Легенды и история
Все античные авторы помещают прародину скифов в Центральной Азии, неподалёку от «Аракса». Это неудивительно, ведь там продолжали жить «азиатские скифы», саки. В центральноазиатских степях разворачивалось и действие сказания о войне палов и напов. Целый ряд речных названий – включая собственно «Аракс» (перенесённое на Волгу) – перешло вместе со скифами в европейские степи. Другое название Сырдарьи – Силис – стало у скифов вторым названием Дона-Танаиса. Да и само название «Дану», «Дон» могло прилагаться к Сырдарье. Всё это немало смущало греков, которые до походов Александра Македонского включительно путали Амударью с Волгой, а Сырдарью – с Доном. Тех, кто видел обе пары рек воочию, было немного, к тому же греки ничего не знали об Аральском море и плохо представляли Каспий. Когда армия Александра переправилась через Сырдарью, его полководцы решили, что находятся уже в «Европе» за «Танаисом».
Однако открытия археологов в ХХ в. несколько поколебали многовековую уверенность в расположении скифской прародины. Стало ясно, что скифская культура была выстроена многими «срубными» племенами. Притом трудно уяснить, откуда именно пришёл «решающий», собственно скифский элемент. И приходил ли вообще – многие придерживаются ныне мнения, что скифский союз племён появился собственно в европейских степях. С другой стороны, пышные курганные погребения в «скифских» традициях обнаружены на Алтае. Это побудило некоторых учёных в последние годы искать прародину далеко на востоке. Однако наиболее вероятной всё же остаётся версия центральноазиатской степной прародины. А непосредственных предков именно европейских скифов в эпоху расцвета срубной культуры надо скорее помещать на западных её рубежах. Они могли жить в Приуралье или даже в междуречье Урала и Волги.
Как мы видели, Геродот сообщает, будто сами себя скифы именуют сколотами. Нет оснований думать, что он ошибается или путает разные племена. Хотя такие догадки делались – в «сколотах» видели земледельческое население Северной Скифии. Но слово «сколоты» определённо родственно греческому «скифы». Второе могло бы быть передачей первого, в чём, кажется, не сомневался Геродот. Однако более вероятно, что «сколоты» – скифское переосмысление первоначального названия, приближение его к имени мифического Колаксая. Персы называли всех скифов «саками», что часто возводят к древнеиранскому названию «Сугуда» – Согд, земледельческое порубежье Ирана и Турана. Название «сака» применительно к азиатским скифам употребляют и другие знавшие их народы – древние греки и римляне, китайцы, индоарии. Для ближневосточных народов скифы – Ашкуз, Ишхуза, Ашкеназ. По распространённому мнению, все эти названия – скифы, сколоты, Сугуда (Сака, Ашкуз), Ишхуза, Ашкеназ – имеют одно происхождение. Общим источником стало древнеиранское «ишкузи» – «стрелки, лучники» или ещё более древнее арийское слово со схожим значением. Скифы, таким образом, – «народ стрелков». И действительно, они считались непревзойдёнными стрелками из лука. Лук – основное и надёжнейшее оружие скифов, что неоднократно подчёркивается в разных источниках.
Авеста как будто ещё не знает имени скифов или саков. Однако ей хорошо известны многочисленные туранские племена северо-восточных земель. Не вызывает сомнений, что это непосредственные предки скифов и саков. Скорее всего, скифо-сакские племена даже составляли подавляющую часть туранцев Авесты.
Разумеется, священная книга зороастрийцев – не историческая хроника. Действительность, легендарная и историческая, выводится в ней как иллюстрация и пример вечных религиозных истин. Реальные события с трудом отличимы от мифа, поскольку сами переосмысляются в мифологическом и былинном духе. Полуисторические герои, включая самого пророка Заратуштру, действуют в одном ряду с мифическими первопредками и божествами. По поводу того, насколько и в какой мере историчны сказания Авесты о борьбе Ирана с «турами», идёт давний научный спор. Не в малой степени ответ зависит от датировки самой Авесты и отдельных её текстов, а даты колеблются в пределах тысячелетия, от XV до IV в. до н. э. Наконец, Авеста, как известно, сохранилась не целиком. Многие авестийские предания дошли лишь в позднейших переработках. Ценность таковых для воссоздания реальной истории или хотя бы первоначальной формы легенд, конечно, на порядок меньше. Тем не менее большинство ученых признаёт, что картина противоборства осёдлого Ирана и кочевого Турана имеет историческую основу.
