Тучеворот Охмура
1
Днем Солнце озаряло Землю тусклыми красновато-коричневыми лучами; ночью было темно и тихо – лишь несколько бледных мерцающих точек в небе напоминали о древних созвездиях. Время лениво тянулось, не внушая никакого стремления к цели, никакой настойчивости – люди редко строили далеко идущие планы.
Прошло три эона с тех пор, как распался Великий Мофолам. Знаменитые мастера магии вымерли – каждого постиг более или менее бесславный конец: одних предали ближайшие друзья и наперсники, других застигли врасплох, одурманенных страстными объятиями, третьи пали жертвами махинаций и тайных сговоров или неожиданных, непреодолимых катастроф.
Чародеи нынешнего 21-го эона жили, главным образом, в мирных долинах рек Альмерии и Асколаиса, хотя иные отшельники все еще предпочитали скрываться в северных просторах Кутца, в малонаселенных окрестностях Рухнувшей Стены или даже в степях Шванга на Дальнем Востоке.
По нескольким причинам (описание каковых выходит за рамки нашего рассказа) современные чародеи составляли разношерстую компанию: собравшись на совещание, они напоминали коллекцию чудесных редких птиц, исключительно заботившихся о неповторимости своего оперения. Несмотря на то, что, в отличие от магов Великого Мофолама, в целом они не производили впечатление величия и пышности, чародеи последних дней Земли в не меньшей степени отличались капризностью и своенравием, и только после нескольких пренеприятнейших инцидентов убедились в необходимости соблюдения каких-то правил, обеспечивавших взаимную сдержанность. Кодекс этих правил, официально получивший наименование «Монстрамента», а в просторечии именуемый «Голубыми принципами», был выгравирован на гранях голубой призмы, хранившейся в неизвестном посторонним тайнике. В ассоциацию чародеев входили самые влиятельные маги и волшебники Альмерии и Асколаиса. Ильдефонса, благодаря его общепризнанной высокой репутации, единогласно назначили Настоятелем ассоциации, наделенным широкими полномочиями.
Ильдефонс обычно жил в Бумергарте, древней цитадели с четырьмя башнями на высоком берегу полноводного Скаума. Его выбрали Настоятелем не только потому, что он строго соблюдал «Голубые принципы», но и в связи с уравновешенностью его темперамента, иногда почти производившей впечатление слабохарактерности. Его терпимость вошла в поговорку; порой Ильдефонс не прочь был побездельничать, обмениваясь скабрезными шуточками в гостях у Нежнейшего Лоло, а уже на следующий день погружался в глубокий анализ умозаключений аскета Чамаста, знаменитого своим подозрительным отношением к любым существам женского пола.
Как правило, Ильдефонс появлялся в обличии добродушного лысеющего мудреца с растрепанной светлой бородой – такая внешность внушала доверие, что нередко позволяло Ильдефонсу пользоваться скрытыми привилегиями, хотя Настоятеля чародеев вряд ли можно было назвать «изобретательным» или «хитроумным».
В настоящее время в ассоциации магов, соблюдавших «Голубые принципы», насчитывалось двадцать два индивидуума.3 Несмотря на очевидные преимущества добропорядочности, некоторые остроумцы не могли удержаться от щекочущих нервы недозволенных проделок, а в одном случае было допущено серьезное нарушение положений Монстрамента.
В этом деле был замешан Риальто по прозвищу «Изумительный»; он жил в усадьбе Фалý неподалеку от Диковатого озера, в районе пологих холмов и темных лесов на восточной окраине Асколаиса.
Каковы бы ни были основания для такого мнения, коллеги считали Риальто человеком довольно-таки высокомерным, и он не пользовался особой популярностью. В естественном обличии он выглядел как заносчивый вельможа высокого происхождения, с коротко подстриженными черными волосами и суровыми чертами лица, с беззаботно-изящными манерами. Риальто была свойственна немалая толика тщеславия, что, в сочетании с надменной манерой себя вести, часто раздражало других чародеев. Некоторые из них даже демонстративно отворачивались, когда он появлялся в собрании – к чему Риальто относился с полным безразличием.
