Изобразительная культура
Место фотографии среди других видов искусства
Где истоки культуры, как она пополняется и сохраняется? Ведь культура – часть истории, а история, как эстафета, передается от ушедших к живым. Поэтому ныне живущие могут и должны сохранять и преумножать общемировую культуру, общемировое искусство. Искусство имеет свои «силовые поля», свою энергетику, и, к сожалению, далеко не всем во всей полноте удается почувствовать красоту, насладиться ею и «взлететь», ощущая «упругость» и силу искусства.
Искусство вроде бы бесполезно, оно не приносит материальных благ, только духовные, и то не всегда и не всем. Но материя не существует без Духа. И культура продолжается, несмотря на сегодняшнее полное или почти полное пренебрежение ею со стороны некоторых. Отрицание культуры прошлого может привести лишь к ошибке, к потере духовности. Одно поколение не способно создать высокую культуру – это, надеюсь, всем ясно. Великое «здание» общемировой культуры возводится многими поколениями и многие тысячелетия. Труд одного поколения – это максимум один этаж в этом здании культуры и искусства. Это здание самое великое, что создало человечество, и оно будет возводиться вечно! А если наступит конец строительства этого радостного гигантского здания, то это будет означать гибель цивилизации.
Каждый человек неповторим. Все, что происходит вокруг, отражается в нашем сознании, сохраняется и иной раз живет своей долгой жизнью. И если прервется цепь «эстафеты жизни», некому будет и воспринимать искусство. Если жизнь кончится, искусство будет не нужно, бездуховная материя – мертвая материя.
Искусство – искусственное воспроизведение жизненной ситуации, ее модель, отражающая опыт взаимоотношений между людьми и взаимоотношений людей с природой. Искусство – это сложнейший условный раздражитель, открывающий яркую, эмоционально окрашенную реакцию у воспринимающих искусство. При этом эстетическая эмоция вызывается условно-рефлекторным путем и формируется в процессе приобретения жизненного опыта. Потребность в искусстве существует до тех пор, пока оно питает нас высокими эмоциями. А искусство, надо думать, и есть понимание и освоение окружающего нас мира художественными средствами.
Об искусстве, о своем отношении к произведениям искусства высказывались многие деятели культуры всех времен и народов. Не со всеми можно согласиться, но все, несомненно, представляют интерес и дают повод задуматься. Например, Оскар Уайльд: «Искусство есть зеркало, отражающее того, кто в него смотрится, а вовсе не жизнь». Или чье-то высказывание как пример парадоксальности установок на понимание сущности искусства – «Искусство начинается там, где кончается смысл. Все, что подлежит объяснению, – это уже не искусство». Эволюция идей и форм в искусстве происходит и по законам протеста, и по законам наследования культур, и, к моему сожалению, не всегда и не только по законам красоты.
Когда мысль художника, становясь видимой, воплощаясь в художественный образ, зримо заполняет холст картины, экран или становится скульптурой, фотографическим произведением и ты прочитываешь эту мысль и присоединяешься к ней, – рождается мысль общечеловеческая.
Что значит понятие «общечеловеческое», будь то горе или радость? Общечеловеческое близко каждому, лично значимо и трогает душу каждого в отдельности, а значит – всех людей Земли нашей. Художественные ценности – это достояние всего человечества, и живущие сегодня являются хранителями этих общечеловеческих ценностей. Именно поэтому необходимо широко использовать опыт всех поколений, всей общечеловеческой культуры от самых глубин истории до сегодняшнего дня. Художественные образы, составляющие суть искусства, должны нести высшую истину, радость, главную правду и цель жизни.
Искусство разговаривает с нами высоким языком, и изучать его желательно с рождения и до последних минут жизни. Изучать и наслаждаться той радостью, которую может пробудить в тебе только искусство – высшее творение разума. Произведения искусства, великие шедевры – самое сложное, надеюсь, самое умное создание человека. ЭВМ, ракеты, лазеры – это технические достижения разума, шедевры искусства и есть сам разум. Искусство должно стать воздухом, средой для жизни разума. Оно должно расширять наши горизонты, звать вдаль и вглубь, объединять людей в высоко гуманное человеческое общество.
Искусство, в отличие от науки, дает нам другое знание, иной раз даже противоречащее логике. «Усомниться в самом себе – высшее искусство и сила» (Фейербах). Этого и пытается достигнуть в муках творец-создатель новых ценностей. Художник знает, что в диалоге, противоборстве с самим собой может родиться истина, зачастую являющаяся не чем иным, как продуктом неосознанного. Чтобы понять себя, бесконечные внутренние беседы ведет Гамлет. Диалог, диалогические отношения – универсальное явление, пронизывающее не только человеческую жизнь, но и все, что имеет смысл и значение. Для себя ты и есть постоянный собеседник. Но собеседником могут быть не только другие люди, но и произведения искусства, книги, научные факты. Вступить в живой диалог с собой или с собеседником – вот первый шаг ко всякому творчеству.
