ВАГОН И МАЛЕНЬКАЯ ТЕЛЕЖКА
Жила-была на свете Рыжая Псина. Сама по себе жила – ни кола, ни двора, ни хозяина, ни ошейника. Спала себе под железнодорожным мостом в теплой ямке, питалась, чем бог пошлет: то котлетой, а то таком и водичкой из лужи. Летом, когда вокруг суетились птички, зверушки, букашки разные, вполне сносно было, даже весело иногда. А вот когда на хвост наступала осень, то Псине хотелось подвыть в унисон льющемуся дождю. Так и жила, никого не трогая, и ее никто не трогал.
И вот однажды возвращалась Псина под мост какими-то дворами и подворотнями ранним утром с большого базара, даже вроде бы тащила в зубах кусок колбасы. И вдруг: «Эй, Псина! Привет! Куда намылилась?». Псина остановилась, замерла как сторожевая, вся в струнку вытянулась, повела носом в направлении веселого окрика. Перед ней стоял Человек в голубых джинсах и вязаной шапке с ушами – точь в точь как у нее… и улыбался. Вот это тронуло Псину за самое ее собачье сердце, ведь обычно, глядя на нее – бездомную Рыжую Псину, люди старались отвернуться или просто зло прогоняли от своих ног.
«Иди ко мне!» – сказал незнакомец – «Я тут утром покурить вышел во двор, смотрю, ты идешь! Классная такая Псина – рыжая, лохматая, деловая колбаса с колбасой в зубах. Посиди со мной, пока я докурю». Псина подошла совсем близко. Доверилась сразу. Человек как будто добрый, веселый, потом оказалось, жутко умный, он пока курил, столько всего про разные вещи Псине рассказал, что у нее уши из висячих в стоячие превратились.
Так и повелось у них, Человека и Псины, каждое утро сидеть во дворе и разговаривать. Покурят вместе и расходятся – он по делам, она под мост, в свою ямку или пищу добывать себе на ужин.
Необычное ощущение испытывала теперь Псина: раньше бегала, куда хотела, по каким угодно дорогам, а теперь ее путь был строго обозначен через двор Человека, раньше времени было вагон и маленькая тележка, а теперь и тележки не осталось, все строго по часам расписано. Утром прибежать во двор, день перекантоваться под мостом, а вечером опять во двор и дальше вместе: то на речку, то на пустырь, то в лес, а то в город – гулять. Как будто поводок на шею накинули.
В один из вечеров, как обычно, Человек и Псина зашагали в парк. Сумрачно, фонари горят. Прохладно. У Человека руки замерзли, он обнял Псину, и так они сидели на пригорке, наблюдая звезды. Тепло вместе, один бутерброд на двоих ели. С эстрады доносилась музыка – «джаз», объяснял Человек, довольно улыбаясь и теребя рыжие уши Псины. «Хорошая ты, даже удивительно хорошая Псина! Я так рад, что ты тогда протащила свой хвост через мой двор, и мы познакомились» – «А я так рада, что ты тогда окликнул меня», – подумала Псина. – «Я вот думаю, а если бы ты бежала тогда другим двором, мы бы и не увиделись никогда! И сейчас сидел бы я дома, а не с тобой в парке и слушал джаз. Джаз-то он и в Африке джаз, но, согласись, вдвоем его слушать ровно вдвое приятнее!». И Псина согласилась. Она соглашалась со всем, что говорил Человек, и тогда, когда он говорил: «Я твой друг».
Друг… это когда делишь пополам все, так поняла Псина. Колбасу и вечер делишь пополам на двоих. Хорошо. Здорово. Вечер прошел, и они разошлись: Человек домой, а Псина к себе под мост. Обычно он ее прогонял, ласково так: «Псина, шуруй спать! Поздно уже, а тебе еще до моста добираться». Она последний раз ткнется в его руку и побежит, а по дороге думает…
Я знаю, что вы сейчас подумали: мол, отчего этот человек не заберет Псину к себе, раз она так ему нравилась, и может вам покажется, что она грустила всю ночь до утра, лежа под мостом. Нет. Она не думала про это. Псина эта была ничейная, а это значит, что у нее не было Хозяина. Вы думаете, что она смогла бы ходить в ошейнике на поводке и носить намордник? Если так думаете, то жестоко ошибаетесь. В голове у Псины были совершенно другие мысли…
Наступало утро, и Псина, по привычке, бежала во двор, садилась в уголке под деревом и смотрела на дверь, ждала, когда появится Человек. И он обязательно появлялся. И обязательно выносил Псине что-нибудь вкусненькое. Замечательное утро получалось: на небе радуга, на ветках капли дождя висят вниз головой, в руках у Человека книжка и он читает вслух. Псина, растянувшись на желтых листьях, чуть приподняв уши, прислушивается к его голосу. Вокруг суета, собак вывели хозяева, кого на поводке, кого на цепочке, просто цирк какой-то. Шум, суета, лавочки занимают, через барьеры прыгают, шерсть вычесывают… А им двоим так тихо и хорошо вместе книжки читать.
