Дизайнер обложки Юлия Храмова
© Светлана Гусева, 2018
© Юлия Храмова, дизайн обложки, 2018
ISBN 978-5-4490-4075-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Глава 1. Трудности в профессиональной сфере
Грузный седовласый мужчина угрюмо оглядывал кабинет с потемневшей репродукции. В глазах классика отчетливо читались недовольство и разочарование.
Оставляя на полях едва заметные точки, Лара подсчитывала ошибки:
«…Базаров относЕтся к Аркадию как к ребенку, ласково называя его „слюнтяем“. В одежде Базаров очень прост, в отличЕе от Павла Петровича, который много возЕтся с туалетом. Попадая в бархатные лапки таких женщин, как Одинцова, Базаров не забыл о своем нигЕлизме. Роман Тургенева шевелит ум…»
Сочинение Груздева погружало ум в кататонию. Лара подняла голову, избегая смотреть на портрет Ивана Сергеевича. За литературу после «бархатных лапок» больше тройки не светило, и лишь оценка за русский еще балансировала на грани между двойкой и двойкой с плюсом.
Гороскоп на день предрекал трудности в профессиональной сфере, и стопка непроверенных работ вполне соответствовала прогнозу. Заметив сверху чистый лист с единственной строчкой и размашистой подписью, Лара не сдержала улыбки – даже несмотря на принципы, ученики восьмого «А» оставались ее любимчиками.
Она с трудом вернулась к работе; строки, исчирканные красным, расплывались перед глазами. Если верить новостям, в Европе скоро станут печатать только на вторичной бумаге – чтобы сохранить исчезающие леса и их обитателей, постепенно приучая читателей к цифровым форматам. Хотя в подлинную заботу бюрократов о природе верилось с трудом.
Задумчиво перекатывая ручку между пальцев, Лара представила, как дикие звери выходят на открытое пространство, ведомые страхом и ненавистью к тем, кто лишил их дома.
Очень грустный медведь по прозвищу Шкапик отважно пробирался через джунгли. Огромные тропические растения уступали ему дорогу, немедленно смыкая широкие листья за его спиной. Медведь с разбегу вывалился к излучине желтой реки Сикоко и тут же увидел закадычного друга – крокодила Буню. Звери, пришедшие на водопой, старались держаться от него подальше.
– Буня! Буня, ты не спишь?! Просыпайся! – рванулся медведь к другу, распугав стадо грациозных антилоп.
– Это ты, Шкапик? – крокодил приоткрыл сначала один глаз, чтобы проверить догадку; только убедившись в своей правоте, он соизволил открыть и второй. – Шкапик, ты рычишь, словно тебя укусила муха-цеце, а сейчас еще не сезон.
– Буня, все гораздо страшнее! – медведь плюхнулся на песок. – Скоро случится большое несчастье.
Крокодил заинтересованно моргнул и на всякий случай заполз в воду по самые уши.
– Сегодня мне рассказали…
– Кто? – Буня не признавал пустых сплетен, тем более анонимных.
– Да наша птица-секретарь, Заноза, ты же ее знаешь! – отмахнулся медведь. – Так вот, Заноза по большому секрету рассказала, что скоро все наши джунгли исчезнут! Понимаешь, Буня? Джунгли исчезнут и нам станет негде жить!
Шкапик чуть не плакал от расстройства.
– Я ничего не понял, – капризно зевнул Буня. – Леса не могут исчезнуть просто так. Деревья живут долго-долго, дольше нас с тобой, это мне точно известно.
– Их вырубят, Буня. Люди вырубят леса, и нам придется уходить отсюда.
Крокодил лязгнул зубами и помолчал немного.
– Люди сюда не ходят, – проговорил он неуверенно. – Тут опасно, тут живу я и могу их съесть. Они…
Страница кончилась, и Лара перевернула лист, чтобы продолжить.
«Базаров – человек высокого роста…»
Что?
