Жизнь первая
Впервые я встретил ее в далеком 1935-м. Была весна. Последний снег еще не стаял, но горячее солнце уже ярко освещало улицы и площади, скверы и парки, заглядывало в кривые переулки, забиралось в самые отдаленные темные уголки, чтобы оставить там хоть капельку тепла, напомнив людям о скором окончании холодного времени года и приближении долгожданного лета. Веселой капелью оно топило остатки последнего сероватого снега, который свисал с озябших крыш, и, конечно же, не забыло о заводах и фабриках, которые с радостью подставляли ему свои красные кирпичные бока, греясь в его лучах. Было их здесь великое множество. Город назывался Вышний Волочок.
Сегодня я закончил свои дела. Больше меня здесь ничто не держало, и теперь я спешил покинуть это славное местечко, идя по центральной улице, на прощанье, оглядываясь по сторонам – когда еще придется здесь побывать? Да и придется ли? Заглядывал в лица прохожих, которые двигались кто куда. Жизнь в этом городе шла размеренно и неторопливо.
Вдруг мое внимание привлекла хрупкая фигурка девушки, ее лицо, черные, как угли, глаза. Они отражались в солнечных лучах и пронзительно светились. Девушка была взволнована и выделялась из толпы горожан. Она была другая, была не похожа на прочих. И поневоле я остановился. В ее глазах таилось предчувствие какой-то загадки, сказки. Может быть, она еще не придумала ее, но в предвкушении словно летела на крыльях, напоминая птицу. Она пролетала мимо контор и магазинов, мимо школы и поликлиники, проходной фабрики, которая гостеприимно открывала перед ней свои двери, но девушка на все это внимания не обращала. У нее был свой удивительный неповторимый маршрут. Во всяком случае, так мне показалось, и тогда я последовал за ней.
Она меня не замечала, да и не могла заметить, впрочем, как и остальные на этой улице. Чтобы стало понятней, я должен вам кое-что объяснить:
Я Ангел. Я тот, кто выполняет некоторые обязанности и поручения. А работа моя, так или иначе, связана с людьми. Один попросит, другой пожелает, третий возомнит,… четвертый… Таких великое множество. Конечно же, не каждый может позволить себе иметь Ангела. Даже думать об этом не станет и прекрасно проживет жизнь без него. Но некоторым он необходим.
Зачем я за ней пошел – не знаю. В дальнейшем я не раз об этом пожалел, вспоминая нашу первую встречу – пройди тогда мимо, все могло бы сложиться иначе и у нее, и у меня. Да-да – и у меня тоже. Такая работа накладывает на Ангела, как и на простых смертных, неизгладимый след. Все дело в том – как к ней относиться. А я любил людей и сейчас люблю, поэтому все так сложно, так непредсказуемо и запутанно. А без любви все просто, но не интересно. Как же быть? Любить! Вот. Получились почти стихи…
Итак, я шел следом, внимательно ее разглядывая. Наконец, заметил в ее руках книгу. Какую? Захотелось догнать и подсмотреть, но девушка вдруг остановилась, и, раскрыв ее, начала лихорадочно листать. Потом замерла. Она стояла посреди улицы, никого не замечая, а в этих черных глазищах, которые становились все больше, теперь отражалась не весна и не веселая капель, не легкомысленные брызги оттаявших луж и не детские мечты и грезы. На вид ей было лет пятнадцать, но в эту минуту она стала намного старше и мудрей. А сумасшедший восторг засиял в глазах такой маленькой, но уже взрослой женщины. Любопытство меня переполняло. Через мгновение я оказался рядом и заглянул через ее плечо. Начал читать до боли знакомые слова:
«…Люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы, обитавшие в воде, морские звезды и те, которых нельзя было видеть глазом, – словом, все жизни, все жизни, все жизни, свершив печальный круг, угасли…»
Конечно же, я сразу узнал эти строки. Чехов! Великий Чехов! А она все читала:
«Уже тысячи веков, как земля не носит на себе ни одного живого существа, и эта бедная луна напрасно зажигает свой фонарь. На лугу уже не просыпаются с криком журавли, и майских жуков не бывает слышно в липовых рощах. Холодно, холодно, холодно. Пусто, пусто, пусто. Страшно, страшно, страшно».
