Глава седьмая
Существуют две разновидности жизни: ваша собственная и жизнь других.
Девять дней тому назад. Засекреченная часть тюрьмы где-то в окрестностях Бордо.
– Я надеюсь, вы знаете, что делаете.
– Не сомневайтесь в этом, месье Саразен.
Собеседников, томившихся на площадке в ожидании лифта, который доставит их под землю, к камере номер двести три, где находился Самый Главный Узник, было двое. Первый, которого звали Саразен, занимал важный пост в службе Французской безопасности. Второй, едва достававший ему до плеча и сильно смахивающий на сушеную селедку, облаченную в синий отутюженный костюм и старомодные очки, – человек чересчур знаменитый в определенных кругах, чтобы называть его имя. Скажем только, что его должность обязывала Саразена, начальников Саразена и начальников начальников Саразена относиться к Селедке с почтением, что они и делали, хотя и скрепя сердце.
Лифт подошел, и Саразен с вежливым жестом пропустил собеседника вперед. Самому Саразену было слегка за сорок, и самой примечательной деталью его внешности являлся совершенно голый череп довольно красивой формы. Не то чтобы Саразен был лыс, как помидор, – нет, он принципиально брился наголо, отлично зная, что иных людей в наше время безволосая голова шокирует похлеще голого зада. По натуре Саразен был провокатором, и служба в безопасности только развила в нем эту черту характера. Сам он представлял собой типаж, который любят изображать киношники в крутых фильмах о полиции и спецслужбах, но, когда вы встречаете его в реальной жизни, вы просто диву даетесь, как он ухитрился дожить до своих лет, когда буквально у каждого, кто с ним сталкивался, руки чешутся убить его уже через пять минут общения. У честных граждан методы Саразена вызывали отвращение, за глаза его нередко называли виртуозом подлости, но его это вполне устраивало. Что бы о нем ни говорили, он был хорошим служащим, то есть любил свою работу и ненавидел террористов; а раз так, не было никакой причины церемониться с ними. Он и не церемонился. Синий Костюм намедни докладывал о нем министру в таких выражениях: «Да, Саразен малость жестковат, но нам нужны такие, как он». Саразен был хладнокровен, бесстрашен, изобретателен и неутомим. Ему нередко поручали самые грязные дела, зная, что он справится с ними – не в два счета, но справится, приложив все усилия, и не будет при этом тянуть время и отделываться ничего не значащими отговорками. В своем роде Саразен был незаменим и знал это.
Селедка чинно прошествовала в стальную кабину. Жаль, спутнику не довелось увидеть выражение лица Саразена, изменившееся, едва он повернулся к собеседнику спиной. У Саразена были довольно приятные черты – орлиный нос, красиво очерченный рот, черные, глубоко посаженные глаза, у наружных краев которых уже начали собираться гусиные лапки морщин, – но теперь черты эти исказило самое настоящее бешенство. Впрочем, оно тотчас же исчезло, стоило Костюму вновь обратить к Саразену свое усталое лицо, на котором красовались массивные очки в роговой оправе. Саразен улыбнулся, не разжимая губ, вошел в лифт, и кабина плавно ухнула вниз.
– И все же я считаю, что это безумие, – резко сказал Саразен. – Что, на военной базе его будут охранять лучше, чем здесь? Вздор!
– Мой дорогой Саразен. – Костюм снял очки и аккуратно протер стекла, после чего водрузил их обратно на нос. – Вы говорите, не зная всех обстоятельств.
– Какие еще обстоятельства, черт по… – начал Саразен, но тут дверцы распахнулись, и они вышли. Перед ними открылся коридор, забранный стальной решеткой. Костюм достал из кармана карточку с магнитной полосой и вставил ее в щель считывающего информацию замка. Судя по всему, здесь не очень жаловали незваных посетителей. Где-то прогудел короткий сигнал, и решетка взмыла вверх. Когда Саразен и его спутник вошли, она мгновенно опустилась за ними.
– Принца пытались похитить, – сообщил Костюм вполголоса, когда они шли по коридору.
– Когда?
– Это неважно, – безмятежно отозвался Костюм. – Они начали рыть подкоп, приготовили взрывчатку, чтобы освободить его, но она им не понадобилась. Наши люди сработали четко. Поэтому министр и отдал приказ перевезти его.