И вот однажды…: «Послушай, Псина, я давно хотел с тобой поговорить», – от этих слов Псина подобралась вся, навострила уши, внимательно поглядела на Человека, но он отвел взгляд, ох, как закололо под ребрами, страшно стало Псине, ведь с ней никто никогда не разговаривал, тем более так серьезно. «Ты хорошая, рыжая, лохматая, но, Псина, … я не могу взять тебя к себе!». «Что за чушь собачья? – подумала Псина, – что он говорит? Куда к себе? Зачем к себе?». А Человек продолжал: «Мы не можем с тобой все время таскаться по паркам и лесам, зима наступает, я не смогу гулять с тобой каждый день, понимаешь? И ты… ты не моя собака!».
Ну и что, подумала Псина, разве ж я чего-то прошу от тебя больше того, чем ты мне даешь? Но сказать-то не могла, собаки не разговаривают, а только виляют хвостом. Человек поднялся и пошагал к дому, молча, потом увидев, что след в след за ним шагает Псина, прикрикнул на нее: «Псина, вали к себе! Не ходи за мной больше!» А она шла и шла… Уже во дворе, он обернулся и сказал: «Псина, ты удивительная…». И на следующее утро опять они вместе сидели на лавке и курили, ну, курил-то Человек, а Псина смотрела на него и улыбалась.
Поздней осенью случилась неприятность. Во дворе завелась огромная собака, черная, здоровая, сильная. Всех кусала: и собак и людей, без разбора, нравился ей этот процесс. Не могла только к Человеку и Псине подобраться. А когда всех перекусала, видать от скуки решила все-таки напасть. Начала бросаться на Человека, с одной стороны зайдет, с другой зайдет, зубами клацает – страшно! А он такой интеллигентный был, что не мог ни палки с земли поднять, ни камень в нее кинуть. Псина не выдержала и бросилась на собаку, хотя та втрое больше ее была и сильнее. Как они дрались… ни в сказке сказать, ни пером описать, ни топором вырубить. Клочья летели по всему двору. Всем досталось.
А когда Псина лежала под мостом, вспоминая произошедшее, ей было одно непонятно – Человек, вместо того, чтобы спасибо ей сказать, за то, что она бросилась на его защиту, накричал, был недоволен. И от этого ей было нехорошо на душе. Потом все забылось. И продолжалось по-прежнему. Но иногда Человек говорил, чтобы Псина не привыкала к нему, что домой ее взять он не может, и что Псина отнимает у него слишком много времени…
Вот такие слова, вроде бы простые, но они как камни ложились на самое дно собачьего сердца. «Я ему мешаю», – это Псина поняла, и приняла решение, очень трудное для себя – не ходить во двор. И однажды не пошла. Но так как она не могла не убедиться, что человек жив-здоров, спрятавшись в подворотне, она смотрела на его дверь.
Человек вышел, огляделся вокруг, сел на лавочку, достал пачку сигарет, опять повел глазами вокруг. Псины не было. А она стояла в трех метрах и выглядывала из-под мусорного бака. Что ж, прошло отведенных полчаса, он покурил, перекинулся парой фраз с соседями, встал и пошел по своим делам. Целый день Псина не находила себе места. Маялась, не ела, ни пила, вечером, не выдержав, притащилась опять во двор.
«Псина! Где тебя носило? Такая-сякая! Без тебя было так тоскливо, Псина, ты не представляешь, просто не двор, а пустыня», – вот так сказал Человек. И с тех пор, что бы он ни говорил, как бы себя не чувствовали ее хвост или лапы, каждый день Псина спешила во двор к Человеку.
А потом произошло еще одно дело. Человек обнял Псину за шею, и спросил: «Псина, Рыжая Псина, интересно, у тебя такие умные глаза! А какого они цвета?». Псине смешно стало, она в принципе не знала, что у нее глаза есть, тем более, не знала, какого они цвета. Человек, взяв ее за длинные уши, повернул к себе ее голову: «Ну ты даешь, Псина! Такого вроде не бывает – они у тебя зеленые!».
Да… это большая редкость – Псина с зелеными да еще умными глазами, а ей смешно, и она виляла хвостом и улыбалась. Замечательная Псина, замечательный Человек.