Хаш-Монкур было одним из немногих магов, старавшихся поддерживать видимость хороших отношений с Изумительным Риальто. Сам Хаш-Монкур предпочитал появляться перед взорами окружающих в виде бога природы Ктариона, красующегося копной бронзовых кудрей и тонкими пропорциональными чертами лица, хотя (по мнению некоторых) ему была свойственна излишняя чувственность рта и водянистая бессодержательность взгляда слегка выпученных глаз. Побуждаемый, скорее всего, завистью, Хаш-Монкур время от времени подражал характерным манерам Риальто.
В естественном состоянии, однако, Хаш-Монкур приобрел ряд суетливых привычек, свидетельствовавших о нервозности. Погруженный в размышления, он прищуривался и дергал себя за мочки ушей. Находясь в замешательстве, он яростно чесал под мышками. Хаш-Монкур никак не мог избавиться от этих неприятных инстинктов, и они вносили диссонанс в атмосферу беззаботного апломба, которую он стремился излучать и тщательно культивировал. Он подозревал, что у него за спиной Риальто насмехался над его недостатками, что только обостряло лезвие его зависти, если можно так выразиться – и послужило причиной достойных осуждения проделок.
После совместного пиршества в зале Мага Мьюна чародеи готовились разлететься по домам. Заходя в фойе, они брали плащи и шляпы. Риальто, всегда пунктуально соблюдавший этикет, протянул подошедшему почти одновременно с ним Хуртианцу сначала его плащ, а затем его шляпу. Приземистый Хуртианц, угловатая голова которого практически сидела непосредственно на широких плечах, неопределенно хмыкнул в ответ на эту услугу. Стоявший неподалеку Хаш-Монкур заметил представившуюся возможность и напустил сглаз, существенно увеличивший размеры шляпы Хуртианца; как только раздражительный чародей нахлобучил ее, поля шляпы опустились почти до плеч – выглядывал только кончик шишковатого носа.
Хуртианц сорвал шляпу с головы и внимательно рассмотрел со всех сторон, но Хаш-Монкур тут же отменил сглаз, и шляпа стала выглядеть, как обычно. Хуртианц снова надел ее, и на этот раз она ему подошла.
Даже после этого никто не придал бы никакого значения происходящему, если бы Хаш-Монкур не запечатлел изображение Хуртианца с головой, «утонувшей» в шляпе. Впоследствии этот сувенир получил распространение не только среди чародеев, но и в кругах влиятельной знати – а Хуртианц очень дорожил мнением элиты. Портрет Хуртианца, поглощенного шляпой до покрасневшего от выпивки кончика носа, с Риальто на заднем плане, неизбежно вызывал холодные усмешки.
Копию изображения не получил только Риальто, и никто не позаботился упомянуть о нем в его присутствии. Хуртианц, разумеется, тоже не упоминал об этом сувенире – его ярости не было предела; теперь он багровел и буквально терял дар речи, как только разговор заходил о Риальто.
Хаш-Монкур наслаждался последствиями своей неприличной шутки. Все, что бросало тень на репутацию Риальто, могло только служить укреплению его собственной репутации; кроме того, любые неудобства, причиненные Риальто, вызывали у Хаш-Монкура злорадное удовлетворение.
Руководствуясь такими побуждениями, Хаш-Монкур положил начало целой серии интриг, что довело Хуртианца до состояния бешеной одержимости, и с тех пор он уже думал только об одном: наглеца Риальто следовало проучить и унизить, причем так, чтобы он не забыл об этом до конца своих дней!
Хаш-Монкур действовал настолько изощренно и скрытно, что Риальто сначала ничего не подозревал. Уколы, нанесенные его самолюбию, как правило, носили несущественный характер – тем не менее, они всегда были чувствительны.
Узнав о том, что Риальто обновлял убранство гостиных в усадьбе Фалý, Хаш-Монкур стащил знаменитую драгоценность из коллекции Ао Опалоносца и тайком подвесил ее на спускающей воду цепочке бачка в туалете усадьбы Риальто.
Через некоторое время Ао узнал, каким образом использовался его великолепный пятисантиметровый каплеобразный опал, и его возмущение – так же, как в случае Хуртианца – достигло уровня эпилептического припадка. Тем не менее, Ао сдерживали постановления статьи четвертой «Голубых принципов», и он вынужден был обуздать свой гнев.
