Скифы: расцвет и падение великого царства. Глава 2 Там, где жили амазонки: история изучения скифских древностей Среднего Дона (В. И. Гуляев, 2005)

В 1905 г. Л.М. Савелов, предводитель дворянства Коротоякского уезда Воронежской губернии и довольно удачливый археолог-любитель, с глубоким пессимизмом писал о полном отсутствии каких-либо сведений о далеком прошлом Среднего Дона: «Чьи кони паслись на роскошных придонских лугах, – в отчаянии вопрошал он, – чьи руки устраивали городища и насыпали курганы, поразбросанные по всему нашему краю и безмолвно свидетельствующие о неведомой жизни былых насельников наших мест?.. Скоро ли дождутся эти курганы и городища своих исследователей?»

Слава Богу, долго ждать не пришлось.

В 1899 г. воронежский археолог-любитель С.Е. Зверев исследовал могильный холм у с. Мазурки близ Новохопёрска. Курган этот был потревожен местными крестьянами, которые хотели устроить в нем погреб. Они прорыли глубокую канаву в северо-восточной части насыпи и на глубине около 5 м обнаружили деревянную гробницу, а на дне нее – ряд интересных предметов явно почтенного возраста. С.Е. Зверев продолжил раскопки и установил, что найденные здесь вещи (а среди них был и бронзовый котел скифского типа) указывают на «довольно глубокую древность кургана».

В том же 1899 г. в Воронеже была организована Воронежская Ученая Архивная Комиссия (ВУАК). Такие комиссии, существовавшие в дореволюционной России почти во всех крупных губернских центрах, в числе прочих своих обязанностей призваны были изучать и историю данного края, а также его достопримечательности. В их состав входили дворяне, чиновники и представители местной интеллигенции. В 1901 г. член ВУАК В.Н. Тевяшов раскопал два скифских кургана у слободы Владимировка в Острогожском уезде Воронежской губернии. Но находки оказались немногочисленными и малоинтересными: все захоронения были ограблены. Однако несколько археологов-любителей из ВУАК явно не могли сами решить с помощью раскопок такую сложную задачу, как воссоздание древней истории края. Многие курганы разрушались в результате хозяйственной деятельности человека и воздействия неблагоприятных природных факторов.

А затем на местные скифские древности обрушилась новая напасть: они стали жертвой беззастенчивых и наглых искателей легкой наживы – грабителей могил. Стоит ли удивляться, что и первые достоверные сведения о богатстве среднедонских курганов стали известны ученому миру в Санкт-Петербурге и Москве лишь в результате грабительских раскопок в начале XX в.

«Увидели, как на „линии“[21] копают, давай и мы попробуем, что в наших курганах есть, – вспоминают старожилы с. Мастюгино (совр. Острогожский p-он Воронежской обл.). – Вначале копали со страхом, в ночное время, с фонарями; землю выбрасывали в противоположную от села сторону. Но продолжалось это недолго, дознался урядник и воспретил раскопки. Затем приехал пристав, осмотрел начатые работы и разрешил копать дальше, но предупредил: „Не задавило бы“. Грабеж тогда пошел открытый».

К несчастью для науки мастюгинские курганы оказались необычайно богатыми. Почти в каждой могиле находились драгоценные изделия, что, естественно, лишь разжигало алчность грабителей. Какие бесценные творения древнего искусства погибли тогда под заступами и ломами невежественных кладоискателей, мы уже никогда не узнаем. Ведь львиная доля добытых ими предметов старины превратилась в безликие слитки золота и серебра или же попала в руки частных коллекционеров.

Наконец слухи об этих чудесных находках дошли до Петербурга, и в село приехал из столицы опытный археолог А.А. Спицын. Он докопал несколько разрушенных крестьянами курганов и собрал еще сохранившиеся на руках древние вещи.

В 1908 г. по поручению Императорской Археологической Комиссии (напомню, что в те времена это было главное научное учреждение России по организации и проведению археологических работ в пределах империи. – В.Г.) в Мастюгино направился другой известный археолог – Н.Е. Макаренко. Ему удалось раскопать шесть богатых курганов, счастливо избежавших ограбления или пострадавших лишь частично. И находки посыпались как из рога изобилия. Так, курган № 2, не предвещавший сначала ничего хорошего для исследователя, оказался весьма интересным.

«Почти отвесная, неправильно круглая яма, суживающаяся книзу в виде воронки, – вспоминает Н.Е. Макаренко, – привела хищников, по счастливой случайности, к костяку, лежавшему у северо-западной стены (могилы. – В.Г.). С него они сняли, по их показаниям, золотое кольцо в виде змейки в три оборота, проданное жене местного земского начальника. Дальнейший грабеж кургана был предотвращен обвалом земли».

Илл. 26. Золотые серьги с фигурой богини Кибелы. Курган № 1 у с. Мастюгино, IV в. до н. э.

(раскопки Н.Е. Макаренко, 1908–1911)

Надо сказать, это произошло как раз вовремя. Под обломками деревянной бревенчатой крыши гробницы и рухнувших вниз пластов земли археолог обнаружил погребение скифского знатного воина в железном чешуйчатом панцире, золоченых бронзовых поножах античного происхождения (кнемидах) в окружении груды разнообразного оружия и снаряжения: десятков наконечников бронзовых и железных стрел, копий, дротиков, конских удил. Здесь же лежала и напутственная пища – часть туши лошади (точнее, молодого жеребенка) – и сосуды для питья (глиняные и деревянные с золотой оковкой чаши). Интереснейшие предметы, том числе множество привозных греческих вещей, были найдены и в других пяти раскопанных курганах. В частности, удалось обнаружить еще одну пару греческих поножей с надписью греческими буквами «Левк(он)» – вероятно, это имя прежнего их владельца. Были найдены также бронзовый греческий шлем «фракийского» типа, медный нагрудник кожаного панциря с изображением Медузы Горгоны и золотые серьги с фигурой богини Кибелы, сидящей на двух львах.

Илл. 27. Бронзовая пластина от панциря с ликом Медузы Горгоны.

Курган № 2 у с. Мастюгино (раскопки Н.Е. Макаренко, 1908–1911)

К сожалению, недостаток средств вскоре вынудил Н.Е. Макаренко прекратить работы. Накануне отъезда из Мастюгино он, как бы обращаясь к будущим исследователям, с явно преждевременным оптимизмом записал в своем дневнике: «По счастью, грабители в большинстве случаев портили верхнюю насыпь кургана и часть погребений, не имея возможности захватить все. Низенькие курганы не привлекали их внимания, а потому остались нетронутыми, хотя и не были бедны».

Илл. 28. Серебряный греческий сосуд с человеческой личиной. Разграбленный курган у с. Мастюгино (сборы Л.Л. Спицына, 1905~1906)

По иронии судьбы, именно раскопки этого ученого послужили дополнительным толчком для начавшейся вскоре в Мастюгино вакханалии курганных грабежей: ведь работали-то в составе упомянутой экспедиции те же местные крестьяне, люди наблюдательные и сметливые. Не прошло и нескольких лет, как умудренные полученным опытом мастюгинские мужики весьма основательно «прошлись» по многим остававшимся еще нетронутыми курганам – и высоким и «низеньким».

Примерно в те же годы археологи-любители из ВУАК приступили на свой страх и риск к раскопкам еще одного древнего могильника в урочище «Частые курганы» на северной окраине Воронежа. Всего с 1910 по 1915 гг. было вскрыто свыше десятка курганных насыпей и лежащих под ними скифских захоронений, давших исключительно богатые и интересные материалы. В их числе и знаменитый серебряный круглодонный сосуд с изображениями скифов – шедевр, вероятно, созданный неизвестным греческим мастером в одной из ювелирных мастерских Пантикапея (совр. Керчи) – столицы Боспорского царства.