Родоначальником туранцев, как уже говорилось, считался Тура – сын Йимы, легендарного царя Арйан Вэджа, либо правнук Тоза, сына Траэтаоны. Туранцы противопоставлялись иранцам не только как кочевники осёдлым земледельцам и пастухам, но и по внутреннему строю. В то время как иранцами правили священные цари кави, у туранцев сохраняется власть военных вождей парадата. Это отчасти объясняло создателям Авесты воинственность туранцев и их несклонность прислушиваться к зороастрийской проповеди. Языковое деление играло гораздо меньшую роль. Туранцы говорили на языках восточноиранской группы, как и некоторые их осёдлые соседи в южной Средней Азии, местах создания древнейших текстов Авесты.
Из всех туранских царей самый известный Авесте – Франграсйан, правнук или «сын» Туры. В позднейших легендах он превратился в Афрасиаба – врага иранских эпических богатырей и положительного героя в эпосе некоторых центральноазиатских народов. Эта противоречивость заложена уже в самой Авесте, сохраняясь и в самых ранних пересказах авестийских преданий. С одной стороны, Франграсйан – доблестный и могучий воин, пылкий почитатель истинных божеств. С другой – он безжалостный разоритель Ирана, жестокий убийца, исполненный алчности и гордыни.
Франграсйан пытался завладеть всем миром и заполучить Хварно – мистическую «Славу», священное право на власть, ниспосылаемое Ахура-Маздой. Но, в отличие от праведных царей Ирана, Франграсйан желает обладать Хварно, чтобы «перемешать» и «испортить» сотворённое Ахура-Маздой. Хварно, наделённое волей и разумом, убегает от Франграсйана, он бесплодно гоняется за ним по всей вселенной. Стремясь заполучить этот божественный дар, Франграсйан обратился к богине плодородия Ардвисуре. Туранец принес ей в жертву в подземном святилище «сто жеребцов, тысячу коров и мириад овец». Ардвисура, однако, не прислушалась к его мольбам. Трижды Франграсйан пытался достать Хварно со дна «моря Ворукаша» (Аральское или Балхаш), где оно скрывалось. Однако Хварно ушло от нечестивого царя, сберегая себя для его будущего победителя – иранского героя Хаосравы. Трижды Хварно ускользало из рук туранца, образуя оттоки в море (первый из них назван именем Хаосравы). Наконец, Франграсйан оставил попытки.
Однако, в конце концов, он обретает Хварно, совершив благочестивый ратный подвиг. Текст здесь не совсем ясен, но, судя по всему, Франграсйан уничтожил какого-то ещё большего злодея. После этого Хварно почило на туранском царе и оставалось с ним до конца его дней.
Погубила Франграсйана война с Ираном. Сперва он одерживал верх, коварно убив кави Сйаваршана и погубив героя Аграэрату. Но затем сын Сйаваршана, Хаосрава, выступил против Франграсйана и нанёс ему поражение. На стороне Хаосравы действовали сами зороастрийские боги. Аши, Справедливость, и покровитель скота Дрваспа внимают молитвам Хаосравы и даруют ему победы. Более того, Хаома Золотоглазый, бог священного напитка хаома, лично сражался на стороне иранского царя. С помощью Аши и Дрваспы именно Хаома взял в плен Франграсйана и привёл его к Хаосраве связанным. Хаосрава убил пленника, отомстив за отца. После этого он, отныне обладатель Хварно, «объединил все земли ариев». Чудесная победа царя Сушраваса над мощной коалицией враждебных правителей упоминается и в индоарийской Ригведе. Это позволяет видеть в авестийском сказании, при всех его мифологических чертах, отголоски какого-то исторического факта.
В Авесте упоминаются не только войны между иранскими и туранскими царями, но и столкновения отдельных родов. Так, восхваляются воины из иранских родов Хштавай и Каршназо, которые нанесли поражение доселе непобедимым силам туранцев из рода Дану. Та же самая или иная война с этими же туранцами Дану описывается в другом гимне Авесты. Здесь туранцев возглавляют более нигде не упоминаемые сыновья некоего Асабаны Кара и Вара, а также «сильнейший» Дураэкайта. Вожди иранцев – Ашавазда Порудахшти, Трита Саюджри и Ашавазда Саюджри – приносят щедрую жертву Ардвисуре и одерживают благодаря этому победу. Не исключено, кстати, что род Дану – это будущие европейские скифы, потомки «Таная», принесшие речное название Дану (Дон, Танаис) с прежней родины.
