Синдром Титаника. Наблюдения и воспоминания (В. М. Лейбин, 2013)

Наблюдения и воспоминания

День второй, воскресенье.

Перед Левиным стояла его жена, которая вчера сопровождала его в больницу и которая сегодня пришла его навестить. Это она, увидев его сидящим на горизонтально распростертой металлической трубе и греющимся на солнышке с закрытыми глазами, назвала его по имени и осторожно коснулась плеча.

Это был не сон, а явь. Подставив лицо апрельскому солнцу, Левин не спал, а предавался воспоминаниям о минувшем дне.

– Ты чего тут делаешь? – мягко спросила жена, нежно целуя его.

– Совмещаю приятное с полезным. Отдыхаю после обеда, принимаю солнечные ванны и перебираю в памяти эпизоды вчерашнего дня.

– Ну и молодец! Как ты себя чувствуешь? Что говорят врачи?

– Все нормально. Жив, здоров, лежу в больнице. Как говорится, несмотря на все старания врачей, больной остался жив.

– Все бы тебе шутить. Я спрашиваю серьезно. Может быть, мне пойти к врачам и узнать от них всю правду, а то ведь ты ничего толком не расскажешь.

– Успеется, – остановил Левин жену. – Во-первых, я действительно чувствую себя вполне нормально. Во-вторых, сегодня воскресенье, и лечащие врачи отдыхают от трудов праведных. Тем более что меня осмотрел только дежурный врач, а персонально лечащего пока нет. В понедельник я наверняка познакомлюсь с лечащим врачом, который будет заботиться о моем здоровье. Так что не беспокойся. Давай лучше погуляем по территории больницы, и заодно я познакомлюсь с местностью, чтобы при случае знать, куда идти.

– Куда это тебе надо идти?

– Вот врачи выпишут из больницы, ни тебя, ни кого из детей не будет и, зная выход из сего заведения, я спокойно побреду домой.

– И не думай об этом, – твердо сказала жена.

– Не думать о том, что вскоре буду дома? – чуть иронически обронил Левин.

– Конечно, будешь. И чем скорее, тем лучше. Но не рассчитывай на то, что никого из нас не окажется при выписке из больницы. Даже не надейся на это.

Слегка пошутив по этому поводу и взявшись за руки, они пошли осматривать территорию больницы. Гуляли, разговаривали, обсуждали некоторые детали быта и возможности реализации тех планов, которые совместно строили до того, как Левину пришлось воспользоваться услугами «скорой помощи».

Погуляв по территории, остановились, чтобы присесть на приглянувшуюся скамейку, расположенную в некотором уединении около небольшого здания. Ласковое апрельское солнце нежно обдавало их своим теплом, и они на протяжении получаса вели оживленную беседу. Потом Левин проводил жену до входных ворот.

Договорились, что она придет завтра во второй половине дня, когда можно будет поговорить с лечащим врачом.

Проводив жену, Левин вернулся к строению, в котором располагалось неврологическое отделение. Идти в палату не хотелось. Солнце по-прежнему пригревало и как будто призывало к тому, чтобы изголодавшиеся за зиму по теплу простые смертные не покидали его объятий. Да и весенний пьянящий воздух отбивал всякую охоту возвращаться в больничную палату. Поэтому Левин снова обосновался на металлической трубе, вслушиваясь в щебет птиц, которые прыгали по веткам деревьев, еще не одетых в зеленый наряд, но уже готовых вот-вот обрести его.

Посидев с полчаса, хотел было возвратиться в свою палату. Но тут заметил, что по дороге к корпусу идет его взрослая дочь. Он с радостью принял ее в свои объятия. Так получилось, что, как и жена, она тоже захотела навестить Левина. Оказывается, она не смогла прийти в то время, когда была его жена, поскольку ей необходимо было сделать какие-то неотложные дела.

