Сияние. Часть вторая. Окончание сезона (Стивен Кинг, 1977)

Мама беспокоилась.

Она боялась, что «жук» не выдержит поездки вверх и вниз по горам и они застрянут прямо на дороге, где кто-нибудь будет мчаться на большой скорости и врежется в них. Дэнни был настроен более оптимистично: если папа сказал, что «жук» осилит последнее путешествие, то скорее всего так и будет.

– Мы почти приехали, – сказал Джек.

Уэнди убрала выбившиеся пряди волос за уши.

– Слава тебе Господи!

Она сидела на продавленном правом сиденье с романом Виктории Холт, раскрытым, но перевернутым мягкой обложкой вверх у нее на коленях. Она надела синее платье, которое Дэнни считал самым красивым. Матросский воротник делал ее похожей на школьницу. Папа то и дело норовил положить руку ей на бедро, а она каждый раз смеялась и смахивала ее со словами:

– Отстань, муха назойливая!

Горы произвели на Дэнни внушительное впечатление. Отец уже однажды возил его к скалистым холмам рядом с Боулдером, которые назывались Флатиронами, но эти оказались намного больше, а на самых высоких вершинах виднелись шапки изумительно белого снега, который, как сказал папа, не сходил круглый год.

И они действительно очутились в настоящих горах. Отвесные каменные стены окружали их со всех сторон, такие высокие, что края нельзя было увидеть, даже высунув голову в окно машины. Когда они покидали Боулдер, температура там зашкаливала за семьдесят градусов[6]. А здесь, хотя уже перевалило за полдень, воздух был колюче-холодным, как в ноябре в Вермонте, и папа даже включил печку, пусть она и работала не слишком хорошо. Они проехали мимо нескольких знаков, предупреждавших «ОСТОРОЖНО, КАМНЕПАД!» (мама прочла их вслух), но как ни предвкушал Дэнни с опасливым волнением, что увидит падающий на дорогу обломок скалы, ничего подобного не случилось. По крайней мере пока.

Полчаса назад они миновали другой указатель, который, по словам папы, был для них особенно важен. «ВЪЕЗД НА ПЕРЕВАЛ САЙДУАЙНДЕР», – гласил он, и папа объяснил, что только до этого места зимой дорогу расчищали снегоуборочные тракторы. Дальше шоссе становилось слишком крутым, и на зиму оно закрывалось от небольшого городка Сайдуайндер, через который они проехали незадолго до появления указателя, до самого Бакленда в штате Юта.

А сейчас они проезжали еще один дорожный знак.

– Что он означает, мама?

– Он предписывает медленно движущимся транспортным средствам держаться правой полосы. Это как раз про нас.

– «Жук» не подведет, – сказал Дэнни.

– Твои слова да Богу в уши… – отозвалась мама и скрестила пальцы рук. Дэнни посмотрел вниз на ее туфли с открытыми носами и увидел, что пальцы ног она скрестила тоже. Он хихикнул. Мама улыбнулась ему, но он знал, что она все равно не перестает тревожиться.

Дорога пошла вверх, перейдя в серию крутых поворотов серпантина, и Джеку пришлось переключиться с четвертой передачи на третью, а вскоре и на вторую. «Жук» протестующе скрежетал, а Уэнди не сводила глаз со стрелки спидометра, которая опустилась с сорока до тридцати, потом до двадцати – и осталась подрагивать возле этого числа.

– Бензонасос… – робко начала она.

– Бензонасос как-нибудь протянет еще три мили, – оборвал ее Джек.

Скалы справа от них неожиданно расступились, и открылся вид на глубокую долину, которая, казалось, протянулась в бесконечность, поросшая темно-зелеными соснами и елями. Над деревьями серые скалы обрывались на несколько сотен футов вниз, прежде чем выровняться. Уэнди увидела, что с вершины одной из таких скал низвергается водопад и лучи послеполуденного солнца отражаются в воде, как золотые рыбки, бьющиеся в голубой сети. Это были красивые, но суровые горы. Едва ли они прощают людям ошибки. Дурные предчувствия комом подкатили ей к горлу. Ведь не так далеко к западу отсюда протянулась Сьерра-Невада, где попала в снежный плен группа Доннера, членам которой пришлось прибегнуть к каннибализму, чтобы выжить. Воистину горы ошибок не прощали.

Выжав сцепление, Джек рывком перевел рычаг на первую передачу, и они продолжили медленный подъем под отчаянные завывания мотора «жука».

– А ты знаешь, – сказала она, – по-моему, мы и пяти машин не встретили от самого Сайдуайндера. Причем одной из них был гостиничный лимузин.

Джек кивнул.

– Они доставляют постояльцев прямо в денверский аэропорт Стейплтон. Как сказал Уотсон, на дороге выше отеля уже местами встречается лед, а по прогнозу завтра в горах будет первый снегопад. Вот почему большинство водителей стараются на всякий случай проезжать через горы по основным магистралям. Лучше бы этому треклятому Уллману оказаться в отеле. Но мы скорее всего его застанем.

– Ты уверен, что нам оставят необходимый запас продуктов? – спросила она, по-прежнему думая о группе Доннера.

– По крайней мере он обещал. Холлоран должен сам все тебе показать. Так зовут их повара.

– Вот как… – чуть слышно сказала она, не сводя глаз со спидометра. Скорость упала с пятнадцати до десяти миль в час.

– Верхняя точка перевала, – сообщил Джек, указывая на место в трехстах ярдах впереди. – Там есть отличная смотровая площадка, откуда вы сможете увидеть «Оверлук». Я как раз собирался съехать с дороги и дать «жуку» небольшую передышку.

Он обернулся и посмотрел на Дэнни, который сидел на кипе одеял.

– Как тебе такая идея, док? Вдруг мы встретим оленя или карибу?

– Это было бы здорово, пап!

«Фольксваген» лез и лез в гору. Скорость снизилась почти до критической отметки пять миль в час, и машина уже начала подергиваться, когда Джек свернул с дороги

(«Что здесь написано, мама?» – «ЖИВОПИСНЫЙ ВИД», – прочитала она.)

и, держась за ручной тормоз, дал «жуку» немного прокатиться на нейтрале.

– Пойдемте, – сказал он и выбрался из машины.

Все вместе они подошли к металлическому ограждению.

– Вы только посмотрите!

Уэнди и не подозревала, сколько правды может заключаться в затертом клише: у нее действительно захватило дух. Несколько секунд она просто не могла дышать, настолько ее потрясло открывшееся перед ними зрелище. Они стояли почти на вершине одного из горных пиков. А напротив них – бог знает в какой дали! – уходила прямо в небеса значительно более высокая гора, и ее зазубренная вершина вырисовывалась темным силуэтом на фоне начавшего клониться к закату солнца. Под ними распростерлась огромная долина, причем склон, по которому петляла дорога, чудом преодоленная их «жуком», уходил вниз так круто, что Уэнди поняла: если смотреть туда слишком долго, ее начнет подташнивать, а потом, чего доброго, и вырвет. В этом чистейшем разреженном воздухе разыгрывалось воображение. Разум отказывал, и тебе невольно рисовалась картина, как ты в свободном полете падаешь все ниже и ниже, как тело вращается, а земля и небо меняются местами, как взметается вверх подол платья, встречный вихрь спутывает волосы, а изо рта рвется отчаянный крик…

Лишь усилием воли ей удалось перевести взгляд и посмотреть в ту сторону, куда указывал Джек. Дорога шла дальше, прижимаясь к слону горы, напоминавшей шпиль собора, иногда делала вираж в, казалось бы, противоположном направлении, но неизменно снова устремлялась на северо-запад и поднималась все выше, пусть уже не так круто. А на самом верху толщу мрачного хвойного леса разрывал широкий квадрат зеленой лужайки, в центре которого воцарилось здание отеля. «Оверлук». При взгляде на него Уэнди снова обрела и дыхание, и голос.

– О, Джек, это просто непередаваемо!

– Ага, – согласился он. – Уллман утверждает, что это самое красивое место во всей Америке. О самом Уллмане я не слишком высокого мнения, но в данном случае он, кажется, совершенно… Дэнни! Дэнни, ты в порядке?

Уэнди оглянулась на сына, и внезапный страх за него затмил всю окружающую красоту. Она бросилась к сыну. Он стоял, вцепившись в прут ограждения, и смотрел на отель – лицо его стало серым, глаза остекленели, словно он вот-вот мог потерять сознание.

Она опустилась рядом с ним на колени и крепко ухватила его за плечи.

– Дэнни, что с тобой?..

Джек уже был рядом.

– Ты в норме, док?

Он легко, но резко встряхнул мальчика, и взгляд у того прояснился.

– Все хорошо, папочка. Я в порядке.

– Но что это было, Дэнни? – спросила Уэнди. – У тебя головка закружилась, да, милый?

– Нет, я просто… задумался. Простите меня. Не хотел вас напугать.

Он вдруг заметил, что родители стоят перед ним на коленях, и немного удивленно улыбнулся:

– Наверное, это из-за солнца. Солнце попало мне прямо в глаза.

– Когда доберемся до гостиницы, дадим тебе попить водички, – сказал папа.

– Хорошо.

Потом, сидя в «жуке», который гораздо увереннее преодолевал более пологий подъем, Дэнни пристроился так, чтобы смотреть прямо на дорогу. С нее теперь то и дело открывался вид на «Оверлук», где выходившие на запад большие окна отражали солнечный свет. Это было то место, что он видел в разгар снежной бури, темное и громыхающее место, в котором до жути знакомая Фигура разыскивала его в коридорах, устланных коврами с джунглями. Место, куда Тони просил его не ездить. Это было здесь. Точно здесь. И здесь же был РОМ, что бы это слово ни значило.

Уллман встретил их по другую сторону широких старомодных дверей. Он пожал руку Джеку и холодным кивком поприветствовал Уэнди, вероятно, отметив, как сразу несколько голов повернулись в ее сторону, стоило этой женщине с золотистыми локонами до плеч, в простеньком синем платье войти в вестибюль. Край подола скромно заканчивался на два дюйма выше колен, но этого было вполне достаточно, чтобы понять, насколько хороши ее ноги.

С подлинной теплотой Уллман отнесся только к Дэнни, но Уэнди было к этому не привыкать. Ее сын неизменно привлекал к себе даже тех мужчин, которые обычно проявляли к детям полнейшее равнодушие. Чуть наклонившись, Уллман протянул Дэнни руку. Тот серьезно пожал ее.

– Мой сын Дэнни, – представил Джек. – И моя жена Уиннифред.

– Рад с вами познакомиться, – сказал Уллман. – Сколько тебе лет, Дэнни?

– Пять, сэр.

– Вот даже как! Сэр! – Уллман улыбнулся и посмотрел на Джека. – А он хорошо воспитан.

– Разумеется, – ответил Джек.

– Миссис Торранс. – Он снова чуть склонил голову, и в мимолетном замешательстве Уэнди решила, что сейчас ей поцелуют руку. Она даже вытянула правую ладонь вперед, но Уллман лишь ненадолго сжал ее в своих ладонях. Они были маленькие, сухие и гладкие. Вероятно, он их чем-то припудривает, мелькнула у нее мысль.

В вестибюле между тем кипела работа. Почти все старомодные кресла с высокими спинками были заняты. Коридорные с чемоданами сновали туда-сюда, а у стойки, над которой возвышалась огромная латунная касса, даже образовалась очередь. Красовавшиеся на кассе наклейки «Бэнк-Америкард» и «Мастер-чардж»[7] выглядели явным анахронизмом.

Справа, ближе к еще одним двустворчатым дверям, которые были закрыты и отгорожены шнуром, находился старый камин, и в нем ярко пылали березовые поленья. На диване, придвинутом практически вплотную к камину, сидели три монахини. Они о чем-то беседовали и улыбались. Их багаж громоздился по обе стороны дивана, и они попросту коротали время, дожидаясь, чтобы очередь на выписку немного поредела. Когда Уэнди посмотрела на них, они разразились звонким девичьим смехом. Она и сама почувствовала, как улыбка коснулась ее губ; все монахини были не моложе шестидесяти.