Академик А.А. Ухтомский (1875–1935) рассуждал о литературном творчестве следующим образом: «Писательство возникло “с горя”, из-за неудовлетворенной потребности иметь перед собой собеседника и друга! И вот, не находя слушателя в жизни, человек и придумал писать какому-то мысленному далекому собеседнику… На авось, что там, где-то вдали, найдется душа, которая резонирует на твои мысли, переживания, чувства. Например, Платон (428–348 гг. до н. эры), его диалоги. Платон в своих произведениях все время с кем-то спорит, переворачивает, освещает с разных сторон ту или иную тему. Тут у писательства мелькает мысль, что каждому предложению может быть противопоставлена совершенно иная даже противоположная точка зрения и это начало «диалектики»; то есть мысленного собеседования с учетом, по возможности, всех логических возражений». Беседы Галилея (1564–1642) – еще один пример столкновения противоборствующих точек зрения. Он описал свои знаменитые мысленные эксперименты.
Какие же мотивы побуждают человека к творчеству? В чем мотивация творчества и что же по этому поводу говорят великие: «Цель творчества – самоотдача, а не шумиха, не успех» (Пастернак); «Искусству нужны люди немного меланхолические и достаточно несчастные» (Стендаль); «От многого я уже освободился – написал про это» (Хемингуэй). О творчестве как об освобождении от избытка мыслей и образов говорили Гете и многие другие.
В процессе творчества сам творец решает внутренние и вселенские конфликты, освобождая свой мозг от назойливых мыслей. Но в какой степени эти мысли будут интересны другим, зависит уже не от него. Может быть, поэтому серых произведений всегда, во все времена, гораздо больше, а шедевров единицы. И роль судьи в этом случае может сыграть только Время. В произведении искусства должна быть некая неразгаданность, даже некая тайна, ибо, если нет глубокой интересной мысли автора, и конечно яркой художественной формы, нет и искусства.
Творчество как игра и как мука. У всех по-своему, по-разному. Приведу такой пример: кинооператор Ю. Екельчик творил легко, просто и даже радостно. А.С. Урусевский, человек в жизни милейший, во время съемок становился замкнутым, тяжелым в общении, он просто страдал, мучая и себя, и тех, кто работал рядом. Это я наблюдал, работая на картине «Первый эшелон». Ю. Екельчик и С. Урусевский – два великих кинооператора, а процесс творчества у них во многом противоположен.
Есть и такое мнение, что художник – это ретранслятор, как бы проводник идей высшего творца. Многие считают, что творчество Баха – это беседы с Богом. Выходит, все лучшее в искусстве создано Творцом, а художник только записал, закрепил на холсте, воплотил в мраморе, отбив по команде свыше все лишнее… На мой взгляд, это очень спорно и сильно принижает роль Человека-творца.
Какое же место среди других видов искусств занимает фотография? Живопись изначально влияла на фотографию. Сегодня можно доказательно говорить о более или менее сбалансированном взаимовлиянии. «Фотографичность в живописи», «музыкальность в архитектуре», «живописность в музыке», «архитектоничность в картине», «живописность фотографии», «поэтичность скульптуры», «кинематографичность в театре» – эти выражения часто повторяются в искусствоведческих статьях. Сама жизнь заставляет искать внутренний синтез всех видов искусства.
Фотоискусство исторически возглавляет так называемые «технические» виды творчества – фотоискусство, искусство кино, телевизионное искусство, голография, цифровые виды искусства. А по массовости распространения и по силе воздействия на зрителей фотографическое и кинематографическое искусства уже сегодня убедительно захватили мировое лидерство!
Продолжим наши поиски истины. Необходимо в течение всей жизни углублять познание тех произведений, на которых остановился ваш взгляд, которые «зацепили» за нерв, доставили эстетическое удовольствие: кто автор, когда создано, что явилось толчком к работе над этим произведением? Хорошо бы каждому создать свою собственную мысленную «галерею искусств», свою «Третьяковскую галерею» и включить в нее только самые любимые, самые близкие тебе произведения, на которые хочется смотреть и наслаждаться и быть с ними почаще и подольше. Это я рекомендую сделать всем моим студентам.