Она крутила лист в руках, не понимая, как такое могло случиться. Ну вот же, с одной стороны – работа Груздева, двадцать восемь синтаксических ошибок и миллион пунктуационных, «бархатные лапки» и «слюнтяй» Аркадий. И сам листок явно не первой свежести. Что она наделала?!
Крак! Сломанный колпачок от ручки приземлился на пол и укатился под раковину.
Придется сказать Груздеву, что работа потерялась. Только где и как? Завуч уже год как запретила выносить задания из школы; кто хотел – мог сидеть в учительской хоть до полуночи или приходить в выходные. Физик Борис Михайлович тогда бурно протестовал и прятал тетради в недрах огромного кожаного портфеля, пока на одной из контрольных не оказалось пятно от кетчупа. Слухи, когда не надо, разносятся слишком быстро. Борис Михайлович даже заболел с расстройства и неделю не появлялся в школе.
Сказать, что случайно сожгла? Но она не курит. Залила чаем? Еще хуже – завучиха запретит еду в классах. И позору не оберешься. Лара оглядела работу критически – интересно, получится скопировать почерк слово в слово? Когда-то она умела писать, как кура лапой, но Груздеву до куры далеко: по три слова на строке, размашистые, упавшие, налезающие друг на друга буквы. Не кура, а настоящий медведь.
Медведь?
Лара в панике обернулась. Ей почудилось, или на самом деле за спиной послышалось приглушенное рычание? В окно задувал теплый майский ветер, разнося приторный запах отцветающей черемухи. Но откуда этот легкий пряный флер тропической листвы? Лара затравленно оглядела пустой кабинет – со стен на нее с укором косились пожелтевшие от времени портреты классиков.
Если нельзя угадать, откуда они появятся, то можно попытаться предотвратить. Пара мгновений – и от работы Груздева осталась только груда обрывков, которые Лара тщательно ссыпала в мусорную корзину.
Вот так.
Этого больше не должно произойти. Никогда. Сколько раз она уже давала себе слово? Надо что-то придумать, даже если рука сама тянется к бумаге. Ведь ничего не предвещало – она сидела над несчастным Груздевым, считала ошибки…
Что за проклятие с этими сказками!
Дурацкий день. Боль тяжелым обручем сдавила голову. Все из-за работы Груздева с «бархатными лапками» и нигилизмом. Лара в очередной раз подивилась тому, как странно составлена школьная программа. «Война и мир», «Преступление и наказание» – что до них объятому гормонами организму? Вот и ее сказки никому не нужны, никакая это не терапия и не эскапизм. Если бы только она могла перестать их сочинять!
В какой момент рождалась первая строчка? Каждый раз – неожиданно, каждый раз – словно исподтишка, словно давно таилась где-то поблизости, выжидая удобного случая. Под руку попадал всякий мусор: если повезет – листок из блокнота, иногда – газетные обрывки, оберточная бумага, однажды – рулон бумажных полотенец. Рука торопливо выводила одно предложение за другим, не оставляя ни секунды на размышления: сюжет готов, герои – вот они, только помани – и тут как тут.
И «тут как тут» следовало понимать буквально.
Месяц назад, придя домой, она обнаружила Шушу – в унитазе плавало бесформенное фиолетовое пятно, похожее на размокшую губку для мытья посуды. Приглядевшись, Лара поняла, что перед ней – и отпрянула в ужасе. Шуша жил на острове Пури-кари в далеком Восточном океане, питался ананасами и вредными тараканами, дружил с обезьянкой Тяни-Мани из многодетной семьи и попугаем Лакомкой. Закончив тем утром первую сказку, Лара планировала вечером написать о приключениях Шуши и Лакомки в опасной Апельсиновой бухте.
Это ведь просто сказка, да? И психолог советовала чаще доверять мысли бумаге.
Но как мертвый Шуша оказался в ее унитазе? Галлюцинации? Первые симптомы безумия?