Среди общего гомона и гула голосов в вестибюле то и дело слышался чуть приглушенный звук динь, издаваемый посеребренным колокольчиком, вмонтированным в стойку, когда один из двух клерков нажимал на него, несколько нетерпеливо приглашая: «Следующий, пожалуйста!» У Уэнди это сразу же вызвало живые и теплые воспоминания о медовом месяце, который они с Джеком провели в Нью-Йорке, в отеле «Бикман-тауэр». И впервые она всерьез позволила себе поверить, что, быть может, они получили то, в чем так нуждались: несколько месяцев вместе и вдали от остального мира, что-то вроде медового месяца на троих. Она снова улыбнулась, ласково посмотрев на Дэнни, который с жадным любопытством оглядывался по сторонам. Очередной длинный лимузин, серый, как костюм банкира, остановился перед входной дверью.

– Последний день сезона, – объяснил Уллман. – День закрытия отеля. Всегда суматошный. Я, между прочим, ожидал, что вы приедете не позже трех, мистер Торранс.

– Пришлось дать старому «фольксу» время на случай, если с ним случится нервный припадок, – ответил Джек. – По счастью, обошлось.

– Вам повезло, – сказал Уллман. – Чуть позже я проведу для вас троих обзорную экскурсию по зданию, и, конечно же, Дик Холлоран желал бы ознакомить миссис Торранс с устройством кухни «Оверлука». Однако боюсь, что…

Один из служащих отеля подошел к ним с выражением полнейшего отчаяния на лице.

– Прошу прощения, мистер Уллман…

– Да? Что стряслось?

– Проблема с миссис Брент, – с явным беспокойством ответил клерк. – Она отказывается оплачивать счет чем-либо, помимо карточки «Американ экспресс». Как я ни втолковывал ей, что мы перестали принимать такие карты к оплате в конце прошлого сезона, она и слышать ничего не хочет.

Он быстро обежал глазами семейство Торрансов, затем вновь перевел взгляд на Уллмана. Тот лишь пожал плечами:

– Я разберусь с этим.

– Благодарю вас, мистер Уллман. – И клерк поспешил вернуться за стойку, рядом с которой возвышалась крупная дама в длинной меховой шубе и чем-то наподобие боа из черных перьев. Дама оглушительно возмущалась.

– Я приезжаю на отдых в «Оверлук» с тысяча девятьсот пятьдесят пятого года, – проинформировала она клерка, который в ответ лишь улыбался и беспомощно разводил руками. – Я не перестала приезжать сюда даже после того, как мой второй муж умер от инсульта на этом глупом роке-корте – а ведь я предупреждала его, что слишком жарко! И я всегда, слышите, всегда расплачивалась кредитной карточкой «Американ экспресс»! Можете хоть полицию вызывать, если вам угодно! Пусть меня силой увезут отсюда! Но я все равно отказываюсь платить чем-либо, помимо моей «Американ экспресс». Повторяю…

– Тысяча извинений, – сказал Уллман.

Он пересек вестибюль, деликатно взял миссис Брент под локоть, а потом лишь кивал и тоже разводил руками, когда она обрушила на него свои гневные тирады. Но в его глазах читалось сочувствие, он соглашался, поддакивал, что-то отвечал. В конце концов миссис Брент с торжествующей улыбкой повернулась к несчастному клерку за стойкой и громогласно провозгласила:

– Слава Богу, в этом отеле нашелся хотя бы один человек, способный проявить широту взглядов!

Затем она позволила Уллману, чья макушка едва доставала до пышного плеча ее шубы, взять себя под руку и куда-то увести – по всей вероятности, в личный кабинет.

– Ничего себе! – с улыбкой заметила Уэнди. – А этот пижон отрабатывает свою зарплату.

– Но ему не понравилась та тетенька, – тут же возразил Дэнни. – Он только сделал вид, что она ему нравится.

Джек усмехнулся:

– Уверен, ты прав, док. Однако лесть всегда была лучшей смазкой для колес, на которых вращается наш мир.

– А что такое лесть?

– Лесть, – ответила Уэнди, – это когда твой папа заверяет, что мне идут новые желтые брюки, хотя на самом деле так не думает, или отговаривает меня худеть, хотя во мне целых пять фунтов лишнего веса.

– А! Значит, это ложь для смеха?

– Очень близкое к истине определение.

Дэнни долго и пристально смотрел на нее, а потом сказал:

– Ты красивая, мамочка.

И сконфуженно насупился, когда родители переглянулись и разразились хохотом.

– На меня Уллман особо лесть не растрачивал, – сказал Джек. – Давайте отойдем к окну, ребята. Я чувствую себя неуютно, стоя посреди этого великолепия в жалкой джинсовой куртке. Честное слово, даже не предполагал увидеть здесь такую толпу в последний день.

– Ты выглядишь весьма привлекательно, – возразила Уэнди, и они снова рассмеялись. Дэнни не до конца понимал причину их веселья, но ему было все равно. Главное, что они любили друг друга. А еще ему показалось, что этот отель напомнил маме о каком-то другом месте,

(о доме какого-то человека с большим носом)

где она была счастлива[8]. Он бы хотел, чтобы ему здесь тоже понравилось, а потому постоянно напоминал себе, что далеко не все из того, что показывал Тони, сбывалось. Он просто будет очень осторожен. И постарается найти нечто под названием РОМ. Но ничего им не скажет, пока не почувствует, что без этого уже нельзя. Потому что сейчас они радовались, и смеялись, и не думали ни о чем дурном.

– Вы только гляньте на этот пейзаж! – сказал Джек.

– О, он просто бесподобен! Посмотри, Дэнни!

Но Дэнни вид не казался настолько уж потрясающим. Он вообще не любил высоту, от которой могла закружиться голова. За широкой внешней террасой, проходившей по всему периметру здания, безукоризненно ухоженная лужайка (где даже разместилось небольшое поле для гольфа) полого спускалась к длинному прямоугольному бассейну. На краю бассейна стояла невысокая тренога с табличкой «ЗАКРЫТО» – это слово Дэнни мог прочитать сам. А еще он знал слова «стоп», «выход», «пицца» и несколько других.

Позади бассейна начиналась покрытая гравием дорожка, вившаяся среди молодых сосенок, елей и осин. Там тоже стоял указатель, но его Дэнни не понял: «РОКЕ». Под буквами была нарисована стрелка.

– Что такое Р-О-К-Е, пап?

– Это такая игра, – ответил отец. – Немного похоже на крокет, но не на траве, а на гравийном корте со стенками, наподобие большого бильярдного стола. Это очень старая игра, Дэнни. И представь, иногда здесь даже проводились настоящие соревнования.

– В нее играют крокетными молотками?

– Похожими, – кивнул Джек. – Только ручка немного короче, а головка двусторонняя. Одна сторона деревянная, другая – из твердой резины.

(Выходи, ты, маленький говнюк!)

– Название произносится как роке, – продолжал отец. – Я научу тебя играть, если захочешь.

– Не знаю, – отозвался Дэнни странно тихим и невыразительным голосом, что заставило родителей недоуменно переглянуться поверх его головы. – Мне кажется, она мне не понравится.

– Что ж, никто тебя неволить не станет, док. Верно?

– Верно.

– А звери тебе нравятся? – спросила Уэнди. – Это фигурная стрижка растений.

Позади тропинки, которая вела к роке-корту, росла живая изгородь, подстриженная в виде различных животных. Дэнни, обладавший острым зрением, сразу различил среди них кролика, собаку, лошадь, корову и трех крупных кошек, похожих на шаловливых львов.

– А ведь как раз эти зверьки навели дядю Эла на мысль предложить мне работу здесь, – сообщил Джек. – Он вспомнил, что студентом колледжа я подрабатывал в компании, занимавшейся ландшафтным дизайном. Мы приводили в порядок лужайки, деревья и живые изгороди. А еще я кое-что подстригал у одной леди.

Уэнди прыснула и приложила ко рту ладонь. Джек, не сводя с нее глаз, повторил:

– Да уж. Помню, стриг ей кое-что каждую неделю.

– Отстань, муха назойливая, – строго сказала Уэнди, но потом хихикнула.

– У нее что, были очень густые кусты, пап? – спросил Дэнни, вызвав у обоих родителей приступ гомерического хохота. У Уэнди на глазах выступили слезы, и ей пришлось достать из сумки бумажный носовой платок.

– Только это были не зверушки, Дэнни, – сказал Джек, немного придя в себя. – Это были карточные масти. Ну, знаешь, пики, червы, трефы, бубны. Но видишь ли, кусты непрерывно растут…

(Ползут вверх, как говорил Уотсон… Но только не растения. Вверх ползет давление в котле. Всегда проверяй давление. Если забудешь, то как-нибудь вместе со всей семейкой проснешься на треклятой луне.)

Он перестал улыбаться. Уэнди и Дэнни смотрели на него в изумлении.

– Папа! – окликнул Дэнни.

Джек вздрогнул и огляделся, словно вернулся откуда-то издалека.

– Так вот, они растут, Дэнни, и теряют форму. А потому приходится их подстригать раз или два в неделю, пока не наступят холода и они не перестанут расти.

– А еще здесь есть детская игровая площадка, мой маленький счастливчик, – сказала Уэнди.

И действительно, детская площадка располагалась сразу за фигурной изгородью. Две горки, огромные качели с множеством сидений на разной высоте, канаты с узлами, туннель из железобетонных колец, песочница и целый домик для игр, построенный в виде точной копии отеля «Оверлук».

– Хотя бы это тебе нравится, Дэнни? – спросила мама.

– Само собой, – ответил он, надеясь, что в голосе звучит энтузиазм. – Это круто!

Позади игровой площадки возвышался неприметный забор из проволочной сетки, за которым пролегала гравийная подъездная дорога, а дальше уже раскинулась бескрайняя долина, в это время дня утопавшая в голубоватой послеполуденной дымке. Дэнни не знал слова «изоляция», но если бы кто-нибудь объяснил ему его смысл, он бы лучше понял свои ощущения. Далеко внизу, как змея, решившая вздремнуть на солнышке, вилось шоссе, которое вело обратно через перевал Сайдуайндер до самого Боулдера. Путь, закрывавшийся на всю зиму. От этой мысли Дэнни стало трудно дышать, и он чуть не подпрыгнул от неожиданности, когда отец положил руку ему на плечо.

– Принесу тебе воды, док, как только смогу. Сейчас все очень заняты.

– Конечно, папа.

Откуда-то из глубин офисных помещений с видом победительницы выплыла миссис Брент. Она походкой триумфатора вышла на улицу, и через несколько секунд за ней последовали двое коридорных, с трудом тащившие сразу восемь чемоданов. Сквозь широкое окно Дэнни видел, как мужчина в сером мундире и фуражке, похожей на армейскую, подогнал длинный серебристый автомобиль к входной двери и вышел навстречу даме. Отсалютовав ей, он поспешил открыть багажник.

И, как это изредка с ним случалось, внезапно Дэнни сумел прочитать целиком одну из ее мыслей, вырвавшуюся из привычной мешанины гулких эмоций и цветовых пятен, обычно окружавшей его в толпе.

(а я бы не прочь залезть к нему в брюки)

Дэнни сдвинул брови, наблюдая, как коридорные загружают чемоданы в багажник. Женщина же не сводила глаз с мужчины в форме, руководившего погрузкой. Зачем ей понадобились мужские брюки? Неужели ей холодно даже в такой шубе? Но если она замерзла, то почему бы самой не надеть брюки? Его мама, например, ходила в брюках почти всю зиму.

Между тем мужчина в сером мундире захлопнул крышку багажника и вернулся, чтобы помочь миссис Брент сесть в автомобиль. Дэнни напряг слух и зрение – не скажет ли она что-нибудь про его брюки, – но дама лишь улыбнулась и сунула мужчине долларовую бумажку. Несколько секунд спустя она уже выезжала на своем лимузине с территории отеля.

Он подумал было спросить у мамы, зачем миссис Брент могли понадобиться штаны служащего отеля, но все же не решился. Иногда излишнее любопытство не приносило ничего, кроме неприятностей. С ним такое уже случалось.

А потому Дэнни втиснулся между сидевшими на небольшом диванчике родителями и стал глазеть на людей, оплачивавших счета у стойки. Он тихо радовался, что мама с папой были счастливы и любили друг друга. Но не мог избавиться от чувства тревоги. Не мог, как ни старался.

Повар совершенно не вписывался в нарисованный воображением Уэнди портрет хозяина кухни крупного курортного отеля. Начать с того, что подобных знаменитостей должны были величать на французский манер chef. Поварами были люди вроде самой Уэнди, частенько сваливавшей остатки вчерашних трапез в форму для запекания и добавлявшей к ним лапшу. Кроме того, кулинарный маг такого заведения, как «Оверлук», чья реклама появлялась на страницах влиятельной нью-йоркской «Санди таймс», должен был быть низкорослым, пухлым и бледнолицым (как на картинке с упаковки муки «Пиллсбери»); ему бы пошли тонкие усики в стиле сороковых годов, темные глаза, парижский акцент и мерзкий характер.