Именно этой уникальной находке и суждено было стать своеобразным яблоком раздора в споре между чиновниками Петербурга и членами местной Ученой Архивной Комиссии. Дело в том, что по существующему тогда порядку разрешение на раскопки, а зачастую и необходимые денежные средства заинтересованные лица получали из петербургской Императорской Археологической Комиссии. Взамен этого каждый археолог обязан был отправить в столицу все найденные им вещи и подробнейший отчет о своих работах. Именно Археологическая Комиссия, состоявшая в ведомстве императорского двора, ежегодно устраивала в столице выставку лучших находок сезона. Председатель Комиссии, гофмейстер граф А.А. Бобринский в торжественной обстановке «представлял на высочайшее воззрение» (т. е. перед императором) наиболее выдающиеся предметы старины, среди которых весьма важное место занимали золотые украшения и прочие предметы из скифских курганов, а также творения античных мастеров.

Надо полагать, что и вновь найденный серебряный сосуд с изображением скифов (второй после куль-обского) придворные чины из Комиссии рассчитывали продемонстрировать лично царю. Но на этот раз произошло все иначе. Другой важный сановник, граф П.Н. Апраксин, стоявший тогда во главе Воронежской Ученой Архивной Комиссии, решил в 1911 г. самостоятельно устроить «представление на высочайшее обозрение» великолепнейших находок из «Частых курганов». Ему удалось преподнести «под светлы очи» Николая II упомянутую серебряную вазу. Последовавшую потом беседу с царем граф ловко использовал для успешного решения одного своего давнего ходатайства: он просил передать Воронежскому музею принадлежавший казне старинный дворец последнего крымского хана Шагин-Гирея в Воронеже, и добился своего.

Илл. 29. Воронежский серебряный сосуд с изображением скифов и его прорисовка.

«Частые курганы», курган № 3, IV в. до н. э. (раскопки ВУАК, 1910)

Во всем происшедшем Императорская Археологическая Комиссия усмотрела прямое ущемление своих интересов. Разразился громкий скандал. В Воронеж одна за другой шли из столицы грозные бумаги с обвинениями в научной недобросовестности, дилетантстве и даже с запретами вести дальнейшие раскопки. Местные археологи, естественно, пытались как-то оправдаться. В конце концов, весьма курьезная переписка по этому поводу в виде нескольких пухлых томов попала в архив, где и лежит до сих пор, напоминая о тех временах, когда археология во многом была лишь игрушкой в руках пресыщенных придворных чинов и богатых бездельников.

Конечно, встречались в ту пору и знающие люди, талантливые русские археологи, но, к сожалению, отнюдь не они определяли общее состояние дел в области изучения прошлого нашей страны.

И все же наука не стояла на месте. Живые ростки знания упорно пробивали себе дорогу сквозь многочисленные трудности и преграды. Именно в эти годы большой знаток скифской археологии М.И. Ростовцев написал в одной из своих работ: «Как ни кустарно ведется дело расследования в большинстве раскопочных кампаний, как ни грабят наши золотоносные курганы хищники и жадные предприниматели, до сих пор стоящие вне досягаемости закона <…> богатство наше все же растет, стихийно переполняет Эрмитаж, начинает заполнять и провинциальные музеи. К сожалению, бедное силами и материальными средствами научное исследование еле поспевает за этим ростом, масса вещей первостепенной важности остается неизданной, и во многих областях обилие материала грозит превратиться в хаос».

Илл. 30. Деревянная чаша с золотыми обкладками и золотой ручкой в виде хищной птицы, IV в. до н. э. (реконструкция).

Общий вид. «Частые курганы», курган № 11 (раскопки П.Д.Либерова, 1954)

Эти слова имели самое прямое отношение и к воронежским древностям скифской эпохи. Общий итог деятельности археологов дореволюционной поры на Среднем Дону никак не назовешь впечатляющим: два десятка раскопанных курганов и несколько случайно найденных вещей вряд ли могли дать сколько-нибудь полное представление о культуре местного населения в скифское время.

Илл. 31. Детали деревянной чаши из кургана № 11:

а) золотая ручка в виде хищной птицы и ее основа;

б) золотая пластина с фигурой оленя с обкладки чаши

Не сразу изменилось положение дел и после Октябрьской революции. В 1927 г. известный российский археолог В.А. Городцов раскопал в той же группе «Частые курганы» еще шесть насыпей. Пять из них содержали погребения скифского периода, сильно потревоженные грабителями и поэтому давшие весьма скромный материал.

В 30-е-40-е годы сколько-нибудь значительных исследований скифских древностей в воронежских краях практически не велось. Тем не менее, в 1952 г. воронежский историк А.Ф. Шоков, обобщив все имевшиеся тогда сведения об археологических памятниках раннежелезного века в регионе (прежде всего, это были материалы старых раскопок курганов), еще раз подтвердил точку зрения М.И. Ростовцева о том, что культура племен Среднего Дона в V–III вв. до н. э. – скифская, и что эти места – часть единого военно-политического объединения (государства) – Скифии.

В 1954 г. к широкому изучению скифских поселений и могильников на рассматриваемой территории приступила Воронежская скифская лесостепная экспедиция Института археологии АН СССР, возглавляемая П.Д. Либеровым. За сравнительно короткое время, с 1954 по 1965 гг., ею были раскопаны курганные могильники в урочище «Частые курганы» (41 курган) и у с. Мастюгино (46 курганов), а также 18 курганов (из 49 выявленных) в двух могильниках у с. Русская Тростянка Острогожского р-на Воронежской обл. Одновременно были обнаружены и частично исследованы свыше 20 городищ и 39 селищ скифского времени.

Кроме того, были собраны и изучены специалистами первые коллекции антропологического и палеозоологического материала, проведены спектральные анализы цветного металла из погребальных и поселенческих комплексов.

Этот новый богатый и разнообразный археологический материал в сочетании с данными античных письменных источников позволил П.Д. Либерову сформулировать общую концепцию о наличии в регионе Среднего Дона в VI–III вв. до н. э. «скифоидной» по внешнему облику, но сугубо местной и оригинальной культуры оседлых земледельцев и скотоводов, которых он связывал с упомянутыми Геродотом будинами и угро-финским этносом. Он утверждал также, что среднедонская культура скифской эпохи не имеет ничего общего со своими соседями на западе – племенами Украинской Лесостепи (левобережье Днепра), на востоке – с кочевыми племенами савроматов и на юге – с собственно скифами. Происхождение среднедонской культуры он связывал с местными традициями эпохи поздней бронзы.

«Суммируя все вышесказанное, – писал П.Д. Либеров, – мы можем заключить, что археологические, лингвистические и этнографические источники позволяют рассматривать население Подонья в эпоху раннежелезного века в этническом отношении как финно-угорское, говорящее, по Геродоту, на особом языке как по сравнению с гелонами, выходцами из эллинских городов, так и скифами».

Это было весьма смелое утверждение, отвергающее, по сути дела, взгляды всех его предшественников – А.А. Спицына, Н.Е. Макаренко, М.И. Ростовцева, В.А. Городцова, С.Н. Замятнина и других, которые рассматривали среднедонскую культуру, как скифскую. Но П.Д. Либеров располагал новым обширным материалом (итоги раскопок свыше 100 курганов и десятков поселений), и многие ученые сочли его доводы вполне приемлемыми. К тому же, в 1952 г. его учитель – Б.Н. Граков – принципиально отделил культуру скифской степи от культуры нескифской Лесостепи глухой стеной, и, таким образом, лесостепной Средний Дон автоматически отходил к нескифским племенам, упоминаемым Геродотом.

Надо сказать, и я сам, став с 1960 г. сотрудником экспедиции П.Д. Либерова, принимал участие в целом ряде его раскопок и, к тому же, вполне разделял тогда научные взгляды своего начальника. Опыт этих исследований (это было самое начало моей археологической карьеры) во многом способствовал моему формированию как профессионального ученого-археолога. И чтобы подтвердить свои рассуждения конкретными фактами, сошлюсь на несколько давних наших работ в начале 60-х.

