Учение о диктатуре ЖЭКа
28 сентября 2012
Держать в уме рабочую модель того, с чем собираешься бороться или, по крайней мере, того, чему намерен оппонировать, всегда полезно. Эпидемиологу, обнаружившему на месте предполагаемой эпидемии грандиозный коллективный запой, легко – но горе врачу, который, не щадя времени и здоровья, рискуя жизнью, пятые сутки в полевых условиях ищет возбудитель загадочной хвори, легко определяющейся по характерному запаху в дыхании страдальцев, читает в растерянности немецких авторов, изучавших тропические лихорадки, ломает глаза над микроскопом, ищет различия в симптомах, прописывает больным хину и постельный режим. Наконец, душа не выдерживает, из саквояжа достается бутылка французского коньяка, ночь над книгами пролетает быстрее, керосин сам заканчивается в лампе – и наутро доктор понимает: загадочная инфекция сразила и его самого. В деревне неграмотные крестьяне пытаются, дураки, лечить грозные симптомы картофельным самогоном – ну, какое тут просвещение, Бог мой. Prosit.
Возможно, некоторые мои соображения по поводу природы наблюдаемой в политической реальности фантасмагории помогут формированию той самой рабочей модели «режима» или, если хотите, «системы», которая «прогнила сверху донизу» и которую «пора менять», пока она нас всех не упромыслила. С моей точки зрения, в этом месте сообщество активно рефлексирующих над недостатками правящего режима имеет некоторый набор возможно и верных в том или ином смысле, но крайне неудобных в работе и несовершенных моделей, дающих сбой на самом интересном месте. Например, представление о действующей российской власти как о бодрой и циничной, все прекрасно осознающей клептократии то и дело натыкается на неудобные факты. Например, с упорством, достойным лучшего применения, эта клептократия, в рамках нашей модели плевать хотевшая на любое общественное недовольство, инициирует внутри себя антикоррупционные кампании, причем пусть и с низкой, но явно ненулевой эффективностью. Как хотите, а профессионалы-карманники, раз в полгода по своей воле предлагающие полиции расставлять в трамваях видеокамеры или вооружать кондукторов, – это логическая проблема. Конечно, мы уже давно научились снимать все подобные несоответствия в отношении Владимира Путина и иже с ним излюбленным способом средневековых аналитиков-бенедиктинцев – указанием на дьявола, который там за спиной (в российской реальности в роли коллективного нечистого выступает КГБ СССР и его реинкарнации). Но даже бенедиктинцы пытались изучать руководящий состав адовых сил, взаимоотношения князя неправды с прямыми подчиненными и его логику, привычки, повадки – например, много времени было потрачено на то, чтобы определить, глуп ли почти всемогущественный при этом сатана или же он большой интеллектуал, но стеснен в действиях вышестоящей инстанцией. В российской реальности до этих споров доходили редко, достаточно того, что режим авторитарен (есть также особое мнение, что тоталитарен похуже Сталина, и лучшее в его ассортименте придумок нас еще ждет), репрессивен (массовые репрессии впереди и по сути неизбежны), рефлексивен и склонен к размышлениям о том, как творить зло более эффективно (от запрета Интернета нас спасает только желание таинственных архонтов ФСБ сделать это разом и понадежнее), и абсолютно бездуховен. Последнее исключительно важно – каких-либо идеалов, ценностей, воззрений, которые защищают эти люди и на которые можно было смотреть без изумления любому разумному человеку, там быть не может.
Не вдаваясь в эту увлекательную по-своему схоластику, я бы предложил другую – пусть и негероическую, но, с моей точки зрения, чуть более операциональную модель противника. Представим себе, что российская власть есть не скованный маммоной с ее миллиардами долларов и яхтами конгломерат прохиндеев, а явление, хорошо и печально известное любому городскому жителю. А именно, жилищно-эксплуатационную контору, говоря проще – ЖЭК.
Следует, конечно, сразу оговориться – если бы лично мне предложили на выбор: противостоять банде уголовников или ЖЭКу, я бы без всяких колебаний выбрал первое.