Лара навернула не меньше десяти кругов по маленькой двухкомнатной квартире, прежде чем отважилась нажать кнопку слива. Изорванная на мелкие кусочки история острова Пури-кари отправилась в мусор, который Лара немедленно вынесла на помойку.
Больше никаких глупостей.
Рефлексия не помогла – голова разболелась еще сильнее. Последняя найденная в недрах сумочки таблетка цитрамона показалась непривычно горькой, а проглотить ее, не запивая, Лара смогла не сразу.
Без сказок она продержалась до конца каникул. Тот день остался в памяти отдельными, несвязанными между собой осколками. Кто-то из родителей принес букет гиацинтов, обернутый в гладкую белую бумагу. С самого утра вместо классного журнала ей мерещился комплект документов, переданный накануне адвокатом. Кое-как дождавшись окончания уроков, Лара заперлась в кабинете и с головой погрузилась в рассказ о доброй ведьме Маризе и ручном аисте Кляксе. Писалось легко, так, что рука едва поспевала за мыслью – когда запястье свело судорогой, обертка от цветов была исписана больше чем наполовину. Довольная собой, Лара поставила точку и разгладила бумагу.
В школе никого не осталось; она сложила вещи, отнесла в учительскую журналы и как раз возвращалась в кабинет, рассеянно кивая в такт гулко цокавшим каблукам. Рекреация на третьем этаже тонула в закатном багрянце; обида поутихла. Часы показывали половину седьмого, когда в боковом тупичке, ведущем в спортзал, мелькнул расшитый звездами фиолетовый плащ. Насыщенный глубокий оттенок – любимое одеяние колдуньи Маризы в сезон цветения гиацинтов.
Чашка в ее руках с силой звякнула о блюдце. Невзирая на резкую боль, Лара понеслась обратно в кабинет, разодрала упаковочную бумагу на самые мелкие кусочки, затолкала в ведро и только тут поняла, что подвернула ногу. Из глаз хлынули слезы, размазывая тушь и дорогие румяна. Макияж исчез, но страх угнездился прочно и с тех пор уже не отпускал ее.
Что все это значило?
Дверная ручка дернулась вниз, потом еще раз, уже настойчивее. Лара спешно потянулась к сумочке за зеркалом и салфетками. Раздался нетерпеливый стук, и она бросилась открывать, едва не споткнувшись о мусорную корзину, на дне которой одиноко покоилась работа Груздева на тему «Основной конфликт в романе Тургенева «Отцы и дети», изорванная и не подлежащая восстановлению. Гороскоп обещал трудности в профессиональной сфере – вот они и наступили.
Можно не выдумывать объяснения для Груздева. Время вышло.
Повернув ключ, Лара отступила на шаг, чтобы не получить по лбу. В кабинет ворвалась завуч Тамара Евгеньева, известная среди учеников с первого по одиннадцатый класс под прозвищем Томагавк. Маленькие темные глаза напряженно обшаривали окружающее пространство.
– Лариса Аркадьевна, что это такое?
– То… Тамара Евгеньевна, я сейчас все объясню, – пролепетала Лара заготовленную на самый крайний случай фразу и умолкла.
– Вы уж потрудитесь. Почему глаза опять на мокром месте? Это как называется, я вас спрашиваю?
Ах вот она о чем. Час от часу не легче.
В ожидании ответа завучиха повернулась к зеркалу и поправила воротник накрахмаленной блузки. Томагавк признавала только то, что вышло из моды не меньше двадцати лет назад: длинная юбка с высокой талией и бантом на уровне колена, вязаный кардиган и уложенные в кичку волосы, начисто сожженные перекисью в попытке закрасить седину. Образ дополняли очки в якобы черепаховой оправе и остро подпиленные ногти.
Зато под стать характеру, этого не отнять.
– Вы что, язык проглотили? – завуч ткнула в Ларису пальцем. – Я же знаю, чем вы тут занимаетесь после уроков! Да-да, что вы потупились? Уходите после семи вечера, я у Федора проверяла по записям. Сколько можно убиваться?