У Холлорана были темные глаза, но и только. Повар оказался очень высоким чернокожим мужчиной с густой шевелюрой, в которой уже пробивалась первая седина. Говорил он с заметным южным акцентом и часто смеялся, обнажая зубы, слишком белые и слишком ровные, чтобы быть настоящими. У ее отца были такие же искусственные зубы, которыми он иногда шутливо щелкал за ужином… но только в том случае, если мама выходила на кухню или отвечала на телефонный звонок.

Дэнни во все глаза уставился на гиганта в синем саржевом костюме, но широко улыбнулся, когда Холлоран поднял его как пушинку, посадил на сгиб локтя и спросил:

– Ты ведь не собираешься проторчать здесь всю зиму?

– Как раз собираюсь, – немного застенчиво ответил Дэнни.

– Нет, ты отправишься со мной в Сент-Пит, научишься готовить прямо на пляже, а каждый вечер будешь охотиться на крабов. Верно?

Дэнни весело засмеялся и помотал головой. Холлоран опустил его на пол.

– Если передумаешь, – сказал он очень серьезным тоном, наклонившись к Дэнни, – то лучше поторопись. Ровно через тридцать минут я буду уже в машине. Еще через два с половиной часа пройду на посадку через тридцать второй выход терминала Б в международном аэропорту Стейплтон в Денвере. Это столица штата Колорадо – город высотой в милю. Еще три часа – и я возьму напрокат автомобиль в аэропорту Майами, чтобы добраться до солнечного Сент-Пита, быстренько натянуть плавки, а потом сидеть и посмеиваться над чудаками, оставшимися здесь по уши в снегу. Сечешь, о чем я, милый мальчик?

– Да, сэр, – с улыбкой ответил Дэнни.

Холлоран повернулся к Джеку и Уэнди:

– Славный у вас паренек.

– Нам он тоже нравится, – согласился Джек и протянул руку. – Я Джек Торранс. Моя жена Уиннифред. А с Дэнни вы уже познакомились.

– Рад знакомству, мэм. Как к вам лучше обращаться? Уинни или Фредди?

– Вообще-то все зовут меня Уэнди, – ответила она улыбаясь.

– Хорошо. Мне это имя больше по душе. Пойдемте со мной. Мистер Уллман просил устроить для вас экскурсию, и мы ее сейчас начнем. – Он покачал головой и чуть слышно пробормотал себе под нос: – Видит Бог, как я рад, что расстаюсь с ним.

И Холлоран продемонстрировал самую большую кухню, какую Уэнди когда-либо видела. Здесь все сверкало чистотой. Каждая поверхность была тщательно отдраена. Огромные размеры помещения не просто удивляли, но и немного пугали. Уэнди шла рядом с Холлораном, а Джек, чувствуя себя не в своей стихии, взял Дэнни за руку, и они держались чуть позади. На одной из стен рядом с мойкой на четыре раковины висел длинный ряд режущих инструментов: от обычных разделочных ножей до двуручного топора для целых мясных туш. Хлебная доска размерами не уступала их кухонному столу в Боулдере. Другую стену от пола до потолка занимал впечатляющий набор кастрюль и сковородок из нержавеющей стали.

– Боюсь, всякий раз, когда я буду сюда входить, мне придется оставлять за собой след из хлебных крошек, чтобы не потеряться, – сказала Уэнди.

– Не надо ничего бояться, – отозвался Холлоран. – Она действительно огромная, но это всего лишь кухня. Большая часть этой утвари вам вообще ни разу не пригодится. Поддерживайте чистоту – это все, о чем я вас попрошу. Вот плита. На вашем месте я бы пользовался именно ею. Всего их у нас три, но эта самая маленькая.

Самая маленькая? – удивленно повторила Уэнди про себя, разглядывая плиту. Она была снабжена двенадцатью горелками, двумя обычными духовками, большой чугунной кастрюлей для тушения, емкостью для соусов или гарниров, грилем, отсеком для подогрева и, казалось, миллионом циферблатов и ручек, управлявших этим воистину мудреным агрегатом.

– Все работает на газу, – объяснил Холлоран. – Вам приходилось готовить на газовых плитах, Уэнди?

– Да, но…

– Лично мне газ нравится, – сказал он и включил горелку. Вспыхнуло высокое пламя, но Холлоран легким движением уменьшил его до едва заметного голубого ореола. – Люблю иметь возможность наблюдать за огнем, на котором готовлю. Вам понятно расположение регуляторов всех этих горелок?

– Да.

– Хорошо. А все температурные датчики помечены номерами. Сам я предпочитаю центральную горелку, потому что, как мне кажется, она дает самый равномерный нагрев, но вы можете пользоваться любой. И даже всеми тремя плитами, если захотите.

– Да, в самый раз на три замороженные порции. По одной на каждую плиту, – с невеселым смехом отозвалась Уэнди.

– Да ради Бога! – расхохотался Холлоран. – Рядом с мойкой я оставил список всех съестных припасов, имеющихся в наличии.

– Вот он, мамочка! – Дэнни принес два листа бумаги, густо исписанных с обеих сторон.

– Молодец, – похвалил Холлоран, взял список и слегка потрепал Дэнни по голове. – Уверен, что не хочешь поехать со мной во Флориду? Я научу тебя готовить креветки по-креольски, какие можно попробовать разве что в раю.

Дэнни приложил ладошку к губам, хихикнул и поспешил вернуться к отцу.

– Вам троим все это за год не осилить, – сказал Холлоран. – Продукты хранятся в погребе, в огромном морозильнике, во всевозможных контейнерах и в двух холодильниках. Пойдемте, я вам покажу.

Следующие десять минут Холлоран только и делал, что открывал различные крышки и дверцы, показывая съестное в таких количествах, каких Уэнди и представить себе не могла. Запасы провизии поразили ее, но не придали ожидаемой уверенности. Мысли о группе Доннера продолжали преследовать Уэнди, хотя, конечно, о каннибализме она уже и не вспоминала (потребовалось бы чудовищно долгое время, чтобы уничтожить все это изобилие и перейти на поедание друг друга). Просто она намного отчетливее осознала серьезность ситуации: поездка отсюда в Сайдуайндер из легкой часовой прогулки превратится в тяжелейшую экспедицию. Словно в страшной сказке, им предстоит сидеть в этом огромном пустом отеле, питаться оставленными для них продуктами и слушать злобные завывания ветра сквозь снежные завалы.

В Вермонте, когда Дэнни сломал руку,

(когда Джек сломал Дэнни руку)

она вызвала «скорую помощь», набрав номер, указанный на специальной карточке, прикрепленной прямо к телефонной трубке. Медики прибыли к ним через десять минут. На той же маленькой карточке значились и другие номера. Вызови полицию, и они явятся через пять минут, а пожарные – еще быстрее, потому что дежурная часть располагалась всего в нескольких кварталах от их дома. Были номера электрика и телевизионного мастера. Но что она будет делать тут, если у Дэнни случится один из его обмороков и он, к примеру, подавится собственным языком?

(о Господи, что за мысль!)

А вдруг начнется пожар? Вдруг Джек свалится в шахту лифта и раскроит себе череп? Что, если?..

(что, если вы просто чудесно проведете здесь время? хватит уже думать о всяких ужасах, Уиннифред!)

Первым делом Холлоран завел их в необъятный морозильник высотой в человеческий рост, там у них изо рта вырывались облачка пара, как у персонажей комиксов. Здесь словно наступила настоящая зима.

Гамбургеры в больших полиэтиленовых мешках, по десять фунтов в каждом. Всего – дюжина мешков. Сорок кур на крючках, вбитых в деревянные планки, покрывавшие стены морозильника. Банки с ветчиной, сложенные столбиком, как покерные фишки, – и тоже дюжина. Под курами висели десять кусков говядины, десять кусков свинины и огромная баранья нога.

– Любишь баранину, док? – с усмешкой спросил Холлоран.

– Обожаю, – ответил тот не раздумывая. Он ни разу в жизни ее не пробовал.

– Так и знал. Нет ничего лучше пары ломтиков жареной баранины с мятным желе холодным зимним вечером. Кстати, желе тоже припасено. Говорят, баранине желудок радуется. Самое полезное мясо.

Стоявший позади них Джек вдруг с любопытством спросил:

– Откуда вы знаете, что мы зовем его док?

Холлоран повернулся:

– Прошу прощения?

– Я о Дэнни. Мы иногда называем его доком. Как в мультфильме про Багза Банни.

– Ну, он вылитый док, разве нет? – Холлоран наморщил нос, причмокнул губами и мультяшным голосом произнес: – Эй! Что стряслось, док?

Дэнни засмеялся, а потом Холлоран сказал ему что-то

(Уверен, что не хочешь со мной во Флориду, док?)

совершенно отчетливо. Он расслышал каждое слово. И посмотрел на Холлорана изумленно, но немного испуганно. Холлоран с совершенно серьезным лицом подмигнул ему, а потом снова переключил свое внимание на продукты.

Уэнди в недоумении посмотрела на широкую спину повара в саржевом пиджаке, затем на собственного сына. У нее возникло очень странное ощущение, что между ними на мгновение возникла некая незримая связь, смысла которой она не поняла.

– Здесь двенадцать упаковок сосисок и двенадцать упаковок бекона, – продолжил Холлоран. – Со свининой все. А в этом ящике – двадцать фунтов масла.

– Настоящего сливочного масла? – спросил Джек.

– Наивысшего сорта.

– Уж и не припомню, когда в последний раз пробовал настоящее масло. Должно быть, еще ребенком, когда мы жили в Берлине, штат Нью-Гэмпшир.

– Что ж, здесь вы так его наедитесь, что снова заскучаете по маргарину, – со смехом ответил Холлоран. – В этом ларе лежит хлеб. Тридцать буханок белого, двадцать черного. Мы в «Оверлуке» всегда стараемся соблюдать расовый баланс, да будет вам известно. Я, конечно, понимаю, что пятидесяти буханок на весь срок не хватит, но у вас будет все необходимое, чтобы испечь свежий. А насколько свежий лучше замороженного, никому объяснять не надо… Здесь у нас хранится рыба. Лучшая пища для мозгов, верно, док?

– Это правда, мам?

– Наверное, милый, если мистер Холлоран так считает, – улыбнулась она.

Дэнни скривился.

– Мне не нравится рыба.

– А вот тут ты глубоко заблуждаешься, – сказал Холлоран. – Ты просто никогда не ел рыбу, которой нравился бы сам. Здешняя рыба тебя просто полюбит, вот увидишь. Пять фунтов радужной форели, шесть фунтов камбалы, пятнадцать банок консервированного тунца…

– Вот тунец мне по вкусу.

– …и пять фунтов нежнейшего палтуса, какой когда-либо обитал в морях. Так что, мальчик мой, когда наступит весна, ты еще скажешь спасибо старому… – Он вдруг прищелкнул пальцами, словно что-то забыл. – Эй, как меня зовут-то? Совершенно вылетело из головы.

– Мистер Холлоран, – ответил ему Дэнни с довольной улыбкой. – А для друзей – просто Дик.

– Точно! И раз уж мы подружились, ты тоже можешь звать меня Диком.

Он двинулся в самый дальний угол, а Джек и Уэнди переглянулись, не припоминая, чтобы Холлоран упоминал прежде свое имя.

– А тут я припрятал кое-что особенное, – сообщил повар. – Надеюсь, вы, ребята, получите настоящее удовольствие.

– О, право, это слишком! Вам не стоило так хлопотать из-за нас, – сказала Уэнди растроганно, глядя на двадцатифунтовую индейку, обернутую алой ленточкой с бантиком.

– Ко Дню благодарения всем полагается индейка, Уэнди, – очень серьезно возразил Холлоран. – И где-то здесь еще припрятан каплун к Рождеству. Не сомневаюсь, вы его сами найдете. Но давайте-ка выбираться отсюда, пока мы все не подхватили эту… Как ее? Пьювмонию. Правильно, док?

– Правильно!