ТРАДИЦИОННЫЙ СОВЕТСКИЙ ЖЭК ЕСТЬ ЯВЛЕНИЕ, НЕДООЦЕНИВАЕМОЕ ОБЩЕСТВОМ, – ЭТО СТРУКТУРА МНОГО БОЛЕЕ ОПАСНАЯ.
Никакому бандиту не под силу тот кошмар, в который без видимого усилия, левой пяткой, может превратить существование домохозяйства даже не очень злонамеренный управдом. К тому же ЖЭК есть структура, почти идеально приспособленная для обороны и защищенная от любых попыток на нее воздействовать извне: многие поколения советских людей пытались противостоять этому явлению, потратили на это значительную часть жизни, а многие – и сломали себе жизни в борьбе с этим монстром. Жертв агрессии ЖЭКа в СССР вообще было показательно больше, чем жертв КГБ. Тем не менее, в своих базовых началах ЖЭК – феномен иной природы, нежели тирания плохо видимого союза олигархии и силовиков, нежели диктатура особого класса над остальными классами, нежели филиал мирового тайного правительства и нежели банда злонамеренных кретинов, по необъяснимому капризу истории владычествующая над вполне себе приличным европейским народом.
Я полагаю, что метафора действующей российской власти как ЖЭКа, разросшегося в силу обстоятельств в жилищно-эксплуатационную вертикаль власти, возможна и в силу истории этой власти. Говоря о ренессансе советских порядков в текущей реальности, мы лишь констатируем: реформы первого десятилетия российской власти были достаточно локальны, а распад действовавшей советской системы взаимоотношений власти и общества не был столь всеобщим, как это принято считать. Например, «путинское большинство», существовавшее в каком-то виде в 2003—2010 годах в российском обществе (сейчас, во второй половине 2012 года, я полагаю, его уже не существует – как не существует и оппозиционного большинства, есть вакуум власти между двумя меньшинствами – провластным и оппозиционным), вполне можно считать нераспавшимся по существу советским большинством голосующих за кандидата единого блока коммунистов и беспартийных: в России оно лишь в один момент, на выборах 1996 года, было близко к исчезновению, но известными стараниями этот момент был пройден и к 1999 году все пришло к норме – большинству за власть. То же самое, по моему мнению, произошло и собственно с властью: распад, где-то значительно ускорявшийся реформами, где-то идущий своим чередом, разрушил большую часть советской властной ткани. Институциональное строительство в новых условиях где могло заполнило прорехи новым материалом, качество которого можно обсуждать, но не сейчас: важно, что распад практически не затронул «эксплуатирующую» ветвь власти – вертикаль ответственных за рядовое, повседневное функционирование государственного аппарата, управляющих за «материальную» ее составляющую: недвижимость, трубы, дороги, подстанции, кабельные колодцы, канализацию, вентиляцию.
Было бы глупо говорить, что это плохо: самораспустившийся ЖЭК – угроза жизни много большая, нежели деградировавшее областное законодательное собрание или спившийся губернатор. Любовь населения к «крепким хозяйственникам», в большинстве своем выживавшим в любое политическое волнение последних 20 лет, во многом должна была бы поумерить презрение к ним оппозиции, поскольку населением здесь движет банальный здравый смысл: если выбирать между свободой слова и электричеством, то осудить выбирающего электричество может только очень большой вольнолюбец. Действующая же сейчас в России власть с ее «прагматизмом», «экономоцентризмом», стремлением к «диктатуре права» в специфическом понимании сотрудника ЖЭКа (право есть обязательная к исполнению письменная инструкция прямого действия по всем возможным вопросам человеческой деятельности – бытие, не предназначенное к урегулированию законами, не существует) – это в основном то, что осталось нам в наследие от советской реальности. Это, на мой взгляд, не новообразование (во всяком случае, не «раковая опухоль»), а органическая часть прошлого. Большая часть других составляющих советской власти была или ампутирована (как, например, цельная советско-коммунистическая идеология, армия как социальный институт и как орудие внешней и внутренней политики, политическая полиция, система централизованного экономического планирования), или атрофировалась лишь с частичным замещением новыми элементами (специфическая образовательная система и система подготовки управленческих кадров, федеральное правительство и министерства, торговля и логистика, управление промышленностью и трудовыми ресурсами). Хозяйственная же инфраструктура хоть и обветшала изрядно, но осталась работоспособной: остался почти в полном одиночестве ЖЭК, на которого вся окружающая реальность, как он ее понимал, и свалилась в качестве предмета исключительного ведения. Там, где ранее управление осуществляли ответственный партийный работник, военком, чекист, генеральный директор, главврач, академик и завхоз, остался по существу один завхоз. Схватившись за голову в 1999 году, персонал ЖЭКа начал лихорадочно восстанавливать всю реальность – с результатом этого мы, по моему разумению, в каком-то смысле и имеем дело.