Сказ о мастерах кинематографа
Я расскажу только о тех, с кем мне посчастливилось работать, кого я близко знал. Как же происходит творческий процесс на съемочной площадке? Хочу порассуждать об этом на примере работы двух великих кинооператоров. После окончания кинооператорского факультета я был направлен в киногруппу фильма «Целина» (прокатное название «Первый эшелон») ассистентом оператора. В ходе съемок я имел возможность увидеть как работает главный оператор Юрий Израилевич Екельчик. А работа шла как-то легко, даже с улыбкой, можно сказать, артистично! Он любил держать в руке какую-нибудь палочку и как бы дирижировать ею, показывая куда поставить камеру, осветительные приборы и куда направить луч прожектора и, как я уже отметил, все это делал с доброй улыбкой. Мне приятно сказать, что Екельчик ко мне, всего лишь ассистенту, относился как к коллеге по творчеству и даже доверял снимать отдельные кадры и сцены. Однажды Екельчик сказал, что они с Калатозовым [знаменитый режиссер Михаил Константинович Калатозов (1903–1973)] задержатся, и просил меня поставить кадр и установить свет. Съемки были в Казахстане в годы освоения целины. Приехали через час. Калатозов спрашивает у Екельчика, сколько примерно ему надо на установку камеры и света? Екельчик шепотом спросил у меня все ли готово и тут же Калатозову: «Мы готовы!». И это не глядя в камеру! Такое доверие дорогого стоит! Я летал с отснятым материалом в Москву и по телефону сообщал Калатозову и Екельчику о качестве проявленного материала. Удивительно, даже через телефонную трубку чувствовалось, с каким волнением они слушали мои оценки качества изображения. Прилетев на целину, я узнал, что только по моей телефонной оценке был переснят целый эпизод!
Ю.И. Екельчик снял хорошо прошедший в прокате фильм «Богдан Хмельницкий», изобразительно эстетский фильм с Любовью Орловой «Весна» и, к моему глубокому сожалению, последний в своей жизни фильм «Первый эшелон».
Юрию Израильевичу Екельчику предстояла серьезная операция и он улетел в Москву, а доводить картину до конца прилетел хорошо знакомый мне Сергей Павлович Урусевский. Я уже знал, что кадры, снятые им, нередко совсем не похожи на то, что было перед объективом. Например, в фильме «Возвращение Василия Бортникова» надо было снять довольно неинтересный кадр: одинокая изба, скучное серое небо и все… Съемка происходила в пасмурный день. Сергей Павлович ставит внутрь избы осветительные приборы, зажигает их, в компендиум вставляется оттененный синий фильтр – то есть затемняется и становится приятно синим небо, затем он ставит оттененный нейтральный серый фильтр снизу – притемняется низ кадра – земля и нижние бревна избы. Это еще не все! В компендиум вставляется легкий фильтр тумана.
Я посмотрел в камеру и удивился – изображение радовало глаз и было совсем не тем, что находилось перед кинокамерой. Я снял то, что сумел создать Урусевский, затем открыл компендиум кинокамеры со всеми насадками и снял то, что было перед камерой, и затем снова закрыл компендиум. На экране я увидел красивый кадр, затем блекло-серое состояние природы и опять красивый кадр. Эту «манипуляцию» я вставил в свой дипломный фильм «Путь к экрану». Я снимал свой диплом о том, каков «путь к экрану» двух совершенно разных фильмов. Это были фильм-сказка «Садко» и, к сожалению, последний фильм великого режиссёра Всеволода Пудовкина «Возвращение Василия Бортникова».
Не могу не вспомнить еще один эпизод на этой же картине. Под Звенигородом шли съемки зимней натуры. Снимается кадр – героиня на повороте вываливается из саней. Я подговорил Сергея Павловича Урусевского попросить Пудовкина показать, как надо это делать героине фильма. Пудовкин с готовностью сел в сани, и вот из-за поворота в красивом зимнем лесу несутся конные сани. Всеволод Илларионович эффектно вываливается из саней, а я снимаю это ручной камерой. Пока Пудовкин возвращается, я договариваюсь с Урусевским и другими участниками киногруппы о том, чтобы сказать ему, что это получилось не очень интересно, короче – не то. Пудовкин удивлен, но идет еще раз показать, как эффектно вываливаться из саней. Я опять снимаю, спрятавшись за кустами. И тут Всеволод Илларионович видит меня и зло грозит мне кулаком. А вечером в местном доме отдыха, где жила вся киногруппа, когда я принимал душ, ко мне вваливается Пудовкин и протягивает мне намыленную мочалку. Тру кинематографическому гению спину. А затем, намылив свою мочалку, я протягиваю ее Пудовкину. Немая сцена, как в «Ревизоре»! Несколько секунд недоуменного выражения лица и… Режиссер все же начинает тереть мне спину, приговаривая: «Мало того, что заставил старика падать из саней, да еще и это!» Потом за ужином Всеволод Илларионович сказал: «Обязательно покажи мне, ух, стервец, что получилось на экране, не забудь!». Спустя время он посмотрел мою дипломную работу и она ему понравилось (или сделал вид?). И при каждой встрече на Мосфильме Пудовкин грозил мне пальцем, правда, с улыбкой! Но я морально оправдывал себя. Я напомнил Пудовкину, что во время съемки в павильоне он никак не мог добиться от актера определенной эмоции – взрыва бешенства и испуга. Всеволод Илларионович шепнул что-то своей ассистентке, и она во время съемки подползла к актеру и вонзила ему в мягкое место булавку. Актер взревел, начал орать, даже грозил жаловаться. А Пудовкин захлопал в ладоши и воскликнул: «Молодец, наконец-то превзошел сам себя! Браво! Кадр снят!». Видели бы вы какие различные эмоции пролетели по лицу режиссера, когда я сказал Всеволоду Илларионовичу, что в легкой форме повторил его гениальную находку. Искренний хохот – и я оказался в его объятьях, одного из трех гениев русского кинематографа – а это, как известно Эйзенштейн, Довженко и, конечно, Пудовкин.