В другой раз, когда Риальто экспериментировал с пузырями светящейся плазмы, Хаш-Монкур заколдовал воздушные течения так, чтобы похожий пузырь опустился на уникальную харкизаду – деревце, импортированное Зилифантом с планеты Канопуса; Зилифант заботился о нем днем и ночью, оберегая растение от любого повреждения. Запутавшись в ветвях харкизады, плазменный пузырь взорвался, превратив в крошево хрупкую стеклянную листву и наполнив оранжерею в усадьбе Зилифанта неотступной удушливой вонью.
Зилифант тут же обратился к Риальто с жалобой – голос его дрожал и срывался от гневного огорчения. Риальто холодно возразил на основании неопровержимой логики, сославшись на шесть конкретных причин, по которым ни один из его плазмов не мог бесконтрольно перемещаться по недосмотру; выразив соболезнования, он наотрез отказался как-либо возместить нанесенный ущерб. Подозрения Зилифанта, однако, нашли подтверждение в заявлении Хаш-Монкура о том, что Риальто похвалялся намерением использовать харкизаду в качестве мишени. «Кроме того, – говорил Хаш-Монкур, – Риальто позволил себе заметить – и я дословно цитирую его слова, – что „Зилифант и так уже распространяет вокруг себя неприятнейший запах, и дополнительная вонь в его усадьбе ничему не повредит“».
Провокации продолжались. Гильгад завел домашнее животное, симиода, и души в нем не чаял. В сумерках Хаш-Монкур, надевший черную маскарадную маску, а также черный плащ и черную шляпу, идентичные тем, которые носил Риальто, схватил симиода и утащил его на цепи в Фалý, после чего хорошенько отколотил его и привязал на цепи между двумя бич-кустами, что причинило животному дополнительные мучения.
Руководствуясь сведениями, предоставленными сельскими жителями, Гильгад проследовал к усадьбе Фалý, освободил своего любимца, выслушал его воющие причитания и обратился с обвинениями к Риальто, предъявляя симиода в качестве вещественного доказательства.
Риальто сухо отрицал какое-либо свое участие в этой проделке, но Гильгад настолько разгорячился, что его не убеждали никакие доводы. Он кричал: «Будис вас безошибочно опознал! Он утверждает, что вы угрожали ему смертью, приговаривая: „Я – Риальто, и если ты думаешь, что я устроил тебе достаточную взбучку, подожди немного – я передохну, после чего займусь тобой снова!“ Чем вы объясняете подобную бессмысленную жестокость?»
Риальто ответил: «Вы сами должны решить, чьим словам вы больше доверяете – моим или этой отвратительной твари!» Презрительно поклонившись, он вернулся с крыльца в усадьбу и закрыл дверь. Гильгад выкрикнул напоследок еще несколько обвинений, после чего прикатил избитого Будиса домой в тачке, выложенной шелковыми подушками. Впоследствии Риальто мог с уверенностью отнести Гильгада к числу своих недоброжелателей.
В другом случае Риальто, действовавшего без задних мыслей, подвело обычное стечение обстоятельств – и снова он стал мишенью для обвинений. Первоначально Хаш-Монкур не играл никакой роли в этих событиях, но затем выгодно воспользовался ими, чтобы произвести гораздо больший эффект, чем они того заслуживали.
Начало этому эпизоду положило приятное предвкушение. Одним из самых знатных и влиятельных вельмож Асколаиса считали герцога Тамбаско, человека безукоризненной репутации и древнего происхождения. Для того, чтобы праздновать благородные попытки Солнца продлить существование человечества, герцог Тамбаско ежегодно финансировал Большой Бал в Кванорке, у себя во дворце. Приглашал он только самых известных и почтенных гостей – в частности, на этот раз, Ильдефонса, Риальто и Некропа Бизанта.
Ильдефонс и Бизант встретились в Бумергарте и, употребив изрядное количество лучшего гипербукета из погреба Ильдефонса, поздравили друг друга с блистательной внешностью, а также заключили несколько непристойных пари по поводу того, кто из них одержит самые заметные победы над красавицами, приглашенными на бал.
По такому случаю Ильдефонс решил явиться в обличии рослого молодого головореза с золотистыми кудрявыми локонами, ниспадающими до плеч, красивыми золотистыми усами и сердечными, хотя и несколько напыщенными, манерами. Для того, чтобы производить дополнительное впечатление, он надел зеленый бархатный костюм, опоясанный золотистым кушаком, а также франтоватую широкополую шляпу с белым плюмажем.