Что называется, нет худа без добра. В силу сложившихся обстоятельств Левин имел возможность в разное время пообщаться и с женой, и с дочерью. По-своему это было отрадно и удобно, так как с женой они обсуждали одни темы, а с дочерью можно было поговорить о другом.

Чтобы не сидеть на металлической трубе, как птицы на жердочке, Левин предложил прогуляться. Они с дочерью совершили тот же маршрут, что и с женой. Походили по асфальтовым дорожкам, обменялись мнениями по целому ряду вопросов. Провели вместе около сорока минут.

При расставании она передала ему целлофановый пакет, в котором оказались не только фрукты, но и три небольших, газетно-журнального типа издания, специализирующиеся на подборке и воспроизведении различных анекдотов. Подобный выбор не был случайным, поскольку, зная пристрастие отца к юмору и анекдотам, дочь решила не просто преподнести легкое чтиво, отвлекающее от серых будней больницы, а доставить удовольствие и пополнить его коллекцию анекдотов, которая хранилась в его памяти. И еще она передала ему закрепленные на планшете отдельные листки бумаги, составляющие что-то вроде записной книжки, куда можно было бы заносить свои разрозненные мысли.

Как оказалось, последнее приобретение было весьма удобным, поскольку можно было, сидя в кровати, не только предаваться различным размышлениям, но и письменно фиксировать их. Жена и дочь прекрасно знали как о его пристрастиях к анекдотам, так и о творческой деятельности, нередко выражающейся в стихотворчестве. Идея с планшетом, содержащим листки бумаги и ручку, принадлежала жене. Именно она нашла у себя это устройство и через дочь передала его Левину.

Он с благодарностью принял дары дочери, которые оказались как нельзя кстати. В последующие проведенные в больнице дни он не только прочел принесенные издания с анекдотами, но и в стихотворной форме отразил свои наблюдения и переживания.

Учитывая общение с женой и дочерью, в общей сложности он провел на свежем воздухе три с половиной часа. Не так уж и плохо для человека, день тому назад с аритмией сердца попавшего в московскую городскую больницу. Напротив, даже очень хорошо.

Нельзя сказать, что Левин не чувствовал никакой усталости. Пребывание на свежем воздухе и пешая прогулка по территории больницы, благоприятные для здоровья сами по себе, вызвали небольшую ломку в теле и своеобразный «гул» в ногах. Но в этом не было ничего страшного. Скорее и то, и другое должно было способствовать более быстрому засыпанию и крепкому сну, чего, к сожалению, у него почти никогда не бывает дома. И дело не в том, что профессиональная деятельность и повседневные жизненные проблемы не дают спокойно уснуть. Как это ни прискорбно, но у него слишком чуткий сон, в результате чего он просыпается и от малейшего шума, исходящего извне, и от шепота бессознательного, идущего изнутри.

Нарушение сна. Нередко можно услышать, что это – результат расстройства психики или какого-нибудь телесного недомогания. У человека с устойчивой психикой со сном должно быть все в порядке. Лег в кровать, коснулся головой подушки и не успел ни о чем подумать, как тут же отрубился. У здорового человека сон настолько крепкий, что и пушечный выстрел не нарушит его покой.

Однако это расхожее представление не всегда соответствует действительности. Однажды Левину пришлось работать с психотической пациенткой, которая, несмотря на свои закидоны, проявляющиеся не только в повседневной жизни, но и во время психоаналитических сессий, имела, как оказалось, крепкий сон. Она не страдала бессонницей. Напротив, обычно так беспробудно спала всю ночь, что утром была проблема с пробуждением. Для того чтобы встать утром вовремя, ей приходилось не просто заводить будильник и класть его у изголовья постели, но и помещать его в кастрюлю, отчего звук звонка усиливался. Только в этом случае она могла рассчитывать на то, что не опоздает на работу.

В его случае чуткость сна была обусловлена несколькими обстоятельствами.

