Глава третья
Ге нри Хилл родился 11 июня 1943 года. В то время Браунсвилл представлял собой рабочий район площадью около шестнадцати квадратных километров, застроенный скромными одно- и двухэтажными домами и предприятиями лёгкой промышленности. Он протянулся от похожих на парки кладбищ на севере до солёных болот Канарси и мусорных свалок Джамейка-Бей на юге. В начале двадцатых годов пущенные сюда троллейбусные маршруты и железнодорожная эстакада Либерти-авеню превратили район в настоящий рай для десятков тысяч иммигрантов из Италии и евреев из Восточной Европы, которые были счастливы бежать из убогих съёмных каморок Малбери-стрит и Нижнего Ист-Сайда на Манхэттене. Широкие, прямые, залитые солнцем улицы Браунсвилла предлагали только маленькие домишки с крошечными двориками, но итальянские и еврейские иммигранты первого и второго поколения так страстно желали обладать ими, что готовы были вкалывать день и ночь на разбросанных по району потогонных фабриках.
Помимо трудолюбивых мигрантов в новые районы потянулись личности менее приятные – еврейские бандиты, вымогатели «Чёрной руки», похитители людей из неаполитанской Каморры и, разумеется, изворотливые сицилийские мафиози. Во многих отношениях Браунсвилл стал идеальным районом для организованной преступности. Тут даже общая историческая атмосфера этому способствовала. Ещё в начале двадцатого столетия нью-йоркская «Трибьюн» описывала эти места как заповедник для разбойников и головорезов, отмечая, что «здешняя почва всегда взращивала разнообразных радикалов и смутьянов». Во времена сухого закона близость района к сухопутным маршрутам доставки спиртного с Лонг-Айленда вкупе с бесчисленными бухточками и причалами вдоль побережья Джамейка-Бей превратила его в мечту контрабандистов и пристанище для грабителей. Здесь впервые начали формироваться мультиэтнические союзы бандитов, которые позже стали образцами для организованных преступных групп по всей Америке. Усеявшие район маленькие текстильные и швейные предприятия быстро стали привлекательной мишенью для вымогательства и откатов, а бурный расцвет ипподромов «Джамейка», «Белмонт» и «Акведук» только повышал интерес мафии к этому району. В сороковых годах две тысячи гектаров Айдлуайлдского гольф-клуба преобразовались в аэропорт Кеннеди, в котором работали до тридцати тысяч сотрудников и обслуживались миллионы пассажиров и многомиллиардные потоки грузов, что превратило его в один из крупнейших источников дохода для местных бандитов.
Браунсвилл приветствовал успешных мафиози так же, как в элитной военной академии Вест-Пойнт чествуют победоносных генералов. Здесь была родина знаменитой «Корпорации убийств»; кондитерская «Миднайт Роуз» на углу Ливония-авеню и Саратога-авеню, где киллеры из «Корпорации» встречались с заказчиками, в молодые годы Генри считалась местной достопримечательностью. Бандиты Джонни Торрио и Аль Капоне тоже росли здесь, прежде чем отправиться на Запад США со своими «томми-ганами». Героями детства Генри были такие типы, как Бенджамин «Багси» Сигел, объединившийся с Меером Лански, чтобы создать Лас-Вегас; Луис «Лепке» Бухальтер, чей профсоюз мускулистых закройщиков контролировал всю швейную индустрию; Фрэнк Костелло, обладавший таким мощным политическим влиянием, что судьи звонили ему с благодарностями за назначение; Отто «Аббадабба» Берман, математический гений и король подпольных лотерей, придумавший, как подделывать результаты тотализатора на ипподроме так, чтобы выигрывали наименее вероятные ставки; Вито Дженовезе, стильный рэкетир, отправивший две сотни лимузинов, включая восемьдесят машин с цветами, на похороны своей первой жены в 1931 году, которого «Нью-Йорк Таймс» аттестовала как «молодого богатого ресторатора и импортёра»; Гаэтано «Трёхпалый Браун» Луккезе, возглавлявший мафиозную семью, в которую входили братья Варио. И, разумеется, легендарные члены «Корпорации убийств»: щёголь Гарри «Питтсбург Фил» Страусс, гордившийся своим умением подобраться к жертве в кинотеатре и убить одним ударом узкого ножа в ухо, да так ловко, что никто ничего не замечал; Фрэнк «Дашер» Аббандандо, который всего за год до рождения Генри с ехидной усмешкой отправился на электрический стул, и стотридцатики-лограммовый Вито «Соко» Гурино, толстый убийца с бычьей шеей, для тренировки отстреливавший головы курам на своём заднем дворе.