Иранский богатырь Туса из царского рода Наотара сражался с отважными сыновьями туранского вождя Ваэсаки на перевале Хшатросука в восточноиранской области Канха. Туса попросил об удаче Ардвисуру, и его молитва была услышана – герой в одиночку сокрушил огромное туранское полчище.
Не все туранцы изображаются в Авесте как враги Ирана и истинной веры. Например, в длинном перечне почитаемых зороастрийских праведников в одном из гимнов Авесты упомянуты «святой Фрарази, сын Туры» и «святой Ареджан-Гант Туранец». А преследуемому иранскими кави за проповедь новой веры пророку Заратуштре в числе первых оказал покровительство туранец Фрияна, за что Заратуштра благословил весь его род. В том же перечне праведников упоминается Йойшта, сын Фрияны. О нём Авеста говорит, что он боролся со злым колдуном Ахтьей, на девяносто девять хитрых загадок которого обязался ответить. Щедро принеся скот в жертву Ардвисуре на острове посреди реки Ранхи (Узбой или Амударья, если не Волга), Йойшта одержал верх над чародеем.
Один из плохо сохранившихся авестийских мифов, кажется, осуждает сам факт распрей между иранцами и туранцами. В этом мифе Аши, богиня справедливости, убегает и от туранцев, и от иранского правящего рода Наотара. Обе враждующие стороны гонятся за ней, стремясь силой привлечь на свою сторону благую удачу.
И первому зороастрийскому царю иранцев Кави Виштаспе из рода Наотара пришлось воевать с кочевниками севера. В Авесте несколько раз упоминается его война с кочевым племенем хьяонов и их вождём Арджадаспой. Арджадаспа был противником зороастрийской веры и поклонялся в качестве богов дэвам, коих Заратуштра считал демонами. Древнеарийские боги делились на два класса – старшие ахуры (асуры) и молодые дэвы (девы). У индоариев в конечном счёте восторжествовал культ дэвов, а асуры стали считаться демонами. В зороастрийском Иране произошло наоборот. Заратуштра запретил поклонение дэвам с характерным для него идолопоклонством, а своего высшего благого бога именовал Ахура-Маздой. В кочевом мире эту реформу не восприняли – мифы скифов и родственных им народов вообще не делают особого различия между поколениями богов. Арджадаспе и его соплеменникам преобразования у осёдлых сородичей вполне могли показаться кощунством. Отмечается и ещё одно отличие между зороастрийцами и их противниками – хьяоны погребали тела умерших в земле (как и скифы позднее), что строго запретил Заратуштра.
Обе стороны перед битвой взывали к помощи богов, принося в жертву тысячи голов скота. О победе Ардвисуру молили и Виштаспа со своим братом Заривари, и Арджадаспа со своим братом, богатырём Вандарманишем. На стороне Арджадаспы сражались также другой его брат Хумаяка и ещё четыре вождя – Тантриявант, Спинджаурушка, Даршиника и Пэшана. Возможно, некоторые из них – не хьяоны, а недовольные реформами Заратуштры иранцы. Но Ардвисура, Дрваспа и Аши, которых призывал на помощь иранский царь, склонили удачу на его сторону. В сражении Виштаспа и Заривари одержали верх, разгромив всех врагов.
Заривари, или Зарер, – один из известных в Иране эпических героев. О его подвигах и героической смерти в бою с Арджадаспой за зороастрийскую веру повествует эпическая поэма «Ядгар-и-Зареран». Впрочем, есть все основания сомневаться в том, что такая версия судьбы героя была изначальной. Судя по Авесте, Заривари отпраздновал победу над врагом вместе с братом. Затем Виштаспа обратил разгромленных кочевников к «благому закону» зороастризма. Вероятно, после этого победитель Заривари стал правителем какой-то части Турана. Благодаря этому он сохранился в исторической памяти центральноазиатских племён, заслоняя даже своего брата.