Саразен закусил губу. На его выразительном лице застыло недоумение.
– Подкоп, взрывчатка, чушь какая-то! – фыркнул он. – Чего бы они добились здесь с их помощью? Вы допрашивали этих людей? – спросил он внезапно.
– Не успели. Поняв, что их раскрыли, они взорвали себя.
– Им повезло, – проворчал Саразен.
Селедка метнула на него заинтересованный взгляд.
– Я знаю, вы сторонник смертной казни, Саразен.
Он повел плечом.
– Воля ваша, месье, но с террором можно бороться только методом террора. Вспомните хотя бы Робеспьера – с какой легкостью он отправил тысячи людей на гильотину во время революции, пока его самого туда не спровадили. И поделом!
Синий костюм помрачнел: он терпеть не мог, когда Саразен разговаривал в таком тоне. Кроме того, историю Костюм ненавидел еще со времен школы, где ее преподавала некая мадемуазель Бено, тощая и угрюмая старая мегера, ужас перед которой он пронес через все детство. Ведь даже самые важные чиновники когда-то были детьми.
– А ведь это может быть уловка, – внезапно заметил Саразен, когда они завернули за угол.
– Что?
– Уловка. Чтобы заставить его перевезти, а они перехватят его по дороге. Логично?
Селедка кисло улыбнулась.
– По-моему, у вас разыгралось воображение, Саразен.
Саразен неожиданно остановился и схватил Костюм за рукав.
– Послушайте. Вы же знаете, я никогда ничего не просил для себя. Я хочу его сопровождать. В фургоне. Довезу его до военной базы и сдам с рук на руки. В конце концов…
– Нет.
Селедка нашла-таки в себе силы, чтобы стряхнуть с рукава цепкие пальцы Саразена.
– Нет, – повторила Селедка, глядя ему прямо в глаза.
На мгновение у нее мелькнула мысль, что Саразен вот-вот забудется и своими цепкими пальцами вцепится в ее селедочное горло, чтобы заставить ее передумать. Однако она плохо знала Саразена. Он пересилил себя и улыбнулся по-змеиному.
– Воля ваша, – проскрежетал Саразен.
– Не бесчинствуйте, – одернул его Костюм. Он был в досаде на себя за собственный страх. – Я взял вас с собой только потому, что мы помним, чем вам обязаны. Формально вы не имеете никакого отношения к этому делу.
И, проявив выдержку, Костюм зашагал вперед. У двери, смахивающей на дверь какого-нибудь сейфа в швейцарском банке, стояли два человека с автоматами.
– Ну, конечно, – шипел ему в спину Саразен, – я тут ни при чем, я вообще ни при чем. И на эту… – он грязно выругался, – Веронику Ферреро вышел не я, и сдать Принца убедил не я. Я так и знал! Еще тогда, когда вы, умники, планировали все это дерьмо, понимая, что я наверняка прихлопну эту сволочь, если он мне попадется… А вам нужны были газетные заголовки, слава, вся эта гребаная шумиха, и вы послали туда эту… – Тут он отборным матом покрыл полковницу, мать двоих детей и кавалера ордена Почетного легиона в придачу.
Костюм ускорил шаг. Зря он взял с собой этого помешанного, зря! Ведь он ненормальный, это же ясно. Как пить дать. Не связывайтесь с безумцами, граждане… Но конвоировать Принца он ему не даст. Этим делом займется его, Костюма, собственный племянник. Хороший мальчик, сообразительный. Наверняка ему дадут награду за это. Все-таки Принц, не какой-нибудь там…
– А кончится тем, что судить его отдадут англичанам за его лондонские проделки, – хрипел где-то сзади Саразен, ненавидевший заморских соседей еще со времен Столетней войны. Но Костюм уже не слушал его.
За дверью сейфа открылся еще один коридор, в конце которого оказалась другая охраняемая дверь, и уже за ней обнаружилось довольно неприглядное помещение со стенами, окрашенными в тускло-коричневый цвет. В помещении находилось человек семь, но Саразена интересовал только тот, кто сидел на скамье, скованный по рукам и ногам, и, свесив руки между колен, рассматривал что-то на полу. Завидев его, Саразен весь ощетинился.
Конец ознакомительного фрагмента.