Всего метр сказочного богатства
22 ноября 2014
1.
Глухая тоска по будущему действительно изъедает мир, точит его изнутри, травит и давит. Будущего нет как нет, даже помыслить о том, чем бы мы могли заняться в шесть часов вечера после войны, которой нет, но которая грядет, – никоим образом невозможно.
Хорошо украинцам – они выбрали себе из нескольких обычных возвышенных мечт наиболее великую, мечту об украинской европейской гражданской нации, и воздвигают себе республиканское дерево свободы с красной шапкой наверху, как на марках с надписями Correas Cuba в папином старинном альбоме, и будут ходить вокруг него в белых с маками вышиванках, и над ними жаркое хохлацкое солнце будет создавать истому, и будет там на века предперестроечный июль в жаре и зелень. Хорошо донецкому ополченцу – у него есть русский мир, сияющая стерильная пустота там, куда полетит мина из его гранатомета, около которого он колдует на корточках. Смысл этого мира в том, чтобы там было пусто и чисто, как в хирургической операционной, и бестеневые лампы, и последний обморок, и Господь с моросью пота по лбу говорит ассистентам сверху: «Нет, теряем, пожалуй, все», – и все, тут и Русь. Даже у таджика с метлой во дворе есть будущее: он избежит туберкулеза, депортации с ограблением, пьяного московского ножа, вернется домой под Душанбе, и он построит дом, и в этом доме в холодном январе он не замерзнет в старости насмерть, как собака, как мерзли под Душанбе старики еще десять лет назад, когда отключали свет. Чеченец купит себе кондоминиум в Эмиратах, татарин станет в Москве видным инноватором и вообще почти что русским, только лучше, ингуш найдет работу в Магасе, а молдаванин в Барселоне, не говоря уже о благовещенском китайце, который просто вернется домой – не думаете же вы, что они едут в эти комариные топи выращивать помидор на таблицах Менделеева не с горя, а по указанию китайской компартии.
Всем нам в стране этой, в городе этом огромном и несуразном, самом странном городе на Земле, где никогда не угадать, что за пейзаж вон там, за углом, – почти так же тяжело, как и всему коренному населению стран «золотого миллиарда». Это ведь у остальных нет ничего, а у нас? У нас есть в тысячу раз больше того, что нужно, чтобы иметь будущее не чета этим. Но все то, что нужно этим, у нас уже есть или почти есть.
А БОЛЬШЕЕ – ТУТ У НАС РАЗБЕГАЮТСЯ ГЛАЗА: В СУЩНОСТИ, МОЖНО ПОЧТИ ВСЕ, НО НАМ НЕ К ЧЕМУ ПРИЛОЖИТЬ СВОЮ ЖАДНОСТЬ.
И остается одно, паллиативное, временное – понты. Вот трасса А3, по ней в направлении из Москвы в никуда на немыслимой скорости движется белый огромный такой квадратный джип, в котором сидят двое, мужчина и женщина средних лет, и играет обалденная неважная совершенно музыка, аж гусиная кожа по рукам и кожаному белому салону. Женщина молча курит, мужчина внимательно смотрит в навигатор. В навигаторе все, о чем мы говорим друг другу уже не первый год. Впереди Луганск, где просто убьют. На юг Сочи, где можно строить гостиницу у грязного моря или завод по добыванию масла из подсолнечной семечки, но тоже, скорее всего, убьют – или сам кого-нибудь убьешь. На восток нищета и тайга до самой Японии, на севере Хельсинки, что, как уже выяснили, пожив полгода в 2012-м, никак не выход, потому что тогда уж лучше в Америку, то есть на тот свет. Позади, как зимой 1941-го, Москва – считай себя панфиловцем, возвращение немыслимо, отступать некуда, потому что рубль все равно будет 200 или даже 250, что уже и неважно. Вниз – вряд ли там нефть: скорее, глина.
Остается только вверх – но джип, за который еще 15 лет назад мужчина готов был бы перегрызть глотку пятнадцати ровесникам и отказаться от пятнадцати женщин, увы, рожден ездить и летать не может. А выходить из него совершенно не хочется: холодно.