Во-первых, в молодости на протяжении полутора лет Левин вел ранее непривычный для себя, специфический ритм дня. Одновременно работал на заводе и учился в школе рабочей молодежи. Работа была сменной по двенадцать часов в сутки: с восьми часов утра до восьми часов вечера, на следующий день с восьми вечера до восьми часов утра. Два дня отдыха и вновь работа по такому же графику. Учеба в школе рабочей молодежи тоже сменная: в один день после работы вечером, на следующий день с утра до работы, точнее, с утра до обеда, несколько часов отдыха, включая выполнение домашних заданий, и вечером на работу. Вот так и крутился. Естественно, что, хотя молодой организм выдерживал подобную нагрузку, тем не менее работа в ночную смену и последующий дневной сон привели к нарушению привычного ритма жизни.

Во-вторых, после полутора лет подобной работы Левин был призван в армию, где до выхода на гражданку прослужил почти три года. На протяжении первого года приходилось регулярно ходить в караул и быть всегда начеку на случай возможной тревоги, когда мобилизовывался весь личный состав. Подобные тревоги случались, как правило, именно по ночам. Что касается караула, то его организация в течение суток отнюдь не способствовала нормализации сна. Напротив, как раз приводила к его нарушению, поскольку два часа с оружием в руках нужно было охранять вверенный объект, затем два часа отдыха в караульном помещении, два часа бодрствования и потом снова на два часа в караул. И так на протяжении суток. Причем во время отдыха, когда можно было поспать, сержантский состав устраивал рядовым солдатам всевозможные проверки. Только заснешь, сморенный двухчасовым ночным бдением, как тут же объявляют тревогу, чтобы проверить, насколько ты готов к отражению атаки со стороны «врага».

Однажды дело дошло до того, что один из солдат не выдержал подобного мытарства и решил проучить младший командный состав, отличавшийся изуверской тактикой постоянно держать начеку своих подчиненных. Заступив ночью на охрану вверенного ему объекта, он стал чутко прислушиваться к тому, когда же появятся проверяющие, поскольку был уверен, что они непременно заявятся. Через какое-то время, услышав шорох шагов, он выполнил то, что положено по инструкции. «Стой, кто идет?» – крикнул он в темноту. Проверяющие то ли замешкались, то ли специально решили выдержать паузу перед тем как ответить: «Начальник караула». Солдат вскинул автомат и угрожающе произнес: «Стой, а то стрелять буду». И в ту же секунду сделал выстрел.

Позднее в помещении караула, когда разбирали это происшествие, младший командный состав сделал для себя определенные выводы. А когда неожиданно обнаружилось, что у одного из солдат были неучтенные патроны, то рвение сержантов к проверкам и частым объявлениям тревоги заметно поубавилось. Режим караула для личного состава солдат стал более щадящим.

В данном случае речь идет не столько о трудностях армейского быта, когда подчас сержанты слишком усердствуют в своем стремлении поизмываться над своими подчиненными, сколько о том, что период службы в армии не мог пройти для Левина бесследно. Во всяком случае то нарушение сна, связанное с излишней чуткостью к реальному или потенциально возможному происходящему, давало знать о себе впоследствии и на гражданке.

Итак, Левин рассчитывал, что более чем трехчасовая прогулка по территории больницы будет способствовать улучшению сна. Однако в силу ряда причин этого не произошло.

Левин вернулся в палату и застал Виталия и Николая лежащими на своих кроватях. При его появлении Виталий произнес несколько фраз, пересыпая их излюбленными выражениями. Затем встал и вышел из палаты, чтобы, видимо, курнуть перед ужином. Что касается Николая, то тот приоткрыл глаза и с хрипотой в голосе промолвил: «Черт возьми! После ужина придется обратиться к медсестре, чтобы она сделала укол. А то ведь не усну».