В IV в. до н. э. придворный Александра Македонского Харес записал в Средней Азии предание о братьях Виштаспе (Гистаспе) и Заривари (Зариадре). Согласно этой легенде, Виштаспа правил Ираном («Мидией и нижней страной»), а Заривари «областью, лежащею выше Каспийских ворот до Танаиса». Что имели в виду под «Танаисом» информаторы Хареса, неясно. Известно, что воины Александра принимали за Дон Сырдарью, а местные жители поддерживали в них это заблуждение. Но понятно, что речь о туранских областях к северу от Ирана. Интересно то, что в этом среднеазиатском предании праведная царица Хутаоса, жена Виштаспы, первая принявшая Заратуштру, становится женой Заривари. Более того, ей (Харес передаёт её имя как «Одатида») приписывается туранское происхождение. Она якобы была дочерью царя независимого племени маратов Омарта, обитавшего за Танаисом. Ни такое племя, ни такой царь из других источников неизвестны. Однако, по свидетельству Хареса, романтическая история любви и брака царственной четы «пользуется известностью у населяющих Азию варваров и ставится очень высоко; миф этот изображается на картинах в святилищах и дворцах, а также и в частных домах; и своим дочерям многие из династов дают имя Одатиды».
Этот образец поэтичного сказания, столь не похожего на строгие родословные мифы и воинский эпос, но передававшегося азиатскими сородичами скифов об их общем прошлом, имеет смысл привести здесь. «Одатида, – повествует Харес, – влюбилась в Зариадра, видя его во сне, и что последним овладела такая же страсть к ней. Итак, они постоянно томились желанием в отношении друг друга вследствие полученного во сне представления. Была же Одатида красивейшей из женщин по всей Азии, да и Зариадр был красив. Когда Зариадр послал к Омарту и просил руки девушки, Омарт не согласился, потому что у него не было мужского потомства; и он хотел дать ее одному из своих домашних. Немного времени спустя Омарт, собрав со всего царства династов, друзей и родственников, устроил брачное пиршество, не сказав заранее, кому он намерен дать свою дочь. Когда попойка была в полном разгаре, отец, вызвав Одатиду на пиршество, сказал так, что слышали пировавшие с ним: “Мы, о дочь моя Одатида, справляем теперь твою свадьбу. Итак, оглянувшись кругом и осмотрев всех, взяв затем золотой фиал и заполнив его, дай, кому хочешь: ибо его женой ты и назовешься”. А она, оглядев всех, отошла, обливаясь слезами и пылая желанием видеть Зариадра: ибо она заранее послала ему известие, что скоро совершится ее брак. Он же, расположившись лагерем на Танаисе, тайно прошел по лагерю с одним только возницей и ночью, поскакав на колеснице, проехал большое расстояние, сделав около восьмисот стадий. Приблизившись же к деревне, в которой праздновали свадьбу, и оставив в одном месте возницу с колесницею, он сам пошел вперед, надев скифское платье. Придя на двор и видя Одатиду, стоящую перед посудным столом и со слезами на глазах медленно приготовляющую вино в фиале, он сказал, став близ нее: “О, Одатида, вот я с тобой, как ты захотела, я – Зариадр”. Она же, заметив, что чужеземец и красив и похож на того, кого она видела во сне, и очень обрадовавшись, дает ему фиал, и он, похитив ее, отвел к колеснице и бежал вместе с Одатидою. Отроки же и служанки, знавшие о любви Одатиды, промолчали и, когда отец приказал говорить, сказали, что не знают, куда она ушла».
«Миф» действительно был хорошо известен, так что вошел даже в официальные истории шахов Ирана. Правда, здесь «справедливость» была восстановлена, и мужем Хутаосы вновь стал Виштаспа. Но сама Хутаоса так и осталась, теперь и в персидских сказаниях, туранкой из скифских земель.
Сложно датировать описанные в авестийских текстах события – или, скажем осторожнее, их исторические прообразы. Даже время жизни Заратуштры определяется историками по-разному. Наиболее вероятно, что пророк зороастризма жил и действовал где-то в XII–X вв. до н. э. Тогда же, следовательно, жили Виштаспа и Заривари. Более ранние события, таким образом, следует помещать в середине – второй половине II тысячелетия до н. э. Это, как уже говорилось, действительное время распада древнеиранской общности и неизбежных столкновений между её отдаляющимися друг от друга частями. О том же свидетельствует и география Авесты. Почти все упомянутые в ней иранские царства располагались на северной и восточной окраинах будущего Ирана, а также в Средней Азии. Виштаспа, судя по всему, царствовал на самом деле в Бактрии, в верховьях Амударьи и непосредственно к югу от неё. В этих же местах происходят и столкновения с туранцами. В ту пору иранцы только начинали расселяться по Иранскому нагорью.
