6
В Симферополь Эрвин с Куртом прилетели в полдень, потеряв час на разнице времени. Гидом – переводчиком из Феодосийской туристической фирмы прислали очаровательную блондинку Хелен. Она встретила в аэропорту, помогла быстро и без проблем миновать пограничный и таможенный контроль. Во Франкфурте эта процедура заняла в три раза больше времени.
Младший из немцев, представившийся Куртом, долговязый парень лет тридцати, довольно внятно изъяснялся по-русски с назойливыми носильщиками, отказался от их услуг, сам перетащил два огромных чемодана с колесиками в микроавтобус «Форд» туристской фирмы. Елене это не понравилось. Не любила работать с иностранцами, владеющими русским, обязательно случались какие-нибудь неприятности. Вслух спросила:
– Говорите по-русски?
– Немного. В школе русский был обязательным предметом. Я вырос в восточной Германии, а дядя Эрвин всю жизнь прожил в Штутгарте, в американской зоне. Говорит по-английски, – объяснил Курт.
Симпатичная блондинка, бойко объяснявшаяся по-немецки, легко переходившая на английский с дядей, Курту понравилась. Мысленно уже представлял, как приятно проведет с ней сегодняшнюю ночь. Опыт отдыха за границей подсказывал, секс – услуги входят в программу обслуживания. Первый раз в Россию он приезжал по туристической путевке еще при коммунистах и побывал тогда в Москве и Ленинграде. В Москве переводчица сама залезла в постель, а в Ленинграде, когда попытался оставить гида в номере, прислала замену – не менее симпатичную девчонку, хорошо говорившую по-немецки. В Италии и Испании, где довелось отдыхать, уже после падения Берлинской стены и переезда к дяде в Штутгарт, сексуальные проблемы тоже решались просто.
Старшему – дяде, представившемуся Эрвином, на вид за семьдесят, если не больше. Елена не понимала, что объединило двух разновозрастных туристов отправиться в Феодосию. В Крым немцы не ездят, а уж если приедут, то на Южный берег.
Старик прочитал на лице переводчицы не высказанный вопрос.
– В войну я был в России, и теперь хочу посетить эти места, поискать сохранившиеся могилы однополчан. Ностальгия по молодости, по первой любви. – Произнес по-английски, не хотел, чтобы племянник понял его чувства.
Микроавтобус быстро миновал городские окраины, мимо которых шла дорога из аэропорта, и выехал на шоссе Симферополь – Керчь. Остались позади грязные улицы, неухоженные дома, напомнившие немецким туристам стандартные берлинские кварталы. Дальше дорога вырвалась в широкую долину, окаймленную с одной стороны высокими лесистыми отрогами череды гор, за которыми, как догадался Эрвин, море, слева серые однообразные холмы, кое-где выпирающие белыми боками известняка. Курт дремал. А Эрвин с любопытством смотрел по сторонам и ничего не узнавал, а ведь когда-то по этой дороге десятки раз ездил с лейтенантом.
Шоссе петляло среди живописного лесного массива, поползло в гору. Эрвин узнал знакомые силуэты гор и разбудил племянника. Распирало желание поделиться воспоминаниями.
– Вон в тех лесах на горах скрывались партизаны, – показал он в сторону далекого моря. Эти горы тянутся на десятки километров от Коктебеля до Ялты.
– Хорошо помните эти места? – удивилась Елена.
– Что-то вспоминается, больше узнал из туристских проспектов, которых выдали целую кипу.
– В нашу программу входит посещение старого российского курорта Коктебель. Оттуда, если пожелаете, на машине поднимемся в заповедник на самую вершину горной гряды, протянувшейся до Ялты. Вот там настоящие леса и действовали партизаны, а здесь, вдоль шоссе лесная полоса не широкая, не спрячешься, – пояснила Елена уже по-немецки, чтобы понял Курт.
Дорога вскоре утомила путешественников, рано вставших сегодня, и они задремали. Елена разбудила их, когда въехали в Феодосию. Агентство сняло для них люкс в «Астории». Немцы занялись разборкой чемоданов, принимали с дороги душ, а Елена пошла домой, тоже принять душ после утомительной дороги. До ужина еще было время и, встретившись с туристами, Елена повела их знакомиться с центром города. Показала Галерейную улицу, галерею Айвазовского, довела до фонтана с цветомузыкой. Быстро темнело, приближалось время заказанного ужина, и они вернулась в отель, прошли в ресторан.
Вместе поужинали, выпили крымского вина за знакомство и удачный отдых. Эрвину очень понравилось вино, и он дотошно расспрашивал Елену, что за вино, сомневался, не из Франции ли или Италии. Курт грубо отобрал у дяди четвертый бокал.
– Тетя Амалия поручила следить за тобой! – сказал, продолжая наливать себе и Хелен, которая за весь вечер так и не допила первого бокала.
Елена рассказала о планах на завтра и стала прощаться.
– Вы можете еще погулять по центру, посмотреть нашу набережную и море. Курт понимает по-русски, не заблудитесь.
– Не останетесь с нами в отеле? – удивился Курт.
– У меня есть свой дом. Мама ждет.