Новые чудеса ожидали их в погребе. Сотня коробок сухого молока (хотя Холлоран настойчиво советовал Уэнди покупать для мальчика свежее в Сайдуайндере, пока будет возможность), пять двенадцатифунтовых мешков сахарного песка, галлон патоки, овсяные хлопья, банки с рисом, макаронами и спагетти, банки с фруктами и фруктовым салатом, целый бушель свежих яблок, от которых вся комната пропахла ароматом осени, изюм, чернослив и сушеные абрикосы («Разнообразное питание – залог счастья», – сообщил Холлоран, и раскаты его смеха отразились от потолка кладовки, с которого свисал на металлической цепочке единственный старомодный светильник в виде матового шара), огромная корзина с картофелем, корзинки поменьше с помидорами, луком, репой, тыквами и капустой.

– Надо вам сказать… – начала Уэнди, когда они вышли наружу, но впечатление от всего этого изобилия после жизни на тридцать долларов в неделю оказалось столь сильным, что она так и не подобрала слов, чтобы закончить фразу.

– Я уже немного опаздываю, – Холлоран взглянул на часы, – а потому предоставлю вам самим изучить, что в холодильниках и других шкафах, когда устроитесь на новом месте. Есть еще сыры, молоко в банках, в том числе сгущенное, дрожжи, пищевая сода, целый мешок пирогов к чаю, несколько гроздей бананов, которым надо дать время дозреть…

– Остановитесь, пожалуйста, – умоляюще попросила Уэнди, со смехом поднимая руки. – Мне в жизни всего не запомнить. Это просто великолепно. Даю вам слово поддерживать здесь образцовый порядок и чистоту.

– Большего я и не прошу. – Повар повернулся к Джеку. – Мистер Уллман поделился с вами мыслями насчет крыс на своем чердаке?

Джек осклабился:

– Да, он действительно волнуется по поводу чердака, а мистер Уотсон подозревает, что в подвале они тоже водятся. Я же видел там только тонны старой бумаги, но ни одного порванного листка, как бывает, когда крысы утепляют себе гнезда.

– Ох уж этот Уотсон! – сказал Холлоран, с притворным сожалением качая головой. – Вот у кого, должно быть, самый грязный язык в мире.

– Колоритный персонаж, – согласился Джек, хотя считал, что грязнее языка, чем у его собственного папаши, не было ни у кого.

– В чем-то ему можно посочувствовать, – продолжал Холлоран, подводя их к широким двустворчатым дверям, которые вели из кухни в зал ресторана. – Когда-то у его семьи водились деньги. Это ведь дед или прадед Уотсона – не упомню, кто именно – построил это заведение.

– Да, я слышал об этом, – сказал Джек.

– Что же произошло? – спросила Уэнди.

– Они попросту не потянули такое дело, – ответил Холлоран. – Уотсон готов взахлеб рассказывать эту историю по три раза на дню, дай ему только волю. Похоже, для старика этот отель превратился в настоящую манию, и его засосало по самые уши. У него было два сына. Один погиб, катаясь верхом в здешних краях, когда здание только возводилось. Случилось это в тысяча девятьсот восьмом или девятом. Жену старика сгубил грипп, и остался только он сам да младший сын. В итоге обоим пришлось наняться простыми служащими в отель, который они сами и построили.

– Да уж, действительно посочувствуешь, – сказала Уэнди.

– И что же с ним сталось? Я имею в виду старика, – спросил Джек.

– Сунул по ошибке пальцы в электрическую розетку и скончался, – ответил Холлоран. – Это случилось уже в начале тридцатых, незадолго до того, как из-за Великой депрессии гостиницу пришлось на десять лет закрыть. Кстати, Джек, я хотел бы попросить, чтобы вы и ваша жена следили, не появятся ли крысы на кухне. Если заметите хотя бы одну… Используйте ловушки, но не яд.

Джек удивленно посмотрел на него.

– Само собой. Кому может прийти в голову разбрасывать в кухне крысиную отраву?

Холлоран презрительно рассмеялся.

– А хотя бы мистеру Уллману, вот кому. Именно его светлую головушку осенила эта блестящая идея прошлой осенью. Пришлось мне с ним потолковать по душам. Я ему говорю: «Представьте себе, что будет, когда мы вернемся сюда в будущем мае и устроим традиционный праздничный ужин в честь открытия сезона (к которому, кстати, всегда подаем лосося под роскошным соусом) и всем станет дурно. Приедет врач и спросит: «Что вы тут натворили, Уллман, если у вас отравились крысиным ядом восемьдесят главных толстосумов со всей Америки?»

Джек откинул голову и расхохотался.

– И что Уллман сказал на это?

Сунув язык за щеку, словно у него во рту застрял кусок пищи, повар ответил голосом Уллмана:

– Купите крысоловки, Холлоран.

Теперь рассмеялись все, включая Дэнни, который, правда, не совсем понял шутку, но сообразил, что смеются над мистером Уллманом, который все-таки сел в лужу.

Вчетвером они прошли через ресторан с его знаменитым видом на расположенные к западу заснеженные вершины гор. Сейчас здесь было пусто и тихо. Поверх каждой белой скатерти на столах лежал слой прозрачного, но плотного защитного полиэтилена. Ковер был свернут в массивный рулон, высившийся в углу, подобно часовому на посту.

В противоположном конце просторного зала виднелся проем с коротенькими дверцами, как в традиционных салунах, а поверх арки было выведено архаичными золочеными буквами: «Колорадо-холл».

Проследив за взглядом Джека, Холлоран сказал:

– Если вам захочется выпить, то, надеюсь, вы догадались захватить с собой запас спиртного. Наш бар вымели дочиста. Вчера вечером устроили прощальную вечеринку для персонала, знаете ли. Так что сегодня все – от горничных до последнего коридорного – страдают похмельем, не исключая и меня самого.

– Я не пью, – отозвался Джек сдержанно.

И они вернулись в вестибюль.

За те полчаса, что они отсутствовали, он заметно опустел. Длинный главный холл начал приобретать безмолвный и пустынный вид, который, как предполагал Джек, уже скоро станет для них привычным зрелищем. В креслах с высокими спинками больше никто не сидел. Монахини, гревшиеся у камина, уехали, да и в самом камине яркий огонь превратился в уютную россыпь тлеющих углей. Уэнди бросила взгляд в сторону стоянки и увидела, что на ней осталось не более дюжины автомобилей.

И ей мучительно захотелось сесть в «фольксваген» и вернуться в Боулдер… или просто отправиться куда глаза глядят.

Джек озирался в поисках Уллмана, но того поблизости не было.

К ним подошла молодая горничная с пепельно-русыми волосами, собранными в пучок.

– Ваш багаж уже вынесли на террасу, Дик, – сказала она.

– Спасибо, Салли. – И он чмокнул девушку в лоб. – Хорошей тебе зимы. Слышал, ты выходишь замуж.

Когда горничная удалилась, привычно покачивая бедрами, Холлоран повернулся к Торрансам:

– Мне уже нужно поспешить, если я не хочу опоздать на самолет. Желаю вам, чтобы все сложилось удачно. Впрочем, уверен, так и будет.

– Спасибо, – отозвался Джек. – Вы были к нам очень добры.

– Я хорошенько позабочусь о вашей кухне, – еще раз пообещала Уэнди. – Наслаждайтесь Флоридой.

– За этим дело не станет, – заверил ее Холлоран. Потом он уперся руками в колени и склонился к Дэнни. – У тебя еще есть шанс, парень. Хочешь со мной во Флориду?

– Нет, спасибо, – ответил Дэнни с улыбкой.

– Ладно. Тогда поможешь донести мои сумки до машины?

– Конечно, если мама разрешит.

– Разумеется, – сказала Уэнди, – но только нужно застегнуть пуговицы на курточке.

Она шагнула к сыну, однако Холлоран оказался быстрее: его большие темные пальцы справлялись с пуговицами ловко и проворно.

– Я скоро верну его вам, – сказал он.

– Хорошо, – ответила Уэнди и проводила их до дверей.

Джек все еще высматривал Уллмана. У стойки регистрации улаживал свои дела последний постоялец отеля «Оверлук».

Четыре чемодана стояли прямо за дверями. Точнее, только три из них действительно были чемоданами, огромными, потертыми, сделанными из искусственной кожи «под аллигатора». Четвертой оказалась крупная дорожная сумка из выцветшей шотландки.

– Как думаешь, справишься с ней? – спросил Холлоран. Сам он ухватил два чемодана одной рукой, а третий зажал под мышкой.

– А то! – ответил Дэнни и, взявшись за ручку обеими руками, начал спускаться вслед за поваром по ступеням террасы, мужественно стараясь не кряхтеть и вообще ничем не показать, что ему тяжеловато.

С тех пор как они приехали, на улице успел подняться порывистый, колючий ветер; он завывал на стоянке, заставляя Дэнни щуриться, пока он тащил сумку, которая била его по коленкам при каждом шаге. Несколько облетевших осиновых листьев с шуршанием перекатывались по пустому асфальту парковки, и Дэнни на мгновение вспомнил ту ночь на прошлой неделе, когда он очнулся от кошмарного сна и услышал – или по крайней мере подумал, что слышит, – как Тони просит его не ездить сюда.

Холлоран поставил чемоданы рядом с багажником бежевого «плимута-фьюри».

– Автомобиль так себе, – доверительно сообщил он Дэнни. – Взял его напрокат. Зато дома меня ждет моя Бесси. Вот это автомобиль! «Кадиллак» пятидесятого года выпуска. Какой у нее плавный ход! Ты себе даже не представляешь. Я ею очень дорожу. Потому и держу ее во Флориде – она уже старовата для всех этих горных подъемов. Тебе помочь с сумкой?

– Не надо, сэр, – ответил Дэнни. Он сумел проделать последние шаги, не издав ни стона, но вздохнул с большим облегчением, когда наконец опустил сумку.

– Вот молодец! – снова похвалил его Холлоран.

Затем он достал из кармана своего синего саржевого пиджака ключи на большом кольце и отпер багажник. Укладывая туда чемоданы, повар сказал:

– Ты сильно сияешь, малыш. Мощнее, чем кто-либо, кого я встречал в жизни. А ведь мне в январе стукнет шестьдесят.

– Что?

– Ты наделен особым даром, – объяснил Холлоран, поворачиваясь к нему. – Лично я всегда называл это сиянием. Еще моя бабушка пользовалась этим словом. Потому что тоже обладала такой способностью. Когда я был мальчишкой не старше, чем ты сейчас, мы частенько сиживали с ней на кухне и вели долгие беседы, вообще не раскрывая ртов.

– В самом деле?

Холлоран даже улыбнулся, увидев отразившееся на лице Дэнни жадное любопытство, и предложил:

– Полезай ко мне в машину и посиди со мной немного. Хочу с тобой потолковать.

Он захлопнул крышку багажника.

Из вестибюля отеля «Оверлук» Уэнди Торранс видела, как ее сын сел на пассажирское сиденье машины Холлорана, а сам огромный чернокожий повар скользнул за руль. Охваченная внезапным страхом, она уже открыла рот, чтобы сообщить Джеку, что Холлоран всерьез собрался забрать Дэнни с собой во Флориду – ведь похищение происходило прямо у нее на глазах. Но потом поняла, что они просто сидят рядом. Ей с трудом удавалось разглядеть голову сына, который повернулся к Холлорану. Но даже издали выражение его лица показалось ей знакомым. С таким лицом Дэнни смотрел на экран телевизора, когда показывали что-то необычайно занимательное, а еще играл с отцом в старую деву или подкидного дурака. Джек, которому важнее всего было увидеться с Уллманом, ничего не замечал. И Уэнди промолчала, с тревогой наблюдая за машиной Холлорана и гадая, о чем таком интересном они могли разговаривать.

Между тем Холлоран спросил:

– Должно быть, чувствуешь себя чуток одиноко, думая, что ты такой один?

Дэнни, который порой испытывал не только одиночество, но и страх, кивнул.

– Но я ведь не единственный, кого вы встречали? – спросил он.

Холлоран со смехом ответил:

– Конечно же, нет, дитя мое. Далеко не единственный. Но сияешь ты ярче всех.

– Значит, таких много?

– Вовсе нет, – сказал Холлоран, – но время от времени попадаются. В большинстве случаев в людях присутствует лишь едва уловимое сияние. Они сами не подозревают о нем. Такие люди, как правило, приходят домой с цветами, когда на их жен нападает ежемесячная тоска, в школе легко справляются с контрольными работами, к которым и не думали готовиться, и хорошо улавливают настроение собравшихся, стоит им войти в комнату. Таких мне попалось пятьдесят или шестьдесят. Но не больше дюжины человек, включая мою бабулю, знали, что сияют.