Бизант, относившийся к своей внешности с не меньшим вниманием, выбрал обличие стройного молодого атлета, чувствительного к нюансам и беззащитного перед самыми мимолетными чарами красоты. Его привлекательности способствовали также изумрудно-зеленые глаза, медно-красные кудри и мраморно-белая кожа – сочетание, рассчитанное воспламенять воображение прекраснейших женщин на балу. «Я найду самую очаровательную из всех! – обещал он Ильдефонсу. – Как только я обворожу ее наружностью и разожгу в ней духовное пламя, она упадет в мои любвеобильные объятия, каковой факт я намерен бесстыдно эксплуатировать».
«В ваши далеко идущие планы закрался существенный изъян, – усмехнулся Ильдефонс. – Когда вы найдете такое необычайно привлекательное существо, вы найдете также, что она уже держит меня под руку и больше ни на кого не обращает внимания».
«Ильдефонс, вы всегда преувеличиваете свои мнимые победы над прекрасным полом! – воскликнул Бизант. – В Кванорке значение будут иметь только фактические результаты, и мы еще посмотрим, кто из нас – настоящий знаток в этом деле!»
«Так тому и быть – посмотрим!»
Опрокинув по последнему стаканчику гипербукета, два галантных чародея отправились в Фалý, где, к своему изумлению, обнаружили, что Риальто забыл о приглашении на бал.
Охваченные нетерпением, Ильдефонс и Бизант не дали Риальто никакого времени для того, чтобы принарядиться, и тот, просто-напросто натянув на черные волосы берет с кисточками, заявил о своей готовности отправиться в Кванорк.
Бизант удивленно отшатнулся: «Вы собираетесь явиться на бал в таком виде? Но вы еще не выбрали роскошный костюм! Вы даже не вымыли ноги и не надушили волосы!»
«Неважно, – отозвался Риальто. – Я спрячусь где-нибудь в тени и буду завидовать вашим успехам. По меньшей мере я смогу послушать музыку и полюбоваться танцами со стороны».
Бизант удовлетворенно усмехнулся: «Что ж, Риальто! Видимо, пора и вам научиться скромности. Сегодня вечером мы с Ильдефонсом готовы ко всему – а вам останется только наблюдать за неопровержимыми доказательствами наших выдающихся способностей!»
«Бизант совершенно прав! – энергично подтвердил Ильдефонс. – У вас за плечами уже достаточно впечатляющих побед – сегодня вам суждено посторониться и любоваться тем, как два эксперта умеют подчинять себе самых соблазнительных красоток!»
«Чему быть, того не миновать, – вздохнул Риальто. – Меня беспокоит только судьба любвеобильных жертв ваших ухаживаний. Вы не испытываете к ним никакого сострадания?»
«Ни малейшего! – заявил Ильдефонс. – Мы развернем безжалостную атаку на всех фронтах и не уступим ни на йоту: не будет ни прощения, ни пощады!»
Риальто скорбно покачал головой: «И никто не напомнил мне вовремя о приглашении на бал. Какая трагедия!»
«Мужайтесь, Риальто! – насмешливо подбодрил его Бизант. – Время от времени приходится мириться с неудачами, а нытье еще никому никогда не помогало».
«Время не ждет, однако! – воскликнул Ильдефонс. – Бал скоро начнется!»
По прибытии в Кванорк три чародея засвидетельствовали свое почтение герцогу Тамбаско и поздравили его с великолепным праздничным убранством дворца; герцог ответил вежливым поклоном, и чародеи присоединились к другим гостям.
В течение некоторого времени все трое бродили туда-сюда, поглядывая по сторонам: на этот раз герцог действительно превзошел себя. Залы и галереи заполнила толпа вельмож и их очаровательных спутниц, а четыре буфета в изобилии снабжали гостей изысканными яствами и отборными винами.
Наконец три чародея вышли в фойе огромного бального зала, где, оставшись немного в стороне, принялись оценивать внешность проходивших мимо прекрасных дам, обсуждая преимущества и особенности каждой из них. В конце концов они единогласно заключили, что, несмотря на наличие множества привлекательных девушек, ни одна из них не могла сравниться красотой с мучительно притягательным очарованием леди Шоники с Озерного острова.