Я развиваю эту метафору не для того, чтобы обидеть кого-нибудь во власти, будь это Владимир Путин, Дмитрий Медведев или любой другой представитель властной элиты.
ОНИ, СЛАВА БОГУ, ЭТО ЧИТАТЬ НЕ БУДУТ, ИМ БЫ ИВАНА ИЛЬИНА ДОЧИТАТЬ, ЧТО ИМ ЭТИ МЕТАФОРЫ.
Но из соображения «российская власть есть гипертрофированный ЖЭК» вытекают некоторые, кажется, полезные следствия.
В первую очередь, в большинстве случаев достаточно бессмысленно противостояние действующей власти в поле идеологий. Как и многое другое, текущая идеология российской власти не рассматривается ею как что-то необходимое с точки зрения логики ее работы. ЖЭК в 2001—2002 годах помнил, что на месте, где с 1999 года зияла изрядная прореха (в 1991—1997 годах там шел процесс замещения одной идеологии другой, но крайне неактивный, в отличие от распада старой ткани), должно быть что-то. В отличие от фановых труб и разбитого изолятора на столбе, этому слишком большого значения не придавалось, поэтому все, что лепилось поверх второстепенными сотрудниками из подручного материала при дефиците любых ресурсов, всегда выглядело и выглядит неубедительно. Для текущей власти это поле, в сущности, неважно: какая разница, есть ли у «Единой России» план, годится и состоящий по существу из одного заголовка «план Путина», и так сойдет. Это на порядок менее важно, чем дело жизни – бесперебойное функционирование домового хозяйства.
Практически во всех секторах реальности мы можем наблюдать эту характерную небрежность ЖЭКа в воссоздании полной «картины власти». Возьмите кинематограф: для советской реальности столь халатное отношение к важнейшему из искусств после цирка было невозможно, это одно из важнейших направлений работы. Но по существу действующую российскую власть занимает только то, что при существовании СССР было пусть и важным, но в основном фоновым, то, что было вертикалью ЖЭКа и тогда. Кроме того, управдом, восстанавливающий почти без чертежей, по фотографиям и по интуиции, пионерскую организацию, тюрьму или молочную кухню, в любом случае будет делать это так, как принято в системе жилищно-коммунального хозяйства; главным во всех этих институтах будет не вера детей в заветы нового Ильича, не крепость запоров и не поддержка работающих женщин, а трубы и другие матресурсы, шизофренически подробная отчетность (иначе всех посадят! – Кто? – Неважно, за это сажают!), график строительных работ и непьющий бригадир, пусть и нерусский, неважно. Сущность воссоздаваемого института для откомандированного на стройку сотрудника ЖЭКа второстепенна, технологии же практически всегда заимствуются из подвала домоуправления – восстанавливается ли Русская православная церковь, Академия наук, консерватория или система подготовки олимпийского резерва. В этом – существенная слабость действующего режима: во многом восстанавливаемые им институты немощны именно в силу откровенного непонимания ЖЭКом того, что детский сад – это не просто отдельно стоящее здание, оборудованное инвентарем, транспортом, снабжением и персоналом для содержания в нем детей.