Так вот, на съемки фильма «Целина» вместо заболевшего Ю. Екельчика прилетел на целинные земли С. Урусевский. Несмотря на разные служебные высоты – он главный оператор, я всего лишь ассистент, и разницу в возрасте, у нас уже на предыдущем фильме сложились довольно теплые, даже почти дружеские отношения. Он иногда спрашивал у меня, как бы я построил тот или иной кадр. Как-то снимали сцены в декорации железнодорожного вагона в павильоне. Сергей Павлович долго возился с какой-то многопружинной подставкой под штатив кинокамеры. Пружины выскакивали, дело явно не шло. Я сказал: «Давайте я сниму сцену в качающемся вагоне ручной камерой, покачиваясь на своих коленках, а?».
– «Ну, ты придумаешь!»
А в конце смены Сергей Павлович шепнул мне: «На завтра закажи «Конвас-автомат». И снимал, приседая на коленках сам! Сергей Павлович допускал к камере, только когда шли параллельные съемки. И вообще он не любил выпускать кинокамеру из рук, видно боясь за качество съемки.
По-моему, Урусевскому очень понравилось снимать свободной от штатива ручной камерой, хотя до этого он не любил и, кажется, совсем не снимал ручными камерами. Но в следующих фильмах Сергей Павлович широко и красиво снимал длиннющие планы ручной камерой, особенно в гениальном, думаю лучшем фильме XX века «Летят журавли».
Я уверен, крупные планы в этом фильме стоят того, чтобы попытаться осмыслить и поучиться у великого оператора. Но об этом в разделе «Портрет в живописи, фотографии и кинематографе». Он был волшебником в применении всяческих сеточек, оттененников, диффузионов и туманников. Я наловчился делать для Сергея Павловича самые невероятные насадки, продернутые сеточки и многое другое. На съемку я всегда таскал кофр, наполненный всем вышеперечисленным и еще многими фильтрами, в том числе нейтральными и цветными оттененниками.
Приведу один из рабочих эпизодов, который реально показывает, как трудно давалось Сергею Павловичу рождение высочайшего качества изображения.
– Юра, давай поставим сеточку, которую ты недавно сделал!
Ставлю.
– Нет, не то. Поставь ту, которая была у нас три дня назад!
Ставлю.
– Опять не то. А давай еще раз ту, которая новая!
Ставлю.
– Ну, нет, лучше ту, которую мы ставили на прошлой неделе.
Ставлю.
– Н-да. А если найти сеточку, которую мы ещё не ставили?
Нашел. Ставлю.
– А давай…
Так продолжалось по-моему бесконечно. Калатозов сидел как бы погруженный в свои думы, только желваки быстро вращались и выдавали его чувства. И тут я взорвался! У меня в мозгах что-то закипело, и я наговорил своему любимому мастеру кучу ненужных слов. Калатозов тоже вскочил, и было ясно, что он согласен со мной.
Вечером, после окончания съемки, я обдумывал, как же попросить у мастера прощения, а вышло все наоборот.
Урусевский подошел ко мне.
– Ты уж меня прости, я такой зануда. Да, я такой. Прости, пожалуйста!
И мы обнялись. Калатозов воскликнул:
– Напряжение этого дня улетело. Вот и ура!
А в последующие дни Урусевский уже заранее просил приготовить те или иные насадки на объектив. Я понимал, как трудно и даже болезненно рождает Сергей Павлович киношедевры, ведь у него была своя и очень высокая планка качества изображения. Полезных метров мало, зато качество картин, снятых Урусевским, потрясает.
Урусевский на съемочной площадке был сух и молчалив, без улыбки, весь зажатый. Уткнется в камеру и застынет, будто замрет в восторге. Вся съемочная группа начинает говорить полушепотом. Тишина! Съемочный процесс шел со скрипом, полезных метров за съемочный день выдавалось меньше, чем в других киногруппах, зато качество снятых кадров было выше!
Урусевский снял много великолепных картин! Это, конечно, «Сельская учительница», «Алитет уходит в горы», «Возвращение Василия Бортникова», «Сорок первый», «Первый эшелон», «Неотправленное письмо» и мировой шедевр «Летят журавли»! Я считаю, что именно Сергей Павлович весомее других отстоял право кинооператора быть вместе с режиссёром соавтором фильма!
Был и такой случай. Сергей Павлович просто затаскивал меня поработать с ним на картине «Сорок первый», но я вежливо отказывался, сославшись на то, что режиссер Юра Чулюкин хочет снимать со мной свой фильм. Обиделся!