Наблюдая за этой сценой, Левин невольно подумал: «Вот мужик! Целый день дрыхнет без задних ног, встает лишь пожрать, да покурить и при этом жалуется, что без укола не может ночью спать. Казалось бы, чего проще. Бодрствуй днем, не валяйся на кровати, и никакие уколы не понадобятся. Так нет, дни и ночи проводит в больнице в спящем состоянии. Что это? Такая слабость после простуды и осложнения, связанного с потерей голоса? Желание убить время и таким образом скрасить свое пребывание в больнице? Пассивный отдых, направленный на восстановление сил? Апатия, приводящая к ничегонеделанию? Отсутствие воли, чтобы взять себя в руки и прибегнуть к какой-либо деятельности?»

Пока Левин спрашивал себя, на чем основано поведение Николая, тот уже закрыл глаза и его внушительный живот совершал колебательные движения в такт чуть сиплого дыхания.

Разумеется, Левин не собирался обращаться к Николаю с подобными вопросами. Они возникли сами по себе и не были адресованы непосредственно ему. Скорее ему было интересно понять психологию человека, находящегося в больнице и ведущего столь пассивный образ жизни.

Смог ли бы сам Левин вот также все время лежать на больничной койке? И почему бы не воспользоваться подобной ситуацией, чтобы передохнуть от бешенного ритма повседневной жизни? Плюнуть на все, лежать и ничего не делать. Отбросить от себя любые мысли, в том числе и те, которые только что возникли в связи с ситуаций.

Но человек – мыслящее существо. По крайней мере, он вправе думать, что так оно и есть. Другое дело, что чаще всего мы только думаем, что думаем, в то время наши мысли предопределены клише, навязанным воспитанием и образованием. Как это ни парадоксально на первый взгляд, но наше мышление в большей степени находится под воздействием бессознательного, нежели сознания.

В свое время Фрейд высказал идею, которая до сих пор воспринимается не обремененными печатью интеллекта людьми в качестве чего-то такого, что не поддается разумному пониманию. Основатель психоанализа не только заявил о том, что человеческое Я не является хозяином в собственном доме, поскольку оно находится во власти бессознательного. Он имел еще смелость выдвинуть соображение, согласно которому одному Богу известно, насколько сознание человека является бессознательным.

Если вникать в подобные тонкости, то можно и рехнуться. А кто хочет стать или слыть чокнутым! Лучше не думать о подобных вещах. А еще лучше вообще ни о чем не думать. Нечто подобное как раз и приходит в голову тем, кто беззаботно плывет по течению жизни, не обременяя себя думанием не только о думании как таковом, но и о мыслительном процессе вообще.

Немного уставший от прогулки по территории больницы, но в то же время не способный моментально раствориться в объятиях Морфея, Левин продолжал сидеть на кровати. Шальная мысль о думании лишь промелькнула в его сознании и тут же исчезла. Ее оттеснили воспоминания о дне минувшем, которые не только возникли сами по себе, но и постепенно стали выстраиваться в определенной последовательности с момента пробуждения рано утром его второго дня пребывания в городской больнице.

Итак, в ночь с субботы на воскресенье ближе к утру он увидел во сне ангела. Медленно паря в голубом небе, прорезанном лоскутными розоватыми прожилками, ангел спускался с облака на землю. Вокруг царили тишина и покой. На стыке неба и земли возникло какое-то неуловимое движение, как только ангел опустился рядом с Левиным, который стоял, вознеся руки к небу, и не мог понять, что происходит. Быть может, ангел специально пришел за ним, чтобы вместе вознестись на небо? Или, возможно, он хочет передать какую-то благую весть о необходимости выполнения определенной миссии на земле?

И вдруг тишина взорвалась от грома и раската молнии. Ангел громко вскрикнул, и, проснувшись, Левин услышал женский голос:

– Мальчики, кому градусник?

Оказывается, распахнув дверь, в нашу палату стремительной походкой вошла медсестра и громко известила о том, что принесла градусники для измерения температуры. Разбуженные женским голосом Виталий и Левин молча смотрели на медсестру. Николай продолжал спать, никак не отреагировав на происходящее. Секунду постояв и не дождавшись никакой реакции, со словами «как хотите» медсестра повернулась и, оставив дверь открытой, так же стремительно вышла в коридор, чтобы направиться в соседние палаты.