Еще одно вполне важное следствие природы действующего политического режима – это прогнозирование его приоритетов. Чем дальше от «инфраструктуры» угрожающее ему явление и чем меньше оно похоже на старую советскую полическую ткань – тем меньше к происходящему внимания. Есть вещи, в реальности для ЖЭКа не существующие. Например, я совершенно уверен в том, что протестную активность 2011—2012 годов большинство в российской власти считает проблемой именно в терминах «возмущения общественного порядка», но не «угрозы властной монополии» и т. п. Опасность видится именно в «беспорядках», в «неуправляемости», «стихийности» – стихия есть главный оппонент коммунального сотрудника: дождь, ржавчина, крысы, тараканы, холод. В целом для ЖЭКа характерна и деперсонификация угрозы. В сущности, считают там, проблема не в Навальном, не в Удальцове, не в Чириковой – нам противостоит хаос, а хаос всегда бесцелен. Думаю, именно в этой логике произведены аресты по «болотному делу», в этой логике производится борьба с инакомыслием, с НКО – что толку ловить отдельных крыс, нужно либо ловить первых высунувшихся, либо заниматься системной дератизацией – абсолютно неважно, как у них там все это устроено, и уж точно нет смысла изучать облака, проливающиеся дождем: закупаем толь, гудрон и листовую жесть, а тому, кто пытается хотя бы рассматривать облака, вызываем психиатрическую неотложку – товарищи врачи, сделайте что-нибудь, он у нас с тучами разговаривает, перетрудился.
Не должны дезориентировать и некоторые нововведения в системе управления народным хозяйством, вводимые ЖЭКом с некоторым трепетом и большими надеждами. Управдомы отнюдь не чужды прогрессу и неплохо понимают выгоды от замены устаревшей наружной проводки. Да и в целом, уверен, ЖЭК с пиететом относится к своей работе и полагает основной своей задачей именно управление жилищно-коммунальным хозяйством, а все остальное – некоторой необходимой областью занятий, которую было бы, конечно, неплохо передать куда-нибудь на аутсорсинг или даже на самоуправление, если риски не слишком велики, а мороки с этим много. Главное в этих секторах – контроль, а не управление: задача ЖЭКа в масштабах всей России – тепло, свет, вода, канализация, в общем, «экономика». Думаю, отсюда и специфическое отношение к экономическим вопросам как таковым: действующий властный режим воспринимает ее не как что-то важное, а как техническое обеспечение системы трубопроводов на вход и выход, остальное жильцы разведут сами под присмотром опытных специалистов.
Еще один момент – скорость и последовательность реагирования на угрозы.
ЖЭК ВСЕГДА СУЩЕСТВОВАЛ И СУЩЕСТВУЕТ В РЕЖИМЕ РЕЗКО ОГРАНИЧЕННЫХ РЕСУРСОВ, ПРИВЫКНУТЬ К ТОМУ, ЧТО В ЕГО РАСПОРЯЖЕНИИ В КАКОМ-ЛИБО СЕКТОРЕ МОЖЕТ НАХОДИТЬСЯ ИЗБЫТОК РЕСУРСОВ, УПРАВДОМ НЕ В СИЛАХ.
