Глава 5. Всеволод и Анна
Ноябрь в тот год выдался совсем уж теплым. Таких ноябрей мне не доводилось встречать на своем веку ни до и ни после. Тот ноябрь больше походил на конец апреля, когда земля подсохла, и уже не слякотно, и все готово к приходу мая. Именно поэтому никто в Москве и не заметил, как на смену осени пришла зима.
В тот год казалось, что осень не закончится, а декабрь не наступит, на полях травка зазеленела. Дни исчезали, а осень продолжалась. Та осень и тот ноябрь были грустными, как, впрочем, и всегда, в независимости от погоды. Снег за тот ноябрь так и не выпал на землю… Но все же листочки опали, слезинки дождя пролились с неба, и не зависимо ни от чего по календарю наступил декабрь месяц.
Декабрь наступил, и Анне Петровне пришло время разродиться – по дням и числам, принятым природой. Девять месяцев пролетели для нее и Всеволода сменой времен года – весна, лето, осень, начало зимы. Пролетели так быстро, словно только что выпавший с неба снег взял да и растаял на лету, так и не долетев до земли… И в ночь с первого на второе декабря у жены Всеволода начали отходить воды и он отвез ее в роддом в Москву. А третьего декабря, свет беленький увидела Полина…
Скульптор с утра срочно засобирался в роддом… Всеволод поставил чайник… За окошком переливалось солнышко. Капелька, свисавшая с веточки ивы, сверкала на солнце… Я сидел у соседа на кухне, щурился от солнца и посматривал в окошко, любуясь и принимая на душу благодать наступающего солнечного дня.
– Пойду Импрезо заведу, двигатель прогрею, – сказав это, Всеволод чуть ли не выбежал с кухни на улицу. Я еще раз перевел взгляд со скульптора на окно и увидел, как капелька сорвалась с веточки ивы и упала на землю…
Всеволод как ходил по дому в шортах и футболке, так и выскочил в них из дома во двор, ни сколечко не остерегаясь подцепить какой-нибудь вредный и совсем ему ненужный чих. За то время, пока он выходил на улицу и заводил машину, чайник вскипел, а чай, стало быть, поспел.
Вернувшись в дом, он ни с того ни с сего подошел вплотную ко мне, широко и глубоко раскрыл свой рот, так широко и так глубоко, что я с легкостью для себя разглядел его язык, зубы, горло и гланды. Он подошел ко мне, словно подскочил, так неожиданно и ни с того и ни с сего, что я сразу ничего-то и не понял и сам чуть было не открыл свой рот от удивления… Близко подошел и неожиданно для меня самого, дыхнул мне прямо в лицо, но для чего? Я быстро отпрянул в сторону.
– Ты чего делаешь? Сева!
– Не пахнет перегаром?
– Дыхни-ка, еще разок… – Всеволод еще раз наклонился ко мне.
– Аш!!!
– Нет, вроде не пахнет, тишина… Ноль промилей за версту – зеленый свет тебе в пути… А ты что, вчера глотнул слегонца?
– Да, двести пятьдесят армянского…
– Сев, слушай, а ты заведи себе алкотестер, чужому носу в этом деле я тебе особо доверять не советовал бы.
– А почему твоему носу доверять нельзя? – Всеволод уже сиял до ушей, как, впрочем, и в любое утро чуть ли не всегда.
Чего-то тут не то, чего-то ты не договариваешь, соседушка… Всеволод игриво погрозил мне пальчиком и продолжил:
– Конечно же спасибо, за совет, но мы уж как-нибудь так, без алкотестера. Раньше без него обходились и сейчас как-нибудь без него проживем.
– Напрасно…
Я хотел было развить тему алкотестера и уже раскрыл для этого рот, но услышал от соседа коротко и ясно для себя:
– Харе советы глупые давать, разливай лучше кофе, а я пока пойду, переоденусь.
– Сколько тебе кофе сыпать в кружку?
– Чайную ложку.
– А сахар класть?
– Три кусочка.