Воистину, богатому сложно вообще куда-нибудь войти. У бедных есть мечта, а нам в Москве вот уже сколько лет приходится рассказывать друг другу фальшивыми словами, как мы бедны, чтобы сделать вид, что мы не утратили лик человеческий и нам есть еще чего хотеть. Долгое время мы пробавлялись тем, что говорили: нет, этот мир несовершенен, потому что в нормальном мире все так или иначе становятся собственниками квартир. Потом мы говорили, что в нормальном мире у людей хватает денег, чтобы вырастить детей. Потом мы хотели города со столиками кафе на тротуарах и шуршания шин велосипеда по опавшей листве. Потом мы хотели увидеть Тибет и загадочные острова в океане. Сейчас мы уже по инерции мечтаем о национальном государстве и относительно честных чиновниках. Мы уже знаем: нам все давали раньше, что мы ни попросим, просто не сразу. Мы также знаем, что это было хорошо, но не совсем то. И мы точно знаем, что все, что мы захотим в будущем, дастся нам, даже и национальное государство, но оно нам по существу не нужно, раз мы так яростно убеждаем себя, что на самом деле оно нам нужно позарез.
НАМ, КОНЕЧНО, СВОЙСТВЕНЕН СТРАХ – ПОЭТОМУ НАМ НУЖНО, ЧТОБЫ НЕ БЫЛО ВОЙНЫ.
Но и войну, как мы узнали буквально полгода назад, вполне можно пережить: мы уже смутно осознаем, что даже в армии значительная часть солдат не стреляет, а просто находится где-то там в распоряжении ставки, сидит на сидорах, ждет не пойми чего в строгости. Убивают совсем не всех – что ж говорить о кризисах! Да хоть 300 за доллар: перекрутимся, не впервой, мы уже научились, и дело не в нефти и не в Обаме. Дело в том, что, хотя мы уже не так боимся войны, нам эта война по преимуществу не нужна – войны всегда ведутся за будущее, а мы не понимаем, чего теперь просить.
Ведь просить о бессмертии нам по-прежнему боязно, а все остальное уже неважно. Но давайте поторгуемся не за бессмертие.
2.
Я богаче индийского набоба, богаче графа Орлова, богаче Джобса и Абрамовича, богаче золотой рыбки. Моему богатству изумились бы три века назад все живущие. За то, чтобы быть рядом со мной, резали бы глотки и рыдали бы на коленях – дай.
У меня перед глазами – всего один метр моей книжной полки.
Соборное уложение 1649 г. Мне потребовалось бы несколько недель, чтобы внимательно прочитать в нем все, что меня интересовало последние три года, когда я купил эту книгу.
Английский альбом по китайской буддийской иконографии, куплен впрок в Лондоне несколько лет назад. От полугода до полутора сладостного лишения свободы со справочниками.
Боснийские хроники Иво Андрича. И еще примерно 15 классических текстов югославской прозы, которые следует прочитать. Порядка двух месяцев чтения.
Первый том изданной Институтом Гайдара «Кембриджской экономической истории Европы». И еще 14,7 гигабайт непереведенных исторических серий Кембриджа на жестком диске. Это два года, которые рано или поздно придется тратить, чтобы не было мучительно больно за себя.
Монография о Епифании и Аввакуме. Два года на полке, что нехорошо.
Рассказы для детей Исаака Башевиса Зингера.
«Психология развития человека» Выготского – на перечтение, некоторые книги нуждаются в этом регулярно, как и большинству людей это необходимо.
Третий том практического курса китайской медицины, издание профильного пекинского университета – в основном неважно, но там есть то, о чем нужно подумать.
«Бабье царство» Мишель Маррезе – есть незакрытые и зияющие пробелы в базовых исторических знаниях, а это история России, не какая-нибудь экзотика, стыдно.
Монография по бюрократии Смутного времени. Была одна задумка, в числе прочих десяти тысяч. Неплохая, на три-четыре вечера, которых нет.
«Postwar» Тони Джадта – на другой полке стоит сборник его непрочитанных статей, и вот это уже важно и интересно.
Сборник текстов самого Аввакума: там есть что читать.
Китайские рассказы из «Цзинь гу цигуань». Местами должны быть восхитительны.
Сборник «Святые русского Севера». Знаю, какие главы смотреть сначала. Знаю, с чем сопоставлять. Знаю зачем.
Еще одна переводная биография Дягилева. Одного из важнейших людей в истории России в XX веке, из-за которого мы и по сей день интересны миру.
«Теллурия» Сорокина. Так и не сформулировал, почему неудачна.
Какой-то Рушди. Не осталось непрочитанного важного, но многое уже забылось, а напрасно.
Детская книжка из Эрмитажа. Хорошая, милая. Просто милая.
«Белый уголь» Эренбурга, издание «Прибоя» 1926 года.