– Ух ты! – сказал Дэнни и на какое-то время задумался. Потом спросил: – Вы знаете миссис Брент?

– Ее-то? – В голосе Холлорана промелькнула презрительная нотка. – Знаю. Но она не сияет. Только и может, что возвращать каждый ужин на кухню по три раза.

– Я и не думал, что она сияет, – серьезно ответил Дэнни. – А еще… вы знакомы с мужчиной в серой форме, который подает к подъезду машины?

– С Майком? Конечно, я хорошо знаю Майка. А что с ним такое?

– Ничего. Просто скажите, мистер Холлоран, зачем миссис Брент могли понадобиться его брюки?

– О чем это ты, приятель?

– Понимаете, когда она смотрела на него, то думала, что не против залезть к нему в брюки. И мне стало интересно, почему…

Но закончить ему не удалось. Холлоран откинул голову и разразился смехом, который вырывался из глубин его широкой груди и напоминал раскаты грома. Сиденье заходило под ним ходуном. Дэнни смущенно и недоуменно улыбался, дожидаясь, пока эта буря веселья затихнет. Отсмеявшись, Холлоран достал из нагрудного кармана белый шелковый носовой платок, словно флаг для капитуляции, и промокнул выступившие на глазах слезы.

– Милый мальчик, – сказал он, все еще посмеиваясь, – такими темпами ты уже к десяти годам постигнешь все тайны человеческой натуры. Но даже не знаю, завидовать тебе или нет.

– Но миссис Брент…

– Забудь о ней, – перебил его повар. – И к маме не лезь с расспросами. Ты ее только расстроишь. Понимаешь, что я имею в виду?

– Да, сэр.

Он понимал это очень хорошо. Ему уже не раз случалось расстраивать маму подобным образом.

– Миссис Брент – просто мерзкая старуха с грязными мыслями и зудом в одном месте, вот и все, – сказал Холлоран, а потом пристально посмотрел на Дэнни. – Как сильно ты можешь ударить, док?

– Что?

– Врежь мне как следует. Направь мысленное усилие в мою сторону. Хочу убедиться, что не ошибся в своих предположениях.

– О чем мне думать?

– О чем угодно. Только думай по-настоящему сильно.

– Ладно, – сказал Дэнни.

Он на мгновение задумался, а потом сконцентрировал все свое внимание на Холлоране. Ему никогда не приходилось делать ничего подобного, и потому в самый последний момент какой-то внутренний инстинкт отчасти блокировал мощь его мысли – ведь он не хотел причинить мистеру Холлорану вред. Тем не менее Дэнни все равно ощутил, как мысль стрелой вылетела из его сознания с силой, показавшейся ему самому невероятной. Словно подача Нолана Райана, только еще сильнее.

(Эй, надеюсь, я не ранил его)

А мысль была:

(!!!ПРИВЕТ, ДИК!!!)

Холлоран скорчился от боли и дернулся назад. Его зубы громко клацнули, прикусив нижнюю губу, из которой потекла тонкая струйка крови. Руки взлетели от бедер к груди и упали вниз. Веки затрепетали. Дэнни стало страшно.

– Мистер Холлоран? Дик? С вами все хорошо?

– Я не знаю, – ответил тот со слабым смешком. – В том-то и дело, что я не знаю. Бог ты мой, мальчик! Да ты как из пистолета пальнул!

– Простите меня! – Дэнни встревожился еще больше. – Мне позвать папу? Я сбегаю и быстро приведу его.

– Не надо. Я уже почти в норме. Все в порядке, Дэнни. Просто посиди еще немного со мной. Мне чуть-чуть не по себе, но это скоро пройдет.

– Я мог и сильнее, но не решился, – признался Дэнни. – Перепугался в последний момент.

– Вероятно, к счастью для меня. А то у меня мозги бы из ушей полезли. – Холлоран заметил, что его слова снова напугали Дэнни, и поспешил добавить: – Но ты не причинил мне никакого вреда. Расскажи лучше, что ощутил ты сам? Какое испытал чувство?

– Словно я – Нолан Райан и выполняю силовую подачу, – моментально ответил Дэнни.

– Ты любишь бейсбол, как я погляжу? – Холлоран энергично растирал себе виски.

– Мы с папой болеем за «Эйнджелз», – сказал Дэнни. – За «Ред сокс» в Восточной лиге и за «Эйнджелз» в Западной. Даже ходили на матч, когда «Ред сокс» играли против «Цинциннати» во Всемирной серии. Я был тогда гораздо младше. А папа… Папа…

Лицо Дэнни омрачилось и стало тревожным.

– Что было с папой, Дэн?

– Забыл, – ответил Дэнни. Потянул было большой палец ко рту, чтобы начать сосать его, но так вели себя только совсем маленькие дети. И он положил руку на колено.

– Ты разбираешь, о чем думают твои мама с папой, Дэнни? – Холлоран пристально смотрел на него.

– Почти всегда, если мне хочется. Но обычно я даже не пытаюсь.

– Почему же?

– Потому что… – Он помолчал, явно испытывая неловкость. – Потому что это все равно что подглядывать за ними в спальне, когда они занимаются тем делом, от которого появляются дети. Вы же знаете, о чем я?

– Да, я имею об этом некоторое представление, – сказал Холлоран без тени иронии.

– Им бы это не понравилось. И им бы не понравилось, если бы я все время рылся в их мыслях. Это было бы некрасиво.

– Ясно.

– Но я понимаю, что они чувствуют, – продолжал Дэнни. – Здесь уж ничего не поделаешь. И я знаю, что сейчас чувствуете вы. Я причинил вам боль. Простите.

– Это обычная головная боль. У меня бывали похмелья и похлеще. А тебе легко читать мысли других людей?

– Я пока вообще не умею читать, – ответил Дэнни. – Знаю только несколько слов. Но папа меня научит этой зимой. Ведь папа раньше обучал детей читать и писать в одной большой школе. В основном писать. Но и читать он тоже может научить.

– Я скорее имел в виду то, как ты улавливаешь чужие мысли.

Дэнни задумался.

– У меня получается, если это громко, – наконец сказал он. – Как с миссис Брент и брюками. Или как случилось, когда мы с мамой однажды поехали в магазин купить мне ботинки. Там был большой мальчик, который рассматривал радиоприемники и хотел взять один так, чтобы не покупать его. Потом он подумал: а вдруг меня поймают? А потом подумал: но я же очень хочу такое радио. Но потом снова стал думать, что будет, если его поймают. Он довел себя до тошноты этими мыслями, и мне тоже стало тошно. Мама как раз разговаривала с продавцом обуви, а я подошел и сказал: «Послушай, парень, не трогай радио. Лучше просто уходи». Он сильно испугался. Убежал оттуда как ошпаренный.

– Не сомневаюсь, – отозвался Холлоран с широкой улыбкой. – А что еще ты можешь, Дэнни? Только разбирать мысли и чувства? Или что-то еще?

– А вы? – осторожно поинтересовался Дэнни.

– Иногда, – ответил Холлоран, – не очень часто, но иногда… Я вижу сны. Тебе снятся сны, Дэнни?

– Да, бывает, я вижу сны, даже если не сплю, – сказал Дэнни. – Когда приходит Тони.

Большой палец снова так и просился в рот. О Тони он прежде не рассказывал никому, кроме мамы с папой. Дэнни опять пришлось приструнить свою руку.

– Кто такой Тони?

И тут Дэнни посетило одно из тех внезапных озарений, что всегда пугали его до полусмерти. Будто он видел огромную и непонятную машину, которая могла быть безвредной, а могла таить в себе ужасную опасность. Он был слишком мал, чтобы разобраться. Слишком мал, чтобы понять.

– Что-то не так? – воскликнул он. – Вы ведь расспрашиваете меня потому, что беспокоитесь, верно? Почему вы тревожитесь за меня? Почему тревожитесь за нас всех?

Холлоран положил свою большую темную ладонь на худенькое плечо мальчика.

– Перестань, – сказал он. – Вероятно, здесь ничего нет. Но если и есть… Что ж, на то и нужен твой дар, Дэнни. Это очень редкий дар. Я знаю, тебе еще расти и расти, прежде чем ты полностью им овладеешь. И нужно быть очень храбрым, чтобы справиться с ним.

– Но я не понимаю многих вещей! – взорвался Дэнни. – Я вроде бы все понимаю, но не понимаю ничего! Люди… Они испытывают чувства, и я воспринимаю их. Но не знаю, что при этом чувствую сам! – Он с глубоко несчастным видом понурился. – Жаль, я не умею читать. Иногда Тони показывает мне знаки, но я с трудом разбираю лишь немногие.

– Кто такой Тони? – снова спросил Холлоран.

– Мама и папа называют его моим «невидимым дружком», – ответил Дэнни, старательно повторяя слова родителей. – Но он настоящий. По крайней мере для меня. Иногда, если я действительно очень стараюсь что-то понять, он ко мне приходит. И говорит: «Я хочу тебе что-то показать, Дэнни». Тогда я вроде как отключаюсь. Получается… это все сны, как вы и сказали.

Он посмотрел на Холлорана и тяжело сглотнул.

– Только прежде это были хорошие сны. Но теперь… Я забыл, как называются сны, от которых пугаешься и потом плачешь.

– Кошмары, – подсказал Холлоран.

– Да, правильно. Кошмары.

– Об этом месте? Об «Оверлуке»?

Дэнни снова посмотрел на палец, который любил сосать.

– Да, – прошептал он. А потом заговорил взволнованно, глядя Холлорану прямо в глаза: – Но я не могу рассказать об этом папе, и вы тоже не рассказывайте! Ему нужна эта работа, потому что только ее дядя Эл смог для него найти. Он должен закончить свою пьесу или снова начнет заниматься Скверным Делом. А я знаю, что это такое. Это когда напиваешься пьяным, вот что! Раньше он был пьяным почти всегда, а значит – занимался Скверным Делом!

Дэнни замолк, с трудом сдерживая слезы.

– Ну-ну… – Холлоран прижал лицо мальчика к грубоватой ткани своего пиджака, от которого слабо пахло нафталином. – Все будет хорошо, сынок. И если тому пальцу так нравится у тебя во рту, пусти его наконец туда.

Однако он казался встревоженным.

– То, что я называю сиянием, – сказал повар, – в Библии называют видениями, а некоторые ученые окрестили это прекогницией. Я много читал об этом, сынок. Можно сказать, изучил вопрос. Дело так или иначе сводится к предвидению будущего. Это тебе понятно?

Дэнни кивнул, не отрываясь от пиджака Холлорана.

– Помню самое сильное сияние, которое случилось со мной… Мне не забыть его никогда. Дело было в пятьдесят пятом. Я тогда еще служил в армии, и меня послали за океан в Западную Германию. За час до ужина стою я рядом с баком и устраиваю страшный нагоняй одному рядовому за то, что он вместе с очистками снимает чуть не половину картофелины. Говорю: «Дай я тебе покажу, как это делается». Он протягивает мне картошку и нож, и вдруг кухня куда-то исчезает. Бах, и нет ее. Ты говоришь, что видишь этого Тони перед тем… Перед тем как начинается сон?

Дэнни снова кивнул.

Холлоран обнял его за плечо.

– А я всегда чую запах апельсинов. В тот день ими пахло повсюду, но я не придал этому значения, потому что они у нас были в меню на ужин. Нам доставили тридцать ящиков из Валенсии. Вся кухня провоняла проклятыми апельсинами.

С минуту у меня было чувство, что я потерял сознание. А потом услышал оглушительный взрыв и увидел пламя. Люди громко кричали. Завывали сирены. И еще был шипящий звук, какой издает только пар. Затем, как мне показалось, я приблизился и увидел пассажирский вагон, сошедший с рельсов и лежавший на боку. А на нем надпись: «Железнодорожная компания Джорджии и Южной Каролины». Тут как вспышка молнии у меня в голове: мой брат Карл ехал тем поездом, он потерпел крушение, и брат погиб. Вот так – в одно мгновение. А потом все вернулось, и я увидел перед собой прежнего недоноска с ножом и картофелиной в руках. Он спрашивает: «С вами все в порядке, сержант?» А я говорю: «Нет. Мой брат только что погиб в Джорджии». Позже я дозвонился до мамы, и она рассказала, как оно случилось. Но ты же понимаешь, малыш, что я уже сам знал, как все произошло.