А после просмотра фильма «Я – Куба» Сергей Павлович обратившись ко мне, сказал:
– Ну, давай критику! Ты, конечно, будешь критиковать меня?
– Да, буду. Снято блестяще, просто и гениально, особенно то, что снято ручной камерой! А вот съемка красивых кубинок… Я был на Кубе и любовался результатами многонациональных браков. Результаты изумительные, но зачем же снимать прекрасных девчат широкоугольниками? При каждом движении появляются деформации объемов лица.
– Ну и критикуй, хотя ты прав, я действительно увлекся широкоугольниками, – ответил он.
У меня нет, к глубочайшему сожалению, фотокадра в котором бы Урусевский и кинокамера были бы, как это и было на самом деле, единым организмом, чем-то уникальным и неразъемным. И можете мне поверить, что Урусевский не отрывался от видоискателя иной раз до получаса! Считаю, что мне крупно повезло – я работал на трех картинах с великим кинооператором Сергеем Павловичем Урусевским. Участвуя в решении изобразительных задумок Сергея Павловича, я изготовлял для киносъемок различные оптические насадки, оттененные фильтры, сеточки и т. д. Причем могу свидетельствовать, что Сергей Павлович практически не снимал с открытым объективом. Целый кофр самых различных оптических приспособлений обязательно был на съемочной площадке.
Но я отвлекся, просто захотелось вспомнить и рассказать свои впечатления о двух гигантах кинооператорского мастерства. Их творчество, точнее, только его малая часть, прошли перед моими глазами. А вывод следующий: процесс подхода к созданию произведений искусства весьма сложен и происходит у всех по-своему, по-разному.
Условность искусства
Все виды искусства весьма условны. Но люди как бы договорились не акцентировать внимание на условностях, не видеть, например, плоский многоцветный холст, а воспринимать его как пейзаж, как глубинную реальность, соотносить эти впечатления с живой действительностью… И восклицать: «Какой пейзаж! Молодец, художник, лучше, чем в жизни!». Другой пример: наслаждаясь кричащими красками заката мы, иной раз, провозглашаем: «Ну, прямо как в кино!».
В искусстве сложность и простота зачастую уживаются рядом. Из холста, натянутого на раму, художник делает «окно в жизнь». Ты видишь мир так, как увидел его художник и заставил зрителя присоединиться к своему видению. Зеркало отражает абсолютно все, художник же отражает только то, что работает на его мысль, что ему интересно, что он захотел изобразить. И автор несет определенную ответственность за то, что он нам показывает и прежде всего моральную.
Передать яркий, поразивший воображение момент, можно, только выражая его суть и отбирая в непрерывно меняющейся действительности то, чего требует ваша творческая натура, ваше видение и воплощение художественного образа. В рождении шедевра участвуют глина, кисть, глыба мрамора, объектив, фотопленка, краски, холст… Но рождается он не у всех и не всегда. У каждого творческого человека собственный путь в искусстве. Невозможно и не нужно творческое повторение Рубенса, Ван Гога, ибо гении-пассионарии единичны. Перешагнуть через «глину» (материал) и создать нечто свое – это и есть, очевидно, цель процесса творчества, вернее, сам тяжеленный процесс творения.
Художника узнают по его почерку – сумме внешних приемов. Постигая достижения мировой культуры, художник старается выработать свой взгляд, свой почерк, свою систему приемов, что влечет глубокую перестройку всего творческого процесса. Художник (зрелый мастер) видит мир через густую «решетку» своих наработанных приемов. У Рембрандта, например, на всю его творческую жизнь сохранялась единая интонация всего творчества, свой прекрасный стиль.
Есть два типа художников: те, которые видят мир сквозь густой узор накатанных, отштампованных приемов и те, которые открывают свое лучшее и единственное творческое решение в процессе сотворения художественного образа. Думаю, художник, находящий стилевое решение в процессе самого творчества, и есть настоящий творец. В творчестве нужны не повторы, а новизна, которая необходима всегда, как воздух.
В творческом процессе должны слиться воедино мысль, глаз, рука… Органичность этого слияния демонстрирует готовое произведение, помогающее легко или с трудом считывать мысли художника. Сила же и глубина мысли, искусность руки творца, острота его глаза – у каждого свои и должны быть неповторимые, индивидуальные.
Насколько же должна быть обучена рука мастера, чтобы донести замысел творца до зрителя, чтобы, наконец, произведение начало самостоятельную творческую и многолетнюю жизнь. Нередко художник, используя арсенал любимых шаблонов-приемов, запутывает предметную, сюжетную сторону произведения и создает загадочную картинку, ребус. Стереотип – это угроза высокому творчеству. Творчество – это и неустанная борьба со стереотипами. Поиск живого как бы «божественного» образа – постоянная драма и смысл работы художника. Как же сделать художественный образ символом и создать произведение на высоком творческом уровне? Вопрос труднейший.
