13
В Юсуповском дворце по-прежнему жили военные. Сразу после Победы в этот дворец, с многочисленными вспомогательными зданиями, церковью, колоннадой, оранжереями и театром, заехал Командующий Армией и поселился в тех же апартаментах, что и прежние хозяева.
– Не будем ничего трогать! – устало проговорил он и закрыл за собой дверь.
На главном фасаде дворца появилась бронзовая табличка, где четкими буквами значилось: «Ставка Командующего». Положено. Любое строение в государстве имело информационную табличку, которая сообщала, что в этом здании находится, чтобы никто по незнанию ничего не перепутал. На всех зданиях такие таблички имелись, и на жилых домах обязательно, на них так и писали – «жилой», ставили порядковый номер и буквы, обозначавшие регион и принадлежность.
Во дворце все было под руками – и удобство, и величие, и простор. У Командующего получалось здесь и жить, и работать. Однажды Командующий велел переоборудовать чайный домик, оранжерею и флигель в помещения для приезжающих на доклад военкомов и адмиралов. Причем переоборудовали эти помещения на совесть. Замечательно получилось! Вот, как говорится, круг замкнулся – и Командующему хорошо – в Генштаб не ехать, бензин народный не палить, и военкомам удобно – можно дух после доклада перевести, досыта покушать и как следует выспаться.
Когда Командующий выехал из Юсуповского на новое место жительства, военные так и не собрались покинуть дворец. К хорошему быстро привыкаешь, вот и они, не торопясь, заложив руки в карманы, прогуливались по парку, вдыхая пьянящую свежесть подмосковного воздуха, любовались неспешной Москвой-рекой. Зимой раскрасневшиеся приходили с лыж; летом по цветущим аллеям их уносил велосипед. Велопрогулки начались с двух стареньких, еще княжеских «Соlnaсо». Потом харьковчане сделали с десяток их точных копий, и военкомы с адмиралами ездили по парку гурьбой, неторопливо переваливаясь из стороны в сторону, нажимая на податливые педали. Еще при Командующем сытные завтрак, обед и ужин организовали строго по расписанию, а фрукты и выпечку в положенные часы адъютанты получали на пищеблоке и подобострастно разносили по апартаментам. Березовый сок был по сезону, а свежевыжатый свекольный, натертую со сметанкой морковку, замоченный чернослив с курагой, «Ессентуки», «Моршинскую» и шиповник без труда можно было разыскать в холодильнике. Атласные шелковые простыни и тучные махровые полотенца меняли два раза на день и обязательно выкладывали в спальне аккуратной стопочкой. После плескания в горячей, пахнувшей целебными травами ванной у отдыхающего наступало полное умиротворение. Так и получился отличный военный санаторий на дворцовой основе! Врачей для контроля над здоровьем пациентов пригласили знающих, преимущественно гражданских, а медсестричек и горничных старались выбирать посимпатичней и помоложе, чтобы утомленный глаз командования радовали, потом, как принято, весь персонал, без исключения, аттестовали. Не положено в военном учреждении штатским разгуливать. А вокруг – тишина, чистота, порядок, все улыбаются – что еще служивому человеку для полноценного отдыха и лечения недостает? Само все завертелось, пошло-поехало. Одни генералы уезжали, другие приезжали, процедурные кабинеты теснили никчемные залы с диванами, аляповатые гостиные, бессмысленную музыкальную и бывшую библиотеку. После перепланировки на их месте получились отличные медкабинеты, и все бы ничего, да только княжеские вещи стали исчезать безвозвратно. Как выяснилось, их отдыхающие на память разбирали, на сувениры, как говорится. Кто в Ульяновск память о лечении повез, кто в Алма-Ату вазу с изображением лошади прихватил, кто в Праге над софою юсуповскую безделицу повесил. Нехорошо получалось. Спасибо, главный военврач спохватился, все добро, что еще оставалось, в кучу сгреб, подробнейшую опись составил, на каждую вещицу металлическую бирочку с номерком гвоздиками пришпандорил и – порядок! С такой бирочкой далеко не убежишь! Электронные детекторы враз поймают, и тогда – поминай, товарищ, как звали! За расхищение народного достояния не посмотрят на рубиновые звезды, трибунал к чинам не приглядывается, рубит под корень трибунал наш, как топор! Однажды ветеринара из штата Вожатого с хрустальным лебедем застукали, из Кремля выносил. Он начал было объяснять, что хотел того лебедя в рабочий кабинет в виде эмблемы приспособить, что лебедь имеет прямое отношение к зверям, но когда зубы ветеринару выбили, сразу сознался – что скрал! В Подземку его, бедолагу, отправили, а из Подземки, как известно, ни живой, ни мертвый не возвращается.