Он медленно помотал черной кудрявой головой, словно хотел избавиться от воспоминания, и посмотрел на Дэнни сверху вниз.

– Есть кое-что, о чем тебе следует помнить, мальчик мой. Это очень и очень важно. Такие видения не всегда становятся явью. Помню, четыре года назад мне предложили поработать поваром в летнем лагере для мальчиков-скаутов на Длинном озере в штате Мэн. Так вот, сижу я в бостонском аэропорту Логан, жду посадки в самолет, как вдруг чувствую запах апельсинов. Ни с того ни с сего. В первый раз, должно быть, лет за пять. И я сказал себе: «Боже правый! Что же за катавасия меня ожидает?» – а потом отправился в туалет и заперся в кабинке, чтобы наедине все обдумать. Сознания я не терял, но во мне нарастало и нарастало предчувствие, что мой самолет непременно грохнется. А потом предчувствие так же внезапно растаяло, запах апельсинов рассеялся, и я понял, что все кончилось. Но я все же направился к стойке компании «Дельта» и поменял билет на рейс, вылетавший на три часа позже. И знаешь, что произошло?

– Что? – напряженным шепотом спросил Дэнни.

– Ничегошеньки! – ответил Холлоран со смехом. И к своему облегчению, заметил, что мальчик тоже улыбнулся. – Ничего не случилось. Тот первый самолет приземлился точно по расписанию и без всяких приключений. Так что, сам видишь, порой эти предзнаменования оказываются ложной тревогой.

– Вот как, – протянул Дэнни.

– Или возьми, к примеру, бега. Я часто там бываю и нередко выигрываю. Встаю у ограды, когда наездники выводят лошадей к старту, и порой сияние подсказывает мне кое-что об одной из лошадок. Это мне и помогает. Все собираюсь однажды поставить крупную сумму в трайфекте[9], а потом досрочно уйти на покой. Но пока побаиваюсь, потому что частенько возвращаюсь с ипподрома домой не на такси, а на своих двоих и в бумажнике у меня пусто. Никому не под силу сиять каждый раз. Разве только Господу Богу на небесах.

– Это точно, сэр, – согласился Дэнни. Ему самому вспомнилось, как почти год назад Тони показал ему новорожденного младенца в колыбельке у них дома в Стовингтоне. Дэнни это страшно взволновало, и он ждал с нетерпением, зная, что на это требуется время, но ни братика, ни сестрички у него так и не появилось.

– А теперь слушай меня внимательно. – Холлоран взял обе руки Дэнни в свои. – Мне снились здесь очень плохие сны, и порой меня одолевали дурные предчувствия. Я проработал в отеле два полных сезона и за это время, наверное, с дюжину раз видел… кошмары. А еще мне иногда казалось, что я вижу страшные вещи. И не проси, все равно не скажу, что именно. Это не для такого малыша, как ты. Действительно отвратительные штуки. Однажды видение было связано с теми чертовыми кустами, подстриженными под зверей. И еще тот случай с горничной по имени Делорес Викери. Она немного сияла, но едва ли догадывалась об этом. Ей кое-что привиделось, и мистер Уллман уволил ее… Ты знаешь, что такое увольнение, док?

– Да, сэр, – простодушно признался Дэнни. – Моего папу уволили из учителей, и потому, наверное, нам пришлось переехать всей семьей в Колорадо.

– Так вот, Уллман выгнал ее с работы, когда горничная сообщила, что видела кое-что в одном из номеров, где… Короче, там, где прежде случилось нечто очень плохое. Это номер двести семнадцать, и я хочу, чтобы ты мне пообещал, Дэнни, что не будешь в него заходить. Ни разу за всю зиму. Держись от него подальше. Обещаешь?

– Обещаю, сэр, – сказал Дэнни. – А та женщина… Та… горничная. Она не попросила вас сходить и посмотреть?

– Попросила. И там действительно было страшно. Но при этом… Я не думаю, что та жуткая штука могла причинить кому-либо вред, Дэнни. Мне хочется втолковать тебе это. Понимаешь, люди, наделенные даром сияния, иногда могут видеть то, что должно произойти, и, как я думаю, они также порой видят уже произошедшее. Но все это как картинки в книжке. Ты когда-нибудь видел в книжке картинку, которая бы тебя напугала, Дэнни?

– Видел, конечно, – ответил он, вспомнив Синюю Бороду и картинку, на которой его новая жена открывает дверь и видит все те головы.

– Но ты ведь понимал, что она никак не может навредить тебе самому, верно же?

– Д-да… – с сомнением сказал Дэнни.

– Ну вот. То же самое и с этим отелем. Понятия не имею почему, но от всего плохого, что здесь случилось, остались мелкие следы, как бывает, когда какой-нибудь невоспитанный тип стрижет ногти и ковыряет в носу, а потом заметает обрезки и козявки под кресло, на котором сидел. Скажу снова: не знаю, почему такое происходит именно здесь. Что-то плохое случается, как мне кажется, почти в любой гостинице мира, и я работал в нескольких, но нигде никаких проблем не возникало. Только в «Оверлуке». Но, Дэнни, я не думаю, что от этого кто-то может пострадать. – Каждое слово последней фразы он сопроводил мягким пожатием плеча мальчика. – А потому, если ты что-то такое заметишь, например, в коридоре, или в комнате, или снаружи у тех кустов… Просто отвернись, а когда посмотришь снова, ничего уже не будет. Понимаешь, что я тебе говорю?

– Да, – ответил Дэнни. Он почувствовал себя намного лучше, спокойнее. Встав на колени, он поцеловал Холлорана в щеку и крепко обнял его. Холлоран в ответ ласково прижал мальчика к себе.

Затем отпустил его и спросил:

– Твои родители… Они ведь не сияют, верно?

– Нет, я так не думаю.

– Я попытался их испытать, как и тебя, – сказал Холлоран. – Твоя мама чуть вздрогнула, но самую малость. Впрочем, должно быть, каждая мать немного сияет, пока ее дети не станут достаточно взрослыми, чтобы за них не надо было постоянно волноваться. А вот твой папа…

Холлоран ненадолго замолк. Он подверг отца Дэнни тесту и теперь не знал, что и думать. Это оказалось не то же самое, что встретить человека, который излучал сияние или же, напротив, был полностью его лишен. Пытаясь разобраться в сущности отца Дэнни, он испытывал… странное ощущение, словно в Джеке Торрансе присутствовало что-то… нечто, что он скрывал. Или же держал глубоко внутри своего естества, куда невозможно проникнуть.

– Мне показалось, что твой папа не обладает даром сияния вообще, – закончил Холлоран. – Так что по их поводу можешь не беспокоиться. Позаботься только о себе самом. Не думаю, что здесь есть хоть что-нибудь действительно опасное для тебя. А потому ничего не бойся, хорошо?

– Хорошо.

– Дэнни! Эй, док!

Дэнни обернулся на голос.

– Это мама меня зовет. Мне надо идти.

– Конечно, иди, – сказал Холлоран. – Желаю тебе хорошо провести здесь время. По крайней мере постарайся.

– Непременно. И спасибо вам, мистер Холлоран. Мне теперь намного легче.

Улыбчивая мысль всплыла у него в голове:

(Для друзей – просто Дик)

(Да, Дик, спасибо)

Их взгляды встретились, и Дик Холлоран подмигнул.

Дэнни перебрался на другую сторону сиденья и открыл дверцу машины. Когда он вылезал из салона, Холлоран снова окликнул его:

– Дэнни!

– Что?

– Если возникнут непредвиденные проблемы… позови меня. Ударь так же громко и мощно, как ты это сделал несколько минут назад. И я скорее всего услышу тебя даже во Флориде. А как только услышу, примчусь без промедления.

– О’кей, – кивнул Дэнни с улыбкой.

– Береги себя, силач!

– До свидания.

Дэнни захлопнул дверь и побежал через стоянку к террасе, где его ждала Уэнди, обхватив себя от холода руками. Холлоран смотрел ему вслед, и его улыбка постепенно тускнела.

Не думаю, что здесь есть хоть что-нибудь действительно опасное для тебя.

Не думаю…

Но что, если он ошибся? Он ведь знал, что это будет его последний сезон в «Оверлуке», с того момента, когда увидел ту жуть в ванне номера 217. Это было гораздо хуже самой страшной картинки в самой страшной книге. А мальчик, бежавший сейчас к своей маме, казался таким крохотным…

Не думаю…

Потом его взгляд уперся в животных-кусты.

Он поспешно завел мотор, включил передачу и поехал прочь, изо всех сил стараясь больше не оглядываться. Но разумеется, оглянулся и увидел лишь опустевшую террасу. Они уже вошли в здание. «Оверлук» словно поглотил их.

– О чем вы разговаривали, милый? – спросила Уэнди, когда они вернулись в вестибюль.

– Да так, ни о чем особенном.

– Вы говорили ни о чем особенном весьма долго.

Дэнни лишь пожал плечами, и Уэнди увидела, насколько он похож на отца. Самому Джеку этот небрежный жест не удался бы лучше. Больше она от Дэнни ничего не добьется. На Уэнди нахлынуло раздражение, смешанное с любовью: любовь была беспомощной, а источником раздражения служило чувство, будто ее намеренно исключают из круга посвященных. Когда отец и сын были вместе, она порой становилась для них как будто чужой, как статист из массовки, случайно забредший на сцену в разгар диалога двух главных героев. Что ж, этой зимой им будет трудновато держаться от нее в стороне – двум чересчур самостоятельным и самонадеянным мужчинам. У них попросту окажется слишком мало пространства для этого. Уэнди вдруг поймала себя на том, что ревнует сына к мужу из-за их близости, и устыдилась. Это чувство напомнило ей о собственной матери… Отчетливо напомнило.

В вестибюле почти никого не осталось, кроме Уллмана, старшего клерка (они стояли рядом с кассой, подсчитывая выручку), пары горничных, переодевшихся в теплые брюки и свитера и расположившихся со своим багажом у входа, да Уотсона – главного механика отеля. Перехватив взгляд Уэнди, он подмигнул ей, причем весьма развязно. Она поспешно отвела глаза. Джек стоял у окна неподалеку от двери ресторана и осматривал окрестности. Вид у него был сосредоточенный и задумчивый.

Баланс, по всей видимости, сошелся, потому что Уллман по-хозяйски властным жестом задвинул ящик кассового аппарата. Подписал чековую ленту и убрал ее в небольшую папку на молнии. Уэнди мысленно поаплодировала клерку, который откровенно испытывал невыразимое облегчение. Уллман выглядел человеком, способным за малейшую недостачу содрать с сотрудника три шкуры, не пролив при этом ни капли крови. У Уэнди не вызывал симпатии ни сам Уллман, ни его претенциозные, нарочито деловитые манеры. Он воплощал в себе типичного начальника. Такой босс приторно сладок с клиентами, а за кулисами изводит подчиненных мелочными тиранскими придирками. Но сейчас «учебный год» закончился, и кассир искренне радовался. Наступила пора расслабиться для всех, кроме нее самой, Джека и Дэнни.

– Мистер Торранс, – бесцеремонно окликнул Уллман Джека. – Прошу вас, подойдите сюда, будьте любезны.

Джек направился к нему, кивком позвав Уэнди и Дэнни.

Старший клерк, ненадолго скрывшийся в глубинах офиса, появился снова, уже в пальто.

– Хорошей вам зимы, мистер Уллман.

– Сомневаюсь, что она будет хорошей, – отозвался Уллман равнодушно. – Двенадцатого мая, Брэддок. Ни днем раньше, ни днем позже.

– Понял вас, сэр.

Брэддок обогнул стойку с приличествовавшим его должности серьезным и величавым выражением на лице, но стоило ему оказаться спиной к Уллману, расплылся в шкодливой улыбке, как школьник. Потом он коротко переговорил с двумя девушками, все еще ожидавшими у дверей, и вышел из отеля, провожаемый приглушенными смешками.

Только сейчас Уэнди обратила внимание на воцарившуюся в отеле тишину. Она накрыла его, подобно плотному покрывалу, заглушавшему все звуки, кроме доносившихся снаружи порывов ветра. С того места, где стояла Уэнди, ей были видны два кабинета позади стойки, начисто вылизанные, с пустыми рабочими столами и запертыми шкафами для бумаг. А дальше можно было разглядеть безупречный порядок кухни Холлорана, поскольку ведущие в нее двери оставили открытыми, подперев резиновыми клиньями.