Кочевая угроза нависала над осёдлым Ираном веками. Но не все скифо-саки, туранцы были кочевниками. Выше уже говорилось о том, что с племенным именем древнейших скифов связано название области «Сугуда», «Сугда», Согд в Центральной Азии. В конце II – первой половине I тысячелетия до н. э. Согд был обширным земледельческим краем в междуречье Амударьи и Сырдарьи. Здешние племена – южная часть скифов-саков – перешли к оседлости и подчас вместе с другими иранскими земледельцами противостояли туранским ордам. Впрочем, временами могло быть и наоборот, тем паче что и часть жителей Согда занималась кочевым скотоводством. Столицей Согда в «историческое» время был богатый город Мараканда в плодородной долине Заравшана, будущий Самарканд.
Первое упоминание Сугды мы находим в той же Авесте. Перечисляя сотворённые Ахура-Маздой и испорченные духом зла Ангра-Майнью страны, священная книга зороастрийцев называет Согд вторым. До него – только прародина ариев Арйан Вэджа. Это соответствует карте движения иранских племен с севера на юг, из приуральских степей к Иранскому нагорью через Среднюю Азию. Авеста сообщает о Согде следующее: «Второй из добрых местностей и стран, которые я, Ахура-Мазда, создал, была Гава (буквально – “страна скота” или “обжитая область”), населённая сугдами. Но смертоносный Ангра-Майнью создал там саранчу (или “комаров”, “мух”), которая губит посевы и приносит смерть скоту». В века создания Авесты Согд был уже земледельческо-скотоводческой страной. Слово, в коем обычно видят название каких-то насекомых, в оригинале читается как «скаити». Так что можно найти здесь и свидетельство набегов на Согд кочевых сородичей, скифов. «Гава сугдов» упоминается и ещё раз в «Михр-яште», гимне древнеарийскому богу Митре. Здесь она названа рядом с Хорезмом и другими северо-восточными землями как одна из стран, в которые текут великие иранские реки. В данном случае это указание на Амударью, среднее течение которой принадлежало Согду, а устье – Хорезму. Жители древнего Хорезма, кстати, как и согдийцы, по языку были ближе к северным кочевникам, чем к другим земледельцам Восточного Ирана.
Именно в Согде, как отражение его сложной пограничной судьбы, зародился известный ныне по всему Среднему и Ближнему Востоку цикл сказаний о богатыре Ротастахме, сражающемся с демонами и кочевниками. Мы не знаем, имеют ли эти сказания какую-то историческую основу. Имя героя, которое позже стало звучать как Рустам, собственно, и значило поначалу «богатырь». К рубежу нашей эры эпос о нём уже существовал. Среднеазиатские племена парфян, завоевавшие к этому времени Иран, принесли сказания о Ротастахме сюда. А кочевые саки, покорившие Согд и восточноиранскую область Арахозия, восприняли его как своего героя.
В Средние века местом действия эпоса уже выступает обычно именно Сакастан, Систан в Восточном Иране – древняя Арахозия. Рустам – потомственный князь Систана, соратник иранских царей в их борьбе против туранских кочевников и победитель демонов-дэвов. Но если он и слуга Ирана, то слуга своенравный, не раз выступавший против царской власти. Рустам – противник утверждения зороастрийской веры. От его руки погиб её ревнитель, прославленный герой иранского эпоса Исфандиар (древняя форма – Спентодата). После гибели Рустама княжество его завоёвывается и уничтожается царскими войсками. Сокрушителем Систана оказывается «сын» Исфандиара, Бахман-Ардашир – вполне уже исторический царь Персии V в. до н. э. Артаксеркс I Долгорукий. В этом предании отражено насаждение зороастризма и власти персидских царей в Восточном Иране и Средней Азии. С одной стороны, Рустам символизировал свободолюбие восточных племён в их противостоянии как степным разорителям, так и царскому деспотизму. Но с другой стороны, герой стал образцовым эпическим витязем, символом борьбы за справедливость для многих разноязычных народов. Величественный образ богатыря создан в знаменитой поэме Фирдоуси «Шахнаме», переведённой на многие языки мира, хорошо известной в России и Европе.