Я читал вместе с ней и слышал ее неровное дыхание. Девушка была взволнована, и это волнение передалось мне. Я уже чувствовал, какой восторг переполняет ее душу. Невероятный восторг и одновременно муку. Муку, несравнимую ни с чем. И на мгновение мне стало за нее страшно. А она все читала, не отрывая глаз:
" Тела живых существ исчезли в прахе, и вечная материя обратила их в камни, в воду, в облака, а души их всех слились в одну. Общая мировая душа – это я… я… Во мне душа и Александра Великого, и Цезаря, и Шекспира, и Наполеона, и последней пиявки. Во мне сознания людей слились с инстинктами животных, и я помню все, все, все, и каждую жизнь в себе самой я переживаю вновь».
Зачем она в столь раннем возрасте читала эту книгу, я не понимал. Как эта пьеса к ней попала, кто ей ее посоветовал, я не знал. А девушка все читала, стоя посреди улицы, никого не замечая. Вдруг книга выпала из ее рук. Она бросилась и тут же ее подняла. Что удивило, на обложке не осталось ни следа от весенней грязи, которая толстым слоем покрывала тротуар, ни единого пятнышка. К этой книге ничего не прилипало – ее невозможно было запачкать! Чудеса! А девушка уже гневно смотрела на своего обидчика – высокого полного гражданина, который задел ее сумкой на быстром ходу.
– Товарищ, нельзя ли поаккуратнее! – воскликнула она, бережно прижимая книгу к груди, а в ответ услышала:
– Нельзя, гражданка. Чего встала посреди улицы? Тут тебе не библиотека! – и хрипло засмеялся. Потом посмотрел на обложку книги и воскликнул: – «Чайка»! Ха! Все бы вам, барышня, в игры играть. В куклы да бирюльки! Делом нужно заниматься! Делом!
– Я и занимаюсь делом! – с обидой в голосе воскликнула она, но тот ее уже не слышал. Он поднял с земли тяжелую сумку и потащил ее в сторону рынка, который виднелся неподалеку.
– Вы еще обо мне услышите! – прошептала она. Долго стояла и смотрела куда-то вдаль, сосредоточенно размышляя. И снова этот взгляд – гордый, независимый, полный света, огня и пока еще несбывшейся мечты. Потом перевела взгляд на книгу, снова захотела ее раскрыть, но оглядевшись, захлопнула и стремительно помчалась дальше. Она уже забыла обо всем, а ее черные глаза светились счастливыми огоньками. Как она не похожа была на тех, которые шли по этой улице, – снова подумал я. – Она была совсем другая!
Я не уехал из этого города, хотя дела звали меня в дорогу. Ангелу всегда нужен тот, кому нужно помогать. Но, кто достоин такой помощи? Если твои помыслы чисты, а желания истинны и благородны – я окажусь рядом. Я непременно приду, только нужно в это поверить. И тогда все получается. Тогда рождается чудо! Но, творить чудеса способны не все – так устроена жизнь. А, как трудно разыскать такого человека в многоликой, пестрой толпе. Кто же из них достоин? Какая непростая миссия. А эта? Совсем еще ребенок. Сейчас она закончит седьмой класс, через год восьмилетку. Пойдет учиться дальше или работать на фабрику. Потом найдет себе достойного человека, создаст семью, родит ему детей и проживет достойную жизнь. Но, зачем ей я? У нее все получится и без меня. А детские мечты?… Уйдут безвозвратно и останутся в далеком прошлом. Все будет хорошо. Все будет, как у всех…
Но эти глаза! Я давно таких не видел. А за свою долгую жизнь, или не жизнь, а существование, повидал многое. И прекрасно знал, что этот взгляд означает. И тогда я решил здесь ненадолго задержаться.
Глупость? Игра? Неужели на меня так подействовала весна? Сотни, тысячи, миллионы лет я замечал ее, никогда не проходя мимо. И вот она снова явилась, зазвонив радостной капелью в свои колокола. Что же – весна, так весна. А еще эти детские черные глазища, которые смотрят упрямо и светятся непонятным восторгом.
Несколько дней я за ней наблюдал. Смеялся. Уговаривал себя, что все это блажь, случайная встреча, глупость. Пятнадцать лет – что она знает о жизни? Что она может? Чудо? Только великая сила и талант могут его создать. А она… Несколько дней девушка не выпускала книгу из рук, перечитывая снова и снова. Уже знала наизусть большие куски. Шла в школу, выполняла нехитрые обязанности, помогала маме, и снова возвращалась к любимым страницам. А когда оставалась одна – начинала читать вслух. Чего она хотела, было непонятно. Но снова и снова перечитывала, повторяя взрослые слова этих взрослых людей:
«Я чувствовала, что мы еще увидимся. Борис Алексеевич, я решила бесповоротно, жребий брошен, я поступаю на сцену. Завтра меня уже не будет здесь, я ухожу от отца, покидаю все, начинаю новую жизнь… Я уезжаю, как и вы… в Москву. Мы увидимся там».