Потом главный военврач из толковых мужиков и бывшей учительницы организовал в санатории музейное отделение, чтобы за хламом этим бесценным приглядывали, за картинами в золоченых рамах, статуями увесистыми, коврами, тонким шелком тканными, люстрами, хрусталем сверкающими, и за мебелью пузатой, несуразной, на вывернутых ногах. На одну такую «мебель» пограничный полковник долго пялился – и с той стороны посмотрит и с этой подойдет, смех разбирает, какая уродина! То ли стул, то ли полка, то ли хер знает что! Подставка под цветок оказалась, с Франции, с хаты Людовика XIV! Долго над ней с ребятами хохотали.
– Глупыши! – ласково зевал главный военврач. – Ничегошеньки вы не рубите! Здесь место историческое, особое, не последние люди жили, хоть и князья недобитые. В искусствах очень понимали. Что ценного – себе! И – та, и – эта! Сюды! Сюды! Разбирались, хитрые морды! Вот вам, ребята-музейщики, их добро для народа и сберегать! – подытожил главный военврач.
Музейщиками он стал величать сотрудников вновь созданного при санатории музейного отделения. Музейщики взялись за развешивание по этажам живописных полотен. В столовую, понятно, с едой несколько гигантских шедевров приволокли. Зайцы, там, застреленные, фазаны, дробью сраженные, рядом с медными кастрюлями и кухонными ножами бездыханно лежат – это первая картина; на другой – раки ярко-красные, сваренные, вперемежку с разнообразной выловленной рыбой и желтыми лимонами на обеденном столе художественным воображеньем разбросаны, здоровенная ракушка посередине красуется, а вдалеке – море синее перекатывается, романтика! Третья картина, во всю стену, – сплошь фрукты. Арбузы, дыни, виноград, до лучезарности спелый, из блюда сочными гроздями вываливается, персики аппетитные – прямо изобилие вкусноты! Как глянешь – литр желудочного сока выделяется! А для пациента желудочный сок означает правильное пищеварение и глубокий послеобеденный сон, то есть полную релаксацию, которая военному человеку на отдыхе, как воздух пернатым, необходима. Остальные картины развешивали куда придется, главное, чтобы крепко на стене держались, чтобы гвоздь под тяжестью с куском штукатурки не выскочил, обои расписные не попортил. Вот только с голыми бабами главврач, от греха подальше, живописные произведения в подвале на ключ запер:
– Чего мужиков дразнить?!
Правда, одну картину, уж больно хорошенькую, сразу сердцем приметил. Там молoдушка-красавица перед озерцом на траве-мураве голышом разлеглась и на солнышке ласковом греется, неизвестно только, до или после купания, автор никакого намека на это не оставил, а она, ладушка, неглиже лежит, светлым личиком улыбается, титьки вверх! Чудо небесное! Главный военврач только взглянул на нее – обомлел, без лишних слов картину к себе в кабинет отнес и в платяном шкафу схоронил. Безо всякой металлической бирочки это произведение в конце концов оказалось, и из списка-описи картинку ту чья-то ответственная рука самолично вычеркнула, все равно никакой пользы от такой живописи пациенту не получится. Вот так!
Еще музейщики следили за сохранностью многочисленных беломраморных скульптур, расставленных в ухоженном парке поместья. В зиму на каждую уличную фигуру надевали добротный футляр, сколоченный из сосновых досок, чтобы карарский мрамор ото льда, снега и надругательства студеного ветра защитить, а к весне этот деревянный ящик аккуратно снимали и бережно бархатистой тряпочкой статуи протирали, чтобы отдыхающие возвышенным искусством вволю любоваться могли.
– Нате вам красоту, обследуйте!
Непростое дело – ухаживать за сокровищами! Разумеется, на музейщиков легло и украшение Новогодней елки, и, само собой, – самодеятельность, ведь пациентов требовалось не только скрупулезно лечить и калорийно потчевать, но и как следует развлекать, потому как от настроения комсостава боеспособность Армии в целом зависела. Отсюда, из военного санатория, берет начало знаменитый на всю страну Театр мимов.
Луга и поля перед Юсуповским, тянувшиеся в пойме Москвы-реки, приспособили под сельское хозяйство. По ведомости они и числились как «подсобные», в помощь, так сказать, санаторию. Располосовав плугом землю, солдатушки стали выращивать картошечку, сажать морковку, капустку, лучок. Полк солдат работал в санатории на домедицинских работах, но, чтобы со стороны не просматривалось связи с вооруженными силами, всех солдатиков предусмотрительно переодели в белые халаты, аккуратные медицинские шапочки и стали уважительно называть медбратьями. Эти братья подметали пешеходные дорожки, убирали территорию, протапливали баню, пели на воскресных службах в церкви и возделывали подсобные поля.
– Какая ни есть, а польза! Ведь без фосфатов и другой дряни садим! – доедая картофельное пюре, объяснял проверяющим главный военврач. – Когда чистый продукт ешь, рот сам улыбается! – хитро подмигивал он.