Случилось так, что первый мой опыт по раскопкам скифских курганов Воронежщины в 1961 г. был связан как раз с тем самым с. Мастюгино и его печально известными могильными холмами, которые так часто становились в прошлом жертвами кладоискателей.

Жить нам пришлось в самом селе. И первое время мне трудно было отделаться от одной навязчивой мысли: в каждом мастюгинском жителе мне чудился грабитель или, на худой конец, ближайший его родственник. Здесь, безусловно, давали себя знать прочитанные мною перед поездкой нелицеприятные высказывания о местных мужиках первых исследователей могильника – А.А. Спицына и Н.Е. Макаренко. Даже внешний вид Мастюгино вызывал во мне глухое раздражение. На голом, без единого деревца или кустика, косогоре беспорядочно, вразброс, стояли унылые, серые от облупившейся побелки дома. Нелепо широкая, грязная, вся в глубоких колдобинах дорога, шедшая через село на станцию Мазурки, вдруг внезапно упиралась в стену какого-то бревенчатого сарая и, сделав замысловатое коленце вокруг этой неожиданной преграды, неторопливо тянулась дальше. То, что село было голое, без садов и посадок, как мне казалось тогда, самым прямым образом увязывалось с характером мастюгинцев, – по моему глубокому убеждению, людей угрюмых, скрытных и подозрительных.

Потом уже, некоторое время спустя, я вынужден был признать свою неправоту: и село оказалось как село, и люди обычные – добрые и простые. Что же касается садов, то их вырубили где-то в 30-е г. из-за непомерно высоких государственных налогов на фруктовые деревья.

Интересующая нас курганная группа находилась примерно в 1,5 км севернее села, за глубоким оврагом, на высоком меловом бугре. Большинство курганов ежегодно распахивались и поэтому представляли собой не слишком привлекательное зрелище. На черноземном, оставленном под пар поле едва заметными бугорками выделялось десятка два небольших холмиков и какие-то круглые светлые пятна. Правда, кое-где можно было видеть и высокие зеленые конусы курганов в несколько метров высотой. Даже тракторный плуг не смог сокрушить их крутые насыпи. Но, подойдя ближе, мы увидели, что вершины этих земляных колоссов обезображены глубокими воронками грабительских ям и перекопов.

Здесь, на этом курганном поле и пришлось мне в течение полутора месяцев проходить свои «археологические университеты». Наставником моим был сам начальник экспедиции – Петр Дмитриевич Либеров, человек с огромным жизненным опытом, прошедший долгий и трудный путь от простого архангельского лесоруба до заместителя директора солидного академического института. Именно он, ловко взяв в свои ухватистые, по-мужичьи жадные до работы руки остро наточенную лопату, научил меня искусно владеть ею. Он же показал мне, как надо любить и понимать землю, разбираться в ее секретах, в хитросплетениях грабительских ходов, желтых пятен от норок грызунов и, наконец, в тонкостях древних погребальных конструкций.

Читатель вправе, вероятно, спросить: а стоило ли тратить время и немалые средства на бесперспективные вроде бы раскопки уже ограбленных мастюгинских курганов? Могу сказать без тени какого-либо сомнения – стоило. И вот почему. Археология – это наука, изучающая прошлое человечества по остаткам его материальной культуры, извлекаемым обычно из глубины земли. Для воссоздания подлинной истории племен и народов, зачастую бесписьменных, необходимо широкое изучение древних поселений и могильников. Теперь при раскопках курганов археолога интересуют не только отдельные драгоценные изделия или выдающиеся произведения искусства, а весь комплекс данных о характере изучаемого памятника: структура насыпи, устройство гробницы, черты погребального обряда, точное положение скелета и вещей в могиле (для выяснения религиозных верований данного народа) и даже сами человеческие кости (для антропологических изысканий, причем, современные методы позволяют антропологам определять по костям не только пол и возраст погребенного человека, но и чем он болел, как питался, какие перенес при жизни стрессы и физические нагрузки).

Илл. 32. Золотая обкладка деревянного гребня с фигурами хищников и общая реконструкция гребня. Курган № 32/32 у с. Мастюгино, IV в. до н. э. (раскопки П.Д. Либерова)

Для широких исторических обобщений нужен массовый материал из многих курганов. Именно такие данные и были получены нами в Мастюгино. Но вместе с тем, вопреки нашим предположениям, «бесперспективные» местные гробницы неожиданно подарили нам и немало ценных, высокохудожественных изделий. Все это стало возможным благодаря широкому применению могучей землеройной техники. Если раньше археологи вручную могли в лучшем случае снять за один полевой сезон одну, две, максимум три курганных насыпи среднего размера, то мы с помощью бульдозера и скрепера сумели раскопать за полтора месяца 18 курганов.

Не берусь судить, когда и где стали впервые применять бульдозеры при археологических исследованиях. Во всяком случае, для нас в 1961 г. дело это было новое и незнакомое. Приходилось учиться на ходу, прямо в процессе раскопок. Были, конечно, как и во всяком новом деле, свои трудности и ошибки. Но сейчас, оглядываясь на пройденный путь, можно сказать, что этот первый опыт массовых раскопок с помощью техники целиком себя оправдал. Мы не испортили ни одного кургана, ни одной могилы, ни одного древнего предмета. А точность фиксации процесса раскопок в чертежах и дневниках нисколько не уступала требованиям обычной археологической методики. Зато скорости работ в обоих случаях были несравнимы. Вооруженные могучим бульдозером, мы за один день успевали сделать столько, на что прежде тратились недели. Правда, перед этим пришлось хорошо изучить структуру местных курганов скифского времени. Выяснилось, что в насыпи, за редким исключением, находок не встречается или же там представлены скупые следы погребальной тризны – черепки глиняных сосудов и разрозненные кости животных. Сама же гробница с деревянным перекрытием расположена обычно в центре кургана, под насыпью, на 1,5–2 м вглубь нетронутой почвы, или, как ее зовут археологи, «материка».

Таким образом, риск зацепить и разрушить ножом бульдозера какой-либо древний предмет или конструкцию сводился при раскопках насыпи до минимума. Когда же из недр земли появлялись полусгнившие бревна крыши гробницы, трактор останавливали и дальнейшие работы вели вручную.

Во время работ в Мастюгино наше внимание привлек одинокий большой курган, получивший в полевой документации замысловатый номер 29/21. Внешний вид его не внушал особого доверия. Огромная коническая воронка прорезала всю его вершину, лишая исследователя всякой надежды на достойное вознаграждение за свой нелегкий труд. Курган был уже раскопан или основательно ограблен в не столь уж отдаленные времена. Но решили проверить и его.

Илл. 33. Серебряный с позолотой ритон. Курган № 29/21 у с. Мастюгино, V в. до н. э.

(раскопки П.Д. Либерова)

Крутолобый земляной исполин был снесен за три дня. Внизу открылась огромная могильная яма площадью 49 кв. м. Ее перекрывал мощный двойной накат из дубовых бревен, опиравшийся на 17 вертикально стоящих столбов. Однако сгнившее перекрытие, не выдержав тяжести земли, давившей на него сверху, рухнуло еще в древности, завалив боковые стороны и углы гигантской гробницы. Это и предопределило дальнейший ход событий. То, что могила ограблена, было ясно с первого взгляда – мы увидели беспорядочно разбросанные изломанные вещи, отдельные человеческие кости, следы перекопа и т. д. Но мы не унывали – ведь нам удалось во всех деталях проследить конструкцию этого колоссального погребального сооружения, что уже само по себе было весомым вкладом в донскую археологию.

И вдруг, в самом углу могильной ямы под рухнувшими вниз обломками бревен показался округлый бок какого-то позеленевшего от времени предмета.

Когда это место осторожно расчистили, то увидели не одну, а сразу две драгоценные находки – бронзовую с позолотой греческую гидрию[22] и серебряный ритон. Там же лежали две серебряные фигурки медведей – украшения из уздечного набора, золотая бляшка, золотая оковка деревянного сосуда, железные наконечники стрел, обломок греческой чернолаковой чашечки и несколько других вещей. Благодаря этим находкам время сооружения кургана удалось установить достаточно точно: это конец V в. до н. э.