Через пятнадцать минут Импрезо прогрелось, задышало выхлопными газами и ожило сердечным постукиванием клапанов, под непрерывный гул мотора. Всеволод оседлал лошадку, а я открыл и закрыл за ним ворота.
Сева приоткрыл глаза и попытался оторвать с похмелья чугунную голову от подушки. Ему с трудом, но все же удалось это сделать. Но в следующее мгновение рвота подступила к его горлу. В это же самое время какой то ПСИХ начал слегка постукивать ему по мозгам медицинским молоточком. Пересиливая тошноту и головную боль, скульптор встал с постели и прошлепал к окну в столовой. Выглянул в окно. За окном он увидел все те же унылые краски, всю ту же осень в начале декабря. Перед домом на своем боевом посту все также стояла под парами его гончая «Импрезо». Сева напряг мозги и с трудом вспомнил о том, что вчера он собирался поехать на ней в роддом, на Парковую улицу. Но как только Всеволод напряг мозги, то тут же, не отходя от окна, схватился за голову. В этот раз ПСИХ саданул Севу молоточком по мозгам с такой силой, что его чуть было не вывернуло всего изнутри наружу. Он сразу же, но в самых смутных очертаниях припомнил, как его вчера, чуть ли не ночью привез домой нанятый им же пьяный водитель. Который на самом-то деле был трезвым как стеклышко, а лишь так причудливо назывался самим же пьяным в дугаря скульптором…
Всеволод отошел от окошка и попытался припомнить события минувшего дня. Но как только он снова попытался напрячь память, то тут же сморщился и схватился за голову от звонкого постукивания медицинского молоточка по своим мозгам. Его память была разобрана по кусочкам. Всеволод никак не мог, в самом деле, вспомнить, что же вчера произошло с ним в роддоме и как он до него добрался?..
Спустя десять минут скульптор напряг мозги до полной степени абсурда, и память начала понемногу сдаваться на милость победителя. От своих же воспоминаний Севе становилось не по себе… Перед ним все представало в расплывчатом 3D-формате, в объеме и цвете. С диалогами и во всяческих подробностях, в объемном изображении, но все-таки как бы изнутри…
Он отчетливо увидел, как мчится по Новой Риге со скоростью под двести километров в час. Когда выезжаешь на Новую Ригу, то сразу же начинаешь ощущать свободу, эта трасса для людей, смотрящих в сторону запада… И неважно, едешь ли ты по Новой Риге в Москву с запада на восток или же из Москвы в сторону запада, ты всегда обретаешь в себе внутреннею свободу и не чувствуешь вокруг себя преград и расстояний, и поэтому ты стараешься притапливать педаль акселератора до упора…
В это самое время спортивная «Импрезо», весом в тонну и мощностью в триста пятьдесят лошадок вздыбилась, ее вначале повело чуть влево, а за тем и чуть вправо… Тормоза взвизгнули, резина задымилась, асбестовые колодки стерлись в пыль, на асфальте осталось два черных следа от резины… запахло жареным…
От этих воспоминаний молоточек пустился в свистопляс – ПСИХ закатил скульптору настоящую кадриль… Скульптор подпрыгивал на сиденье и перескакивал с одного матерного слова на другое, а заодно орал и ругался взахлеб и на чем свет стоит, проглатывая слюни, слова… Сева гудел в клаксон и подмигивал фарами впереди идущей машине… Но беспечный водитель на Жигулях, все так же плелся чуть ли не пешком по крайнему левому ряду со скоростью шестьдесят километров в час, наматывая на свой спидометр размеренные и молчаливые километры, один за другим. Всеволод приблизился к жигулю вплотную, на расстояние вытянутой руки и подпер его бампером – тык, тык, тык… А молоточек медицинский – тук, тук, тук, тук по мозгам скульптора – ПСИХ не унимался…
Всеволод беспрестанно махал то одной, то двумя руками, то выпуская руль из рук, то снова хватаясь за него руками. Скульптор в этот момент напоминал со стороны стоящего на мачте палубного матроса, жестикулирующего по сторонам семафорными флажками с зажатой в зубах мобилой…