Через некоторое время Ильдефонс распушил замечательные золотистые усы и покинул приятелей. После того, как Бизант тоже расстался с Риальто, тот отошел в сторону и присел на скамью в тенистом алькове.
Ильдефонсу первому представилась возможность продемонстрировать свои навыки. Подойдя к леди Шонике, он отвесил низкий приветственный поклон, совершив круговое движение широкополой шляпы с развевающимися перьями, и предложил сопровождать ее в предстоящем исполнении паваны. «Никто не умеет лучше меня танцевать павану, – заверил он красавицу. – Мои безукоризненные па и непревзойденное изящество вашей красоты сделают нас замечательной парой: к нам все будут оборачиваться, на нас сосредоточатся все взгляды! А затем, когда танец закончится, я возьму на себя смелость отвести вас к буфету – мы выпьем по паре бокалов вина, и вы убедитесь в том, что я – личность достопримечательная во всех отношениях! Более того, могу без колебаний заявить, что готов уделить вам самое почтительное внимание!»
«Это просто замечательно с вашей стороны, – откликнулась леди Шоника. – Я глубоко впечатлена. Тем не менее, в данный момент мне не хочется танцевать, а чрезмерное употребление вина может побудить меня к непристойным выходкам, что, конечно же, не заслужит ваше одобрение».
Ильдефонс снова отвесил поклон по всем правилам этикета и приготовился демонстрировать свое очарование еще более впечатляющими способами, но, выпрямившись, заметил, что леди Шоника уже удалилась.
Раздраженно хмыкнув, Ильдефонс дернул себя за ус и отправился искать какую-нибудь юную особу более податливого темперамента.
Так уж случилось, что вскоре после разговора с Ильдефонсом леди Шоника повстречалась с Бизантом. Для того, чтобы привлечь ее внимание и, возможно, вызвать ее восхищение, Бизант обратился к ней, цитируя четверостишие на архаическом наречии древнего Наоса, но это привело в замешательство и даже немного испугало леди Шонику.
Бизант с улыбкой перевел стихи на современный диалект и разъяснил, в общих чертах, некоторые необычные характеристики наосской филологии. «Но в конечном счете, – спохватился Бизант, – эти концепции не должны никоим образом препятствовать нашему полному взаимопониманию. Чувствую, что вы уже не меньше меня ощущаете томную теплоту этого взаимопонимания».
«Возможно, все-таки меньше, чем вы, – отозвалась леди Шоника. – Возможно, это мой недостаток, и я недостаточно чувствительна к таким воздействиям, но должна признаться, что не ощущаю никакой теплоты, тем более томной».
«Подождите немного, и это чувство возникнет! – заверил ее Бизант. – Мне свойственна особая, редкая способность к восприятию душ, во всем их радужном сиянии. Благородные излучения вашей души и моей души резонируют! Пойдемте, прогуляемся на террасе! Я сообщу вам удивительный секрет», – он попытался взять ее за руку.
Леди Шоника, несколько ошеломленная пылкостью Бизанта, отстранилась: «Поверьте мне, я не желаю выслушивать секреты, даже не познакомившись с вами как следует».
«Это скорее не секрет, а признание! И какое значение, в конце концов, имеет продолжительность знакомства? Прошло меньше получаса, но я уже сочинил два стихотворения и оду, посвященные вашей красоте! Пойдемте! На террасу! Уйдем от всех, уйдем в чарующие дали! Туда, где светят звезды, под древесную сень! Мы сбросим стеснительные одежды и будем ступать босыми ногами по мягкой траве, полные первобытной невинности, как сильваны-полубоги!»
Леди Шоника отступила еще на шаг: «Благодарю вас, но я испытываю некоторые опасения. Что, если мы убежим слишком далеко и не найдем дорогу назад в Кванорк, а после восхода Солнца крестьяне увидят нас, бегущих голышом по дороге? Что мы им скажем? Ваше предложение меня нисколько не привлекает».
Бизант воздел руки к потолку и, вращая глазами, схватился за медно-красные кудри, надеясь, что леди Шоника снизойдет к его духовным мукам и проникнется жалостью, но она уже ускользнула. Бизант раздраженно направился к буфету и выпил несколько бокалов крепленого вина.
Уже через несколько секунд леди Шоника, проходя через фойе, встретила свою знакомую, леди Дуалиметту. Вступив с ней в разговор, она бросила взгляд в сторону и заметила Риальто, молча сидевшего в алькове на скамье, обитой парчой каштанового оттенка. Шоника прошептала на ухо Дуалиметте: «Кто сидит в этой нише, в полном одиночестве?»