Но, странное дело, более внимательное знакомство с предметами из кургана 29/21 выявило их поразительное сходство с вещами из кургана № 2, раскопанного (вернее, доследованного) А.А. Спицыным в 1905 или 1906 гг. у того же села Мастюгино. Одна золотая треугольная бляшка находилась у нас, а несколько точно таких же бляшек – в коллекции А.А. Спицына. Та же картина и с золотыми оковками деревянного сосуда: одна – у нас, шесть – у него. Серебряных фигурок медведей, абсолютно идентичных во всех деталях: у нас – две, у него – одна. Совпадает и описание погребальной камеры. Только вместо 17 столбовых ямок в отчете А.А. Спицына указано 16. Не хватает одной, возле которой мы и нашли гидрию, ритон и много других более мелких предметов.

Но окончательно убедил нас в наших догадках рассказ нескольких мастюгинских старожилов. Они прекрасно помнили, что в этот курган сначала проникли местные кладоискатели, которые нашли здесь «металлическую посудину», серебряную или бронзовую, и «прекрасную глиняную чашу», правда, неосторожно разбив их ломом на мелкие куски. А потом тот же курган докапывал А.А. Спицын. Конечно, старики уже не помнили его фамилии, но уверенно говорили о том, что какой-то «важный господин», приехавший издалека, доследовал могилу и вывез оттуда целый воз золота и серебра. Крестьяне, бесспорно, несколько преувеличивали истинное положение дел. Но все же, если судить по отчету А.А. Спицына для Императорской Археологической Комиссии, находки, сделанные им, действительно оказались на редкость богатыми. Забрал он у кладоискателей и обломки «металлической посудины» в количестве 46 штук; «посудина», после реставрации превратилась в серебряный греческий сосуд VII в. до н. э. Итак, круг доказательств сомкнулся. Мы изучали курган, уже раскопанный до того в начале XX в. известным русским археологом А.А. Спицыным.

До сих пор мы встречали на Дону курганы, уже основательно опустошенные искателями наживы всех эпох. Правда, широкие раскопки с применением землеройной техники позволили, в конечном счете, и нам добывать интереснейшие и ценные находки. Один курган дал серебряный греческий ритон. В другом мы неожиданно наткнулись на почти целый панцирь, железные чешуйки которого были выложены на груди тонким золотым листом. Третий хранил в своих недрах вооружение скифского воина – наконечники стрел, дротиков и копий, меч, нож и конскую узду. То вдруг в грабительском перекопе удавалось собрать довольно внушительную коллекцию золотых штампованных бляшек разных форм и размеров.

Илл. 34. Деталь бронзовой гидрии. Курган № 29/21 у с. Мастюгино, V в. до н. э.

И все же в глубине души мы всегда чувствовали какую-то неудовлетворенность: ведь нам всегда доставались только жалкие крохи от былого богатства. Сколько же изумительных шедевров древнего искусства, сколько умопомрачительных груд золота и серебра должны были хранить в себе недра скифских курганов, если к ним во все времена постоянно слетались стаи алчных хищников-грабителей! Грабили их в древности свои же соплеменники или соседи. Грабили в средние века степные бродяги из проходящих по донскому раздолью кочевых орд. На рубеже прошлого столетия грабили с чисто мужицкой основательностью местные жители. И, наконец, новая напасть уже в наши дни – нашествие современных кладоискателей, так называемых «черных археологов», благо что спрос на скифские древности очень высок у частных коллекционеров и в России, и на внешнем рынке.

В связи с этим у нас в экспедиции появилась даже своего рода игра: во время раскопок очередного кургана на основе уже приобретенного опыта мы «угадывали», в какую именно эпоху был ограблен изучаемый нами объект. Отличить «почерк» древних грабителей от кладоискателей начала XX в. было трудно, но возможно. В первом случае пятно от грабительской ямы состояло из необычайно твердой и вязкой, как замазка, земли, получившей в нашем обиходе наименование «затечной». Кладоискательские же ямы заполняла рыхлая, мягкая, легко поддающаяся лопате почва.

Однако объяснить истинную причину этого различия нам никак не удавалось. И вот, совершенно случайно при чтении отчета известного русского археолога В.А. Городцова о раскопках «Частых курганов» в 1927 г. я наткнулся на строки, полностью разрешившие все наши недоумения. «Я полагаю, – писал Василий Алексеевич, – что затвердение земли в грабительской лазейке происходило по той причине, что ограбление производилось в ненастные дождливые ночи, чтобы не быть замеченными родственниками погребенного или их соседями, несомненно, жестоко наказывавшими преступников. Смоченная дождем земля, выброшенная из кургана, сырой возвращалась обратно в лазейку и вследствие этого сильно уплотнялась и получала свойства, близкие к свойствам кирпича <…> Если же наше определение верно, то необходимо заключить, что у скифов <…> существовали специалисты по ограблению курганов, пользовавшиеся для этого хорошо разработанными методами и уловками».

Но однажды нам пришлось испытать ни с чем не сравнимую радость первооткрывателей сокровищ. В 1964 г. экспедиция начала работать в более южных районах, за пределами Воронежщины. Неподалеку от с. Дуровка Алексеевскою р-на Белгородской обл. наше внимание привлекла большая группа сильно распаханных курганов, стоявших на высоком меловом бугре над заболоченной, густо заросшей осокой и камышом речушкой. Среди них выделялся своими размерами центральный холм высотой около двух метров и диаметром свыше сорока. Решено было начать раскопки именно с него.

Под земляной насыпью открылась огромная могильная яма. Стены ее были облицованы дубовыми плахами. Перекрытие имело форму шатра: могучие дубовые стволы лучами сходились над могилой, опираясь на несколько центральных столбов, которые и удерживали всю эту сложную конструкцию. Почва возле краев могильной ямы носила следы сильного обжига.

Еще в древности в западную половину гробницы проникли грабители. Обнаружив там два скелета, мужской и женский, они забрали все находившиеся при погребенных ценности и удалились. Восточная же часть склепа, заваленная обломками дерева рухнувшего вниз «шатра», осталась совершенно нетронутой. На полу просторной деревянной гробницы лежали колчаны с сотнями железных наконечников стрел, конские удила, узорчатые уздечные наборы, части туш лошади, свиньи и овцы, бронзовая фигурка птицы, греческая амфора для вина и серебряный ритон с головкой барана на узком конце. Здесь же, среди остатков какой-то истлевшей розовой ткани, валялись сотни плоских и полусферических золотых нашивных бляшек и одна большая круглая бляха из листового золота. На ней в грубом варварском стиле изображен длинноволосый человек, который сидит верхом на крылатом грифоне, терзающем оленя. На шее у мужчины можно различить многовитковую гривну – знак власти, его правая рука поднята, видимо, для удара, но никакого оружия в ней нет. Кто же он?

Согласно скифским легендам, все цари Скифии ведут свое происхождение от одного общего предка – мифического героя по имени Таргитай. Как и греческий Геракл, Таргитай прославился своими многочисленными подвигами во славу человека, очищая землю от страшных хищников и чудовищ. Золотые бляшки с изображением Геракла-Таргитая встречаются во многих погребениях высшей скифской знати. О знатности погребенного свидетельствовал и серебряный ритон с затейливым орнаментом. Ведь хорошо известно, что у многих ираноязычных племен и народов (в том числе и у скифов) ритон считался священным, ритуальным сосудом и одновременно одним из атрибутов царской власти. С его помощью земные владыки как бы приобщались к миру владык небесных. Теперь сомневаться больше не приходилось: перед нами лежали останки одного из местных властителей и его спутницы.

С конца 60-х гг. XX в. изучение памятников скифского времени на Среднем Дону осуществлялось лишь спорадически и в незначительных масштабах. Среди интересных раскопок можно отметить исследование курганного могильника у с. Дуровка, проводившееся А.И. Пузиковой (Институт археологии РАН) в 60-е-80-е гг. (всего 23 кургана).

