, невесомые, как пена, и покрытые хрустящей коричневой корочкой.
Владелец «Паласа» смело атаковал эти яства и, не переставая есть, весело посмотрел на Дэвона, как бы приглашая его подивиться столь чудовищному аппетиту, а может быть, и позавидовать таким обильным средствам его удовлетворения.
– Садитесь, приятель, – прошамкал он полным ртом. – Сейчас вам, может быть, немного рано обедать, но если вы поможете мне с вот этими оленьими бифштексами, я буду рад. Присядьте и поработайте вместе со мной.
Дэвон поблагодарил и объяснил, что уже позавтракал. А до ленча ему еще далеко.
– Ах, просто беда с тем, как живет народ, – заявил Берчард. – Установили время для всего. Время ложиться спать, время вставать, время работать, время есть… Но это же неестественно, как ни посмотреть.
– А как вы поступаете? – полюбопытствовал удивленный Дэвон.
Толстяк разрезал горячую булочку, намазал куски желтым маслом и положил между ними добрый кусок оленины, политой соком. Получился сандвич такой толщины, что у Дэвона свело челюсти. А Берчард держал этот кусочек и улыбался, его глаза совсем исчезли, это была просто улыбающаяся маска радости жизни.
– Время спать – это когда вы устали, время играть – это когда вам станет скучно, работать – когда вы должны это делать, а когда вы голодны – время есть. Я ем шесть раз в день, и каждый раз за двоих. Выкуриваю одну за другой десять сигар, но могу прожить неделю, совсем не пробуя табака. Вот почему я так молод, приятель, так молод и нежен, что меня любят девушки.
Он рассмеялся. Его смех неожиданно оказался тихим и сдержанным, будто Лэс остерегался слишком растрясти свое грузное тело. Потом его рот расширился с легкой гибкостью, и огромный сандвич исчез в нем в два приема без особых видимых усилий. Прожевав все это, он заглотил полпинты кофе.
– Мне не хотелось беспокоить вас, – сказал Дэвон, – но если бы я мог прервать ваш ленч на пять минут…
– Не делайте этого! – попросил Берчард. – Не прерывайте того, что вы назвали ленчем. Можете говорить со мной, сколько захотите, я вас прекрасно слышу. Еда открывает мои уши, и мозги работают хорошо. При этом я могу больше понять, приятель. Поэтому говорите, что вам нужно, но не прерывайте мою еду!
Дэвон спросил:
– Кленси Уилльямс работает на вас?
– Временами да, временами нет, – ответил толстяк, продолжая атаку на булочки и оленину. – Какую работу вы имеете в виду?
– Он для вас покупал у меня ранчо? Мое имя – Дэвон.
– О, так вы Дэвон! Сын старого Джека Дэвона, верно? Ну не странная ли это вещь? Я что-то заметил в вас, когда вы вошли. Даже сказал себе, что видел вас раньше. И вроде бы встретил старого Джека Дэвона, которого уже нет с нами столько лет. Эй! Как бежит время! Да, Уилльямс просил вас уступить мне эту землю. Здесь, в Уэст-Лондоне, у меня много собственности. Но едва ли найдется место для жирного человека, чтобы расставить локти, так быстро строится этот город. Я тоскую по той земле за холмами. Мы со стариком Джеком Дэвоном любили там жарить форель на костре, так что я все знаю о вашем участке, сынок!
Дэвон кивнул:
– Дело в том, что я знаю, как сильно вы желаете заполучить эту землю, и как только вышла небольшая задержка с бумагами, вы тут же решили убрать меня с дороги.
– Убить, хотите сказать? Ликвидировать? – уточнил толстяк, не прерывая еды.
– Да, именно так.
Берчард, выражая неодобрение, прокудахтал:
– Откуда вы это взяли?
– Так мне объяснили с помощью большого кольта, – пояснил Дэвон. – А к таким вещам большинство людей относится серьезно.