Леди Дуалиметта обернулась: «Я про него слышала – это Риальто, его иногда называют Риальто Изумительным. Вы считаете, что он элегантно выглядит? Мне он кажется суровым и даже слегка устрашающим!»
«Неужели? Чего тут бояться, по сути дела? Разве он не мужчина?»
«Мужчина, разумеется! Но почему он сидит отдельно, словно презирает всех во дворце?»
«Всех ли?» – задумчиво пробормотала Шоника, словно разговаривая сама с собой.
Леди Дуалиметта встревожилась: «Дорогая моя, прошу меня извинить, мне нужно спешить – мне отвели важную роль в праздничной процессии!» Она ушла.
Поколебавшись, леди Шоника улыбнулась какой-то невысказанной мысли и медленно подошла к алькову: «Сударь, могу ли я к вам присоединиться и посидеть здесь, в тени и тишине?»
Риальто поднялся на ноги: «Леди Шоника, вы прекрасно знаете, что можете присоединиться ко мне в любое время и в любом месте».
«Благодарю вас! – она присела на скамью, и Риальто занял прежнее положение. Все еще улыбаясь так, словно ее развлекало какое-то воспоминание, Шоника спросила: «Вас интересует, почему я решила разделить ваше одиночество?»
«Мне еще не приходил в голову этот вопрос, – признался Риальто и задумчиво помолчал. – Могу только предположить, что вы кому-то назначили свидание в фойе, и этот альков – удобное место для ожидания».
«Вы сумели найти благовоспитанный ответ, – кивнула Шоника. – Честно говоря, однако, меня снедает любопытство. Почему такой человек, как вы, сидит в тени поодаль от всех? Вас ошеломили какие-то трагические известия? Или вы настолько презираете жалкие попытки гостей, собравшихся в Кванорке, производить впечатление своей внешностью?»
На лице Риальто появилась характерная для него ироническая усмешка: «Нет, меня не шокировали трагические новости. А в том, что касается привлекательной внешности леди Шоники, ее выгодно дополняет столь же очаровательный ум».
«Значит, вы сами кому-то назначили здесь свидание?»
«Нет, я ни с кем ни о чем не договаривался».
«И тем не менее, вы сидите в одиночестве и ни с кем не разговариваете».
«Я руководствуюсь сложными побуждениями. Как насчет вас? Вы тоже сидите здесь, в тени, в стороне от всех».
Леди Шоника рассмеялась: «Я летаю, как перышко под капризными дуновениями ветра. Возможно, у меня вызвала любопытство ваша необычная сдержанность – или ваше отчуждение, или безразличие, называйте это как хотите. В бальном зале ухажеры налетали на меня, как стервятники на падаль». Она покосилась на собеседника: «Поэтому ваше поведение показалось мне провокационным – и теперь вы знаете, почему я к вам подошла».
Риальто снова помолчал, после чего заметил: «Если наше знакомство продолжится, мы могли бы о многом поговорить».
Леди Шоника беззаботно махнула рукой: «У меня нет особых возражений».
Риальто смотрел на гостей, снующих между фойе и бальным залом: «Тогда было бы неплохо найти какое-нибудь место, где мы могли бы говорить, не опасаясь того, что за нами будут наблюдать. Здесь мы у всех на виду, как птички на заборе».
«Нет ничего проще, – откликнулась Шоника. – Герцог предоставил мне апартаменты, и я могу ими пользоваться до окончания торжеств. Я прикажу принести туда закуски и пару бутылок игристой „Эссенции мая“ – мы сможем продолжить беседу в уединении, не поступаясь достоинством».
«Идеальное предложение! – Риальто встал и, взяв леди Шонику за руки, помог ей подняться. – Я все еще выгляжу, как человек, ошеломленный трагическими новостями?»
«Нет, но позвольте спросить: почему вас прозвали „Риальто Изумительным“?»
«Это чья-то старая шутка, – уклонился Риальто. – Мне не удалось установить ее первоисточник».
Они прошли рука об руку по главной галерее и таким образом попались на глаза Ильдефонсу и Бизанту, сокрушенно стоявшим около мраморной статуи. Риальто приветствовал двух чародеев вежливым кивком и подал им тайный знак, тем самым пояснив, что они могли не дожидаться его возвращения.