Рассказы Моэма. Изломанного прекрасного Моэма.
Важный сборник по современному исламу в Дагестане. В свое время он меня изумил.
Еще один сборник по буддийской иконографии. Незанятный, но полезный.
Сборник документов по восстанию Пугачева, невероятно интересный и совершенно, совершенно не пушкинский.
Мемуары Саввы Ямщикова, по паре мест пробежаться.
Американский сборник по эволюции рабочей одежды. Отличный.
Второстепенный сборник рассказов Каверина, где-то занятный по стилю.
«Русская гражданская война» Эвана Модсли.
Вечные записные книжки Венедикта Ерофеева, которые знаю наизусть.
Фотография отца в рамке. У него не было и сотой части того, что сейчас есть у меня: это всего одна полка из многих десятков метров. Если будет мало и этого, – ну, вы знаете, в сети есть «Библиотека восточной литературы», и одной ее достаточно для сотни жизней любой продолжительности. Есть и другое, оно не хуже, но больше.
ЕСЛИ ВАМ МАЛО КНИГ – ВЫ В ЛЮБОМ СЛУЧАЕ НЕ ПРОЖИВЕТЕ СТОЛЬКО, ЧТОБЫ ПРОСМОТРЕТЬ САМОЕ НЕОБХОДИМОЕ КИНО XX ВЕКА.
Есть множество специальных знаний, которые стократ доступнее всего, что было ранее. Главное, что произошло с нами за последние два десятилетия – именно это: мы были нищие, мы стали уравнены в этом практически бесконечном богатстве, не исключая и богатство материального мира – ведь дело не только в объемах, но и в его разнообразии. Предложите ремесленнику-профессионалу вернуться на четверть века назад: если он увлечен своим делом, он отшатнется от вас, как от убийцы.
И – я молчу о музыке. Нет, я действительно молчу о музыке.
И учтите: почти весь мой интерес поверхностен, я не ученый человек. Но мои чувства такие же, как чувства страстного садовода, которого впервые привезли в Химки в гипермаркет Obi. Я могу построить все, я могу превратить свои шесть соток в райский сад. Я не Бог, но я Адам в раю.
И наплевать мне на вашего змия. Этого вашего будущего и не должно быть, вот что я хочу сказать этим хвастливым и наивным перечислением. Оно, это будущее, быть может, не так уж и нужно. Настоящее бы сначала прочитать.
3.
Давайте расскажу, чего вы, скорее всего, захотите от будущего, когда наконец получите то, что вам не нужно.
Всякий раз, когда я читаю текст о том, что образ будущего России всегда представляется чем-то пугающим, тяжким, мучительным, я думаю о том, что могло бы быть альтернативой. Ведь дело не в том, что будущее наше пугающе, а, скорее, в том, что, по всеобщему представлению, в определенный момент мы в своей стране свернули не туда. Но, поскольку время анизотропно и вернуться назад, как мы уже поняли, на практике затруднительно, – нам вроде бы остается думать только о том, как бы это побыстрее вернуться на основную магистраль, с которой мы съехали сдуру то ли в 1991, то ли в 1996, то ли в 1999, то ли в 2004, а кто-то говорит – и в марте 2014 года, то есть совсем недавно, но как-то очень резко.
В порядке эксперимента я прошу вспомнить, как мы представляли себе это самое светлое будущее в указанные даты.
ДА, НАСТРОЕНИЕ ТОГДА БЫЛО СОВСЕМ ИНЫМ, НЕ ЧЕТА НЫНЕШНЕМУ – У МНОГИХ ИЗ НАС, ГОВОРЯТ, БЫЛИ НАДЕЖДЫ. НО НАСКОЛЬКО СВЕТЛЫЙ ПУТЬ БЫЛ ЯСЕН ТОГДА?
Если бы воображаемое божество вернуло вас, нынешних, в то самое время и сказало бы: «Хорошо, переигрываем, чего ты там хотел, рассказывай, только быстро, мне еще в Шотландию и в Мали сегодня; ну, не томи!» – неужели бы вы, зная все, что случилось потом при повороте направо, осмелились бы просить его свернуть в свое налево?