Илл. 35. Золотая круглая бляха с изображением Таргитая. Прорисовка.

Курган № 1, с. Дуровка, IV в. до н. э. (раскопки А.И. Пузиковой)

С 1975 г. приступил к исследованиям Отряд скифо-сарматской археологии Воронежского государственного университета (руководитель А.П. Медведев). За последующие два десятилетия им было раскопано Пекшевское городище (Липецкая обл.), где представлены материалы и городецкой (угро-финской) и «скифоидной» культур VI–IV вв. до н. э., а также доследован разграбленный современными кладоискателями курганный могильник у с. Животинное (13 курганов).

В Воронежском государственном педагогическом университете группа археологов, возглавляемая профессором А.Т. Синюком, осуществила многолетние исследования на городище у хутора Мостище и раскопала 12 скифских курганов у с. Б. Стояново. В настоящее время члены этой группы – В.Д. Березуцкий и Ю.Д. Разуваев – ведут работы на новом курганном могильнике раннего железного века у хутора Дубовой Острогожского р-на Воронежской обл., где уже изучено пять курганов V–IV вв. до н. э.

Как уже отмечалось, с 1989 г. ведет свои исследования скифских древностей на Среднем Дону и наша Потуданская (с 2000 г. переименована в Донскую) археологическая экспедиция. За прошедшие 15 лет экспедиция осуществила раскопки двух городищ I тыс. до н. э. – у с. Россошки (Воловский р-н) и у с. Солдатское (Острогожский район), а также на двух курганных могильниках – у сел Терновое и Колбино (Репьевский и Острогожский р-ны Воронежской обл.), где вскрыто 49 курганов (из них 47 скифской эпохи). У с. Горки Краснянского р-на Белгородской обл. археологами исследовано 9 курганов, из них 7 – скифские. Современные исследования на Среднем Дону ни в чем не уступают работам предшествующих поколений ученых, в том числе и по сенсационности находок и открытий. И это не трудно доказать на примере нашей Донской экспедиции.

Амазонки: легенды и действительность

Римский историк Корнелий Тацит, который чрезвычайно бережно обращался с историческими фактами, писал: «Ведь старина, вымысел и чудесное называются мифами, история же – будь то древняя или новая – требует истины, а чудесному в ней нет места <…> Что же касается амазонок, то о них всегда – и раньше, и теперь – были в ходу одни и те же сказания, сплошь чудесные и невероятные».

И действительно, вот уже более 25 веков в трудах ученых и писателей передается чудесная легенда об амазонках – сказочных женщинах-воительницах, живших отдельно от мужчин и имевших весьма странные обычаи.

Первоначально их родиной считались земли на северо-востоке Малой Азии (южное побережье Черного моря, между Синопой и Трапезундом). Амазонки, как повествуют предания, храбро сражались с любым врагом и почти не знали поражений. Попавших в плен мужчин они спустя какое-то время убивали. Родившихся от таких случайных связей мальчиков изгоняли, а девочек оставляли и воспитывали в суровых «спартанских» традициях – воительницами и наездницами. При этом у них, якобы, еще в детстве выжигалась правая грудь, дабы она не мешала стрельбе из лука и владению копьем и мечом.

Любопытные сведения об амазонках содержатся в трудах греческого автора Геродота Галикарнасского – «отца истории», являвшегося и главным летописцем Скифии (V в. до н. э.). Он пишет, что после одной из битв с амазонками победившие наконец греки решили отправить на кораблях в Грецию группу пленных женщин-воительниц. Однако в пути амазонки напали на экипажи

судов и, перебив их, освободились из плена. Здесь выяснилось, что никто из амазонок морского дела не знает. Сильные ветры и течения пригнали беспомощные корабли к берегам Скифии, точнее, к северо-восточному побережью Меотиды (Азовского моря) в устье Дона-Танаиса. Высадившись на сушу, амазонки стали нападать на становища скифов, добывая себе пищу и лошадей. Произошел ряд столкновений, причем ни одна из сторон не могла добиться решающего успеха. После одной из битв скифский всадник, позарившись на одежду убитого пришельца, внезапно обнаружил, что этот мертвый воин – женщина.

Скифские вожди немедленно прекратили военные действия и отправили к амазонкам самых молодых и красивых своих юношей, настрого запретив им применять оружие, а действовать только мирными средствами. Долго добивались скифы благосклонности своенравных воительниц. Наконец, амазонки смилостивились и согласились принять скифских мужей. От этих браков появился на свет новый народ – савроматы, близкие скифам по культуре и языку. Савроматские племена кочевали к востоку от Дона, в заволжских и приуральских степях.

Описывая обычаи савроматов, греческие авторы постоянно подчеркивают воинственность и необычайно высокое социальное положение женщин в этом кочевом племени. Они объясняли это тем, что савроматские женщины ведут свое происхождение от гордых амазонок.

«Женщины савроматов, – отмечает Геродот, – исстари ездят верхом, ходят на войну, носят мужскую одежду. Ни одна девушка не выходит замуж, пока не убьет врага. Некоторые из них умирают в старости безбрачными, потому что не смогли выполнить этого требования».

На первый взгляд такое описание воинственных савроматских женщин выглядит довольно фантастическим. Да и сама легенда о происхождении савроматов долгое время не вызывала доверия в научных кругах.

Однако широкие исследования савроматских курганов Поволжья и Приуралья в 60-70-е гг. XX в. заставили совершенно по-иному взглянуть на сведения античных историков. Древняя легенда неожиданно получила веское подтверждение в виде находок богатых женских захоронений с набором боевого оружия и конской сбруи. Это сразу же заставило вспомнить предания о конных женщинах-воинах.

Илл. 36. Изображение амазонок с греческих расписных сосудов.

VI–V вв. до н. э.

Но и это еще не все. Особые почести, воздаваемые умершим женщинам при погребении, и тот факт, что вокруг древнего кургана с женским захоронением часто возникал целый могильник, говорят о глубоком почитании женщины у савроматов, о наличии у них культа Матери-прародительницы. Савроматские женщины были не только храбрыми воинами. В их руках находилось отправление всех сложных религиозных церемоний. Только в женских погребениях встречаются переносные каменные алтари для жертвоприношений. Судя по исследованным могилам, похороны жриц отличались особой пышностью и сложным ритуалом. В могилы клали кусочки особой краски, символизировавшей жертвенную кровь, мел, обладавший, по поверьям, очистительной силой, магические бронзовые зеркала, золотые украшения, ритуальные костяные ложечки с изображениями зверей и полный набор оружия, прежде всего, колчан со стрелами и лук.

Илл. 37. Битва греков с амазонками.

Роспись кратера, V в. до н. э.

Чем же объяснить столь странные обычаи савроматских племен? Может быть, и вправду тем, что их женщины считали себя потомками амазонок? Конечно, нет. У савроматов, как и у многих других народов земного шара, долгое время сохранялись пережитки матриархата, характерного для более ранней ступени развития человеческого общества. А древнегреческие авторы облекли вполне реальные этнографические факты, которые они наблюдали у соседних варварских племен, в форму красивой поэтической легенды.

Но история с амазонками на этом не кончается. Ведь античная историческая традиция, начиная с Геродота, прочно связывала с амазонками не Поволжье и Приуралье, где найдено большинство могил савроматских женщин с оружием, а район Северного Приазовья (Меотида) и устье реки Дон (Танаис). «Вокруг Танаиса обитают амазонки», – пишет Аммиан Марцеллин. Псевдо-Плутарх сообщает, что Танаис назывался прежде «Амазонской рекой», потому что «в ней купались амазонки». Но ведь названные земли принадлежали, как показали археологические исследования, не савроматам, а скифам. О том же говорят и греко-римские источники.

