Вы здесь

«Сказание» инока Парфения в литературном контексте XIX века. 3. О хожении, путешествии и путевом очерке (Е. А. Бузько, 2014)

3

О хожении, путешествии и путевом очерке

Паломничество, возникшее изначально как поклонение местам человеческих страданий и божественной славы Христа, есть одновременно и неотъемлемый элемент религиозного сознания, и церковный обычай, и культурно-историческое явление. Редкий поклонник святых мест не фиксировал свои путевые впечатления, поэтому паломническая литература составляет огромный пласт культуры, как русской, так и западноевропейской, и весьма разнообразна по своему содержанию и жанровому составу. К паломнической литературе можно отнести путеводители, очерки, заметки, письма, рассказывающие не только о Палестине, но и о других местах, связанных с событиями, которые отражены в библейской и церковной истории.

Тема пути в древнерусской литературе почти всегда была связана с образом Святой Земли. По замечанию Ю. М. Лотмана, «всякое путешествие» в средние века приобретало «характер паломничества»[29]. Святые места Палестины были не только предельно удалены от путника, но требовали от него особых усилий, сопряженных подчас с очень тяжелыми физическими испытаниями. В сознании средневекового человека путь к Святой Земле означал отказ от привычной жизни, от устоявшегося быта, подразумевал духовный подвиг, немыслимый без молитвы и покаяния в месте, где для христиан совершилось спасение всего человечества.

Первые путевые очерки в русской литературе принадлежали паломникам Древней Руси и получили название «хожений» («хождений»)[30]. На сегодняшний день насчитывается более семидесяти древнерусских хожений, многие из которых имеют несколько списков, что свидетельствует о популярности жанра в прошлом. Традиционный жанр хожения отличает сжатое изложение событий, участником которых являлся автор, точное описание святых мест, наконец, общая поучительная и познавательная цель сочинения. В основной своей массе хожения представляли собой паломнические сочинения, но с конца XIV в. («Хождение Игнатия Смольнянина») путешественники наряду с паломническими часто ставят перед собой дипломатические или торговые задачи. Такого рода путевые очерки окончательно укрепляются в середине XV в. и достигают своего расцвета в «Хождении за три моря» Афанасия Никитина.

Девятнадцатый век несет принципиально новое, аналитическое отношение к православному Востоку, выразившееся в изучении древнерусского паломничества, в разыскании и изучении его памятников. В первой половине XIX в. паломничество еще не имело того массового характера, который оно приобрело после, в последней трети столетия; однако начало научного осмысления паломнических сочинений как культурно-исторического явления приходится именно на это время, когда хожения становятся объектом текстологических исследований, когда появляется необходимость в издании хожений, в выявлении и сравнительном анализе их рукописных списков. Это было осуществлено вполне только к 70–80 годам XX в. в исследованиях Н. И. Прокофьева, которым был подготовлен и издан сборник «хожений»[31]. Разыскания Н. И. Прокофьева опирались на опыт почти двух столетий и были вызваны многовековым читательским интересом к сочинениям древнего жанра.

Древнерусские хожения распространялись в списках на протяжении долгого времени. Только в конце XVIII в. «Хожение Трифона Коробейникова» выходит отдельной книгой, в это же время издается сочинение Игнатия Смольнянина и «Во Иеруса лим хожение», входившее в состав Никоновской летописи. Более десяти хожений было напечатано в «Древней Российской вивлиофике» Н. И. Новикова. Издание древних паломнических сочинений продолжается в начале XIX в. Н. М. Карамзин в примечаниях к «Истории Государства Российского» использует выписки из хожений. В «Словаре историческом о бывших в России писателях духовного чина греко-российской церкви» Е. А. Болховитинова дается оценка литературных трудов писателей-паломников: игумена Даниила, Степана Новгородца, Игнатия Смольнянина, Арсения Суханова, Мелетия Саровского, Василия Григоровича-Барского. В 1830-х гг. были обнаружены новые тексты хожений, в числе которых «Хожение в Царьград Антония Новгородского» (Добрыни Ядрейковича). Огромный вклад в изучение хожений внес И. П. Сахаров, который впервые издал собранные на то время «Путешествия русских людей»[32]. Эта книга, выдержавшая четыре издания, оставалась единственным сборником древнерусских хожений вплоть до 1984 г., когда вышло издание, подготовленное Н. И. Прокофьевым.