На улицах все знали, что банда Пола Варио – одна из самых сильных и опасных в городе. В Браунсвилле убийств всегда было много, а с шестидесятых по семидесятые именно бойцы Варио исполняли большую часть грязной работы для остальных членов семьи Луккезе. Постоянно требовалось то избить забастовщиков, то нажать на задолжавшего бизнесмена, то приструнить мелкую банду, а то и устранить опасного свидетеля или стукача. В таксопарке имелись для этого крутые парни вроде Бруно Фаччоло, Фрэнка Манцо или Джои Руссо, всегда готовые по первому приказу Пола расшибить парочку голов; а для более серьёзных дел – молодые стрелки вроде Джимми Бёрка, Энтони Стабиле и Томми Де Симоне, которые охотно брались за самые жестокие поручения. Впрочем, это не было основной их работой; практически все умники были так или иначе заняты в каком-то бизнесе. Они имели доли в разных предприятиях. Они управляли небольшими транспортными компаниями. Они владели ресторанами. Например, Джимми Бёрк был угонщиком, но ему же принадлежали доли в нескольких потогонных швейных фабриках в Куинсе. Бруно Фаччоло владел небольшим ресторанчиком на десять столиков «У Бруно» и очень гордился своими мясными соусами. Фрэнк Манцо по прозвищу Фрэнки Макаронник владел рестораном «Вилла Капра» в Седархёрсте, а также до своего первого приговора по особо тяжкому был активистом в профсоюзе плотников. Крепко скроенный молодой человек Джои Руссо подрабатывал на стройках и водителем такси.
Генри Хилл, Джимми Бёрк, Томми Де Симоне, Энтони Стабиле, Томми Стабиле, Толстяк Энди, Фрэнки Макаронник, Фредди Безносый, Эдди Финелли, Пит Убийца, Майк Францезе, Ники Бланда, Бобби Дантист (прозванный так за то, что всегда вышибал зубы, когда кого-то бил), Энджело Руджьерио, Клайд Брукс, Дэнни Риццо, Энджело Сепе, Алекс и Майкл Корчоне, Бруно Фаччоло и остальные уличные солдаты Пола Варио жили, ни в чём себя не ограничивая. Они всегда были вне закона. Они были детьми из бедных кварталов, вечно влипавшими в неприятности. Ещё подростками они попали под прицел полицейских, которые избивали их каждый раз, когда приключались кража со взломом или нападение, заставлявшие местных копов пошевеливаться.
Когда они подросли, избиения почти прекратились, но практически всё время они так или иначе оставались под надзором полиции. И постоянно находились под подозрением, арестом или обвинением за какое-нибудь преступление. С юного возраста Генри и его друзья привыкли регулярно являться к надзирающим офицерам. Их так часто задерживали и допрашивали по такому количеству правонарушений, что в полицейском участке для них не осталось ничего страшного или загадочного. Они знали процедуру от и до. Они лучше многих юристов представляли, как далеко могут зайти копы. Они досконально знали различия между задержанием, арестом и обвинением. Они знали всё о залогах, слушаниях и приговорах. Когда их «брали», неважно за что – драку в баре или многомиллиардную торговлю наркотиками в составе организованной группы, – они, как правило, лично знали полицейских, проводивших задержание. Они помнили наизусть секретные телефоны своих адвокатов и поручителей. Нередко сами же полицейские и звонили по этим номерам, зная, что небольшая любезность обеспечит им сотню-другую долларов чаевых.