Обеспечение чего угодно чем угодно всегда в принципе недостаточно, тарифы всегда малы, а потребление всегда нерационально и избыточно, чего бы это ни касалось – телерекламы, социального обеспечения, спортивных сооружений или святости. Кроме того, ЖЭК – организация весьма неспешная, приоритеты в его функционировании расставлены так, что лишь угрозы в основной сфере ведения способны подвигнуть его на аврал. Со всем остальным ЖЭК взаимодействует по графику: забор мы будем ремонтировать в 2017 году, а до серьезного ограничения политической активности студенчества дойдем в третьем квартале 2013 года. У этого есть не самое приятное следствие: с большой вероятностью, некоторые меры реагирования на происходившее, например, в июле 2012 года, уже определены, но улита едет небыстро – возможно, Вашу организацию уже ликвидировали в принципе, но решение об этом система, функционирующая в таком темпе, исполнит лишь через полгода. Временные лаги есть понятие, незаслуженно игнорируемое школьным образованием, – протестное движение с яростью и недоумением ищет и не находит в текущей реальности причины, вызвавшие то или иное регуляторное решение российской власти, тогда как в большинстве случаев конкретный выстрел предназначался танку, который давно уже уехал с позиции в соседнюю деревню, а то, что на этом месте уже полгода как кафе, ЖЭК совершенно не интересует. Быстрее и лучше всего система идентифицирует непосредственные «физические» угрозы – именно поэтому российские власти более беспокоят нацболы и вообще радикалы, теоретически способные взорвать что-нибудь безобидное, вроде новодельного памятника забытому самодержцу, или даже попытаться захватить что-то в сущности никому не важное, вроде собеса. Из этого не следует, что радикалы действительно более опасны для Владимира Путина, – просто гипертрофированный ЖЭК в силу своего генезиса и структуры идентифицирует такого рода действия лучше, чем много более опасные для него, но не выглядящие как физический «терроризм». Pussy Riot в этой логике виновны прежде всего тем, что проникли со своим выступлением на центральный режимный объект инфраструктуры российской духовности – а уж феминистки они там, панки или анархистки – дело десятое. С точки зрения сотрудника «большого ЖЭКа», механизм функционирования общества вообще непостижим, но в системе обеспечения всеобщей безопасности есть ключевые узлы и механизмы, определяемые по формальным признакам: все центральное функционирует в особом режиме, трубу мы починим, а вот с бойлерной – не факт, что справимся, поэтому фигура патриарха священна, как священны, например, Великая Отечественная война – главный узел восстановленной из подручного материала идеологии, как священным является пенсионный возраст, прописка по месту жительства и фигура Бориса Ельцина. Вычислить «священные зоны» с точки зрения здравого смысла, на самом деле, невозможно – зато с точки зрения, например, сантехника, представляющего мир как систему труб, очень даже просто.
Наконец, наиболее важное: общение ЖЭКа и граждан с точки зрения ЖЭКа не может быть равноправным в принципе. ЖЭК может в ряде случаев добровольно снисходить до общения, ЖЭК в силу своего устройства не может не реагировать на сигналы граждан, характер его реагирования не зависит от того, как видит эту реакцию гражданин. В известном смысле, российская власть как «большой ЖЭК» неспособна в принципе взаимодействовать с российским населением как с совокупностью граждан: она не только не видит никаких коллективных общностей, для нее, в сущности, не существует и отдельного гражданина, поскольку в административной логике гражданин есть испускаемый из пространства сигнал о нарушении в каком-либо месте привычного порядка вещей. Смешно искать в сигнале информацию о том, как исправлять нарушившийся порядок, – это написано в инструкции (которую, возможно, еще предстоит создать), во всяком случае, что там гражданин думает о том, как нам реорганизовать Рабкрин, не имеет никакого значения – если бы он действительно знал что-то про Рабкрин, он бы в этом Рабкрине работал. Неинтегрированное взаимодействие с ЖЭКом возможно только на уровне сигналов, входящих и исходящих писем – содержательное обсуждение каких-либо неполадок в доме возможно только внутри ЖЭКа, на его территории. Как раз с этим я связываю лихорадочный поиск российской властью форм именно интегрированного взаимодействия с обществом в последние месяцы: пусть это будет общественный совет, пусть открытое правительство, лишь бы это было внутри. Допущение жильцов в дела ЖЭКа – катастрофа. Да они ведь, в сущности, и сами совершенно не заинтересованы в том, чтобы разбираться во всей этой бухгалтерии и рытье канав, – у них что, свободного времени много, что ли? Им за это платят? Шли бы себе варить борщ и чинить «Москвич». Если надо свеклы, то мы скажем, чтобы завезли в овощной. Не уходят – ну, точно, им за это платят.