Какая глупость, – думал я. – Что за недетские игры. А голос Тригорина, этого писателишки уже шепчет ей на ухо, он словно обволакивает:
«Вы так прекрасны… О, какое счастье думать, что мы скоро увидимся!»
Я вижу, как она склоняет голову ему на грудь. Она словно под гипнозом этого порочного человека. А тот продолжает жалкую игру ради пустой забавы:
Я опять увижу эти чудные глаза, невыразимо прекрасную, нежную улыбку… эти кроткие черты, выражение ангельской чистоты… Дорогая моя…»
Уже целует ее! Что ты знаешь о любви?! Что можешь ты знать, маленькая девочка, об этих сложных путаных отношениях? Когда даже взрослые не могут в них разобраться! О том, что влечет этих людей друг к другу. Они встречаются, потом расстаются, снова встречаются. Встречаются ради забавы, обманывают, обманываются. Зачем тебе это?
В какой-то момент почувствовал, что ревную ее. А она все продолжала читать вслух. Голос ее становится тверже, громче, увереннее. Девушка выбирает самые сложные трагические куски. Откуда в ней это знание? Но по наитию продолжает говорить:
«Я уже два года не плакала. Вчера поздно вечером я пошла посмотреть в саду, цел ли наш театр. А он до сих пор стоит. Я заплакала в первый раз после двух лет, и у меня отлегло, стало яснее на душе. Видите, я уже не плачу. Итак, вы стали уже писателем… Вы писатель, я – актриса… Попали и мы с вами в круговорот… Жила я радостно, по-детски – проснешься утром и запоешь; любила вас, мечтала о славе, а теперь? Завтра рано утром ехать в Елец в третьем классе… с мужиками, а в Ельце образованные купцы будут приставать с любезностями. Груба жизнь!»
Она в отчаянии заламывает руки, а в глазах слезы, но снова потухший взор уставшей повзрослевшей женщины и эти слова:
«Меня надо убить. Я так утомилась! Отдохнуть бы… отдохнуть! Я – чайка… Не то. Я – актриса. Ну, да!… И он здесь… Он не верил в театр, все смеялся над моими мечтами, и мало-помалу я тоже перестала верить и пала духом… А тут заботы любви, ревность, постоянный страх за маленького… Я стала мелочною, ничтожною, играла бессмысленно… Я не знала, что делать с руками, не умела стоять на сцене, не владела голосом. Вы не понимаете этого состояния, когда чувствуешь, что играешь ужасно. Я – чайка. Нет, не то… Помните, вы подстрелили чайку? Случайно пришел человек, увидел и от нечего делать погубил… Сюжет для небольшого рассказа… Это не то… О чем я?.. Я говорю о сцене. Теперь уж я не так… Я уже настоящая актриса, я играю с наслаждением, с восторгом, пьянею на сцене и чувствую себя прекрасной. А теперь, пока живу здесь, я все хожу пешком, все хожу и думаю, думаю и чувствую, как с каждым днем растут мои душевные силы… Я теперь знаю, понимаю, Костя, что в нашем деле – все равно, играем мы на сцене или пишем – главное не слава, не блеск, не то, о чем я мечтала, а уменье терпеть. Умей нести свой крест и веруй. Я верую и мне не так больно, и когда я думаю о своем призвании, то не боюсь жизни».
Магия слов! Теперь я понял все. Она не смогла устоять перед Чайкой, которая помахала ей крылом, а потом по нелепой случайности из забавы была убита. Просто на стене висело ружье. А значит, рано или поздно оно должно было выстрелить. Все просто. Это закон. Закон театра. А сколько еще юных сердец не смогли пройти мимо своей Чайки. Видели ее, играли в эту историю. Потому что ее создатель, однажды взяв в руки перо, сотворил чудо. Снова чудо! И противиться ему невозможно. И вот уже она произносит следующие слова. Свои слова. И книга ей больше не нужна:
– Я стану актрисой! Я должна быть актрисой, и я ей стану! И обязательно сыграю Нину Заречную! Сыграю так, как до меня этого не делал никто. Я Чайка!
Безумие! Детские фантазии! Магия слов. Только, говорит она все тверже, а во взгляде появилась совсем не детская уверенность, даже упрямство. Поверил ли я этой девочке? НЕТ!