До сих пор мы судили о древнейшей истории скифов в основном по легендам и смутным намёкам в источниках, чья запись отстоит от событий на века. Однако археологические исследования позволяют несколько дополнить эту картину. В конце II тысячелетия до н. э. происходит масштабное передвижение «срубных» племён, кочевых ариев, на запад от Волги – первое их вторжение в Европе. Занимавшие степи Причерноморья и Приазовья племена катакомбной культуры либо гибнут, либо смешиваются с завоевателями. Срубная культура распространяется по европейской степи вплоть до Дуная. В начале I тысячелетия до н. э., на заре железного века, мы наблюдаем её окончательный распад и возникновение между Дунаем и Уралом предскифских степных культур. Из этого разнообразия чуть позднее сложатся классические культуры скифов и савроматов, речь о коих впереди.
Скифы наверняка принимали участие в этом мощном прорыве туранских племён в Европу. Более того, есть все основания считать их одной из главных движущих сил нашествия. По крайней мере, в начале железного века именно они оказались самым западным из кочевых племён перед входом в тогдашнюю «Европу», земли западнее Дона. Вот и Диодор, как мы видели, свидетельствует, что ещё задолго до образования Европейской Скифии скифы, придя с востока, обосновались на Северном Кавказе и у Танаиса. Впрочем, какую именно из многих предскифских групп надо связывать с народом под названием «скифы», – предмет давнего спора археологов. Скорее всего, западных скифов тех веков надо всё-таки искать в степях между Доном и Волгой, включая Северный Кавказ. Правда, Геродот утверждает, что скифы до последнего броска на запад жили за «Араксом», то есть Волгой. Но, скорее всего, он (или его информатор) смешивал предания о двух переселениях в «Европу» – из-за Волги и в позднейшем из-за Дона.
Не исключено, что именно этим мощным движением на запад предки европейских скифов создали на будущее грозных и нередко победоносных врагов для всего кочевого Турана. Как раз в последние века II тысячелетия до н. э. группа кочевых или полукочевых иранских племён, вытесненная из Волжско-Уральских степей новыми пришельцами, двинулась на юг. Пройдя вдоль Каспия, эти племена миновали Каспийские ворота (ныне Дербентский проход) и вышли в итоге на северо-запад Иранского нагорья. Отсюда, из древней Мидии, они позже распространялись на юг и на восток. Это были западные иранцы, вскоре уже серьёзно отличавшиеся по языку от северных и восточных сородичей – как кочевых, так и осёдлых. На Иранском нагорье они вернулись к земледелию, хотя пережитки кочевой жизни ещё долго давали о себе знать. К середине I тысячелетия до н. э. западные иранцы вышли на юге к Персидскому заливу. На востоке они достигли пояса пустынь, отделявшего их поначалу от среднеазиатской родни. Позже парфяне и некоторые другие племена продвинулись вдоль Каспия до нынешней Туркмении, вновь встретившись с восточными сородичами.
К числу именно западных иранцев принадлежали создатели величайших империй оседлого Ирана – Мидии, Персии, Парфии. Именно у них обрёл вторую родину зороастризм. Впрочем, по некоторым преданиям, сам Заратуштра был родом мидянин. С другой стороны, во главе западноиранских племён позднее могли оказываться выходцы из племён восточноиранских. Так, в роду первых персидских царей Ахеменидов встречается имя Виштаспа, указывающее на родство с восточноиранскими кави. Позднейшие зороастрийские летописцы уже не сомневались в этом, возводя древнеперсидских царей к герою Спентодате, сыну Кави Виштаспы. Цари же Парфии Аршакиды, освободившие во II в. до н. э. Иран от греко-македонского владычества, происходили из центральноазиатских кочевников дахов.
Акинак – скифский меч
Важным достижением скифов конца IX–VIII в. до н. э. стало освоение металлургии железа. Железные наконечники стрел, копий, мечи и кинжалы, пока немногочисленные, появились у них, кажется, раньше, чем у большинства соседних племён, живших ещё в эпохе бронзы. Греческий историк Гелланик сообщал: «Железное оружие изготовил Саневн, бывший скифским царём». Сведения эти, конечно, основаны на преданиях самих скифов. Мы не можем судить, был ли Саневн историческим лицом и действительно с его правлением совпало начало у скифов века железа. Однако характерно, что скифы не только были уверены в своём первенстве, но и смогли убедить кое-кого из гордых своей культурой эллинов.