Для Генри и его друзей-умников мир был устроен идеально. Их прикрывали со всех сторон. Они были среди криминалитета как рыба в воде, а посторонних считали своей добычей. Жить иначе было просто глупо. Люди, покорно стоящие в очереди за зарплатой, были недостойны даже презрения. Эти трудяги – те, кто следовал правилам, вкалывал задёшево, беспокоился о счетах, копил центы на чёрный день, знал своё место и зачёркивал рабочие дни в календаре на кухне, словно узник, ждущий освобождения, – считались идиотами. Они были робкими, законопослушными, мечтающими о пенсии существами, кастрированными с самого рождения и покорно ждущими своей очереди умереть. Хотя для умников эти работяги были уже мертвы. Генри и его друзья давным-давно отвергли безопасность и относительное спокойствие, которые дарует подчинение закону. Они наслаждались его ежедневным нарушением. Жили без страховки. Они хотели денег, они жаждали власти и были готовы на всё, чтобы получить и то и другое.
По рождению, разумеется, им не досталось ничего для удовлетворения этих страстей. Они не были самыми умными детьми в квартале. И, конечно, не были самыми богатыми. Они даже не были самыми сильными. Фактически у них не было никаких талантов, которые помогли бы удовлетворить их запросы и воплотить мечты, за исключением одного – таланта к насилию. Насилие было у них в крови. Оно двигало ими. Сломать человеку руку, переломать все рёбра свинцовой трубой, расплющить пальцы дверью машины или даже походя отнять жизнь было для них раз плюнуть. Обычное дело. Регулярные упражнения. Их готовность к немедленным действиям и тот факт, что люди опасались их показной жестокости, гарантировали обладание властью; всеобщая уверенность окружающих, что умники бесспорно готовы отнять чужую жизнь, по иронии судьбы, сохраняла жизнь им самим. Это отличало их от всех остальных. Они были способны на всё. Они могли сунуть ствол пистолета в рот жертвы и смотреть ей в глаза, спуская курок. Если им кто-то мешал, возражал, спорил, оскорблял, любым способом перечил или даже просто слегка раздражал, это требовало немедленного воздаяния, и насилие всегда было их ответом.
В Браунсвилле умников не просто терпели – их защищали. Даже законопослушные члены общества – торговцы, учителя, телефонисты, сборщики мусора, автобусные диспетчеры, домохозяйки и старики, греющие косточки на лавочках вдоль Кондуит-драйв, – все они держали глаза широко открытыми, чтобы защитить «своих» бандитов. Большинство местных жителей, даже те, кто не был непосредственно связан с умниками узами крови или брака, знали их с детства. Вместе ходили в школу. Имели общих друзей. Все соседи кивали друг другу при встрече. В этом районе было немыслимо предать своих старых друзей, даже тех старых друзей, которые выросли в рэкетиров.
Исключительная замкнутость контролируемых мафией из Старого Света районов – будь то Браунсвилл в Нью-Йорке, Саутсайд в Чикаго или Федерал Хилл в Провиденсе, Род-Айленд – бесспорно, служила богатой питательной средой для организованной преступности. Это были такие места, где умники чувствовали себя в безопасности; где рэкетиры считались неотъемлемой частью социума; где кондитерские, похоронные бюро и продуктовые лавочки были зачастую прикрытием для нелегальных азартных игр; где выдавали займы и делали ставки; где местные жители охотнее покупали товары с припаркованных на углу грузовиков, чем в магазинах.
Жизнь под крылом у мафии давала кое-какие преимущества. Уличные грабежи, кражи со взломом, воровство сумок и кошельков, изнасилования в этих районах были сведены практически к нулю. Слишком много глаз вокруг. Природная подозрительность местных была так высока, что любой пришлый немедленно становился объектом для пристального наблюдения, за ним следили на каждой улице, а порой и из каждого дома. Малейшего нарушения привычных уличных ритуалов было достаточно, чтобы послать дрожь беспокойства по всей паутине кабаков и хаз, где тусовались мафиози. Незнакомый автомобиль на улице; фургон с разнорабочими, которых никто здесь прежде не видел; мусорщики, вдруг начавшие опустошать баки в необычный для них день, – именно такого рода сигналы немедленно включали по всему району не слышимые посторонним сирены тревоги.