Виталий равнодушно проводил глазами медсестру и снова закрыл глаза. Левин посмотрел на часы. Было начало седьмого. Медсестра выполняла возложенные на нее обязанности. Однако, судя по тому, что она не подошла ни к кому из лежащих на кроватях пациентов и не настояла на обязательном измерении температуры, обязанности эти выполнялись ею формально. Правда, может быть, это касалось только их палаты, в которой находились нетяжелые больные. Но со времени поступления в эту палату Левину еще ни разу не предлагали измерить температуру.

Впрочем, он был рад такому формальному отношению медсестры. Дело в том, что подчас он испытывал определенные проблемы, связанные с температурой тела. Однажды, более тридцати лет тому назад он впервые в жизни взял бюллетень. До этого, если даже была простуда или повышенная температура и приходилось посещать поликлинику, он никогда не брал больничный лист. В этом не было никакой необходимости, так как, работая в одном из институтов Академии наук, он посещал институт в определенные дни, а остальное время вел работу в домашних условия. Сугубо теоретическая работа, связанная с осмыслением прочитанного материала и написанием статей, позволяла заниматься профессиональной деятельностью в библиотеках (тогда еще не было Интернета) и дома в то время как научным сотрудникам, которые ставили эксперименты и нуждались в соответствующем оборудовании, приходилось трудиться в лаборатории.

Однако наступило такое время, когда в силу своего преклонного возраста генсеки естественным путем покидали грешную землю и уходили в потусторонний мир. Одним за другим ушли из жизни Леонид Брежнев и сменивший его Константин Черненко. К власти пришел Юрий Андропов, ранее возглавлявший КГБ, который решил навести порядок в стране. Началась повсеместная борьба за соблюдение трудовой дисциплины, когда опоздание на работу грозило увольнением. Доходило до того, что стали проводиться многочисленные рейды, в результате которых людям приходилось объясняться, почему они в такой-то час дня находятся в транспорте или кинотеатре.

Следуя веянию времени, начальник отдела кадров академического института приходил на работу пораньше и в девять часов утра лично стоял у входных дверей, отмечая тех, кто опаздывал. В случае опоздания он требовал, чтобы ему положили на стол объяснительную записку независимо от того, шла ли речь о техническом или научном сотруднике, включая докторов наук.

Однажды произошел любопытный инцидент, о котором позднее неоднократно рассказывала одна молодая сотрудница института. Она опаздывала на работу и быстрым шагом шла от метро по направлению к институту. На подступах к нему ее обогнал секретарь парткома. Когда молодая женщина вошла в институт, то тут ее остановил начальник отдела кадров. Он зафиксировал опоздание на десять минут и потребовал, чтобы через полчаса на его столе лежала объяснительная записка. Молодая женщина не знала, что написать в свое оправдание. Но тут ее осенило. В своей объяснительной записке она написала, что забыла дома наручные часы и, не зная точного времени, все же шла на работу довольно быстро. Однако, увидев впереди себя идущего секретаря парткома, не решилась его обгонять, в результате чего опоздала на работу на несколько минут.

Когда молодая сотрудница положила на стол начальника отдела кадров объяснительную записку, то он прочитал ей нотацию по поводу нарушения трудовой дисциплины. Затем, бегло ознакомившись с содержанием объяснительной записки, настороженно посмотрел на скромно стоящую и потупившую глаза молодую сотрудницу и, больше не говоря ни слова, отпустил ее.

Опоздавшая на работу на несколько минут молодая сотрудница не получила никакого взыскания. Да и какие претензии можно к ней предъявить, если сам секретарь парткома оказался в числе опоздавших.