– Да нет же! – бесстрастным тоном отмахнулся Берчард. – Как-то в баре я видел шестнадцать человек с поднятыми над головой руками. И каждый из этих шестнадцати потом клялся, что человек с кольтом целился прямо в него. – Он тихо рассмеялся.
– Итак, что, если мы вернемся к моему маленькому делу? – произнес Дэвон более твердым голосом.
– Да-да, вернемся. Так почему это я должен хотеть убить вас из-за вашей земли, сынок? Я не занимаюсь убийствами. Мне это просто не надо. Если дело дойдет до перестрелки, то меня очень много – я представляю собой удобную мишень.
– Ладно, покончим с этим, – предложил Дэвон. – Я не хотел давать делу ход, но, с другой стороны, не хотелось бы иметь о вас неправильное представление.
– Вот это верно! – согласился толстяк. – Я всегда предпочитал лошадь, которая брыкается по утрам, зато весь день ведет себя спокойно. Вот теперь вы пришли, поговорили со мной, представились, прямо как бы от вашего отца… Знаете, что я вам скажу? Любой человек рассмеялся бы, если бы услышал, что о Лэсе Берчарде говорят такие вещи. Вы хотя бы можете мне сказать, кто заронил в вашу голову подобную мысль?
– Этого я не могу сказать.
– А почему?
– Потому что если он врет, а я надеюсь, что это так и есть, то через самое короткое время я узнаю об этом. А если не врет, его убьют за то, что он сказал мне.
– Ну-ну! – промямлил толстяк. – Это верно, верно! Но теперь надо все логично обдумать. Ты, может быть, хочешь заняться законом? – И он посмотрел на юношу с нескрываемым восхищением.
Дэвон встал и покачал головой:
– Я занимался медициной.
– Хорошая профессия, очень хорошая профессия! – похвалил его Берчард. – Я тоже один раз был у доктора, когда заболел живот. И что, ты думаешь, он мне сказал? Ничего не есть пять дней! Я послушался его, и это помогло. Больше того, я с тех пор не раз постился ради того, чтобы как следует поесть в первый раз после этого. Тебе надо идти, сынок? И даже не выпьешь чашечку кофе?
– Мне пора, – сказал Дэвон. – Мне кажется, мы стали друзьями, Берчард.
– Ну да, и твой отец был моим другом еще до тебя.
Рука игрока потонула в мягком, влажном рукопожатии Берчарда, и все-таки под этим мясом чувствовалась сила.
– До свидания, Берчард!
– Пока, доктор!
– Я оказался на распутье и занялся картами…
Берчард рассмеялся так, что затряслись его жирные бока:
– Ну, тогда успеха тебе в картах, но только не в моем игорном доме.
– Благодарю. Но прежде, чем я уйду, скажу вам, что хочу кое в чем разобраться. Если найду что-нибудь против вас, приду сюда и скажу вам это прямо в лицо. Идет?
– Конечно идет. Если хочешь поставить на мне клеймо, то делай это при дневном свете. – Берчард махнул своей розовой ладонью.
Дэвон вышел из комнаты. В холле он обнаружил двух хмурых мексиканцев. У одного из них был шрам на лице. Они сидели в горестном молчании порознь друг от друга и поодаль от всего мира. По какой-то непонятной причине Дэвон понял, что они здесь по распоряжению Берчарда.
Это как бы подвело итог его разговору с толстяком. Уолтер вышел на слепящий солнечный свет более задумчивым, чем был раньше.
Он пошел в платную конюшню и взял напрокат на остаток дня сильного гнедого мерина. Сейчас Дэвон был совершенно уверен, что Грирсон наврал ему, и все-таки ему было трудно окончательно выбросить эту мысль. Если Грирсон лгал, то сделал это под влиянием каких-то особенно важных обстоятельств, потому что направленный на тебя револьвер почти всегда заставляет говорить правду.