В то время как скифы осели, согласно Диодору, «до реки Танаиса», земли к западу от них, по сообщениям античных историков, занимали киммерийцы. Культура киммерийской эпохи, рубежа II–I тысячелетий до н. э., в европейских степях вырастает из срубной. Поэтому киммерийцев обычно считают авангардом тех же «скифских» в широком смысле, туранских племён в их движении на запад. Однако возможен и иной вариант, тоже предполагавшийся в науке. Киммерийцами могли называть себя уже древние «катакомбные» племена, с которыми смешалась пришедшая с востока первая волна «срубников». Киммерийцы, судя по отдельным сохранившимся о них сведениям, были не чистыми иранцами. Многие нити связывали их с миром оседлых дако-фракийских племён, заселявших северо-запад Балкан, а возможно, и часть ныне украинской лесостепи.
Археологические памятники киммерийской эпохи в европейских степях – это погребения в курганах, клады бронзовых предметов вооружения и конского убранства, а также отдельные находки того и другого. При этом киммерийские и скифские памятники разграничить крайне трудно. Одни исследователи предлагают чисто географическое деление по Дону. Другие полагают, что киммерийскими являются памятники с вещами так называемого «камышевахско-черногоровского» типа. Они распространены в основном к западу от Дона, тогда как отличающиеся от них памятники типа Новочеркасского клада как будто преобладают в Волго-Донском междуречье. За Доном они появляются только к концу VIII в. до н. э., то есть по мере движения на запад скифов, и постепенно становятся господствующими. Есть ещё мнение, что со скифами надо связывать новый для «срубных» племён способ погребения умерших – в вытянутой позе на спине, а не в скорченной на боку. Но всё равно культура скифов и киммерийцев остаётся настолько неотличимой, что некоторые вовсе отказываются считать киммерийцев особым народом.
Все обитатели европейских степей VIII–VII вв. до н. э. были кочевниками, не остававшимися подолгу на одном месте. По этой причине нет никаких следов их поселений. Поэтому же они чаще всего не строили собственных курганов и не создавали кладбищ-могильников, а хоронили умерших в старых курганах предков-«срубников». Возведённые самими людьми киммерийской эпохи курганы встречаются редко.
Среди разных сторон жизни кочевников киммерийской поры лучше всего по понятным причинам известен нам погребальный обряд. Как уже говорилось, со скифами связывают распространение вытянутых погребений, когда покойника укладывали на спине либо с небольшим наклоном набок. Голова его была обращена при этом на запад, в край заката и смерти, – лицом покойный оказывался к восходящему солнцу. Но наряду с этим и в Волго-Донском междуречье немало скорченных покойников в захоронениях, в которых умерший повёрнут головой на восток. За этим различием, конечно, стоит какой-то глубокий переворот в мировоззрении древних кочевников, остающийся не вполне понятным для нас. В головах мёртвого ставили кубки с подношениями. На могиле справляли поминальное пиршество – ели козлятину или баранину, а кости животных клали рядом с сосудами. Воинов сопровождали в могилу ещё оружие и конская сбруя. Умерших клали, как правило, в деревянные срубы, а над могилой часто делали вымостку из камня. Реже по обе стороны Дона и в Прикубанье встречаются так называемые «подбойные» захоронения – в погребальной камере, вырытой в стене длинного входного «колодца». Этот последний обряд восходит ко временам катакомбной культуры. Он мог использоваться потомками покорённых пришельцами с востока «катакомбников». Но есть и такие воинские погребения.
Бронзовая бляха, изображающая кабанью голову
Памятниками искусства предскифской поры были каменные стелы, известные в том числе и к востоку от Дона – на Северном Кавказе и в Приуралье. Им ещё далеко по художественной выразительности до «каменных баб» скифской эпохи. Это либо простые столбики с заменяющим «лицо» геометрическим орнаментом, либо более детальные изваяния, тоже без лиц, но с чётким изображением пояса, за который заткнуто оружие. Назначение «баб» в эту эпоху не совсем ясно. Они напоминают т. н. «оленные камни» более восточных народов. И те и другие возводились, как обычно полагают, в память об умерших воинах – точнее, вместо ушедших, на замену им. При этом воин, покинувший мир людей, сознательно изображался без личных черт – но с экипировкой, подчёркивающей происхождение и назначение. В орнаменте – ожерельях, кругах, клиньях, заменяющих лицо, – видят отражение реальных татуировок, покрывавших лицо членов воинской касты.