Не ведомо, что творилось в душе начальника отделов кадров, который, выполняя указания вышестоящих, отлавливал тех сотрудников, которые приходили на работу после девяти часов утра. И хотя он понимал, что научный институт не завод, где рабочим приходится стоять у станка от звонка до звонка, тем не менее развернутая по инициативе руководства страны кампания по борьбе с нарушителями трудовой дисциплины обязывала его занимать официальную позицию. Однако он вполне осознавал то деликатное для себя положение, в котором оказался в результате лежащей на столе объяснительной записки. Не обвинять же секретаря парткома в том, что тот опоздал на работу! Лучше оставить в покое рядовую сотрудницу и тем самым избежать возможных для себя неприятностей.

В последующие годы, когда Юрий Андропов также вскоре последовал за своими предшественниками и все вернулось на круги своя, произошедший в академическом институте инцидент вызывал смех у тех, кому об этом рассказывали. Но в то время многим было не до смеха, поскольку угроза увольнения с работы даже за малейшее опоздание была вполне реальной. Именно в тот период, когда однажды у Левина поднялась высокая температура, ему пришлось не только обратиться к врачу, но и выполнять все необходимые предписания, включая посещение поликлиники и сдачу различных анализов. Тогда-то ему впервые в жизни понадобился больничный лист.

Буквально через пару дней ему стало легче. Однако каждый раз, когда он приходил в поликлинику к лечащему врачу и ставил по его требованию градусник под мышку, оказывалось, что у него температура 37,3 или 37,2. Дня через три он вновь приходил в поликлинику, выстаивал очередь, терял драгоценное время, но уходил ни с чем. Терапевт не мог его выписать с такой температурой и посылал к разным врачам. Никто не мог понять, почему у него держится такая температура.

Про себя он шутил, что подобная повышенная температура – реакция на отечественное здравоохранение. Для того чтобы выстаивать очереди в поликлинике, находиться рядом с теми, кто кашляет и постоянно сморкается, ходить по разным врачебным кабинетам, необходимо иметь железное здоровье. В конце концов его мытарства, связанные с хождением в поликлинику через каждые три дня на протяжении почти месяца, завершились тем, что он взмолился и настоятельно попросил терапевта закрыть бюллетень.

С тех пор он больше никогда не брал больничного листа, тем более что кампания по наведению железной дисциплины в стране завершилась. Он предпочел или самостоятельно переносить простуды и повышение температуры, или обращаться за помощью в поликлинику в связи с иными недомоганиями, но только без того, чтобы брать больничный лист. Лучше по мере возможности работать дома, чем бесконечно стоять в очереди в поликлинике. А вдруг «аллергия на отечественное здравоохранение» столь устойчива, что само посещение поликлиники вызывает отклонение от принятой считать нормальной температуры 36,6.

Да и кто сказал, что температура 36,6 является нормальной буквально для всех здоровых людей! Быть может, в определенные промежутки времени температура 37,3 – вполне нормальное явление для некоторых людей. Во всяком случае, это не повод для того, чтобы непременно быть тревогу и сломя голову бежать в поликлинику. Человеческий организм – такое тонкое и сложное устройство, которое способно к саморегуляции, и далеко не всегда необходимо постороннее вмешательство в его функционирование.

Вот почему, когда у маленьких детей Левина поднималась температура, он не спешил вызывать на дом врача или бежать с ними в поликлинику. Тем более непременно давать им какие-либо понижающие температуру лекарства. Они с женой обходились домашними средствами, используя кипяченую воду с клюквой или лимоном.

Вот почему, когда медсестра в городской больнице появилась рано утром в палате и, разбудив своим громким голосом, предложила градусник, Левин не воспользовался им. Его вполне устраивало то, что, выполняя свои обязанности, она ни на чем не настаивала. А вдруг у него оказалась бы температура выше 36,6! И это могло бы сказаться на более длительном пребывании в больнице, что, разумеется, вовсе не входило в его планы. Он полагал, что, немного оклемавшись, вскоре покинет это заведение, чтобы продолжить так внезапно прерванную научную, преподавательскую и терапевтическую деятельность.