Прижавшись к Риальто, леди Шоника хихикнула: «Какая забавная парочка! Один распустил усы длиной с локоть и красуется, как петух перед курами, второй – поэт с глазами ошалевшей ящерицы. Вы их знаете?»
«Мы встречались раньше. Так или иначе, в данный момент меня интересуете только вы и те вызывающие восхищение и радостную дрожь преимущества, которыми вы согласитесь со мной поделиться».
Шоника прижалась к нему еще теснее: «Начинаю догадываться, чем было вызвано ваше стремление держаться в стороне».
Раздраженно покусывая губы, Ильдефонс и Бизант вернулись в фойе, где Ильдефонсу удалось наконец заслужить благосклонное внимание надушенной мускусом дородной матроны в ажурном чепце. Она отвела Ильдефонса в бальный зал, где они протанцевали три галопа, тройную польку и нечто вроде чопорного кекуока – чтобы правильно исполнять последний танец, Ильдефонсу пришлось задирать ногу высоко в воздух, приподнимая локти и откидывая голову назад, после чего немедленно повторять ту же последовательность движений, начиная с другой ноги.
Тем временем герцог Тамбаско познакомил Бизанта с высокой поэтессой, беспорядочно распустившей длинные локоны жестких желтоватых волос. Поэтессе показалось, что она распознала в Бизанте родственный темперамент – она увела его в сад, где, посреди клумб благоухающих гортензий, прочла ему оду из двадцати двух строф.
В конце концов Ильдефонсу и Бизанту удалось освободиться от своих избранниц; к тому времени, однако, уже светало, и бал заканчивался. Удрученные, они вернулись в свои жилища, причем каждый из них, посредством лишенного всякой логики вымещения эмоций, внутренне обвинял Риальто в том, что не сумел добиться успеха.
2
Риальто наконец потерял терпение перед лицом окружившего его вихря незаслуженных обид и подозрений – он уединился в Фалý.
Мало-помалу, однако, одиночество становилось невыносимым. Риальто вызвал нового мажордома: «Фроль, я покину усадьбу на некоторое время, она останется на твоем попечении. Вот список инструкций, – он передал Фролю бумагу. – Проследи за тем, чтобы они выполнялись неукоснительно. Поддерживай порядок – по возвращении я хотел бы найти все на своих местах. В частности, я строго запрещаю устраивать вечеринки, принимая гостей в помещениях усадьбы или в ее окрестностях. Кроме того, предупреждаю: любое баловство с объектами и устройствами, находящимися в лаборатории, чревато опасностью для жизни и даже худшими последствиями. Все ясно?»
«Совершенно ясно, во всех отношениях, – откликнулся Фроль. – Как долго вы будете отсутствовать, и какое количество гостей я могу принимать, не устраивая то, что вы называете „вечеринками“?»
«На первый вопрос ответить не могу – еще не знаю, как долго меня здесь не будет. В том, что касается второго вопроса, придется переформулировать указания: во время моего отсутствия не принимай в усадьбе Фалý вообще никаких посетителей. Повторяю: по возвращении я ожидаю найти усадьбу и приусадебный участок точно в том виде, в каком я их оставляю. Теперь ты можешь идти и выполнять свои обязанности. Я скоро уеду».
Риальто отправился на Сузанезское побережье, в отдаленный уголок Южной Альмерии – в страну теплого ласкового воздуха и буйной, но не слишком яркой растительности; некоторые лесные деревья достигали там поразительной высоты. Местные жители – низкорослые бледнокожие люди с темными волосами и раскосыми неподвижными глазами, называли себя «сксызыскзыйками», то есть «цивилизованным народом», и относились к этому самоопределению со всей серьезностью. Их традициями предусматривалось невообразимое количество предписаний и правил, умением соблюдать которые определялся статус, в связи с чем честолюбивые личности, стремившиеся занять высокое общественное положение, затрачивали огромное количество времени и энергии на изучение символических сочетаний пальцев и ушных украшений, правил завязывания узлов, скреплявших тюрбаны, кушаки и шнурки на ботинках, в том числе особых правил завязывания шнурков на обуви отца и деда, надлежащего расположения, в каждом отдельном случае зависевшего от состава меню, маринованных овощей на блюдах, содержавших береговых улиток, морских улиток, тушеные каштаны, жареное мясо и прочие продукты, а также проклятий, каковые надлежало произносить, наступив босой ногой на колючку, встретившись с призраком, свалившись с приставной лестницы и в других, самых разнообразных обстоятельствах.