Нет, по здравому размышлению post factum – надо, конечно, было сворачивать налево. Но вспомните, что вы думали именно тогда о том, куда и как мы будем двигаться, какое будущее нам нужно, что мы будем делать и чем будем жить через 10 лет. Право слово, отсутствие будущего преследует нас не последнее десятилетие, а несколько последних веков. Мало того, в этом мы, видимо, самая передовая нация планеты: тот же недуг поразил развитой мир едва ли не пару десятков лет назад, а мы-то с этим отсутствием будущего жили со времен царя Гороха. Недаром любой крупный реформатор в России всегда представлялся инопланетянином, инородным телом, выродком типа Петра, Ивана IV или Александра Освободителя (это вам он отменил крепостное право, а современники знали его в первую очередь как государя, узаконившего крайний и демонстративный разврат, в том числе и личный, – и в некотором роде справедливо поплатившегося за эту дерзость). Сейчас же русский, немец и поляк снова в одном анекдоте – все опасаются конца света, все желают старого доброго до развилки, все в лучшем случае видят хороший сценарий лишь как счастливое и чудесное избавление от опасностей и вызовов силой гуманного духа, но не как уверенное движение вперед.
Даже когда свержение существующего строя и произойдет, вопреки резолюциям Совета безопасности РФ (я полагаю вместе с В. В. Путиным, что оно не будет насильственным, хотя и не уверен, в отличие от него, в том, что альтернатива для страны так уж неприемлема – хотите, рассматривайте как незаконный призыв, но я бы счел это простой констатацией), от этой проблемы не уйти. Россия – страна богатая, в целом почти решившая тот массив проблем, которые всем в XX веке казались первостепенными, наиважнейшими и ключевыми. Понятно, что мы в обозримом будущем решим проблему коррупции, какое бы сопротивление этому ни оказывалось ее бенефициарами. Понятно, что мы приведем к более или менее пристойному уровню среднее образование (с университетами и научными институтами, боюсь, все много сложнее) и реформируем здравоохранение. Понятно, что проблемы вопиющей бедности, повальной нищеты и прочих социальных ужасов актуальны для России примерно в той же степени, что и голодные смерти. Для того, чтобы всем этим успешно заниматься, стране достаточно всего лишь прекратить массово валять дурака ради продолжения богатого коррупционного банкета еще на какие-то несколько последних месяцев-лет, – и очевидно, что довольно скоро это произойдет, и дай Бог, чтобы это происходило спокойно.
Но когда это произойдет – никто не избавит нас от этой тягостной обязанности сообщить себе, что добиваться лучшего для себя значит иметь в голове какой-то хоть вздорный, хоть кровавый, хоть циничный, но все-таки рациональный образ настоящего желаемого.
А его нет. Сейчас социальная ситуация выглядит комично и даже похабно: несколько миллионов интеллигентов наблюдают за тем, что другим миллионам людей на госслужбе дали то, о чем мечтала она, интеллигенция (то есть образ жизни и достаток верхушки среднего класса), и вопиет о несправедливости. Во-первых, какая такая несправедливость? Вы мечтали о среднем классе в стране – вот он. И не из зависти ли считаете теперь, что они – негодяи, а вы на их месте запускали бы космические корабли в космос и писали бы симфонии? Но немного же симфоний получается, когда вас допускают до госфинансирования, – хотя и больше, чем у этих, но ради этого небольшого прибытка устраивать революцию со всеми ее издержками, видимо, никто не будет. Во-вторых, если приглядеться внимательнее, подавляющее большинство этих самых негодяев на госслужбе – это не зловещие выходцы из подвалов Лубянки, а ваши же товарищи 90-х, мечтавшие взяться за руки, чтобы не пропасть поодиночке. Вот они и взялись за руки, а вас не взяли – а надо было дружить крепче и активнее работать локтями, или же – думать еще 20 лет назад о том, какого качества мечта вами движет.
НАКОНЕЦ, ЕСЛИ В ХОД ИДУТ ПРАГМАТИЧЕСКИЕ АРГУМЕНТЫ, – ХОРОШО ПРОДУМАННАЯ МЕЧТА ВСЕГДА, БЕЗ ИСКЛЮЧЕНИЙ, НЕ ОСТАВЛЯЕТ НИ ЕДИНОГО ШАНСА АВТОРИТАРИЗМУ.
Обратное тоже верно: в сущности, политическая неуспешность оппозиции в России означает, увы, не столько силу давления, сколько нашу интеллектуальную несостоятельность в изобретении привлекательной альтернативы. Нас не оправдывает то, что ее нет и у соседей – сторонников «русского мира» и прочих идеологических туманностей, которые толком ни продать, ни купить никому в своем уме, а только лицам экзальтированным и душевно нестойким. Нас не оправдывает и то, что у правящего режима мечта выглядит бледно: она есть, и она многих привлекает, и наша обязана ее переиграть, и она для этого должна убеждать хотя бы нас. А она не убеждает.