Получалась весьма странная картина. Согласно античной письменной традиции, амазонки, благополучно перебравшись со своей легендарной прародины в Малой Азии на берега Северного Причерноморья и Приазовья, должны были неминуемо попасть в пределы Скифии. А некоторые археологи упорно отстаивали версию о том, что «амазонки» – это только савроматки Поволжья и Приуралья, поскольку лишь там встречаются женские захоронения с оружием.

Ситуация стала меняться в последние десятилетия, когда благодаря широкомасштабным археологическим исследованиям в степной и лесостепной частях Скифии между Днестром и Доном удалось обнаружить значительное количество точно таких же погребений женщин-воительниц, как у савроматов. Только к 1991 г. на территории европейских скифов было выявлено (при активном участии антропологов) свыше 120 женских могил с оружием. До 70 % этих погребений принадлежали девушкам и молодым женщинам в возрасте от 16 до 30 лет. Единственным исключением оставалась здесь до последнего времени область Среднего Дона.

Амазонки Среднего Дона, или «Виват, антропология!»

Летом 1993 г. мы раскопали один из курганов во вновь открытом могильнике у с. Терновое, в 90 км к югу от Воронежа (курган № 6). Высота его насыпи, сильно разрушенной пахотой, не превышала 1 м, диаметр – около 18 м. Под насыпью, в центре кургана на уровне древнего горизонта, на помосте из дубовых досок находилось погребение скифского периода. Оно было дважды ограблено еще в древности. От скелета уцелели лишь обломки черепа, несколько зубов и фрагменты костей рук. И тем не менее, количество и качество находок из этого полуразрушенного захоронения превзошло все наши ожидания: золотые ладьевидные серьги и дутые золотые бусы (8 штук) – изделия греческих мастеров Боспора, бронзовое круглое зеркало с деревянной ручкой, две бусины из черной стекловидной пасты (одна в виде головки барана), а также 30 бронзовых наконечника стрел и два железных дротика. Судя по вещам, курган относился к IV в. до н. э.

Еще находясь в экспедиции и изучив в порядке подготовки будущего полевого отчета найденный археологический комплекс, я пришел к выводу, что имею дело с парным погребением: мужским и женским. Об этом, на мой взгляд, ясно говорили сами вещи: предметы вооружения принадлежали мужчине-воину, а украшения и зеркало – его спутнице, жене или наложнице.

Более того, написав черновик отчета, я как-то вечером поделился своими соображениями с коллегами. Ситуация казалась настолько очевидной, что возражений с их стороны не последовало, и вопрос, таким образом, вроде бы был решен. И вдруг наш антрополог – Мария Всеволодовна Добровольская, хрупкая молодая женщина с большими голубыми глазами, дождавшись, когда все разойдутся, тихо, но твердо сказала мне: «В этом погребении представлены остатки лишь одного человека и таковым является особа женского пола в возрасте 20–25 лет». В первый момент я не на шутку рассердился. Логика моих рассуждений казалась абсолютно несокрушимой: оружие есть – значит, мужчина, женские же украшения и зеркало говорят о присутствии дамы. Ведь я твердо знал, что вооруженные женщины – потомки амазонок – обитали на сотни километров к востоку от Дона, в савроматских землях. А в наших краях после почти ста лет раскопок об амазонках и «слыхом не слыхивали». В общем, разговор получился резким и неприятным для обеих сторон. И, по возвращении в Москву, не желая прослыть среди своих товарищей по профессии консерватором и самодуром, я попросил известнейшего российского антрополога Т.И. Алексееву собрать консилиум специалистов и окончательно похоронить сенсацию с амазонками на Среднем Дону.

Каково же было мое удивление, когда выяснилось, что прав не я, а молодая «антропологиня». Пришлось смирить свою гордыню и исправить отчет.

И, слава богу, что я сделал это как раз вовремя. Поскольку на следующий год новые находки на том же курганном поле полностью подтвердили вывод Марии Добровольской о наличии в среднедонских скифских могилах захоронений вооруженных женщин.

Курган № 5, сильно распаханный, высотой чуть больше метра, в действительности оказался весьма внушительным сооружением до 40 м в диаметре и не менее 5 м в высоту. Погребальный комплекс окружал ров. В центре, под насыпью, внутри выложенного полукругом вала из желтой глины находилась облицованная досками прямоугольная яма площадью свыше 25 кв. м и глубиной до 2 м. Перекрытие держалось на 20 деревянных столбах.

Захоронение было ограблено еще в скифские времена и, видимо, еще до того, как рухнула крыша деревянного склепа; во всяком случае, гробница, несмотря на свои внушительные размеры, была «очищена» почти полностью. Мы обнаружили лишь обломки человеческого черепа, несколько бронзовых и железных наконечников стрел, бронзовую бляху от конской узды и с десяток штампованных золотых бляшек для одежды или погребального полога.

Несколько сгладили наше разочарование находки в дромосе – коридоре, ведущем в склеп с юго-восточной стороны[23]. Грабители или не заметили его, или не сочли достойным своего внимания – ведь в дромосах и вспомогательных нишах скифских захоронений размещали обычно жертвенную пищу и питье. И, по-видимому, присутствовавшие в ряде случаев на похоронах грабители заранее знали, что и где надо брать. Мы обнаружили все предметы в первозданном порядке. В восточном, самом дальнем от могилы конце коридора лежали разрубленные на куски части туши лошади и железный нож с костяной рукояткой, а также остатки деревянных сосудов с бронзовыми и серебряными оковками, глиняные кувшины и чашечки.

По данным антропологов, в кургане была захоронена молодая женщина около 20–25 лет. Ее захоронили с украшениями и оружием – колчаном стрел. Каменное блюдо-жертвенник, которое было найдено в окружающем комплекс погребальном кольцевом ровике, говорит о том, что женщина могла исполнять какие-то жреческие функции.

Еще одним «амазонским» курганом стал курган № 8 у с. Терновое, раскопанный в 1996 г., – невысокий холмик, сильно разрушенный многолетней пахотой. Еще до начала работ никто из нас не сомневался, что курган – скифский и притом, судя по обломкам греческой амфоры на поверхности, наверняка, ограбленный.

Илл. 38. Роговой гребень с фигурой гепарда. Погребение амазонки.

Курган № 8 у с. Терновое, IV в. до н. э.

Бульдозер быстро снес остатки насыпи, и перед нашим взором открылась могильная яма размерами 4x4 м, вырытая в желтой материковой глине. Яму окружал кольцевой ровик диаметром свыше 20 м и глубиной 1,45 м. Внутри него мы обнаружили кости овцы – следы поминальной тризны. Стенки могилы были облицованы вертикальными досками, а плоское перекрытие из деревянных брусьев держалось на 9 опорных столбах. Впоследствии над гробницей был возведен «шатер» из тонких бревен и жердей.

После расчистки выявилась печальная картина разрушенной и опустошенной могилы. В одном углу склепа лежали остатки человеческого скелета, принадлежавшего молодой женщине в возрасте 20–25 лет. В другом углу мы нашли буквально втоптанные в глину пола золотые оковки от несохранившейся деревянной чаши, а также мелкие золотые бляшки для одежды или обуви.

Вдоль северной стены могилы валялись вдребезги разбитые глиняные кувшины. Оказалось, что они привезены на Средней Дон издалека: один – из Прикубанья, другой – с Боспора. Здесь же был найден и единственный уцелевший после грабительского погрома железный наконечник стрелы. Но самая главная и притом совершенно неожиданная находка ожидала нас в конце работы: на дне склепа, матово поблескивая в ярких солнечных лучах, перед нами

лежал великолепный резной гребень из оленьего рога, украшенный сверху фигурой гепарда. Уже с первого взгляда было очевидно, что это – подлинный шедевр скифского искусства, ведь изображения гепардов никогда прежде не встречались в курганах. По степени сохранности и по художественному совершенству наша находка могла считаться уникальной.

Погребение в кургане № 8 было отнесено нами к IV в. до н. э. Оно принадлежало не просто богатой и знатной молодой женщине (о чем говорили пышность погребального ритуала, размеры гробницы, остатки золотых сокровищ и наличие деревянной чаши с золотыми оковками – признак высокого социального статуса у скифов), но «амазонке», т. е. женщине вооруженной. Всего же за 10 лет работ на могильнике у сел Терновое и Колбино (1993–2002) нам удалось в 49 раскопанных курганах найти 6 захоронений женщин-воительниц.