Язык искусства – это система знаков, передающих специфическую художественную информацию. Воспринимая искусство, мы видим мир глазами определенного художника, то есть сюжет, композиция, особенности колорита, ракурс – все предстает перед зрителем так, как увидел, задумал и осуществил художник.
Восприятие искусства – это эстетический и эмоциональный энергообмен зрителя с произведением искусства, а фактически и прежде всего с автором этого произведения. Творческий процесс невозможен без обратной связи. Художник (если он художник!) остро нуждается в оценке своего труда, в аплодисментах, если хотите.
Искусство, творческий процесс есть очень условный «колебательный контур» между творческим наследием всех предыдущих эпох и поиском новых мыслей, нахождением оригинальной и новой изобразительной формы. Мудрость состоит в том, чтобы освоив творческое наследие человечества, изучив фундаментальные основы пройденных тысячелетий создавать свое личное и, естественно, совершенно новое. Мировой творческий опыт – трамплин для умного. Ибо без такого трамплина далеко в творчестве не взлетишь! Это аксиома!
Как видим мы окружающую нас жизнь и её отражение в произведениях искусства, в чем общность видения и в чем различие?
Культура отражает личностный стиль восприятия жизни, собственную типологию культурной расположенности, собственный отбор в «потреблении» тех или иных произведений искусства. Культуротерапия (воспользуемся таким термином) – это создание своей культурной среды, культурного образа жизни, может быть даже стиля. Здесь должна главенствовать система твоего личного отбора. Всеядность может привести даже к катастрофе.
Каждому нужны свои фундаментальные принципы в духовной жизни, свои приоритеты, а также нужна защита от масскультуры. Массовая культура, культура широкого потребления, чаще всего потрафляет вкусам малообразованных людей, которых всегда, в любые эпохи, увы, большинство.
В конце ХХ-начале XXI века лавина информации многократно возросла даже по сравнению с серединой прошлого века. Сегодня наша планета избыточно перенасыщена информацией, поэтому необходимо научиться отбирать нужное и интересное из информационного потока, наплыва, потопа, защищая свой мозг, чтобы выжить и не утонуть в мелочах, остаться в высоких сферах разума.
В нашем веке все виды искусства более, чем в предыдущие времена перемешались с политикой. На любой фотовыставке горы трупов, окровавленные покалеченные люди – идет бойня. Страшно смотреть! Помню на одной из фотовыставок показали фотографии, на которых изображено, как на Гаити казнили очередного неугодного правителя, казнили и сожгли на костре. Вокруг костра веселая улюлюкающая толпа, некоторые отрезают от казненного (зажаренного) куски мяса и тут же… Съедают… Если не читать подписей к снимкам, то вроде ничего особенного: держат на острие ножа куски мяса… Да-да, шашлык из человеческого мяса. И все это запечатлено в большом профессионально снятом фотоочерке. Безжалостный протокольный язык фотографии и мастерство фотожурналистики. Страшно за этот мир и за это общество.
«Нет правды на земле, но правды нет и выше!» – великий Пушкин сказал эти слова в позапрошлом веке, а звучат они и сегодня жестко и злободневно! Но другого мира нет и не будет… Мы переживаем трудное и странное время, когда душевная некомфортность, нестабильность жизни стали повседневной реальностью. И искусство конца XX и начала XXI веков отразило это, далеко не лучшее в человеческой истории время. И что мы видим на выставках и в музеях? Это жестокий распад содержания и художественной формы, почти полное отсутствие оригинальной мысли и потеря изобразительной культуры, культуры великой и щедро накопленной всей историей человечества.
Действительно, в истории человечества новое и прекрасное в искусстве часто принималось «в штыки», сначала казалась большинству безграмотной мазней (у художников), какофонией звуков (у композиторов). И только через некоторое время (а таких случаев множество) «мазня», «какофония» превращаются в шедевры и звучат в крупнейших залах, занимают престижные места на выставках. Этой участи не избежали, например, импрессионисты. И даже произведения Чайковского, Прокофьева, Шостаковича не сразу были приняты, хотя с позиций сегодняшнего дня они бесспорны. Не приняли, не оценили современники, увы, многих… Эйфелева башня! Ее хотели взорвать, ее считали позором Парижа. Сегодня это символ Парижа! Памятник императору России Петру I самого великого скульптора нашего времени Зураба Церетели не стал украшением Москвы! Но, может и он станет со временем символом Москвы? Если честно, то не хотелось бы…
Гении прошлых веков – Леонардо да Винчи, Микеланджело, Веласкес, Рембранд, Роден, Караваджо, Тициан, Пушкин, Рублев, Чайковский и многие, многие другие смело бросали вызов своему времени и не сразу были поняты и признаны современниками. Но они были и остаются гениями. Может пришло время отдохнуть от искусства? Культурная многотысячелетняя усталость художников высвечивается сегодня во многих творениях постмодернистов. Видно цели искусства разошлись с постмодерном? Очеловечить, очистить мир людей от скверны, донести до всех воспринимающих искусство чувство красоты, упорядочить хаос земной жизни, вернуть радость в быт людей – явно не их задача. Постмодерн во многих своих «шедеврах» смотрит в другую сторону. Казалось бы в новое посткоммунистическое время сняты все ограничения для всех видов искусства. И должны как из рога изобилия рождаться великие шедевры свободных от пут идеологий творцов. Взлет радости, красоты, наконец, ума должны были бы облагородить архитектурный облик наших городов, украсить стены музеев… Но где-то все это затормозилось. И вот пришли дни абсурда и даже антитворческого и плохо воспринимаемого уродства. Примеров громадье, все это с удивлением обсуждается и осуждается в мыслящей среде. Итак, примеры. Какая-то группа «Война» нарисовала на петербургском разводном мосту огромный детородный орган. Объявили бы просто хулиганством, ан нет, дали Государственную премию и… Тихо стерли этот «шедевр» и постарались, как бы, не вспоминать об этом. Ясно, что это протестная форма, это спланированный скандал. Но причем здесь премия?