Начиная со второй трети XIX в. древнерусские хожения вход ят в ку рсы по истории литературы[33]. Разбору, анализу сочинений древних путешественников уделяют внимание С. П. Шевырев, А. Д. Галахов, И. А. Порфирьев, А. Н. Пыпин. Попытку описания и научного осмысления паломнической литературы предпринимает в 60-е гг. XIX в. Н. В. Доку чаев. Его исследование было обращено к древнерусским памятникам[34]. Новый всплеск в обращении к сочинениям паломников приходится на последнюю треть XIX в. С образованием Палестинского общества и с началом издания первых выпусков Палестинского сборника, т. е. в 1880-е гг. и в последующие десятилетия, развертывается большая работа по изданию паломнических произведений. Вокруг сборника группируются крупные силы текстологов (М. А. Веневитинов, архимандрит Леонид, Х. М. Лопарев, С. О. Долгов, Н. Я. Марр).

Исследования начала ХХ в. были направлены как на поиски новых памятников и списков, так и на изучение библейских и апокрифических мотивов в хожениях. Среди трудов литературоведов следует назвать концептуальные работы В. П. Адриановой-Перетц, Д. С. Лихачева, Я. С. Лурье. В ХХ в. появляется особенно много исследований, находящихся на стыке наук. Тексты хожений рассматриваются в качестве исторических, палеографических, этнологических источников у Д. С. Лихачева, М. Н. Тихомирова, В. Л. Янина[35]. Что касается христианских мотивов хожений, то подробно о них в отечественной науке советского периода говорить было не принято, зачастую их обходили молчанием, либо вовсе опровергали (Данилов В. В., Янин В. Л.). Паломнические сочинения были предметом изучения не только традиционного литературоведения. Происхождением древнерусских хожений, семиотической функцией пространства в древнерусских путешествиях[36] занималась тартуская структурно-семиотическая школа.

Необходимо заметить, что единого мнения ученых о жанрообразующем признаке хожений не существует. Тем не менее, в стремлении исследователей выявить общую доминанту древнего жанра заметно некое сходство суждений. Хожения, «благочестивые путешествия» (Н. К. Гудзий), характеризуются, по мнению В. П. Адриановой-Перетц, намерением паломника конкретизировать религиозные представления[37], говоря иначе, в качестве жанрообразующего фактора здесь выступает религиозно-поучительный смысл (К. Д. Зееман).


Несмотря на то, что паломнические сочинения не были явлением собственно литературным, в медиевистике неоднократно поднимался вопрос о хожениях как о произведениях художественной литературы. В историко-литературных исследованиях можно встретить мнение, что художественная сторона описания у игумена Даниила не развита, а его эстетические впечатления сдержаны[38]. Мнение о том, что хожения представляют собой географические труды, впервые опроверг Н. И. Прокофьев. Ученый доказал, что хожения – «одна из форм литературы художественной, но того периода, когда художественность носила особый отпечаток и значительно отличалась от художественности литературы нового времени»[39].

Составляя описания Святой Земли, древнерусские авторы руководствовались греческими проскинитариями и ставили перед собой вполне определенные, практические цели. У древнего писателя-паломника способ изображения святых мест базировался главным образом на личном опыте, при этом «чем точнее и вернее он передаст в очерковых описаниях не столько свои впечатления, сколько сами явления и предметы, тем в большей мере жанр будет отвечать своему назначению»[40]. Стремясь как можно точнее представить увиденные им реалии, средневековый писатель обращал внимание преимущественно на внешнюю, видимую сторону предмета. Отсюда преобладание конкретной лексики, присутствие некоторых иноземных слов, особого типа сравнений в языке автора хожения. Детальное описание святых мест было ориентировано на литературный этикет эпохи.