Водитель жигуля посмотрел в зеркало и тут же прозрел и испугался. Он сразу же сообразил, что к чему. Он сейчас, именно что сию минуту, понял для себя самого то, что уже едет по краю обрыва – над самой его пропастью. Хотя совсем недавно, какое-то мгновение назад, ему казалось, что он беспечно катит по шоссе, по крайней левой его полосе… Все было примерно так для него, пока он не увидел в зеркало заднего вида рассерженного чувака с телефоном в зубах и, возможно, что с битой в багажнике, травматикой в бардачке и хрен его знает чем в голове… Сообразив, что к чему, он резко перестроился в правый ряд и тут же перевел свой дух…
Севе стало совсем невмоготу от этих воспоминаний вчерашнего дня. К горлу подступила рвота. Он прикрыл рот рукой и поскакал в сторону туалета, удерживая блевотину во рту. Грохнулся перед унитазом на колени и вырвал из себя гадость – его стошнило. С этого момента ему ненадолго полегчало. ПСИХ утихомирил свой пыл и уже не долбил по мозгам скульптора что есть мочи, но взял короткую передышку. Севу перестало подташнивать, у него расширились сосуды головного мозга. В голове повеяло замечательной прохладой, засквозило освежающим ветерком, который с необычайной легкостью и точностью расставлял все по своим местам…
Съехав с Новой Риги, скульптор выехал на МКАД. Как только ты въезжаешь на МКАД, ты сразу же выбираешь нужную себе колею, и встаешь на нее, и катишь по ней, как по рельсам. И неважно, едешь ли ты по часовой стрелке, по внутренней стороне кольца, или же по внешней стороне и против часовых поясов, ты все равно едешь по замкнутому кругу в общем потоке машин и ты ограничен в свободе выбора – замкнут пространством и от этого чувствуешь себя не совсем уютно.
Проехав по МКАД с пару километров, Всеволоду впереди показался съезд на Рублевку. Как только съезжаешь на Рублевку, то сразу же ощущаешь запах денег, они здесь валяются прямо на дороге, стоит только наклониться и поднять бабки. Повсюду намусорено деньгами – все ими завалено. Всюду баксы и звон монет. Деньги… деньги… деньги… Роскошь сразу бросается в глаза, с первого взгляда на дорогу – с первого взгляда на авто, проплывающие по Рублевке в обе стороны. Здесь нет места «Жигулям» и прочему хламу на колесах. Ты сразу понимаешь, как люди могут жить. Здесь люди живут на широкую ногу и сорят деньгами направо и налево. Всюду гламур, куда ни кинь взгляд. Ты сразу окунаешься с головой в эту атмосферу гламурной тусовки, прочитав рекламу на первом же стенде, стоящем на обочине: «Ломбард элитных и дорогих часов». На следующем стенде рекламируются «Бентли». Сева свернул на Рублевское шоссе и въехал в густонаселенную Москву. Проехал пять километров, пересек под мостом Можайское шоссе, выехал на знакомый ему с детских лет Кутузовский проспект, проехал еще примерно с пять километров и почему-то вспомнил про Бородино.
Чем хорош этот широченный проспект, так это тем, что он мало чем изменился за последние полвека, разве что съезд на третье транспортное кольцо добавился и Поклонную гору, на которой когда-то стоял Наполеон, зачем-то стерли с лица земли. Когда едешь по этому проспекту, поневоле ощущаешь себя власть предержащим, но это совсем недолго длится. Вскорости ты съезжаешь на третье кольцо поближе к народу и вскорости начинаешь чувствовать себя дерьмом. Проехав с два – три километра, ты начинаешь осознавать, как же несправедлива по отношению к тебе жизнь и как же сильно ты попал. Это народное кольцо, оно для народа проложено. Здесь за год ни одной машины со спецсигналом не увидишь, зачем им нужна эта клоака. Съехав на третье транспортное кольцо, Всеволод зачах в пробке – зачах и, стало быть, погрустнел. Его былое задиристое настроение сошло на нет из-за черепашьей скорости его «Импрезо».
Конец ознакомительного фрагмента.