«Золотая дама», или исполнение мечты археолога

И все же судьба подарила мне радость – быть свидетелем и участником одного редчайшего открытия: находки неограбленной, абсолютно целой скифской гробницы. Все решил счастливый случай. В 1996 г. после полного завершения исследований той части курганного поля, земли которого принадлежали сельхозкооперативу с. Терновое, мы должны были продолжить свои работы уже на территории, принадлежавшей с. Колбино. По договоренности с колбинскими властями, тот участок черноземов, где возвышались два самых больших центральных кургана всей группы (курганы № 15 и 16), нам обещали не засевать, оставить под паром. Однако, приехав в конце июня 1997 г. к месту будущих работ, я с ужасом увидел, что мои холмы заняты посевами густой и еще совсем зеленой пшеницы. Пришлось срочно мчаться в село за разъяснениями. Председатель местного кооператива Михаил Николаевич Симонцев, всегда сочувственно относившийся к нашей работе и помогавший нам по мере сил, принял меня очень радушно, объяснил, что из-за претензий кредиторов пришлось весной засеять и оставленное под пар поле. «Но мы выкосим на зеленый корм скоту любой нужный вам участок», – добавил он.

Илл. 39. «Первая борозда».

Начало раскопок кургана бульдозером

Но, вернувшись опять к «драгоценным» курганам, я понял: если мы выберем для исследования именно их, то колбинские кооператоры неминуемо понесут большие потери: оба холма стояли в самом центре засеянного поля и занимали площадь не менее гектара каждый. Тогда-то я и выбрал для раскопок чуть меньший по размерам курган № 18, находившийся гораздо ближе к кромке поля.

В жизни археолога случай, везение, играют огромную роль. В этой истории счастливый случай помог нам дважды. Первым стал выбор – вынужденный! – кургана № 18 в качестве главного объекта исследований. О второй счастливой случайности речь пойдет позже.

Подступились мы к нашему «счастливому» кургану не сразу. Сначала необходимо было решать другие задачи. Полевой сезон (обычно это июль и часть августа) перевалил уже на вторую половину. Еще неделя-другая и сотрудники начнут разъезжаться по домам. Похвастаться же было, увы, нечем: два уже раскопанных нами кургана (№ 19 и 20) оказались полностью разграбленными. Оставалось надеяться лишь на последний курган – № 18.

Остатки его насыпи все еще возвышались над землей более чем на полтора метра, диаметр достигал 50 м. Сразу же под слоем чернозема мы обнаружили остатки тризны: обломки посуды и кости животных. Когда насыпь удалили полностью, то открылась огромная могильная яма площадью около 50 кв. м со столбовой конструкцией, облицованная деревом. Был обнаружен также длинный (7 м) дромос. Однако гробница (погребение № 1) оказалась полностью опустошенной древними кладоискателями. Уцелели лишь одна греческая амфора, пучок железных наконечников стрел и нож с костяной рукояткой в виде грудины лошади. По нескольким сохранившимся костям человеческого скелета антропологи установили, что он принадлежал мужчине в возрасте 45–50 лет. Увы, чуда не произошло: столько времени и сил потрачено, а в результате – почти пустая могила.

Илл. 40. Зачистка бровки и могильного пятна.

Курган № 18 у с. Колбино

Казалось, что исследования кургана № 18 приблизились к своему логическому концу, когда неожиданно в полуметре от центральной гробницы при зачистке показалось еще одно большое темное пятно прямоугольной формы. Еще одно погребение? Да, это была «впускная»[24] могила размерами 4,3x3,8 м. В северной части усыпальницы лежали два скелета – женский и мужской. Но здесь я несколько забежал вперед. Ведь все детали устройства и содержимого этого бокового захоронения были выявлены гораздо позже, после длительной и кропотливой работы. А сначала все мы испытали великую радость первооткрывателей абсолютно целого скифского погребения – первого на Среднем Дону.

Илл. 41. Расчистка впускного погребения.

Курган № 18 у с. Колбино, погребение № 2 («золотой дамы»)

Произошло это так. Не успели наши студенты-землекопы углубиться в боковую могилу и на полметра, как вблизи ее северной стенки лопата глухо ударилась о какой-то предмет. Это был человеческий череп, совершенно целый. Затем показались и другие части скелета. Лопаты пришлось отложить в сторону и в ход пошли совки, ножи и кисти. Работали, почти не дыша. Осторожное движение кисти – и в неярком свете пасмурного дождливого дня тускло засверкали желтоватые россыпи золота. Его было много, очень много. Грабители просто не знали, не догадались, что в кургане есть вторая могила. Вот она – еще одна счастливая случайность!

Итак, перед нами в полной сохранности лежали два человеческих скелета – женщины 55–60 лет и мужчины 35–40 лет. Главенствующую роль в этой паре, безусловно, играла женщина. Во-первых, именно ее похоронили первой и именно для нее соорудили довольно внушительную деревянную гробницу. Во-вторых, именно ей принадлежало большинство драгоценных предметов, найденных в этой могиле. И, наконец, последнее: мужчину поместили в гробницу на несколько лет позже, чем было сделано первое захоронение.

Чуть ниже черепа женщины лежала россыпь золотых украшений из тонкой золотой фольги со штампованным изображением головы кабана. Вероятно, это было нагрудное украшение, состоявшее из широкой кожаной ленты-основы, на которую и нашивались бляшки-кабаны. Непотревоженным сохранился лишь один, самый верхний ряд из 18 бляшек, остальные были разбросаны грызунами.

По обеим сторонам женского черепа находились крупные золотые серьги (подвески) в виде незамкнутого кольца, украшенные изображением, скорее всего, пантеры, стоящей на пьедестале, к которому колечками крепились по шесть подвесок в виде желудей. Пальцы обеих рук погребенной украшали золотые перстни с незамкнутыми концами. Весь скелет был усеян множеством крохотных полусферических золотых нашивных бляшек для одежды (около 120 штук).

Рядом с изголовьем были найдены остатки небольшой деревянной полусферической чаши, от которой сохранились четыре золотые оковки из тонкой фольги и миниатюрные золотые гвоздики, крепившие оковки к чаше. Там же находился греческий круглодонный серебряный кубок без каких-либо орнаментов или изображений. В ногах погребенной лежало серебряное, с примесью меди, круглое зеркало с ручкой, которое имело два чехла: внутренний – из ткани и внешний – из кожи. Здесь же, неподалеку, мы нашли изящное ожерелье из крупных пастовых, «глазчатых» бус и мелкого стеклянного бисера.

Что касается мужского погребения, то набор сопровождавших его вещей был гораздо скромнее. Между ног умершего был помещен колчан с 30 железными втульчатыми трехлопастными наконечниками стрел. А в районе бедренных костей и стопы обнаружено до 20 серебряных и золотых полусферических нашивных бляшек с петелькой на обороте, служивших, вероятно, для украшения сапог и штанов.

В центральной части могилы лежала раздавленная землей греческая амфора. Рядом с ней – еще один колчан со стрелами и два железных шила. Жертвенная пища представлена ребрами и ножной костью лошади.

Судя по амфоре, относящейся к довольно редкому «колхидскому» типу, весь этот археологический комплекс можно отнести ко второй половине IV в. до н. э.

В раскопанной нами гробнице из кургана № 18 – все необычно и интересно. Прежде всего, уникальны золотые серьги с пантерами. Аналогий им в скифском и эллинском искусстве практически нет. Больше всего похожи на них золотые серьги из «царского» кургана из Рыжановки (под Киевом), но там пантеры имеют крылья и у них нет дисков в носах.

Илл. 42. Скелет женщины (справа) и мужчины (слева), рядом – раздавленная греческая амфора.