Генри. Весь район был постоянно начеку. Это было его нормальным состоянием. Выходя на улицу, ты всегда смотришь по сторонам. Направо. Потом налево. Неважно, насколько пустынным кажется квартал – никто никого не упускает из виду. Однажды вечером, вскоре после того, как мне исполнилось семнадцать, я работал в пиццерии и мечтал о десантных войсках, как вдруг заметил, что парочка ребят Поли отодвинули свои чашки с кофе и подошли к окну пиццерии. Я пошёл вслед за ними.
Питкин-авеню была почти пуста. Только жившая неподалёку Тереза Бивона шла домой от станции метро на Евклид-авеню. Ещё трое или четверо вышедших вместе с ней из метро местных работяг, которых мы знали или по крайней мере регулярно видели, направлялись в сторону Блейк и Гленмор-авеню. А потом я заметил чернокожего подростка в свитере и джинсах, которого здесь никто не знал.
Парень тут же стал объектом пристального наблюдения многих пар глаз. Он шёл очень медленно. Двигался вдоль бровки тротуара, заглядывая в окна припаркованных машин. Время от времени он притворялся, будто рассматривает витрины, хотя все магазины были уже закрыты. Да и в любом случае в тех витринах – лавка мясника и химчистка – не было ничего, что могло бы его заинтересовать.
Он зашагал быстрее. Не знаю, почувствовала ли Тереза, что кто-то идёт за ней метрах в пятнадцати позади. На той стороне улицы бар «У Бранко» выглядел совершенно пустым, но я знал, что там сидит Пити Бёрнс и тоже смотрит. Он всегда так сидел, прислонившись спиной к стене и глядя на улицу, пока заведение не закрывалось в два часа ночи. Наверняка следили за чужаком и парни из клуба Пита «Убийцы» Аббананте на Кресент-стрит. Кроме того, в одном из припаркованных на улице автомобилей сидели бойцы Поли – Фрэнк Сорас, которого позже убили, и его приятель Эдди Барберра, отбывающий сейчас двадцать лет за ограбление банка. Я знал, что они вооружены, потому что их работой было провожать домой и охранять от ограбления тех, кому повезло сорвать куш в азартных играх у Малыша.
Парню, преследовавшему Терезу, улица, наверное, показалась совершенно безлюдной, потому что он перестал оглядываться. Просто зашагал ещё быстрее. А пока Тереза искала в сумочке ключи, побежал. Всё произошло очень быстро. Когда она уже зашла в дом, он оказался прямо позади неё и успел вытянуть руку, чтобы не дать двери захлопнуться. Потом они оба скрылись из виду.
К тому времени, когда я добрался до места происшествия, всё было кончено. Парень, полагаю, достал нож и приставил его к лицу Терезы, но я ничего этого не видел. Всё, что мне было видно, – это спины. В холл ещё до моего прихода набилось тонны три умников. Они уже вынесли входную дверь. Их столько столпилось в холле и на лестнице, что те казались резиновыми. Тереза стояла у стены, прижавшись спиной к почтовым ящикам. От парня виднелись только макушка головы и рукав свитера. Потом его унесло потоком тел, рук и проклятий – вверх по лестнице и прочь из моего поля зрения.
Я подался назад и вышел из дома. Некоторые из наших уже стояли снаружи, ожидая развязки. Я перешёл на другую сторону, обернулся и посмотрел вверх. С моего места был виден только низенький кирпичный парапет, огораживающий крышу здания, а затем через него перебросили того парня. На миг он повис в воздухе, размахивая руками, как подбитый вертолёт, а потом рухнул вниз и забрызгал собой всю улицу.
Генри Хилл отправился служить десантником через несколько дней после своего семнадцатого дня рождения, и это оказался очень удачный момент, чтобы убраться с улиц Нью-Йорка. На них стало опасно, повсюду царил хаос. Расследование, которое власти начали после знаменитого Апалачинского сходняка мафии в ноябре 1957 года, набрало обороты. Шеф ФБР Эдгар Гувер, двадцать пять лет твердивший, что никакой мафии не существует, вдруг прозрел и объявил, что организованная преступность ежегодно наносит обществу ущерб в двадцать два миллиарда долларов. Сенат США начал собственное расследование связей мафии с профсоюзами и бизнесменами и обнародовал общенациональный список из почти полутысячи имён бандитов, включая членов пяти криминальных семей Нью-Йорка. Генри видел в газете неполный список членов семьи Луккезе: правда, Поли среди них не оказалось.