Надо же, грымза даже охранника достала.
– Все в порядке, Тамара Евгеньевна. Даю честное слово!
Лара включила сценарий НПпЗ – «Неунывающий Пионер перед Звеньевым» – и шутливо приложила руку к воображаемой пилотке.
Томагавк нахмурилась и на уловку не повелась.
– Каждая вторая женщина на планете через это прошла. Если перестать себя жалеть и собраться – станешь сильнее, понимаете, о чем я? А вы вечера в школе просиживаете, крокодильи слезы в платочек собираете. Стыдно должно быть, Лариса Аркадьевна. Вы какой пример детям подаете? Не стойте как истукан, сядьте уже!
Что за ужасная привычка лезть в чужую жизнь?! Лара села обратно на стул в надежде, что примерное поведение ей зачтется. Она изо всех сил старалась не смотреть в сторону корзины. Но Томагавк, распаляясь, не собиралась трубить отступление.
– Вы же привлекательная молодая женщина, губки накрашены, одежка сидит как надо. Чего еще желать? Мужики сами липнуть должны, а вы по одному-единственному страдаете. Да они же все козлы, вам ли не знать? Чудес, милочка, не бывает, бабника даже кандалами не удержишь. Один уйдет – другой придет, нагадит и уйдет. К следующей дурехе. Так уж заведено.
Она рассмеялась собственной глупой шутке. Гадина, гадина, гадина! Слезы выступили вновь, Лара чувствовала, как наливаются краской щеки и закусила губу. Неужели так нужно резать по-живому, так безжалостно? Николя еще два месяца назад провожал ее на работу, подтрунивал над темами сочинений, заваривал ее любимый каркадэ. А теперь – его нет.
– Все дело в неправильно выставленных приоритетах, – снисходительно улыбнулась Томагавк. – Сделали мужчину центром Вселенной, пуп Земли какой-то – а теперь расплачиваетесь. Подумаешь, развелся! Да это не вы потеряли смысл в жизни, это он упустил шанс, которого больше не будет. Надеюсь, вы ему не звоните?
Лара стиснула зубы. Если б она только могла ему позвонить!
– Еще не хватало умолять его вернуться. Чтобы он почувствовал свою силу? А силы-то никакой нет. Все мы на себе тащим, женщины. Ну что вы молчите, Лариса Аркадьевна? Словно воды в рот набрали.
Сама напросилась. Лара медленно поднялась со стула.
– Я не молчу, Тамара Евгеньевна. Просто жду, когда вы оставите мою личную жизнь в покое.
Она уже и не думала вытирать предательские слезы.
– Мне не нужно ваше сочувствие и ваши советы. Вечерами я работаю, а не то что вы подумали. Да, я развелась с мужем, и да, я все еще его люблю, а ваше мнение о мужчинах мне ни капельки не интересно!
Томагавк опешила. Короткая тонкая шея покрылась пятнами, завуч судорожно сжала руки и выпалила непривычно тонким, визгливым голосом:
– Что вы себе позволяете?!
Смена темы – уже достижение. Семейная жизнь Лары перестала ее интересовать.
– Я к вам со всей душой, неблагодарная девчонка, хотела подсказать, поделиться опытом! От всего сердца. Вы же учитель литературы – и такое хамство!
Вот и до профпригодности добрались. Не прошло и получаса.
– Моя квалификация вам известна, – Лара собрала остатки хладнокровия. – Если вы ставите мои преподавательские способности под сомнение…
– Да, и поставлю под сомнение! – завучиха отвернулась. – Вы отстранены от занятий до заседания дисциплинарной комиссии. Завтра вас заменит Марьянова. Можете быть свободны и плакаться по поводу своей великой любви сколько влезет. Только не в моей школе!
Хлопнула классная дверь. Лара осталась одна и наконец-то смогла дать волю слезам.
Конфликт отцов и детей, все как по-писаному.