Зима пришла очень холодная. Морозы стояли жестокие. Но ночь быстро проходила в ожидании утра, и двора, и друга. Тяжелее было, когда Человек уезжал за город на несколько дней. И Псина знала это, а почему-то все равно шла во двор и сидела там, повернув нос к дороге. День за днем, день за днем. А уж, когда он вернется, бросится к нему и давай прыгать и лаять, и оба начнут скакать по сугробам, обсыпать друг друга снегом, радости было… вагон и тележка!
Ничего не предвещало беды, как обычно, пришла она без стука. Вечером двор был полон самых разных собак всех мастей, Псина этого не любила – шум, гам, тявканье, она все ждала, когда же Человек достанет из кармана книжку стихов и начнет читать их вслух, а он и не собирался. Псина была рядом, а он разговаривал с соседями по двору, принялся играть с их собаками.
«Я надоела ему», – подумала Псина и тихонько отошла под дерево. Человек словно и не заметил, что Псины нет. Так весело было ему кувыркаться со всеми в сугробах, трепать по шерсти пуделей, мопсов, пекинесов, они визжали от удовольствия. Игры их были противны до рези в животе, но Псина терпела, ей бы уйти к себе под мост, а никак. Ведь Человек и пары слов ей не сказал за целый вечер, до чего же обидно, до чего же нехорошо стало внутри.
На двор тем временем опустилась ночь, а Псине еще бежать под мост. Наконец, взгляд Человека выхватил из темноты рыжую фигуру под деревом: «А… Псина! Ты чего не ушла?». А как она уйдет, если они даже не попрощались? Уже не говорю о том, что Псина не получила своей порции внимания и ласки. Как она уйдет? «Иди, Псина, тебе пора, а я еще погуляю здесь».
Вот эту ночь ни часика она не спала. Но собачий мозг не мог придумать ничего лучше, чем такие мысли: «Я плохая собака, ему неинтересно со мной гулять, я ему надоела. Поэтому я не должна больше ходить туда». И она старательно обходила двор стороной, из подворотни поглядывая время от времени как там дела, а дела были отлично: уйма народу и собак, на поводках и без, каждое утро и каждый вечер. И про Псину там никто не вспоминал.
Через несколько дней Псина почуяла неладное, все и так было совсем неладно, но тут это было связано не с ней, а с Человеком. Он стоял на пустыре и звал ее. И она, ни секунды не раздумывая, бросилась к нему. «Псина, Псина… ты ушла от меня. Почему?». Да потому что у тебя новые друзья, думала Псина, но сказать-то не могла. «Ты понимаешь, Псина, как тебе это объяснить, я должен с ними гулять, потому что это моя работа, я их выгуливаю, понимаешь?». Она не понимала, но виляла в ответ хвостом. «Я не смогу посвящать тебе столько времени, сколько раньше, потому что я буду теперь гулять с ними». «С этими пекинесами и пуделями? Гуляй, только давай я буду приходить каждый день утром и вечером во двор, чтобы убедиться, что ты жив-здоров. И никто мне не помешает туда прийти, так-то». И Псина приходила.
Утром Человек совал ей в зубы бутерброд, он стал уже дежурным. Дежурный бутерброд это совсем не то, что когда-то: «Эй, Псина! Куда намылилась?!» или «Иди ко мне!» А вечером, вечером она видела, как Человек выводил во двор на поводках и цепочках целую свору собак, каких там только не было! И они гуляли, резвились, смеялись…
В то время как Псина издалека смотрела на них, не на них, а на него, на своего бывшего друга. Все осталось в прошлом: книжки, пустырь, лавка в парке, и еще такие вещи, которые вроде бы ничего не стоят, но без них не прожить.
«Эй, Псина, ты такая удивительная, рыжая, лохматая, возвращайся, Псина, без тебя так тоскливо…»
Она ушла. Нет, недалеко, она все там же под мостом. Во двор она больше не ходит, потому что знает, что однажды утром, не обнаружив в обычном месте под деревом Рыжей Псины, Человек нахмурился, позвал пару раз, потом зло погрозил кулаком и, повернувшись в сторону моста, погрозил: «Нет и не надо, не приходи больше сюда, никогда!».
А она лежит в ямке и слушает, как по мосту с грохотом проносятся поезда. И у каждого вагон и маленькая тележка. «Чух-чух… чух-чух…»
Если вы когда-нибудь встретите на улице или во дворе ничейную псину, не трогайте ее, не окликайте, не зовите, и еще – никогда не заглядывайте ей в глаза, чтобы узнать, какого они цвета.
2011