В недавней истории можно обнаружить истоки, корявые корни этого абсурдизма. Например, у французского художника Марселя Дюшана (1887–1968) – одного из лидеров дадаизма и сюрреализма, теоретика и практика «антикультуры». Он принес на выставку свой громко известный «Фонтан», представляющий из себя… Перевернутый писсуар. Это произошло в 1917 году. Может это и оригинально, но в чем смысл? А ведь и сегодня находятся ярые защитники этого «шедевра», кричащие с экрана телевизора: «Какая смелость!».
А недавно Илья Кабаков (рожд. 1933 г.), художник-концептуалист, выставил в Москве целый грязнющий привокзальный туалет, не убиравшийся со дня творения… Это называется инсталляция!
Качающееся бревно в храме искусства, нашей любимой «Третьяковке». Зачем? Может и в этом «шедевре» есть какая-то мысль, ведь зачем-то автор надел на один конец бревна валенок, а на другой для чего-то натянул сапог?
И какой же винегрет в мозгах у «художницы», автора инсталляции или перформанса или еще чего-то, с наложением скелета на живую обнаженную женщину. Вопрос одного из зрителей: «А эта Марина Абрамович уверена, что скелет принадлежит мужчине?» Это преподносится как новейшее искусство, но можно ли получить эстетическую радость от созерцания этакой инсталляции? Скорее это просто хулиганство, к моему сожалению, хулиганство в храме искусства. Весьма грустно!
А другой «творец» дошел до предела, снял с себя всю одежду, надел собачий ошейник и на четвереньках выбежал на улицу. Имя его известно, но стоит ли его упоминать?
В самом начале третьего тысячелетия его величество время видно очень устало и провисло… В искусство потянулись странные, совершенно не готовые к тяжелому творческому труду, но весьма агрессивные субъекты. И вот результат: полупрофессионалы стали заполнять музеи и выставки своей странной продукцией. Творчество – это процесс от хаоса к ритму, к эстетическому порядку, к красоте, к гармонии, к добру. А какую радость могут стимулировать многочисленные унитазы, скелеты, детородные органы? Но сегодня «театр абсурда» совершает свою бесовскую оргию.
Еще один очень трудный и неоднозначный и малопонятный пример творчества – творчество художника Казимира Малевича (1879–1935). Он – основоположник супрематизма[2], еще одного направления абстрактного искусства. В 1913 году Малевич написал «Черный квадрат» – произведение странное и очень спорное. В нем есть некая тайна – исходящая из картины энергетика, ставит вопрос о смысле и скорее о бессмысленности жизни. И стоя рядом с этой вроде бы живописной загадкой, начинаешь испытывать какой-то холодок. Казалось бы любой школьник за десять минут замажет черной краской любую геометрическую фигуру. Мастерства в черном квадрате не обнаружено. Его просто нет. Но картина задает массу вопросов и все без ответа. Для чего ровным слоем замазан геометрический квадрат? Что хотел сказать автор? Может он изобразил тупик в искусстве, тупик в культуре? А я расцениваю это полотно как своего рода «ядерный» взрыв в искусстве. Казимир Малевич оставил нам трудную даже философскую загадку, пока еще не разрешенную. Н-да, этот «Черный квадрат» стал парадоксальным символом целой эпохи и возможно, именно «Черный квадрат» подтолкнул в серую эпоху постмодерна к выставлению унитазов, качающихся бревен, скелетов, придавливающих живую натурщицу, изображению половых органов на мосту в нашей культурной столице и прочее и прочее! Этот изобразительный ад недостоин внимания. Такого в истории искусства еще не было, это и есть дъявольская антикультура.