Изменившиеся со временем критерии художественности коснулись паломнической литературы: в записках путешественника XIX в. уже редко можно найти черты классического хожения в чистом виде. Само же слово «хожение» начинает выходить из широкого употребления уже с XVI в. (с «Путешествия…» Трифона Коробейникова). В XVIII столетии свои паломнические сочинения авторы именуют «путешествиями»: «Путешествие в Святую Землю старообрядца московского священника Иоанна Лукьянова», «Путешествие посадского человека Матвея Гавриловича Нечаева в Иерусалим», «Путешествие в Иерусалим Мелетия, Саровския пустыни иеромонаха…» и др.

Секуляризация общественной жизни, форм общественного сознания отразилась и на паломнической литературе. Путь человека допетровского времени лежал почти всегда на Восток. Запад не только не пользовался популярностью у путешественников, но, напротив, воспринимался как источник ереси, как постоянная опасность для традиционного уклада русской жизни. Начало царствования Петра I открыло путь русским людям в Европу, хотя путешествия за границу были почти всегда вынужденными: «туда не ехали, туда посылали»[41]. Подданные Петра часто с «тяжелым сердцем и в мрачном настроении» отправлялись в неведомые края изучать неведомые им науки и ремесла. Европа была носителем опасностей, неразрешимых трудностей и противостояла Святой Земле, которая, напротив, хранила паломника. Так, у игумена Даниила четко выражено сознание того, что паломник – человек особенный, его не могут коснуться никакие беды, или, во всяком случае, он их выдержит.

По мнению К. В. Сивкова, путешественники, которые оправлялись в XVIII в. в Европу, были еще во многом близки древнерусским паломникам[42]. Они подолгу рассматривают и описывают какие-нибудь «диковинные вещи», но проходят мимо великих памятников искусства; мало интересуются политикой, экономикой, наукой, зато внимательны к святыням, в своих записках они неизменно подчеркивают превосходство православной веры над католической. Так, П. А. Толстой, прибыв в Венецию, сначала идет в греческую церковь св. Георгия, а только затем в знаменитый собор св. Марка[43].

Древнерусский писатель-путешественник свою задачу видел в рассказе о тех конкретных предметах и реалиях, которые оказывались связанными с событиями священной истории. Новая светская культура диктовала свои законы, свое разнообразие жанров и стилей, свой язык. С возникновением сентиментализма зарождается интерес к самой личности путешественника.

К середине XVIII в. путешествие за границу становится необходимым в образовании и воспитании дворянина. При Екатерине II такие поездки часто совершаются добровольно. Молодой человек едет на Запад изучать юридические и философские науки, как правило, будучи уже знакомым с европейской культурой. Сочинения путешественников постепенно освобождаются от подробного и сухого перечня виденного и слышанного, в них появляются «новые образы и приятные впечатления», которые «обогащают воображение» путешественника. Такая поездка, т. е. реальный бытовой поступок, легла в основу «сентиментального путешествия».

Путешествие, известное как один из жанров сентиментализма, оказывается важнейшим моментом на пути становления русской прозы. В «сентиментальном путешествии», где в центре внимания оказывается внутренний мир человека, преобладает лирическое начало. Оно же является средством выражения душевной жизни автора и противостоит эпическому повествованию традиционного хожения. В России «литература путешествий» получила широкое распространение. Своего апогея этот жанр достигает в «Письмах русского путешественника». В сочинении Н. М. Карамзина, как и у Л. Стерна, на первый план выдвигается личность автора, предпочтение отдается лирическому повествованию, превосходство субъективного начала оказывается принципиальным. Кроме того, Карамзин и его последователи ставили перед собой цель «привить» читателю тонкий вкус, любовь к изящному. Утверждение собственно литературного путешествия как жанровой разновидности соотносится с определенными временными границами[44]. Закат «литературы путешествий» приходится уже на 30-е гг. XIX столетия, когда появились жанровые пародии, наметилась тенденция к слиянию путешествия с иными жанрами, что присутствует, например, в «Страннике» А. Вельтмана[45].