Риальто остановился на постоялом дворе в тихом и мирном поселке – ему отвели пару просторных помещений в постройке на сваях, над спокойными прибрежными водами. Стулья, кровать, стол и сундук были изготовлены из лакированного черного камфорного дерева; на полу покрытие из бледно-зеленой рогожи достаточно приглушало плеск воды между сваями. В беседке у самого края воды, освещенной пламенем факелов из свечного дерева, каждый вечер подавали ужин из десяти блюд.
Дни проходили медленно, завершаясь трагически-величественными закатами; ночью редкие, все еще не погасшие звезды отражались на поверхности моря, и по всему пляжу разносились успокоительные звуки музыки, исполняемой на лютнях с загнутыми грифами. Внутренние напряжения Риальто расслаблялись; раздражения, не дававшие ему покоя в долине Скаума, казались далекими и несущественными. Одевшись согласно местным обычаям – в короткий белый саронг, сандалии и свободно повязанный тюрбан с болтающимися кисточками, Риальто прогуливался вдоль пляжей, разглядывал товары на сельских базарах в поиске редких морских раковин и подолгу сидел в беседке, пробуя фруктовые коктейли и любуясь проходящими мимо стройными девушками.
Однажды, подчинившись случайному побуждению, Риальто построил на пляже зáмок из песка. Для того, чтобы удивить местных детишек, он сначала защитил зáмок заклинанием от разрушительного воздействия ветра и волн, а затем населил его миниатюрными человечками, одетыми в униформы захариотов 14-го эона. Каждый день отряды рыцарей и солдат маршировали, устраивая парад на пляже, после чего вступали в потешные битвы, оглашая берег пискливыми командами и воплями. Фуражиры из зáмка охотились на крабов и собирали на скалах морской виноград и мидии, тем самым вызывая у детей радостное изумление.
Наступил день, однако, когда юные хулиганы спустились на пляж с терьерами и спустили собак на отряды, вышедшие из песчаного зáмка.
Наблюдая за происходящим издалека, Риальто произнес заклятие, и с внутреннего двора песчаной крепости вылетела эскадрилья элитных бойцов верхом на колибри. Выпуская огненные стрелы, залп за залпом, они прогнали с пляжа воющих от страха псов. После этого летучие всадники обратили внимание на юных владельцев собак, и тем тоже пришлось поспешно отступить, выдирая из задниц маленькие горящие стрелы.
Когда подростки вернулись, громко жалуясь и потирая исколотые и обожженные ягодицы, в сопровождении представителей местных властей, те нашли только раздуваемую ветром кучу песка и Риальто, дремавшего в тени ближайшей беседки.
Весь этот эпизод вызвал множество слухов и пересудов, в связи с чем несколько дней на Риальто поглядывали с подозрением, но на Сузанезском побережье о сенсациях быстро забывали, и вскоре все вернулось на круги своя.
Тем временем в долине Скаума Хаш-Монкур выгодно воспользовался отсутствием Риальто. По предложению Хаш-Монкура Ильдефонс созвал «Конклав почета» в честь достижений Фандаала, неустрашимого гения эпохи Великого Мофолама, систематизировавшего средства управления инкубами. После того, как чародеи собрались, Хаш-Монкур постепенно, пользуясь различными малозаметными уловками, заставил присутствующих забыть об основной повестке дня и сосредоточил их внимание на предполагаемых проступках Риальто.
Хаш-Монкур горячился: «Лично я считаю Риальто одним из лучших друзей и никогда не подумал бы о том, чтобы упомянуть его имя – разве что, если это возможно, для того, чтобы найти ему оправдание, а если это невозможно, чтобы указать на смягчающие обстоятельства в процессе определения размеров неизбежных наказаний».
«Очень великодушно с вашей стороны, – заметил Ильдефонс. – Следует ли мне считать, что Риальто и его поведение официально стали темой нашего обсуждения?»
«Не вижу, почему нет, – прорычал Гильгад. – Его поступки общеизвестны и непристойны».
Конец ознакомительного фрагмента.