Генри Хиллу полюбилась армия. Он служил в Форт-Брэгге, в штате Северная Каролина. Прежде он не покидал улиц Нью-Йорка, даже не ездил на пикники за город. Он не умел плавать. Он никогда не жил в палатке и не разводил огня (не считая преступных поджогов). Его товарищи по учебке постоянно ныли и жаловались; ему же армия казалась чем-то вроде летнего лагеря. В ней ему нравилось практически всё. Нравились тяготы военной подготовки. Нравилась еда. Нравились даже прыжки с парашютом.
Генри. Я не планировал этого, но оказалось, что в армии тоже можно поднимать бабло. Я вызвался отвечать за наряды по кухне и сделал целое состояние, продавая излишки продуктов. Армия постоянно закупала их больше, чем нужно. Это был просто позор какой-то. Они заказывали двести пятьдесят порций на двести человек. По выходным из этих двух сотен в лагере оставалось едва шесть десятков новобранцев, но продуктов всё равно привозили на двести пятьдесят. Кому-то надо было об этом позаботиться. Пока я этим не занялся, дежурные просто выбрасывали лишние продукты. Я глазам своим поверить не мог. Для начала я начал таскать оттуда коробки со стейками, килограммов эдак на пятнадцать каждая, и отвозить их в рестораны и гостиницы Беннетсвилла и Макколла в Южной Каролине. Заведениям это пришлось по вкусу. Вскоре я начал сбывать им всё подряд. Яйца. Масло. Майонез. Кетчуп. Даже соль и перец. Я продавал продукты, а потом ещё и бесплатно гулял там всю ночь напролёт.
Всё приходилось делать самому. Я поверить не мог, до чего ленивы окружающие. Никто даже пальцем о палец ударить не хотел. Я начал давать им взаймы. Солдатам платили дважды в месяц – первого и пятнадцатого числа. Перед самой получкой они всегда оказывались без денег. Я брал десять баксов за пять, если получка откладывалась из-за выходных. Девять за пять – во всех остальных случаях. Я начал устраивать азартные игры в карты и кости. Проигравшимся сам же выдавал ссуды. Моими любимыми днями были дни выплаты жалованья, когда солдатики становились в очередь за деньгами, а я пристраивался у самой кассы и тут же получал с них, что мне причиталось. Это было изящно. Главное, гоняться ни за кем не нужно.
Я не терял связи с Поли и Тадди. Они даже пару раз помогали мне деньгами, когда в этом была нужда. Однажды я подрался в баре с каким-то фермером и угодил за решётку. Поли пришлось внести за меня залог. Я не мог попросить родителей – они бы не поняли. Зато Поли понимал всё. Примерно через полгода в учебке я подговорил сержанта выписать мне фальшивый двойной наряд на кухню, сел в машину и за восемь с половиной часов доехал до Нью-Йорка. Это было круто. Припарковавшись у пиццерии, я вдруг ощутил, как скучал по всему этому. Все наши тусовались неподалёку. Они встретили меня, словно героя. Они прикалывались над моей формой и при чёской. Тадди шутил, что я был в сказочной армии – нам даже боевых патронов не выдавали. Я привёз с собой кучу спиртного из офицерского клуба и самогонный виски. В армии чудесно, сказал я им. Пообещал, что буду заезжать домой почаще с запасом нелегальных сигарет и фейерверков, которые продавались прямо с грузовиков. Поли улыбался. Он гордился мной. Сказал, что хочет сделать мне подарок. Устроил из вручения целую церемонию. Это было для него необычно, поэтому все пришли посмотреть. Он вручил мне коробку в подарочной упаковке и заставил вскрыть её при всех. Парни притихли. Я развернул бумагу и обнаружил внутри огромное зеркало заднего вида, из тех, которыми пользовались водители грузовиков, чтобы улучшить обзор. Шириной, наверное, почти метр.
– Поставь его в машину, – сказал Поли. – Поможет тебе вовремя заметить «хвост».