О коррупции в этом разрезе говорить не приходится. В ЖЭКе воруют. Понятно, до какого предела воруют – столько, чтобы коммунальное хозяйство не разваливалось, был свет, вода, канализация. Остальное – в квартире директора ЖЭКа всегда хороший кафель, иначе труды на галерах не окупаются. Он при этом совсем не претендует на вашу квартиру и даже на подъезд, хотя и мог бы – но сколько он там наэкономил, то не ваше собачье дело. Говорите, 26 дворцов, Ротенберги и Ковальчуки? А у вас вот в подъезде свет есть? Лампочки в следующем квартале вкрутим поярче и покрасим. Будете лаяться – все отключим к чертям. И не лезьте не в свое дело – свет, повторяю, есть? Светло, говорю? Вот и хорошо. Аналогии можно продолжать, но принцип, я полагаю, понятен. На деле, это много более страшная картина, чем любой «авторитарный режим» в классическом описании, поскольку единственное, что ЖЭК может делать более или менее хорошо, – это именно что заниматься коммунальной инфраструктурой, распространением ее через доктрины «экономоцентризма», «технократии» и «неполитического правительства» в смежные сектора реальности. Это, разумеется, не катастрофа, но очень большая проблема. Во-первых, при расходовании сколь угодного количества нефтедолларов реальность не исчерпывается метлой и лопатой – социальный характер оппозиционного движения связан не только с тем, что вода в батареях у отдельных жильцов недостаточно горяча. Во-вторых, логика взаимодействия власти и общества будет еще довольно долго сводиться к противостоянию ежей радиоволнам: несмотря на то, что ЖЭК что-то отвечает жильцам и даже матерится и машет папкой, полноценного общения друг с другом ждать не приходится.
В-ТРЕТЬИХ, РАЗРУШЕНИЕ ЖЭКА ЕСТЬ ДЕЙСТВИЕ, КОТОРОЕ ВРЯД ЛИ ХОЧЕТСЯ КОМУ-ТО РЕКОМЕНДОВАТЬ: ХОЛОД, ТЕМНОТА И ДИЗЕНТЕРИЯ – ВПОЛНЕ РЕАЛЬНЫ.
Но есть и положительные моменты. ЖЭК, вопреки всем своим претензиям на всесильность, – всего лишь жилищно-эксплуатационная контора, и он об этом если и не знает, то во всяком случае догадывается, хотя это ему и не нравится. ЖЭК – установление архаичное, за пределами России практика показала возможность его функционирования без попыток стать единственной реальностью.
В ЖЭКе неспособны сколько-нибудь достоверно прогнозировать что-то дальше ближайшего отопительного сезона: анализ реальности в терминах неоштукатуренных стен и невыкопанных теплотрасс изрядно ограничивает. Наконец, ЖЭК, несмотря на хтонический запах тушеной капусты, бессмысленное равнодушие операторов и смертную логику инструкций, разъясняющих циркуляр об уточнении положения о порядке применения, – не более чем контора. Это не армия сатаны, не заговор дураков против людей доброй воли, не партнерство лихих людей по ограблению и убиению всех доступных ближних, не паучьи тенета и не вековое проклятие – это просто ЖЭК. Никакой мистики – с этим можно работать. Я не настаиваю на том, что ЖЭК нельзя урезонить демонстрациями, воссозданием политической системы, заполнением лакун в общественном полотне более или менее прочными участками, наконец, ликвидацией всего понастроенного управдомами вне пределов их компетенции (а это тоже, конечно, нужно). Я всего лишь призываю не оперировать штампами о «победе демократии путем мирного протеста». Эти формулы во многом являются зеркальным отражением соответствующих формул власти – а без самостоятельных попыток анализа происходящего, с навязанной с той стороны парадигмой рассуждений рассчитывать на что-то путное самонадеянно. В этой игре власть, несмотря на всю свою слабость, всегда будет сильнее. Бог с ней, с метафорой ЖЭКа: выиграет тот, чья рабочая модель реальности совершеннее. Сейчас она совершеннее, несмотря на все недостатки, не у нас.
К тому же, в России именно в связи с ЖЭКами наработанный опыт сопротивления весьма и весьма слаб. Я действительно не знаю, как победить ЖЭК, – если бы это была банальная тирания КГБ, все было бы, видимо, значительно проще.
InLiberty