К этому же времени относят зарождение знаменитого искусства звериного стиля, прославившего скифскую культуру. Первоначально изображения животных, восходящие к древней военно-охотничьей магии, выполнялись на коже и дереве. Они призваны были принести удачу носителю убранства – воину-всаднику. Но на Северном Кавказе, племена которого уже могли сообщаться с переднеазиатской культурой, мы имеем первые образчики стиля на литых изделиях. В частности, к ним относится бронзовый псалий из скифского кургана у хутора Алексееевский между верховьями Кумы и Кубани. На нём изображено конское копыто – как бы добавляя скорости носившему псалий коню – мотив, позже широко известный в Скифии. Уже в VII–VI вв. до н. э. звериный стиль широко распространился по лесам и лесостепям Евразии, до Алтая и Тувы на востоке.
Воин предскифской поры был вооружён в первую очередь небольшим составным луком со стрелами, а также кинжалом. Для заточки последнего он носил с собой оселок. Последние изготавливались тщательно, из хорошего камня, служа не только точильным бруском, но и украшением. Именно эти предметы чаще находят в воинских захоронениях и изображают на стелах за поясом воителя. «Новочеркасские» мастера (видимо, скифы), в отличие от «камышевахских», делали наконечники стрел ýже и из железа, а не только из бронзы и кости. Кинжалы (гораздо реже встречаются короткие мечи) делали из бронзы или железа либо составными – железными на бронзовой рукояти. Очень редко пользовались кочевники копьями, а также каменными топорами и молотками, которые тоже обнаруживаются в погребениях воинов. В кладах и курганах находят также предметы конской сбруи – бронзовые псалии, удила, украшения уздечек. Именно в конской упряжи наиболее заметны различия между камышевахскими и новочеркасскими древностями. Находят в могилах и орудия труда – бронзовые и железные ножи, пряслица.
Скифский нож
Несомненно, среди кочевников в ту пору ещё имелись мастера, способные обеспечить соплеменников самым необходимым – как изделиями из металла, так и лепной глиняной либо деревянной посудой. Но лощёную посуду, отправлявшуюся с умершими на тот свет, для степняков делали их оседлые соседи. Это были либо фракийцы на западе, либо кавказские племена на юго-востоке. Последние же поставляли многие предметы вооружения и конскую упряжь. Другие металлические изделия делали в северной лесостепи. Изредка в руки кочевой знати попадали – или делались для неё оседлыми соседями на заказ – украшения из бронзы и золота. Кочевники постепенно отказываются от ремесла, привыкая к поставкам сопредельных земледельцев, – ремесло превращается для людей Степи в презренное занятие.
Общество древнейших скифов и киммерийцев чётко распадается на две части. С одной стороны, мы видим воинов, погребавшихся с оружием и конским убранством, а то и с украшениями. С другой стороны, простых общинников, которых сопровождали в мир иной только сосуды с подношениями сородичей. Заметим, что особой разницы в достатке тех и других не наблюдается. Погребения воинов кажутся нам пышнее из-за металлических драгоценностей. Но зато в них, как правило, всего по одному кубку с заупокойными дарами – а у «простых» людей по два-три. При этом и там, и там мы видим парадную, тщательно отделанную привозную посуду. Расслоение в среде кочевников, таким образом, ещё не зашло далеко, и в имущественном смысле представители разных «каст» оставались равны. Племенной закон давал достаточно возможностей для перераспределения средств, полученных от войны и обмена. Так предстаёт жизнь скифов киммерийской эпохи по данным раскопок.
Вдобавок к археологическим можно привести только свидетельство первой упоминающей скифов греческой поэмы VIII–VII вв. до н. э. «Эои». Здесь они названы «доителями кобылиц», то есть впервые упоминается о потреблении скифами излюбленного ими, по многим свидетельствам, кумыса. Однако эта черта культуры была типична для разных кочевых обитателей европейской степи. Сам эпитет «доители кобылиц» заимствован в «Эоях» из гомеровской Илиады (VIII в. до н. э.). В ней же так говорится вовсе не о скифах, а о племени абиев (позднее совершенно неизвестном), живших где-то за Фракией и Мисией, то есть в степи за Дунаем. Абии, как говорит Гомер, доят кобылиц и вкушают их молоко. Отсюда, кстати, видно, что киммерийцы не были единственным народом Северного Причерноморья в киммерийскую эпоху. Их самих Гомер в Одиссее помещает где-то у самых «пределов глубокого Океана», во «мгле и тумане» на пороге преисподней. Но для скифов позднее все родственные между собой обитатели Северного Причерноморья были киммерийцами. Именно с ними первыми столкнулись скифы в конце VIII столетия до н. э., когда с вторжения дальше на запад началась их европейская история.