– Я подумал, что могу потратить несколько лишних минут, чтобы провести вас по Отелю, – сказал Уллман, и Уэнди отметила, что в его устах это слово звучало так, словно он произносил его с заглавной буквы. Причем делал это намеренно. – Уверен, миссис Торранс, что ваш супруг скоро будет знать все углы, входы и выходы «Оверлука» как свои пять пальцев, но вы сами и ваш сын, я полагаю, ограничите перемещения в основном первым этажом и квартирой, отведенной для вас на втором.

– Несомненно, – покорно ответила Уэнди, и Джек исподтишка бросил на нее выразительный взгляд.

– У нас очень красиво, – продолжил Уллман, заметно оживившись, – и я неизменно получаю удовольствие, имея возможность продемонстрировать это.

Что правда, то правда, подумала Уэнди.

– Давайте поднимемся на четвертый этаж, а потом станем постепенно спускаться, – предложил Уллман, теперь уже переполненный энтузиазмом.

– Хорошо, если только мы вас не отвлекаем… – начал Джек.

– Ни в коем случае, – прервал его Уллман. – Заведение полностью закрыто. Tout fini, по крайней мере на этот сезон. И сегодня вечером я планировал остановиться в Боулдере. Само собой, в «Боулдерадо» – единственном приличном отеле по эту сторону Денвера… Не считая, разумеется, «Оверлука». Прошу следовать за мной.

Все вместе они вошли в лифт. Изнутри он был изящно отделан медью и бронзой, но заметно просел под весом четырех человек. Управляющий закрыл внешние створки дверей. Дэнни чуть беспокойно поежился, и Уллман одарил его ободряющей улыбкой. Мальчик попытался улыбнуться в ответ, но у него не получилось.

– Не волнуйся, малыш, – сказал Уллман. – Этот лифт – сама надежность. Безопаснее не бывает.

– То же самое говорили о «Титанике», – заметил Джек, разглядывая полусферу из граненого стекла в потолке лифта. Уэнди пришлось прикусить щеку, чтобы не рассмеяться.

Но Уллман ничуть не смутился. Он со стуком свел внутренние створки.

– Спешу напомнить, мистер Торранс, что «Титаник» совершил только один рейс. А этот лифт с тех пор, как его смонтировали в тысяча девятьсот двадцать шестом году, поднялся и опустился десятки тысяч раз.

– Это вселяет оптимизм, – сказал Джек и, взъерошив Дэнни волосы, добавил: – Крушения не предвидится, док.

Уллман передвинул рычаг управления, но какое-то время ничего не происходило – только мелко задрожал под ногами пол, а снизу донеслось надрывное завывание мотора. Уэнди на мгновение представила, как они вчетвером застрянут между этажами, подобно мухам в бутылке, а весной найдут их тела… у которых будет не хватать отдельных частей… Как в группе Доннера…

(Прекрати немедленно!)

Лифт начал подъем, поначалу вибрируя и постукивая, однако затем движение стало более плавным. На четвертом этаже Уллман остановил лифт с резким толчком, распахнул внутренние створки и открыл дверь. Кабина располагалась на несколько дюймов ниже уровня пола. Дэнни смотрел на образовавшуюся ступеньку между коридором четвертого этажа и полом лифта с таким видом, словно во Вселенной царил далеко не тот порядок, который был ему обещан. Уллман откашлялся, снова привел лифт в движение и немного поднял кабину (хотя все равно не дотянул пары дюймов), и они поспешили выйти наружу. Освободившись от веса, лифт практически полностью выровнялся, но Уэнди это нисколько не успокоило. Воплощенная безопасность? Говорите что угодно, но она сразу же решила пользоваться только лестницей. И ни при каких условиях не допустит, чтобы они втроем снова вошли внутрь этой ветхой конструкции одновременно.

– На что ты так пристально смотришь, док? – насмешливо спросил Джек. – Неужели заметил пятна?

– Разумеется, нет, – вмешался уязвленный Уллман. – Здесь все тщательно отмыли с шампунем всего два дня назад.

Уэнди тоже пригляделась к устилавшей коридор ковровой дорожке. Миленькая, но определенно не такая, какую она выбрала бы для собственного дома, если он у нее вообще когда-нибудь будет. Темно-синий ворс, замысловатый черный узор, напоминавший джунгли, с лианами и раскидистыми тропическими деревьями, ветви которых усыпали экзотические птицы. Определить, что это за птицы, не представлялось возможным, поскольку различимы были лишь силуэты.

– Тебе нравится ковер? – спросила она Дэнни.

– Да, мамочка, – ответил он невыразительным голосом.

И они двинулись по широкому коридору. Его стены были обклеены шелковыми обоями в тон ковру, но гораздо более светлого оттенка. Через каждые десять футов, на высоте примерно семи футов от пола, висели электрические бра, стилизованные под старые лондонские газовые фонари: лампочки прикрыты кремово-матовыми плафонами, скрепленными перекрещивающимися металлическими струнами.

– Вот это сделано с большим вкусом, – заметила Уэнди.

Уллман кивнул, явно довольный.

– Сам мистер Дервент распорядился установить такие светильники по всему Отелю после войны… После второй, разумеется. И вообще почти весь замысел отделки помещений четвертого этажа принадлежал лично ему. А вот и номер триста – президентский люкс.

Он повернул ключ в замке двустворчатых дверей из красного дерева и настежь распахнул их. Вид из выходившего на запад окна гостиной заставил Торрансов ахнуть от восторга, на что, видимо, и рассчитывал Уллман, который спросил с широкой улыбкой:

– Впечатляет, правда?

– Еще как! – отозвался Джек.

Окно протянулось почти во всю длину комнаты, и сейчас в него можно было видеть солнце, сиявшее точно посредине между двумя зазубренными пиками и бросавшее золотистый свет на склоны гор и на сахарно-снежные шапки, венчавшие вершины. Края облаков по краям и в глубине этого похожего на почтовую открытку пейзажа тоже отливали солнечной позолотой, а один из лучей бил прямо вниз, в темноту густых зарослей елей.

Джек и Уэнди были настолько поглощены открывшимся зрелищем, что не обращали внимания на Дэнни, который во все глаза смотрел не на красоты за окном, а левее – на шелковые обои в красно-белую полоску в том месте, где находилась дверь в спальню. И возглас, который он издал вместе со всеми, был вызван отнюдь не восхищением.

Обои покрывали крупные пятна запекшейся крови с вкраплениями каких-то серовато-белых комочков. Дэнни почувствовал приступ тошноты. Это было похоже на безумную картину, написанную кровью, сюрреалистическое изображение человеческой головы, откинутой назад, со ртом, распахнутым в крике боли и ужаса, причем половина черепа отсутствовала…

(А потому, если ты что-то такое заметишь… Просто отвернись, а когда посмотришь еще раз, ничего уже не будет. Понимаешь, что я тебе говорю?)

Он намеренно перевел взгляд в сторону окна, стараясь, чтобы на его лице ничего не отразилось, и когда мама взяла его за руку, ему хватило сообразительности не вцепиться в ее ладонь, не сжать, словом, не подать ей никакого сигнала тревоги.

Между тем управляющий говорил папе о том, что такое огромное окно непременно следует прикрыть ставнями на зиму, чтобы сильный ветер не повредил его. Джек только кивал в ответ. Тогда Дэнни украдкой снова посмотрел на стену. Кровавые пятна пропали, а вместе с ними исчезли и серо-белые ошметки.

Потом Уллман сказал, что пора идти дальше. Мама спросила Дэнни, понравились ли ему горы, такие красивые в лучах солнца, и он ответил: да, очень понравились, – хотя ему не было до этих гор никакого дела, с солнцем или без него. Когда Уллман чуть наклонился, чтобы запереть двери люкса, Дэнни изловчился заглянуть ему через плечо. Красное пятно вернулось, но только теперь это была свежая кровь, стекавшая по стене. Его поразило, что Уллман, смотревший, казалось бы, прямо туда, разразился монологом о знаменитостях, которые останавливались здесь. Дэнни обнаружил, что до крови прикусил себе губу и даже не заметил этого. Когда они двинулись дальше по коридору, он немного отстал от остальных, незаметно утер кровь пальцами и начал размышлять о

(крови)

(Что увидел мистер Холлоран? Кровь или что-то похуже?)

(Не думаю, что здесь есть хоть что-нибудь опасное для тебя.)

Из него рвался наружу громкий крик, но он бы ни за что не позволил себе закричать. Его мама и папа не видели подобных вещей, не умели их видеть. А потому следовало вести себя тихо. Мама с папой любили друг друга – это было реально. Все остальное – как картинки в книжке. Некоторые картинки казались действительно страшными, но не могли причинить никому зла. Они… не опасны… для тебя.

Мистер Уллман показал им некоторые другие номера четвертого этажа, ведя по коридорам, которые делали повороты и пересекались, словно лабиринт. При этом Уллман все твердил о каких-то люках, но Дэнни так и не увидел ни одного. Им продемонстрировали комнаты, в которых однажды останавливалась леди по имени Мэрилин Монро, когда была замужем за мужчиной по имени Артур Миллер (насколько понял Дэнни, Мэрилин и Артур подали на РАЗВОД вскоре после того, как переночевали в отеле «Оверлук»).

– Мамочка!

– Что такое, дорогой?

– Если они были женаты, то почему у них разные фамилии? Ведь у вас с папой фамилии одинаковые.

– Да, но мы не настолько знамениты, Дэнни, – объяснил отец. – Известные женщины сохраняют свои прежние фамилии даже после замужества, потому что фамилии – это их хлеб с маслом.

– Хлеб с маслом? – повторил Дэнни, совершенно сбитый с толку.

– Папа имеет в виду, что люди любили ходить в кино, чтобы посмотреть на Мэрилин Монро, и привыкли к этой фамилии, – вмешалась Уэнди. – Но им могло стать неинтересно ходить на какую-то там Мэрилин Миллер.

– Но почему? Она ведь осталась бы все той же леди. И все знали бы об этом.

– Верно, и все же… – Она беспомощно посмотрела на Джека.

– А в этих апартаментах как-то останавливался Трумэн Капоте, – нетерпеливо перебил их Уллман, открывая следующую дверь. – Я тогда уже здесь работал. Очень приятный человек. Европейские манеры.

В остальных комнатах не было ничего примечательного для Дэнни (за исключением отсутствия люков, про которые продолжал твердить Уллман), ничего, что могло бы испугать. На всем четвертом этаже ему попалась лишь еще одна вещь, которая вселила в него тревогу, хотя он сам не понимал почему. Этой вещью оказался огнетушитель, висевший на стене перед поворотом коридора обратно к лифту, стоявшему с открытыми дверями, словно разинутый рот со вставными золотыми зубами.

Огнетушитель был старой системы: свернутый плоский шланг одним концом крепился к красному клапану, а на другом конце красовался медный наконечник. К стене шланг крепила красная металлическая планка на петле. В случае пожара нужно было одной рукой поднять планку вверх, а другой дернуть, и шланг высвобождался. Дэнни быстро понял, что к чему. Он всегда хорошо соображал, как приводятся в действие различные механические устройства. В два с половиной года уже без труда умел открывать специальные защитные воротца, которые папа установил наверху лестницы их дома в Стовингтоне. Просто понял, как действует запор на них. Папа сказал тогда, что у него есть особый ТАЛАН. Некоторые люди обладали ТАЛАНОМ, другие – нет.

Этот огнетушитель выглядел более старым, чем те, что встречались ему раньше – например, в детском саду, – но в нем не было ничего необычного. И тем не менее при виде его Дэнни стало немного не по себе: шланг, свернувшийся на фоне светло-синих обоев, напомнил ему спящую до поры змею. И он испытал облегчение, когда свернул за угол.

– Разумеется, все окна следует закрыть на зиму ставнями, – сказал мистер Уллман после того, как они снова вошли в лифт, и его пол опять со стоном просел под их тяжестью. – Но особенно меня беспокоит окно в гостиной президентского люкса. В свое время оно обошлось в четыреста двадцать долларов, а это было добрых тридцать лет назад. Сейчас замена будет стоить раз в восемь больше.

– Я позабочусь об этом, – заверил его Джек.

Они перебрались на третий этаж, где было гораздо больше комнат, а система коридоров выглядела еще сложнее. Солнце уже почти полностью скрылось за горами, и свет померк. Здесь мистер Уллман обратил их внимание всего на пару номеров. Причем он и бровью не повел, миновав номер 217, о котором Дэнни предупреждал Холлоран. Дэнни же посмотрел на простую табличку с цифрами на двери не без трепетного любопытства.

Потом они спустились на второй этаж. Здесь мистер Уллман не открыл ни одной двери, пока не довел их почти до самой покрытой плотным ковром лестничной площадки, откуда можно было спуститься в вестибюль.

– А вот и ваше жилье, – сказал он. – Надеюсь, оно вас устроит.

Они вошли. Дэнни внутренне весь сжался в предчувствии того, что может увидеть. Но не увидел ничего особенного.

Уэнди Торранс, в свою очередь, вздохнула с огромным облегчением. В холодном элегантном президентском люксе ей было неуютно, и она чувствовала себя там не в своей тарелке. Ведь одно дело – осматривать отреставрированные хоромы, где в спальнях висят мемориальные таблички, гласящие, что в этих кроватях спали Авраам Линкольн или Франклин Д. Рузвельт. И совсем другое – воображать, как ты с мужем лежишь под целыми акрами льняных простыней или занимаешься любовью там, где прежде возлежали самые сильные мужчины в мире (самые могущественные мужчины, тут же поправила она себя). Но эта квартирка выглядела скромнее, привлекательнее и больше походила на обычное семейное гнездо. Уэнди сразу подумала, что сможет прожить здесь одну зиму без малейших проблем.

– Мне все очень нравится, – сказала она Уллману и услышала нотку благодарности в своем голосе.

Уллман кивнул:

– Просто, но удобно. В разгар сезона мы обычно селим здесь повара с женой или повара и его помощника.

– Так мистер Холлоран жил здесь? – вмешался в разговор Дэнни.

Уллман снизошел до ответа, склонив в сторону мальчика голову:

– Да. Он и мистер Неверс.

Потом Уллман снова повернулся к Уэнди и Джеку:

– Это ваша гостиная.

В комнате стояли несколько кресел, выглядевших удобными, хотя и недорогими. Журнальный столик, наоборот, когда-то, видимо, был очень дорогим, но теперь его портил длинный скол с одного края. Два книжных шкафа, как не без удивления отметила Уэнди, были плотно забиты томами сокращенных изданий классики, которые выпускал «Ридерз дайджест», и детективами чуть ли не сороковых годов издания. Имелся и привычный для гостиниц безымянный телевизор, куда менее элегантный, чем огромные консоли полированного дерева, украшавшие номера.

– Отдельной кухни, конечно же, не предусмотрено, – сказал Уллман. – Зато в вашем распоряжении кухонный лифт. Ведь квартира расположена как раз над кухней отеля.

Он сдвинул в сторону деревянную панель в стене, за которой оказался широкий квадратный поднос. Уллман слегка подтолкнул поднос, и он поехал вниз, разматывая веревку.

– Это потайной ход! – взволнованно сообщил Дэнни матери, при виде такого чуда моментально позабыв обо всех своих страхах. – В точности как в фильме «Эббот и Костелло против монстров»!

Уллман нахмурился, а Уэнди лишь улыбнулась, когда Дэнни свесился, чтобы заглянуть в шахту и посмотреть, куда пропал поднос.

– Давайте пройдем сюда, – пригласил Уллман и открыл дверь в дальней стене гостиной. За ней располагалась спальня: просторная и с высоким потолком. Но в ней стояли две односпальные кровати. Уэнди со смущенной улыбкой вопросительно посмотрела на мужа.

– Не проблема, – сказал Джек. – Мы можем их сдвинуть.

– Простите, не понял? – Уллман бросил на него взгляд через плечо, похоже, искренне не догадываясь, о чем идет речь.

– Кровати, – любезно пояснил Джек. – Мы легко сможем сдвинуть их.

– А, конечно, – рассеянно отозвался Уллман. Потом его лицо прояснилось, и он залился краской до самого воротничка сорочки. – Как вам будет угодно.

Он вывел их обратно в гостиную и показал вторую спальню, где стояла двухъярусная кровать. В углу булькал радиатор, а ковер на полу украшал уродливый узор в виде шалфея и кактуса – Дэнни мгновенно в него влюбился. Стены были отделаны панелями из настоящей сосны.

– Как думаешь, сумеешь здесь прижиться, док? – спросил отец.

– Конечно! Только, чур, я буду спать наверху, ладно?

– Спи, где захочешь.

– И ковер мне тоже нравится. Мистер Уллман, почему вы не постелили такие же во всех номерах отеля?

Лицо мистера Уллмана на секунду приняло такое выражение, словно ему пришлось откусить кусок лимона без сахара. Но потом он улыбнулся и потрепал Дэнни по голове.

– Это все твое, за исключением ванной. Туда можно попасть только из большой спальни, – сказал он. – Как видите, квартира невелика, но ведь в вашем распоряжении будет почти весь отель. Есть где разгуляться. Камин в вестибюле в отличном состоянии. По крайней мере так мне доложил Уотсон. Если захотите, обедать можете прямо в зале ресторана, – добавил он тоном человека, сделавшего им огромное одолжение.

– Годится, – сказал Джек.

– Тогда не спуститься ли нам вниз? – предложил Уллман.

– Да, пожалуй, – согласилась Уэнди.

Они снова воспользовались лифтом. В вестибюле остался лишь Уотсон в толстой кожаной куртке; прислонившись к входным дверям, он жевал кончик зубочистки.

– А я-то думал, что вы уже в сотне миль отсюда, – сказал Уллман не слишком довольным тоном.

– Да вот, решил задержаться немного и еще раз напомнить мистеру Торрансу о котле, – сказал Уотсон, выпрямляясь. – Следи за ним в оба, приятель, и все будет как надо. Сбрасывай давление пару раз на дню. Помни, оно ползет.

Оно ползет, мысленно повторил Дэнни, и эти слова эхом отдались в длинном и безмолвном коридоре его сознания – коридоре, увешанном зеркалами, в которые люди редко заглядывали.

– Непременно, – отозвался его отец.

– Вы справитесь, – сказал Уотсон и протянул Джеку руку, которую тот пожал. Затем повернулся к Уэнди и склонил перед ней голову. – Мое почтение, мэм.

– Приятно было познакомиться, – произнесла Уэнди и тут же подумала, что ее слова прозвучали нелепо. Но ошиблась. Все получилось естественно. Она приехала сюда из Новой Англии, где всегда жила до сих пор, и теперь ей казалось, что буквально в двух кратких фразах этот странноватый человек с копной непослушных волос сумел объяснить им сущность Запада. И плевать на его двусмысленное подмигивание!

– Юный мастер Торранс, – серьезно обратился Уотсон к Дэнни и тоже протянул ему руку. Дэнни, который уже почти год как постиг науку рукопожатий, осторожно вытянул навстречу свою ладонь и почувствовал, что ее словно проглотили. – Приглядывай за родителями хорошенько, Дэн.

– Да, сэр.

Уотсон отпустил его руку и выпрямился. Потом посмотрел на Уллмана.

– Что ж, до встречи в следующем году, как я понимаю, – сказал он и протянул руку.

Уллман лишь слегка прикоснулся к ней, а его золотое кольцо с розоватым отливом отразило свет люстры и как будто подмигнуло, довольно-таки зловеще.

– Двенадцатого мая, Уотсон, – сказал он. – Ни днем раньше, ни днем позже.

– Слушаю, сэр, – кивнул Уотсон, а Джеку показалось, будто он прочел его мысли: ты, маленький гнусный пидор.

– Хорошо вам провести зиму, мистер Уллман.

– О, сомневаюсь, что удастся, – ответил Уллман рассеянно.

Уотсон открыл одну из створок больших дверей. Завывания ветра стали громче, и он поднял вверх воротник куртки.

– Удачи вам, ребята.

Ему ответил Дэнни:

– Спасибо, сэр.

Затем Уотсон, чей не слишком отдаленный предок владел когда-то этим отелем, чуть сгорбившись, проскользнул в проем двери. Она захлопнулась за ним, приглушив звуки ветра. Все вместе они пронаблюдали, как он сбежал по ступеням террасы в своих стоптанных черных ковбойских сапогах. Сухие и хрупкие листья осины метались у него под каблуками, пока он шагал через пустую стоянку к своему пикапу «интернэшнл-харвестер». Голубоватый дым повалил из ржавой выхлопной трубы, стоило ему завести двигатель. Они молчали, глядя, как он сдал назад, а потом выехал с парковки. Пикап сначала скрылся за гребнем холма, затем снова мелькнул, совсем маленький, когда Уотсон выехал на шоссе и свернул на запад.

В этот момент Дэнни вдруг показалось, что никогда в жизни он еще не чувствовал себя так одиноко.

Торрансы стояли на длинной парадной террасе отеля «Оверлук», словно позировали для семейной фотографии. Дэнни в наглухо застегнутой куртке, купленной прошлой осенью и теперь немного тесной, а к тому же начавшей протираться на локтях, расположился по центру. Уэнди пристроилась у него за спиной, положив руку на плечо сына. Джек разместился чуть левее и бережно опустил ладонь поверх головы Дэнни.

Мистер Уллман стоял ступенькой ниже в теплом и очень дорогом с виду пальто из чистой шерсти. Солнце уже полностью скрылось за горами, подсветив их кромки золотым огнем и заставив все вокруг отбрасывать длинные пурпурные тени. На стоянке было только три автомобиля: пикап, принадлежавший гостинице, «линкольн-континентал» Уллмана и дряхлый «фольксваген» Торрансов.

– Надеюсь, вам отдали все необходимые ключи, – сказал Уллман, обращаясь к Джеку, – и вы получили полные инструкции относительно топки и бойлера.

Джек кивнул, немного посочувствовав Уллману. Сезон был окончательно завершен, клубок дел плотно смотан до двенадцатого мая будущего года – ни днем раньше, ни днем позже, – а Уллман, отвечавший за все и неизменно говоривший об отеле с отчетливо слышимой одержимостью, поневоле искал, не упустил ли чего.

– Думаю, все в полном порядке, – сказал Джек.

– Хорошо. Я постараюсь держать с вами связь.

Но он продолжал топтаться на месте, словно дожидался, что ветер подхватит его и донесет до машины. Потом вздохнул:

– На этом все. Хорошо вам перезимовать, мистер Торранс, миссис Торранс. И тебе тоже, Дэнни.

– Спасибо, сэр, – откликнулся Дэнни. – И вам хорошо провести время.

– Это едва ли, – повторил Уллман, и его слова прозвучали на этот раз особенно грустно. – Отель во Флориде – сырая дыра, если уж говорить начистоту. Много бестолковой суеты. Только «Оверлук» для меня – настоящая работа. Вы уж постарайтесь сохранить его, мистер Торранс.

– Думаю, когда весной вы вернетесь сюда, он будет на прежнем месте, – сказал Джек, и у Дэнни вдруг промелькнула мысль

(а мы сами?)

и тут же пропала.

– Конечно, конечно. Не сомневаюсь.

Уллман посмотрел в сторону игровой площадки, где животные-кусты колыхались под порывами ветра. Потом деловито кивнул:

– Тогда желаю здравствовать.

Он быстро просеменил через стоянку к своему автомобилю, казавшемуся до смешного огромным для такого миниатюрного мужчины, и проворно залез в кабину. Двигатель «линкольна» мягко заурчал, вспыхнули задние фонари, и машина выехала с парковки. Джек заметил небольшую табличку: «Зарезервировано за мистером Уллманом, управляющим».

– Предсказуемо, – негромко бросил он.

Они следили за автомобилем Уллмана, пока тот окончательно не скрылся из виду на восточном склоне. Затем переглянулись, молча и немного испуганно. Они остались одни. Листья осин кружились и бесцельно сбивались в кучи на лужайке, все так же безукоризненно постриженной и ухоженной, хотя теперь никто не мог полюбоваться ею. Некому было наблюдать за хаотичным танцем желтых листьев по зелени травы, кроме них троих. У Джека возникло странное чувство, словно он сделался ниже ростом, в то время как отель и прилегавшая к нему территория неожиданно увеличились в размерах и стали выглядеть более зловещими, превращая людей в карликов с угрюмой и бездушной силой.

Потом Уэнди сказала:

– Ты только посмотри на себя, док. У тебя из носа льет, как из прохудившейся трубы. Давайте-ка вернемся в здание.

И они вошли в отель, плотно закрыв за собой двери, чтобы приглушить неумолчное завывание ветра.