Дальше ее действия были непредсказуемыми даже для меня. Однажды в один из весенних дней девушка купила конверт, взяла лист бумаги и написала письмо. На конверте стоял короткий адрес: «Москва. Кремль. Товарищу Сталину». Потом с трепетом отнесла его на почту и бросила в ящик. Мне ничего не стоило его прочитать. В письме говорилось о том, как она любит театр, не может без него жить, хочет стать актрисой. Что ей мало лет, но она готова оставить школу и просит разрешить на год раньше поступить в театральный институт. Писала еще какую-то ерунду, которую читать я уже не мог. А потом наступила пауза и тишина. Она не брала в руки книгу, не читала выученных монологов и ждала. Только ждала. Прошел день, потом другой…
Прошла уже целая неделя. Каждое утро она вскакивала с кровати и выбегала из квартиры. Скатывалась с лестницы, подбегала к почтовому ящику и замирала. Открывала его. Слава Богу, там ничего не было, да и быть не могло. Потом она медленно возвращалась в квартиру, собиралась в школу. Мать ее не узнавала, но девушка ничего не объясняла. Да и что она могла объяснить? Что она сумасшедшая?
– Нет! Я не сумасшедшая, – думала она, словно слышала чей-то голос. – Он мне непременно ответит. Он не может не ответить. Говорят – он Отец нации, а значит и мой отец. Просто у него много дел. А может, письмо еще не дошло?
И по дороге в школу она забежала на почту.
– Дошло! – услышала она ответ на свой вопрос.
– Еще как дошло! – вторил ей все тот же голос. – Конечно, дошло. Уже три дня, как оно лежит на столе перед глазами самого Отца нации. Он уже прочитал его и теперь думает, что ответить.
Этот голос издевался над ней.
– Да! Он думает! – упрямо возражала она. – Хотя, к нему наверное доходят десятки писем… А, может быть, сотни… Или тысячи? Какой ужас!
– Ну что ты, девочка, все другие письма давно выброшены. Они ему неинтересны. Одно письмо! Только одно и оно твое! Конечно же, ответит! – уже смеялся этот противный голос.
– Да! – чуть не плакала она. – Что в этом удивительного? Что я не правильно сделала?
– Все правильно, – снова являлся голос. – А сегодня утром он принял важное государственное решение!
– Какое?
– Отложить все важные государственные дела – индустриализацию, электрификацию, коллективизацию, мелиорацию… Что там бывает еще? Прочую …ацию и собрать совет.
– Что собрать?
– Собрать всех членов Центрального Комитета, где и будет рассмотрено твое письмо.
– Да?…
– Да-да. В огромном Георгиевском зале соберутся все высшие чины, уважаемые люди и будут принимать это непростое решение.
И тут голос противно захохотал. Он снова издевался. Она уже ненавидела его.
– Что в этом такого? Товарищ Сталин любит театр и книги любит, и кино, и актеров.
– И актрис! – гомерически хохотал голос.
– Да! Актрис! Он обязательно прочитает мое письмо и ответит.
– Конечно!
– Он поможет мне! – в бессилии закончила она и замолчала.
– Наконец ты поняла, какую несла ерунду?
– Поняла, – пошептала она.
– Знаешь что, девочка, – уже спокойнее продолжил голос. – Завтра ты пойдешь в школу и закончишь седьмой класс. Будешь учиться еще год, а потом… В твоем замечательном городе есть бумагопрядильная фабрика. Какое красивое название! Есть ткацкая фабрика. Есть еще множество мест, где ты сможешь пригодиться. А товарища Сталина не беспокой. У него много дел. Ты меня поняла?
– Да, – тихо ответила она.
– Что?
– В школу.
– Завтра?
– Завтра.
– А через год на…
– Завтра! – неожиданно громко воскликнула она, и ее огромные глазища опять засверкали с сумасшедшим восторгом.
Я так ничего и не понял. А на следующий день девушка, собрав старенький чемоданчик, отправилась на вокзал. На столе, на самом видном месте она оставила маме записку, в которой было всего несколько слов: «Еду в Москву, чтобы стать актрисой»!
Все-таки она сделала это! Словно, махнула на прощанье белым крылом. А я так и не смог ее переубедить, старый дурак, не смог объяснить, в какую игру она решила сыграть. О, великая магия слова! В этот день под стуки колес поезда, уходящего в Москву, детство Анны Полетаевой закончилось безвозвратно и навсегда. Но жизнь только начиналась…