– Возникнут проблемы, как без вас? Обычно гид снимает номер рядом. Вы должны постоянно находиться около нас, – не оставлял Курт надежды затащить симпатичную переводчицу в постель.
– Извините, не внимательно прочитали контракт.
Читал ли Эрвин условия тура более внимательно или пожалел Елену, но решительно заявил, что она свободна и после ужина не вправе задерживать её.
Договорившись о завтрашней встрече, она оставила их.
Курт с Эрвином вышли на улицу. Кругом было светло как днем, со всех сторон неслась музыка, прогуливались влюбленные парочки. Ничто не напоминало о темном полуразрушенном городе военного времени. Вокруг был другой, не знакомый Эрвину город. Они влились в поток гуляющих курортников, вместе с толпой остановились перед переездом, пропуская маневровый тепловоз.
– Улицу вдоль железной дороги, я помню. Вот здание музея, – заметил Эрвин. – Я еще тогда, недоумевал, почему железная дорога так близко у моря.
– Бог с ней, с дорогой, город вспоминаешь? Где был ваш дом? – нетерпеливо перебил племянник.
– Совсем в другой стороне. Надо пройти мимо двух церквей и могилы их знаменитого художника. Она есть в программе.
– Это он? – спросил Курт, показывая на памятник Айвазовскому.
– Не знаю. Это музей, Хелен же сказала. Художник не здесь похоронен. В музее мы с лейтенантом все перерыли. Картины русские увезли к себе в тыл. В главном зале было казино для офицеров. Солдатам близко подходить запрещалось. Музей работал со стороны моря. В нем оставались чучела разных зверей, рыб и птиц. Лейтенанта интересовали вазы, обломки мраморных плит от древних сооружений, разные старинные артефакты, которым тысячи лет. Наши штатские специалисты копались в оставленных русских книгах и документах. Отобранные вещи мы отправляли в Берлин. Ничего ценного русские не оставили, а что осталось, жители до нас растащили. Богатый улов был у нас в другом городишке. Керчь. Тоже на море, но мы больше за городом в степи работали.
– Завтра скажем, чтобы поехали на могилу художника.
– Прежде попрошу отвезти нас на гору, оттуда посмотрим на город.
Тепловоз прошел, и толпа ринулась на набережную. Немцы тоже перешли через рельсы и оказались у симпатичного круглого здания, как потом узнали, всего-навсего насосной станции. Рядом театральная касса, уголок фотографов с допотопным красным автомобилем, в котором любители экзотики фотографировались на память. Тут же торговали аудио и видеокассетами. Курт с удивлением увидел на коробках знакомые кадры из новейших фильмов, что недавно появились в прокате Штутгарта, видео самое новое.
По набережной фланировали модно одетые люди в дорогих одеждах, курили дорогие сигареты, на лицах улыбки, громкие разговоры, смех. Ничто не напоминало Эрвину о военных годах и городе, который помнил. Отправляясь с Куртом в Россию, общее мнение о стране Эрвин имел самое превратное, сложившееся в годы холодной войны под влиянием газет. Медведи по улицам не ходят, знал, но люди в его представлении оставались бедными, постоянно озабоченными о куске хлеба. Вечерняя набережная Феодосии не уступала средиземноморским курортам, вынужден был он признать. Не хватало лишь причалов и яхт. Первое впечатление о сегодняшнем городе, который помнил пыльным, сплошь одноэтажным, в развалинах; море, где из-за мин не разрешали купаться, – подсказывало, что ничего из их затеи не получится. Все давно отстроено и перепахано.
– «Не найду я ни дома, ни улицы, где жили, – подумал про себя Эрвин. – Слишком все изменилось. И Ольгу не найти. Как мальчишка дал себя уговорить Курту».
Они прошлись еще немного, и Эрвин предложил посидеть. Нашли свободную скамейку, сели. Эрвин долго молчал и смотрел на море, на огни, стоящих на рейде кораблей. Расчувствовался и неожиданно признался.
– Знаешь, Курт, в этом городке у меня любимая была. Ольгой звали. Никому не рассказывал. Встретиться бы.
– Ну, дед, удивляешь! Тетя Амалия знает?
– Сказал же, никому не говорил. Алина и так не хотела отпускать, а скажи про Ольгу, так глаза бы выцарапала. Не знаю, с чего расчувствовался. Морской воздух, горы.
– Воспоминание о юности. Красивая?
– Очень, – кивнул Эрвин. – Я первый у нее был. Не знаю, сказать Хелен, вдруг поможет найти?
– Зачем тебе! Помнишь девчонку молодую, сегодня ей, как и тебе, семьдесят. Делом прежде займемся. Приехали не любовь старую искать, а золото.
– Эх, – вздохнул Эрвин, – черствые все вы, не эмоциональные, современная молодежь! Не знаете настоящей любви. Вам бы только трахаться. Чувства никакие неведомы.
Запиликал мобильник у Курта. Звонила Амалия.
– В России уже? Почему не сообщили, как добрались? Я волнуюсь, жду вашего звонка.
Курт передал трубку дяде. Он едва успел поздороваться, как Амалия перебила. Остановить её, вставить слово, невозможно, Эрвин привык. Жена беспокоилась, как перенес полет, что ел, как давление. Наказала, чтобы завтра сами звонили.