Но именно в виду этой безнадежности я и рассказывал о том, что я богат, как Крез, – а вы и стократ богаче.
4.
Стране в 90-х и повезло, и не повезло. То, что во всем мире воспринималось как великий информационный взрыв, в России было посвящено исключительно внутренним делам – мы и не заметили, как то, что мир, в который мы вошли в 2000-х, был совсем не тем миром, о котором мы мечтали в 90-х. Он гораздо сложнее и много интереснее – и то, что по прошествии четверти века мы по-прежнему намереваемся строить в России страну образца Западной Европы 1989 года, здорового человека должно было бы расстроить. Разумеется, дико и глупо восстанавливать расстановку полков времен «холодной войны» на саммитах G20, и занятую этим российскую власть показательно секут именно за это, совсем не опасаясь ее ядерного потенциала и газового влияния. Ради России никто во времена Рональда Рейгана возвращаться не стал бы, даже если бы это было технически возможно, – это уже пройденный этап, мир сейчас живет противостояниями другого вида, другой фактуры и другого уровня сложности.
Но не более умно и предлагать обратное – попытаться построить в России, уже довольно далеко (и не всегда приятно для себя) продвинувшейся по пути «догоняющего развития», восточноевропейскую экономику романтического 1991 года и пытаться встроить ее затем в несуществующую по крайней мере в том виде, в котором она описывается, братскую семью народов ЕС. Прошло четверть века, обсуждение большей части вопросов, которые интересовали мир в 1992 году, давно уже состоялось – если мы и считаем Запад как некое политическое единство существующим (а он сейчас, видимо, существует даже в большей степени, чем два десятилетия назад, хотя и не един в том смысле, в котором его видели единым в Политбюро ЦК КПСС), то это уже другое единство, оно жило и развивалось много лет, не дожидаясь, пока русские соизволят вернуться в него после временной отлучки в дебри национальных проблем.
ВПРОЧЕМ, ИМЕННО СЕЙЧАС И ИЗОБРЕТЕНИЕ БУДУЩЕГО ДЛЯ РОССИИ, И ИНТЕГРАЦИЯ ЭТОГО БУДУЩЕГО В ОБЩЕЕ БУДУЩЕЕ ДАЛИСЬ БЫ НАМНОГО ПРОЩЕ.
Невыносимая, сказочная сложность бытия, доступная нам, когда спадет пелена с глаз, – реальность, с которой сталкивается сейчас весь мир или, по крайней мере, «золотой миллиард», к которому мы имеем честь принадлежать. Новый уровень информационной связности, общедоступность знаний и базовых технологий, транспортная и финансовая революции, сопротивление властных структур и элит изменениям в социальной иерархии, вытекающим из информационного взрыва 90-х, из новой общедоступности знаний, – это то, что делает Россию и условный «Запад» много ближе друг к другу, чем 25 лет назад. К слову, глядя на внутрироссийские проблемы именно под этим углом зрения (и не забывая, что проблемы в России весьма серьезны: мы действительно почти ненароком, сдуру, но все же поставили мир перед угрозой новых больших войн, и это стремительно разрушает доверие не столько к элитам в России, сколько ко всей России, не желающей противодействовать своим элитам в этом вопросе), избавляясь от иллюзий четвертьвековой давности, – придумывать будущее проще. Ведь все, кто в этом мире нас действительно интересуют, так же неожиданно разбогатели, как и мы, и испытывают схожие проблемы с конструированием будущего. Для Запада «догоняющее развитие» неактуально, поскольку некого догонять. Для России оно неактуально, поскольку уже сейчас понятно: отчасти это бессмысленно, а отчасти не нужно, ибо уже произошло. А следовательно, нужно что-то другое – и там, и тут, и мы вполне можем думать об этом не как часть «мыслящей России», а как часть мыслящего мира. Зачем вам русский паспорт в голове? Разве у ваших книжных полок есть национальность? У моих, как видите, нет.
Для того, чтобы избавляться от этой боязни будущего, нужно по крайней мере перестать зацикливаться на России и начать жить в мире, интересуясь его современным состоянием: он здорово изменился, пока мы зарабатывали себе на большой белый джип. Впрочем, не все потеряно – об этом уже многое написано, и на наш век хватит этого чтения, и есть еще время до вечно откладывающегося конца света об этом хорошо поразмышлять.
InLiberty