После того как вошедшая в палату медсестра своим громким голосом так рано разбудила Виталия и Левина, спать уже не хотелось. Поскольку вчера вечером Левин уснул значительно раньше, чем обычно дома (как правило, после полуночи), то он вполне выспался. Правда, если бы не приход медсестры, то наверняка поспал бы еще часок, другой. Тем более что в воскресенье не предусматривались какие-либо медицинские процедуры. Поэтому ему удалось еще немного подремать, прежде чем настало время завтрака.

Та же самая раздатчица положила в тарелку омлет, белый хлеб с куском сливочного масла и сыр. Сказала, что все остальное, включая хлеб и чайник с какао, находится на общем столе. Левин поискал глазами подходящий стол и на этот раз сел к пожилой женщине, которая оказалась настолько доброжелательной и любезной, что, в отличие от угрюмых мужчин, с которыми ему пришлось сидеть за вчерашним обедом и ужином, охотно перебросилась с ним парой слов.

Так, в приятной для себя обстановке Левин расправился с омлетом и поделился с женщиной своими впечатлениями о довольно качественной еде, что никак не вязалось с его представлениями о больничной кухне, с теми представлениями, которые были почерпнуты из рассказов больных, некогда побывавших в подобных лечебных учреждениях.

Сидящая за столом женщина подтвердила, что в этой больнице питание действительно разнообразное и качественное. В других больницах, где ей довелось побывать, качество питания значительно хуже, вплоть до того, что просто невозможно есть. «А здесь, – заключила она, – все приемлемо, хотя, разумеется, дома лучше».

Они мило пообщались и одновременно покинули столовую. Женщина пошла в свою палату. Левин пошел в свою, ему надо было принять лекарство, которое, как сказала в субботу вечером медсестра, необходимо принимать утром после еды. Позднее он узнал, что это был бисопролол (5 мг). На вечер оставалась назначенная врачом таблетка – 100 мг ацетилсалициловой кислоты в растворимой оболочке.

Должен сказать, что поскольку Левин не имел привычки употреблять какие-либо лекарства, то после того, как их принесла медсестра, какое-то время он размышлял о том, как поступить: воспользоваться назначением врача или воздержаться от принятия лекарства? Скорее всего, в другом случае он выбрал бы для себя второй вариант. Но, учитывая неординарность ситуации, связанной с обнаружением аритмии сердца, завершившейся потерей сознания, решил хотя бы на время прибегнуть к первому варианту.

Поэтому, придя в палату, он сперва тщательно вымыл кружку от какао, затем вновь вернулся к столовой, налил кипяченой воды и уже в палате принял таблетку, запив ее водой. Через какое-то время вышел в коридор, чтобы прогуляться. Позабыв о том, что около реанимационного отделения лежит пожилая женщина, он стал совершать полный круг, точнее, некий овал, образуемый параллельно расположенными двумя коридорами, идущими вдоль больничных палат.

Каково же было его удивление, когда около реанимационного отделения он обнаружил две койки. На одной лежала та же самая, что и вчера, полная женщина, по грудь прикрытая простынкой и чуть постанывающая. На второй – с подбитым глазом и синяками на руках тощий телом, но с опухшим лицом молодой мужчина которому, на первый взгляд, можно было дать лет тридцать пять – сорок. Со слипшимися волосами, кровоподтеками и следами грязи, он напоминал бомжа или пьяницу, которого или избили, или он сам упал, ударившись обо что-нибудь. Судя по всему, его привезли на «скорой помощи» в больницу поздно вечером или ночью.

Зрелище было не из приятных. Чистая, но тяжело дышащая и смотрящая в потолок полная женщина и грязный, с присвистом храпевший худого телосложения мужчина. Полный контраст. Непостижимое соседство. Хорошо, что оба они лежали таким образом, что не могли видеть друг друга, поскольку их койки были расположены друг за другом вдоль стены, напротив реанимационного отделения. Несчастная женщина не имела возможности видеть бомжеватого вида молодого мужчину, расположенного позади ее. Тот же мог ее увидеть, если бы немного привстал, но в тот момент он был в отключке и спал.