Курган № 18 у с. Колбино, погребение № 2

Необычна и сама «золотая дама», похороненная в боковой могиле. Первый же осмотр ее скелета антропологами показал, что покойница была весьма преклонного возраста – 55–60 лет. Чтобы не обижать наших современных женщин, должен сказать, что сравнивать их со сверстницей, жившей в IV в. до н. э., совершенно неправомерно. Пятидесятилетний рубеж из них преодолевали тогда очень немногие. Средняя продолжительность жизни у женщин в скифскую эпоху составляла всего 33–35 лет. Факт солидного возраста уже сам по себе примечателен и свидетельствует в пользу того, что условия жизни этой женщины были достаточно комфортными.

Дальнейшее изучение скелета выявило ярко выраженные формы склеротического изменения позвоночника, что, видимо, сильно ограничивало подвижность женщины и служило для нее причиной постоянной острой боли. Верхняя челюсть умершей практически полностью лишена зубов из-за какой-то тяжелой болезни.

Таким образом, можно предположить, что особа, погребенная в кургане № 18 в боковой гробнице, занимала достаточно высокое положение в местном скифском обществе. Об этом можно судить не только по пышности похоронного ритуала и богатству сопровождающих вещей, но и по тому, что само существование этой женщины требовало на протяжении многих лет постоянного внимания и заботы.

Итак, в 1997 г. нами было найдено первое полностью сохранившееся неограбленное захоронение скифского времени на Среднем Дону. К тому же в нем оказалось немало изделий из золота. Правда, это было какое-то странное золото. При ближайшем рассмотрении перед нами предстала лишь видимость реального богатства, поскольку многие найденные здесь золотые украшения – «кабанчики», оковки деревянной чаши, нашивные бляшки и даже перстни – были сделаны из тонких листиков золотой фольги. Создается впечатление, что все упомянутые вещи делались в большой спешке и с относительно малыми затратами драгоценного металла.

Еще в 1917 г. М.И. Ростовцев высказал предположение о том, что значительная часть предметов из погребального инвентаря богатых скифских курганов и, в частности, нашивные штампованные бляшки из золотой фольги, изготовлялись специально для похорон. Ведь трудно себе представить знатного скифского военачальника, который носил бы в повседневной жизни одежду, обувь и оружие, сплошь расшитые золотыми пластинами и бляшками из тонкой, мягкой и потому очень ломкой золотой фольги.

Илл. 43. Золотые серьги с фигурами пантер.

Курган № 18 у с. Колбино, погребение М2, IV в. до н. э.

Теперь эту догадку мы можем подкрепить новыми фактами. На примере колбинских материалов хорошо видно, что основную массу украшений при знатной покойнице составляли нашивные бляшки из золотой фольги. Видимо, эти вещи производились местными мастерами по срочному заказу родственников умершей. Но ведь точно такие же бляшки (в количестве от одного до нескольких экземпляров) мы находим и в других погребениях исследуемого нами курганного могильника, правда, уже основательно опустошенных грабителями (например, курган № 1 у с. Колбино, курганы № 5 и 8 у с. Терновое). Такие похоронные аксессуары могли быть сделаны ремесленником достаточно быстро, если у него были готовые штампы и сырье. Во всяком случае, такие «типовые» изделия мы встречаем во многих раскопанных скифских курганах Среднего Дона, даже и в начисто разграбленных.

Илл. 44. Серебряный греческий сосуд.

Курган № 18 у с. Колбино, погребение № 2, IV в. до н. э.

Не менее успешным оказался для нашей экспедиции и полевой сезон 1998 г. Мы вели тогда раскопки в юго-западной части курганной группы у с. Колбино. Особое место среди других погребальных комплексов, изученных нами тем летом, занял курган № 7. Его высота перед раскопками достигала 2 м, диаметр – 35 м. Под насыпью находился почти квадратный помост на 20 опорных столбах размером около 50 кв. м. На помосте был установлен сруб из горизонтально уложенных брусьев, а над ним возведен «шатер» из бревен. Анализ показал, что после церемонии похорон это сооружение было подожжено, а уже затем засыпано землей.

Илл. 45. Серебряное зеркало.

Курган № 18 у с. Колбино, погребение № 2, IV в. до н. э.

В северо-западном углу погребальной камеры мы обнаружили лежавшие беспорядочной грудой кости женского и верхней части мужского скелетов – явные следы ограбления. Нижняя часть мужского костяка, примерно от уровня тазовых костей и ниже, сохранилась непотревоженной. Поперек бедер погребенного лежал длинный железный меч с обложенной золотым листом рукояткой, на которой были видны штампованные изображения животных.

Вокруг скелета и на нем удалось найти около 50 тонких золотых пластин с дырочками для нашивания на одежду с изображениями лошади или кулана. Неподалеку от меча обнаружена лента оплетки нагайки из толстой золотой фольги, а также несколько ажурно вырезанных золотых оковок (с отверстиями для миниатюрных золотых гвоздиков), явно служивших обкладками деревянного сосуда.

У западной стены гробницы мы обнаружили железные наконечники копий и дротиков, остатки колчана с 95 наконечниками стрел, железные удила со стержневидными псалиями[25] и конские налобники, а также стеклянные «глазчатые» бусы и мелкий бисер. Среди этих находок особый интерес представляет, безусловно, меч. По общей форме рукояти, технике изготовления ажурного, сваренного из двух стальных полос клинка и орнаменту он полностью повторяет мечи из знаменитого кургана Чертомлык в степной Приднепровской Скифии. В обоих случаях на навершии рукояти изображен какой-то бегущий зверь с повернутой назад головой (возможно, лань), на треугольном перекрестье – крылатые орлиноголовые грифоны, стоящие друг перед другом, а вдоль рукояти оттиснута фигура оленя со странными, ветвистыми, устремленными вперед рогами. Совпадение всех этих деталей настолько велико, что можно говорить не просто о сходстве чертомлыцких и колбинского мечей, но и о полной их идентичности. Не исключено, что оружие было выковано одним и тем же кузнецом и украшено одним и тем же мастером.

Илл. 46. Меч с золотой рукояткой. Общий вид. Курган № 7 у с. Колбино, IV в. до н. э.

Но на этом совпадения не заканчиваются. Точно такой же меч был найден в каменной гробнице кургана № 8 в группе «Пять братьев» на Нижнем Дону, а совсем недавно с подобной же находкой повезло украинским археологам (меч из кургана № 11 ус. Старый Мерчик на Харьковщине). Наш колбинский курган можно, таким образом, вслед за Чертомлыком датировать третьей четвертью IV в. до н. э.

Илл. 47. Меч с золотой рукояткой. Рукоять, деталь. Курган № 7 у с. Колбино, IV в. до н. э.

В 2002 г. история с мечами «чертомлыцкого типа» получила свое продолжение. В кургане № 36 у с. Колбино мы нашли в разграбленном парном погребении еще один меч. Он имел ажурный клинок и сильно испорченную ржавчиной рукоять без каких-либо признаков золотой обкладки. И хотя по общим своим очертаниям меч явно походил и на чертомлыцкие, и на предыдущую находку из того же колбинского могильника, мы не придали данному факту особого значения. Каково же было всеобщее удивление, когда после тщательной реставрации в лаборатории Института археологии РАН на поверхности рукояти меча отчетливо проявился рельеф с теми же самыми зооморфными фигурами, которые украшали золотые обкладки мечей из Чертомлыка и кургана № 7: бегущая лань с повернутой назад головой – на навершии, «пузатый» олень с ветвистыми, направленными вперед рогами на рукояти и два орлиноголовых грифона в геральдической позе на перекрестье.

Илл. 48. Роговая ритуальная чашечка. Курган № 8 у с. Колбино

Таким, почти случайным, образом выявилась весьма существенная деталь: древние мастера вырезали определенные (в том числе и зооморфные) мотивы по металлу, а потом уже, перед похоронами владельца меча, покрывали рукоять тонкой золотой фольгой и с помощью дополнительной обработки переносили узор на золото.