По мнению Н. И. Прокофьева, вымышленные литературные путешествия, столь распространенные в карамзинскую эпоху, восходят к древнерусскому хожению наряду с путевыми очерками[46]. Однако нам представляется более основательной точка зрения Е. С. Ивашиной, которая разграничивает путевой очерк и литературное путешествие, указывая на «различные подходы повествователя к описываемым явлениям окружающего мира»[47]. Эпическое начало путевого очерка противостоит, по Ивашиной, «форсированному лиризму» литературного путешествия.

В отличие от «сентиментального путешествия», жанр путевого очерка присутствовал в литературе постоянно. Его жанрообразующие черты, генетически восходящие к хожению, варьировались и менялись в зависимости от историко-литературной ситуации. К середине XIX в. путевой очерк имел уже мало общего с традиционным древнерусским хожением, но не обладал «твердыми, традиционными формами»[48]. И. А. Гончаров, работая над «Фрегатом “Паллада”», сетовал, что «нет науки о путешествиях», и потому «никому не отведено столько простора и никому от этого так не тесно писать, как путешественнику»[49].

В новое время создаются и публикуются сочинения паломников о Палестине и Афоне, которые нельзя отнести ни к светским путевым очеркам, подобным «Фрегату “Паллада”» Гончарова, ни, тем более, к «сентиментальному путешествию». Как литературное явление паломническое сочинение продолжает существовать в XIX в. наряду с «сентиментальным путешествием» и путевым очерком. Произведения паломников позволяют выявить целый пласт литературной жизни XIX в. В отличие от «литературы путешествий», пласт этот далеко не однороден. У истоков паломнических сочинений лежат церковные и культурные традиции Древней Руси. Однако паломническую литературу нового времени уже чрезвычайно трудно соотносить с исторически сложившимся жанром хожения. Сочинения паломников усваивали новые светские художественные тенденции, отражая при этом неизбежный историко-литературный процесс.

В паломнической литературе XIX в. происходит видоизменение традиционной жанровой модели древнерусского хожения. Жанровая доминанта – путь в Святую Землю, поклонение святыне, определяющая структуру и особенности текста хожения, в новое время утрачивает свою актуальность. Довольно разнородные и разноплановые сочинения паломников XIX в. принадлежат уже иной системе литературных жанров. Древнерусский автор не считал собственные впечатления настолько «значительными и важными», чтобы писать о них[50], и потому в хожениях сам повествователь-паломник был представлен весьма однообразно, фигура его выглядела бледно. Иную картину представляла паломническая литература нового времени: в путевых записках XIX в. отчетливо вырисовывается личность автора. Книга о. Парфения – тому яркое подтверждение.

Обращаясь к «Сказанию», заметим, что его текст также не вписывается в жанровые формы хожения, однако, строя свое повествование, Парфений учитывал древнерусскую традицию: в его тексте упомянуты такие авторы паломнических сочинений как игумен Даниил, Арсений Суханов, Василий Григорович-Барский. Но главное – опыт Парфения как путешественника по святым местам был обусловлен святостью самих мест: «Написал же все без пристрастия, но по совести, где сам ходил своими ногами, и что видел собственными своими очами…» (I, 17). Автора «Сказания», как и древнего писателя, предмет интересует как носитель святыни; реалии, не имеющие отношения к церкви, для него не представляют ценности.

Повествуя о месте, связанном с библейской историей или церковным преданием, Парфений следует некой последовательности, характерной для хожения: перечисляет святыни, которые он видит, рассказывает о чине богослужения храма, уставе обители, сообщает и об историческом прошлом и о современном состоянии описываемой местности. Мир предметов, связанных с земной жизнью Христа, Богородицы, святых у Парфения, как у древнего паломника, неизменен и вечен как сама библейская история. Так, например, в «Сказании» описано место вблизи Гефсимании: «Там на левой стране лежат три самородные камня, на которых означены места, где спали три апостола, когда Иисус Христос молился. Заметны следы ног Христовых, когда приходил их будить (II, 191). Святые места здесь не подвержены ни тлению, ни войнам, ни времени. Эта особенность мировосприятия Парфения, идущая от древнерусской традиции, присутствует в его пересказе евангельских событий, афонских преданий. Однако созданный Парфением образ Святой Земли отличен от описаний Палестины и Афона у древнего паломника, потому как личный опыт писателей несопоставим.