Поворачивать назад было поздно, и Левин постарался как можно быстрее пройти мимо двух лежачих больных, чтобы не смущать женщину. Затем, идя дальше по коридору, подумал: «Реанимационное отделение настолько переполнено, что страждущим приходится лежать в коридоре. Что может чувствовать бедная женщина, находящаяся в таком беспомощном состоянии? Какие неудобства она испытывает, когда обслуживающий персонал и пациенты, вроде меня, ненароком проходят мимо? Все. Больше не буду здесь ходить, чтобы не ставить никого в неудобное положение».

Прошел два малых круга по коридору. В промежутке между рукавами коридора расположена остекленная комната, на которую он обратил внимание еще в субботу, когда впервые знакомился с достопримечательностями четвертого этажа больницы. В прошлый раз там не было никого. Сегодня в комнате сидела медсестра и что-то просматривала, глядя на экран монитора в расположенном на столе компьютере.

Проходя мимо этой комнаты, Левин услышал громкий звонок, на который тут же среагировала медсестра. Она вышла в коридор и пошла к одной из палат, над дверью которой горела красная лампочка. Судя по всему, кто-то из пациентов нуждался в помощи и вызывал медсестру.

Вспомнил, что, когда его привезли на коляске в палату, сопровождающая медсестра обратила внимание на кнопку звонка, расположенную над кроватью. Оказалось, что, если понадобиться срочная помощь, то таким образом всегда можно вызвать дежурную медсестру. Тогда он не придал этому особого значения. И только сейчас, видя, как медсестра спешила в другую палату на вызов одного из пациентов, он по достоинству оценил организацию экстренной помощи в данной городской больнице.

Пройдя несколько раз по малому кругу коридора, Левин остановился у отсека, в котором располагались платные палаты. Цветы и вьющиеся растения создавали впечатление небольшого садика. Журнальный столик и кожаные кресла резко констатировали с безликим коридором. Поскольку в этом отсеке никого не было, а двери платных палат не были распахнуты настежь, как это имело место вчера, то Левин решил немного посидеть в уютном уголке.

Расположился в одном из кресел, полюбовался цветами и вьющимися растениями. Свежий, идущий из приоткрытой створки окна воздух слегка обдавал его лицо, вызывая желание остаться здесь подольше. В голове возникли какие-то разрозненные мысли, которые вскоре стали обретать стихотворную форму. Он пытался удержать их внутри себя и запомнить, для чего несколько раз повторил возникшие рифмы. Но поток их нарастал и, боясь утратить всплывшее на поверхность сознание само по себе, пожалел, что под рукой нет ни ручки, ни бумаги.

Пришлось встать, покинуть райский уголок и пойти в свою палату. На его прикроватной тумбочки лежала ручка, но не было ни клочка бумаги. И тут он вспомнил, что в его паспорте, который он вместе с медицинским полисом и медицинской картой прихватил из дома, был листок бумаги с каким-то телефоном. Схватив то и другое, он быстро записал несколько ранее возникших в голове рифм и, довольный тем, что не утратил их, решил снова пойти в райский уголок. Надеялся, что, мысленно отрешившись от больничного быта, там сможет зафиксировать то, что рвалось наружу.

Вышел из палаты и направился в райский уголок. Но оказалось, что этот уголок пришелся по душе не только ему. В креслах за журнальным столиком сидели две пожилые дамы и, не спеша, вели беседу. Возможно, это были пациентки из платных палат, поскольку данный райский уголок по праву принадлежал им. Но не исключено и то, что этот уголок привлек внимание простых смертных, подобных Левину.

Пришлось возвращаться в свою палату. Поскольку же рифмы настойчиво вырывались наружу, то ему не оставалось ничего другого, как, подложив под спину подушку и устроившись на кровати в сидячем положении, ловить эти рифмы, удерживать их в сознании и переносить на бумагу.

Так, из недр бессознательного возникло такое стихотворение: