Часть 2
Что такое Система РФ?
Эта часть книги посвящена рассказу о том, какова процедура Системы в принятии решений для отработки угроз и бедствий. Это поможет каждому понять, как Система обойдется с его проблемами или с ним самим как проблемой. Мы расскажем, что такое «решения» внутри Системы РФ. Правила, которые здесь описаны, возможно, помогут и вам самому действовать наподобие Команды Кремля. Автор предупреждает, однако, что повторение кремлевских трюков без подстраховки может причинить юридический и иной вред.
Глава 5
Принятие решений в Системе РФ
Никто никогда так и не понял, как были приняты главные из решений в Системе. Понятны лишь мелкие, и те не всегда. Все важные решения должны быть приняты на более высоком уровне, чем тот, на котором они прияты. На самом высоком уровне положено принимать все без исключения важные решения. Но там их только принимают к сведению.
Система РФ сосредоточена на вопросе о власти, но власть строится так, что место решений в ней скрыто. Система гибридна, и решения в ней «гибридны». Что означает здесь принятие решений?
В первой версии путинской системы, первые двенадцать лет (2000–2012), ее для простоты можно было назвать «управляемой демократией». Решение номинально принималось на самом верху, спускаясь по так называемой вертикали власти. Переходя с федерального уровня на региональный, вертикаль власти прерывалась, расщепляясь в пучок вертикалей – силовых, административных, губернаторских и др., – те торговали объемом решений и тем, кому и на какие деньги его исполнять[6].
В новом режиме все выглядит менее ясно. Путин надстроил над властью недосягаемый этаж, где пребывает один. Некогда первый среди равных, он взлетел над своим окружением. И хотя по-прежнему с ними контактирует, не хочет нести ответственность за решения. Президент играет роль лица, «находящегося в курсе главных решений»[7]. Все решения Команды Кремля из-за этого приобрели условный характер.
Допущенные в окружение ставят его в известность о том, что станут делать. Президент «в курсе», но строит отношения так, чтобы всегда мог сказать: я этого не знал и такого не обещал. Возникает двойной «люфт» маневра, и надо твердо помнить фразу президента, которую можно процитировать в доказательство, что действуешь с его согласия. Но эта фраза не создает должностной ответственности для него самого.
В украинском кризисе явно действовали группы с разными интересами, стратегиями. Если в операции «Крым» еще видна прежняя схема, компактная и военизированная, то с мая 2014 года все происходило иначе. Возникли несколько инициативных групп действия. Среди них – украинские и российские бизнесмены, связанные с Командой Кремля, люди в АП и в самом окружении Путина. Даже губернаторы южных областей, которые и прежде были вовлечены в украинские дела.
Разные уровни вовлеченности вели к тому, что процесс сразу пошел по разным направлениям.
Путину это дает право считать, что он не несет ответственности. Он не приказал отправить на Украину волонтеров – они уже были там. Ему сообщали, что сотни горячих парней рвутся воевать на Украину – и многие действительно рвались. Кто-то мог сказать: границы там нет – и действительно, в регионе Донбасса границы реально не было. Мы не сможем остановить наших парней. Если им запретить, они все равно туда доберутся! Путин мог сказать: ладно, ребят прикрой, но гляди, чтобы все было хорошо.
Является это директивой? с точки зрения Путина, нет. Ведь одновременно к Путину приходит кто-то другой и говорит: на границе бардак. Непонятные люди с оружием. Одни везут его на Украину, другие с Украины, криминальный рынок растет – беда. Путин скажет: ребята там неплохие, но бардак на границе пора прекратить, проконтролируй. Ушедший уверен, что получил указание. Что он делает? Перекрывает трансграничную торговлю, на которой традиционно держалось снабжение Донбасса.
Когда у ополченцев в конце лета 2014 года возник риск полного военного разгрома, хоть тут решения Кремля имели вид приказов? Приказы, наверное, были. Но я и тут не исключаю сослагательной формы решений. Министр может сказать: мой парень, который присматривает за бойцами, говорит, что там плохи дела, а у меня контрактники простаивают, а под рукой сотни две танков лишние. Президент мог сказать: давай, но осторожненько. И возникает наступление под Мариуполем, с потенциалом развития в большую войну в Европе.
Так это было или не так, всякий раз речь шла о бюрократически неполном решении. О решении, не имеющем характера директивы. Все ссылаются на слова Путина, на какие-то его недомолвки. Для наступления достаточно, но отступать так очень трудно. И когда Путин пожелал притормозить, у него в системе не нашлось рычага заднего хода. Тогда создается схема обхода своих же прошлых решений.
Например, дают Суркову временные полномочия навести порядок на Донбассе, политически отстроив там чуть-чуть организованную систему. Но при этом, разумеется, не дезавуируют решений тех, кому прежде позволили слать туда людей. Те идут жаловаться в Кремль: Сурков объявился, приказы раздает. Им скажут: не мешайте, пока делает все как надо. Но присматривайте там за ним, он парень слишком горячий. Тем самым, вдобавок ко всем прежним, Кремль учреждает новую компетенцию.
Внутриаппаратный конфликт вскоре выйдет наружу, как полупубличный. Пойдут публикации в прессе от вовлеченных через их медиаагентов: «Сурков предатель, слил Новороссию». Но все это лишь отражение нерешительности вверху. Аппаратные войны Путина устраивают, пока это «войны за Путина» и ими все поглощены.
Как выглядит путинский стиль управления? Это стиль непрямой трактовки. Прежде все знали, что при выходе на уровень создания серьезных компаний, слияний, продаж надо идти в первую приемную. Излагать проблему, конфликт, если есть, пожелания – и Путин, приняв решение, его «депонирует».
Сегодня от него уходят с неполным представлением о решенном, стараясь запомнить слова, которые Путин произнес. Чтобы после сказать: «Владимир Владимирович, помните, в такой-то день, тогда-то вы мне сказали: «Что ж, так тоже можно». И эти слова превращаются в право на частную импровизацию. Нарастает броуновское движение, а Путин балансирует над ним, как президент броуновского движения. Но все менее управляемо.
Социальные сбои могут возникнуть скорее наверху, чем внизу. С падением экономики растет пассивность масс, привязанных к территориальной системе распределения. Система «садится на территорию», переходит в режим stand-by, и люди не предъявляют требования – им надо выжить. Нестабильной Система начнет быть вверху. Эта нестабильность уже видна, но пока она поглощалась. Убийство Немцова стало серьезным кризисом Команды, когда Владимир Владимирович понял, что на его заднем дворе хозяин не он, а люди из его же аппарата.
В аппарате власти с советских времен развит административно-политический язык (так называемый канцелярит) – язык недискуссионных авторитетных экивоков. Совет Безопасности РФ решает принять необходимые меры по стабилизации положения на границе. Это может означать прямо противоположные вещи: границу с Украиной закрыть или, наоборот, пропускать через границу российские танки. Письменные бумаги имеют такой вид, чтобы их можно было трактовать по-разному. Опубликованная «Новой газетой» бумага о действиях на Украине не «план Кремля», а записка, какие пишут аналитики лоббистов, представленных в Кремле. Кто-то из них и принес эту бумагу в Администрацию, но это не то, на чем пишут «к исполнению». Так конкретно деловые бумаги в Кремле не составляют. Записка формирует аппаратное мнение, а аппаратные мнения – это слухи, которые можно распространять в Кремле ничем не рискуя.
Устные указания здесь важнее письменных.
Говорят, в Системе РФ функция управления фальсифицирована. Действительно, управление в его функциональном виде отсутствует. Приближаясь к Кремлю, мы не находим места принятия решений. Половина громких российских действий прошлого года не были исполнением прямых директив президента. Это ситуативные инициативы лояльных ему групп, располагающих личными и аппаратными ресурсами, во обеспечение его и своих интересов. Такое приводит и к опасным событиям.
Пример – обвал рубля в декабре. Не было центра или человека, который все нарочно устроил. Люди в госбанках играли, беря рублевые кредиты, продавая их за доллары, и затем обратно выбрасывали доллары на рынок. Центральный банк принимал решения, но не мог их реализовать. Казалось бы, на его стороне президент – что еще нужно? и все-таки Набиуллина долго ничего не могла сделать. Госбанки использовали конъюнктуру, но Кремлю наказывать некого.
Вот бытовой пример коллапса исполнительной власти. Представительная власть потерпела фиаско раньше, ее не стало давно. Но обнулилось и единство исполнительной власти. Правительство стало экспертным центром оценки лоббистских предложений. Какие-то оно принимает, какие-то исходят из администрации президента, и одно не сводится с другим. Правительство не может позвонить в Кремль и сказать: «Так не делайте!», зато из администрации можно звонком в Белый дом остановить любое решение.
Исполнительная власть, знаменитая «вертикаль» которой и без того фрагментарна на уровне регионов, лишена верхушки в виде правительства. Кажущаяся управленческая катастрофа? Но мы все еще живы, значит, этой страной можно управлять без правительства.
Президенту нравится заниматься внешнеполитическими операциями, они надежный мотор популярности. Еще в первые годы президентства, когда положение экономики было плохим, его заслугой люди РФ называли «международный успех России». Внешняя политика – путинский домен, здесь все ориентировано на одобрение или неодобрение Путина. Международная политика, в отличие от внутренней, связана с президентом лично и более консолидирована. Но внешняя политика в Системе не размежевана с внутренней.
Центром политики является не МИД, а администрация президента. МИД как аккумулятор внешней политики живет довольно обособленно, а министр иностранных дел – то ближе, то дальше от окружения президента. Роль Лаврова зависит от игры, которую ведет Путин. Нужен ему Лавров в данный момент или нет? Если нет, Лавров как умный бюрократ отходит в тень, на вспомогательную роль. Тогда, демонстрируя командную лояльность, он говорит резкости в новом хулиганском тоне Кремля или зачитывает бесцельные речи, ни о чем не говорящие. Роль Лаврова – роль личного посла Путина, которого тот направляет или отзывает обратно. Когда личный представитель отозван, он никого не представляет. Лавров не отвечает за курс, проводимый Россией, и в этом смысле министра иностранных дел у нас нет. Однако без дипломатии трудно освоить успехи спецопераций.
Операции на Украине разрушали устойчивые связи России, и когда нужно их восстанавливать, опять появлялся Лавров. Для Лаврова периоды подготовки международных соглашений и принятия их – моменты аппаратного усиления. Он заинтересован в том, чтобы соглашения сохранялись, для него они элемент его устойчивости. Но верно и обратное – он заинтересован и в срыве соглашений. Тогда придется вырабатывать новые решения, и он понадобится опять.
Сурков сыграл заметную роль в подготовке Минских соглашений, не меньшую, чем Лавров. Лавров не договорился бы о чем-либо с военполиткомандирами Луганска и Донецка, это делал Сурков. Опять возник аппаратный конфликт компетенций, но Путин нарочно не разграничивает компетенции. И каждый, стараясь не конфликтовать с коллегой открыто (ведь это повредит им обоим), сам договаривается с ним о разграничениях.
Всякий раз есть кто-то – скажем, Бортников или Иванов, – бывающий у Путина чаще, чем Сурков или Володин. А может, и не чаще, это неизвестно. Слухи, об этом распространяемые, важны, но не имеют отношения к реальности. Это средство усложнения аппаратной конкуренции. Слухи могут распускаться намеренно помощниками или даже самим президентом. Президент может бросить: «Что-то Володин ко мне зачастил». Управленчески неопределенный сигнал – то ли знак доверительности, то ли намек на охлаждение, обдуманно дезинформирующий.
Кто-то сказал кому-то: «в последнее время Сурков не вылезает от Путина». Что это значит? Неизвестно. Может, личное впечатление, а может, как у нас говорят, «разводку»: кому-то хотят намекнуть, что Сурков якобы вырос в значении.
Глава 6
Методика успехов Системы
Поведение российской Системы можно признать успешным, не обольщаясь низкими экономическими показателями. Большую часть черных слухов о России генерируем или гиперболизируем мы сами. Мрачный рассказ о том, как плохи дела «на самом деле», – наш жизненный фон. Но как же Система достигает успеха? Почему ее скромные достижения могут рассматриваться как превосходные? Для этого надо рассмотреть, как Система продает себя внутри и вовне России.
Российская гибридность не «крымское отклонение», а принцип государственного строительства со времен империи. Либерал-реформисты перестройки закрепили тренд. Перенеся фокус политики с судебной власти на президентскую, они уже в 1990-е годы ввели РФ в иллиберальное русло.
Решения в Системе РФ – не решения в пределах норм, а решения, как обойтись с нормой. На месте принятия решений мы всегда встретим гибридные импровизации. Но условие эффектности гибридных решений – их заведомая бессудность, заранее известная исполнителю.
Российская патримониальная власть тяготеет к гибридным и/ или сетевым практикам. Патримония Кремля, окруженная рыхлыми недогосударствами регионов, хорошо сочетается с недонациональными элитами и любыми сетями, от социальных до криминальных. Наша власть всеядна. Она гибридизирует разнородные начала, легко синхронизирует архаику и ультрамодерн. Модернизация России оказалась невозможной потому, что гибридизация РФ давно состоялась.
Исключительно важной характеристикой Системы РФ является ее внезапная наглость. Понимать это моралистически нельзя, здесь технический аспект производства нашей политики.
Наглость Системы связана с ее верткостью. Система легко объединяет воедино провластную повестку с антивластной (всегда в виде препарированных фрагментов). Команда Кремля высмеет любого, кто укажет на логические неувязки – почему бы нет, раз мы так хотим? Стартовый энтузиазм помешал распознать переход от аморального к криминальному. Авангардная привычка к превосходству над противниками – кому интересно, что там с этими вечно отстающими, с группой отстоя? Отсюда все более свирепые разгоны маршей несогласных к концу 2000-х. Отсюда и сепарация русских националистов на беззаконно сажаемых и безгранично коррумпируемых. А в итоге?
Наглость была функцией защиты при обходе витринных институтов. Затем она пересекла черту криминализации, когда передергиваются не аргументы, а законы и правовые процедуры. Если огосударствление НТВ в начале 2000-х производилось сравнительно законными средствами, то экспроприация ЮКОСа не могла быть произведена так – и прибегли к форсажу. Далее сектор политических спецсредств расширялся, а число профессионалов таких дел и доверенных злодеев умножилось. Пока не совпало с понятием лоялист.
Когда речь идет о конфликтах, Систему ничто не сдерживает. Она легко обращает чужой цивилизационный потенциал в свой ресурс. Внешние ресурсы лишь повод и инструмент ее экспансии.
Она прекрасно чувствует себя в чрезвычайных ситуациях, которые умеет спровоцировать, не разрушаясь. Система РФ может впасть в бешенство и радикализоваться. Тогда в ней возникают фантастические проекты и вперед выходит бесподобное хулиганье. Сегодня государство опять радикализовано – власть нельзя было представить такой год назад. Чрезвычайщина – вот цена, которую слабая Система РФ платит за российскую antifragility.
Но Система РФ не вечна, а время от времени любая государственность в России перестает существовать. Это происходит не в силу протестов, а в силу принятых властью решений. Роковые для Системы решения принимают там же, где принимались текущие, – столь же непредсказуемые.
Из крушения СССР Система вышла подвижной. Теперь она не ограничена идеологией и легко сочетает закрытость со свободной игрой на чужих активах. Ей не страшно ни что люди бегут из нее, ни что люди сидят в интернете. У Системы РФ высшая степень устойчивости к возмущениям, которые для советской системы стали бы разрушительны. Ее новое основание в беспринципной всеядности – способности инициативно нарушить и преступить любую норму.
Недавно Система освоила даже революцию, правда, на Украине. Не подавляя более чужих революций, как царь Николай I или Брежнев, мы превращаем их в свой стратегический ресурс.
В борьбе за лидерство на ранее занятых позициях есть две стратегии: предлагать подтверждения лидерства (победы, индексы, услуги, продукты) либо менять его критерии, то есть правила игры. При второй из стратегий импровизация обращена к выгоде отстающих. Внося хаос, Россия открывает другим поля маневрирования для решения прежде неразрешимых задач.
Вторая стратегия опасна. Россия, в 2014 году сломав правила игры в Европе, тут же выяснила, что ее уровень стратегического управления не отвечает масштабу ею созданного кризиса. Летом прошлого года возникла нужда в маневре, и Москва решила на Украине несколько отступить. Начав отступать, Путин увидел, что не все, кто шел на взлом европейских правил, готов отступать вместе с ним. Сломав на Евровостоке правила и затем отступив, Россия не может возразить против импровизирующих аналогично нефтяных шейхов, бомбящих Йемен и предоставляющих нефтяным ценам падать.
Возможный ответ в рамках «тактики ломки правил»: интенсифицировать угрозы на газонефтяном рынке. Но управление потребует более азартных ходов – поставок российских вооружений в Иран, а американских – на Украину.
Тактика ломки правил ведет к коллапсу стратегического планирования. Россия попадает впросак, но впросак попадут и те, кто ставил на стабильность георыночного ландшафта и связанного с ним сырьевого.
Сколько продлится полоса низких цен? а сколько – терпение Кремля, рассматривающего давление на Россию как «спецоперацию»? Сколько еще продлятся годы жизни советского поколения лидеров стран Центральной Азии? Обозревая мировые переменные, мы поймем, что у Москвы есть резон выжидать. Чего именно? Форсмажорного события, которое сломает невыгодный тренд. И зря расслабился тот, кто верит, будто наша способность обрушивать чужие планы сошла на нет.
Коррупция связана с неопределенностью и негарантированностью результатов ваших усилий. Отличие «отката» в том, что это перестрахованная форма коррупции: тот, кто имеет процент от вашей сделки, должен ее обеспечить (хотя и это не всегда обязательно). «Откаты» получили распространение в Системе РФ потому, что отличны от взятки как рискованного дарения при неясном результате. Откат упраздняет гиперконтроль, вынуждая сектор Системы к добросовестности, едва ли не «хорошему управлению». Это цена, которую Система выплачивает самой себе за то, что изредка ведет себя как обычное государство.
Конец ознакомительного фрагмента.