В качестве примера интересно сравнить описания Иордана в хожении Даниила и в сочинении Парфения. Текст Даниила в современном русском переводе выглядит так: «Иордан-река течет быстро, берега с той стороны крутые вначале, а затем идут пологие. Вода в реке очень мутная, но вкусная, и не насытишься, когда пьешь эту воду. С нее не бывает болезней и пакостей в животе человека <…> Глубина в месте купания паломников четыре сажени, я сам измерил и испытал во время переправы на другую сторону Иордана. Много пришлось походить по его берегу <…> На этой стороне Иордана, где купель, растут невысокие деревья, похожие на вербу, выше купели растет лозняк, но не как наша лоза, а как кустарник и тростник; прибрежная равнина напоминает тоже Сновь-реку. В зарослях водится зверей много: бесчисленное множество диких свиней, много и барсов тут, и даже львов. По той стороне Иордана – горы высокие каменные, они дальше от Иордана»[51]. С описанием той же реки в «Сказании» приведенный фрагмент имеет лишь поверхностное сходство. О своем пребывании с группой паломников на Иордане о. Парфений рассказывает: «Пустились все бежать, сколько у кого было силы. Старики, седые бороды, уподобились младым отрокам, с ноги на ногу прыгали. Старые жены, хотя и не могли прыгать, но, подхвативши свои одежды, аще и со слезами, обаче бежали, сколько силы есть, дабы скорее и прежде всех прибежать к Иордану. Как только подбежали к Иордану, то кто в чем был, в том и бросились в воду. Мы искупались до большого народа; и я со дна Иордана взял немного камней, благословения ради <…> Купались мы на том самом месте, где Иисус Навин переводил Израиля <…> Иордан река ширины саженей пятьдесят, но только весьма быстрая, и от быстроты мутная и глубокая в ярах. На том месте, где купаются, сажени на две можно ходить от берега. А на прочих местах купались, тамо держались за ветви древ; овые и переплывали, но с великим трудом, ибо очень велика струя и заплескивает. По обеим сторонам растет лес прекрасный и трава великая» (II, 241). Внимание к предметным деталям, столь свойственное древнерусскому паломнику, у Парфения оказывается второстепенным в сравнении с его душевными переживаниями, с пафосом его книги. С этой точки зрения можно говорить о «Сказании» как о сочинении, в котором преодолевается древнерусская традиция.

На наш взгляд, произведение о. Парфения обнаруживает лишь некоторые черты, сближающие его с хожениями. Многих авторов хожений отличают те или иные особенности повествования. Принято говорить о преобладании «простодушного» повествования у Даниила, подробном каталоге святынь у Антония Ядрейковича, апокрифических мотивах в писаниях Игнатия Смолянина. В тексте Парфения в значительной степени присутствует и то, и другое, и третье, но предпочтение отдается внутренней жизни человека. Эмоциональное повествование автора пронизывает каждый фрагмент его книги.

Если сравнение «Сказания» с древнерусскими хожениями позволяет судить о некотором сходстве между ними, то восходящая к сентиментализму традиция литературных «путешествий» оказывается вовсе чужда сочинению афонского постриженика. В отличие от древнерусских авторов, произведения путешественников XIX в. не являлись ориентиром для автора «Сказания». Знаменательной чертой повествования Парфения следует признать не только отсутствие влияния одного из ведущих жанров сентиментализма, но и влияния светской художественной литературы в целом. Несмотря на это, изучение и анализ паломнических сочинений современников Парфения позволяет выявить важные содержательные и художественные особенности «Сказания».