Постмодерновое искусство не стало, не захотело быть искусством в высоком смысле. Одни аттракционы, унитазы, скелеты… Ведь эпатаж оказался главным и единственным «козырем» так называемых современных искусств. А чудаки из постмодерна думают, что наша свобода, полная творческая свобода – это когда в светофоре горят одновременно все три огонька и все зеленые. Постмодерн – это яма, в которую провалилось современное искусство, увы!
Хочу привести слова великого борца за высокую культуру академика Д.С. Лихачева (1906–1999): «Для жизни человека не менее важна среда, созданная культурой его предков и им самим. Сохранение культурной среды – задача не менее существенная, чем сохранение окружающей природы. Если природа необходима человеку для его биологической жизни, то культурная среда столь же необходима для его духовной, нравственной жизни. Убить человека нравственно может несоблюдение законов экологии культуры». Великие слова!
В науке судьей выступает объективная истина, практика. В искусстве судьей, можно сказать, выступает тоже практика. Сколько людей и сколько времени воспринимают данное произведение как шедевр? Бывает, произведение принимают восторженно, но кратковременно или же долго, но только избранным кругом почитателей. «Окончательный же приговор» шедеврам искусства выносит беспощадное, всесильное и никому не подвластное Время. Продолжается непрерывный отбор, оценки дают новые и новые поколения. И все равно, все оценки остаются подвижными, часто отражая мнения узкого круга «посвященных» в тайны искусства. Но неужели сегодняшние, украшающие наши выставки, унитазы и скелеты когда-нибудь будут возведены в ранг искусства, о, ужас!
Культурный код общества
У каждого народа есть свой культурный код. Каждое последующее поколение принимает «код предков», их уровень культуры, их понятие о красоте, морали. Культурный код передан нам старшими поколениями в виде правил, законов, принципов создания и восприятия искусства. Что-то мы отвергаем, критикуем, но большая часть культурного кода все же принимается. Человек рождается в определенной социокультурной среде, которая формирует
ментальный облик (и суть!) человека. В этом формировании будущего человека участвуют и бессознательные структуры – неосознанные культурные коды. Эти неосознанные культурные коды во многом определяют становление, созревание каждого индивидуума. Неосознанные культурные коды, передаваемые генетически, приводят все как бы к единому знаменателю.
Острый вопрос: надо ли изучать творческое наследие? Примитивисты, например, утверждают, что не надо! А нужно только сохранить чистоту взгляда художника на мир, не «отравлять» его знаниями, оставить восприятие свежим и непосредственным, как у ребенка. Однако игнорируя все, что сделано человечеством за тысячелетия, ты остаешься как бы в вакууме и без «фундамента». И за всю такую маленькую жизнь придется проделать многие ошибки, уже известные и преодоленные в истории искусства. И футуристы[3] отрицали художественное наследие, проповедовали разрыв с традиционной культурой… У футуристов совмещались разные стадии движения в живописи, телеграфный стиль в поэзии (Маяковский, Хлебников, Каменский). Нечто сходное в наши дни – это монтаж клипов. Формальные новшества футуристов очевидно отразились и в архитектуре конструктивизма (архитектор К. Мельников). Хотя футуристы и отрицали наследие прошлого, но… Сами что-то создали: прошло время, осыпалась шелуха, дурашливость, а кое-что все же осталось. Поэтому, как бы не отрицалось художественное наследие, «общая корзина» достижений человечества всегда пополняется.
Культура – это высшее достижение созданных человечеством знаний, обычаев, образа жизни, речи, искусства. Можно сказать, культура – это воздух, в котором мы живем. Культура как огромное «динамичное облако» живет с нами, вернее мы внутри культуры, ее мы и создаем и потребляем. Значительную часть этого созданного людьми «облака» занимает искусство, то есть художественное творчество, художественно-образное освоение и осмысление мира. Творчество – это высокая, даже высочайшая степень умения, мастерства при создании художественного произведения. Каждая эпоха пытается создать свою художественную культуру, именно свое, доселе неизвестное новое искусство. Были великие и высокохудожественные эпохи. Это, конечно, античная эпоха и эпоха Возрождения. Так вот, даже эпохи, перенаполненные великими шедеврами, не претендуют на всю культуру, на все искусство, они строят только свой собственный «этаж» в общем здании культуры. Философия Возрождения основывалась на вере в разум, в красоту и гармонию устройства мироздания. А в XX и начале XXI века разумная платформа Ренессанса качнулась и потеряла равновесие. И сегодня совершенно не ясно, куда же поведут творцы охрамевшее искусство? Многие известные мне деятели искусства считают, что эпоха постмодерна не создала шедевров и займет очень скромное место в общечеловеческом доме культуры и искусства.
Поговорим о таланте и красоте
Творчество – похоже на исповедь. Всю такую короткую и одновременно такую длинную историю человечества художники ищут философский смысл жизни, пытаются в своем творчестве высказать именно свою точку зрения, утвердить свою правду и свои взгляды на жизнь. Искусство определяется как чувственное выражение сверхчувственного, как форма общественного сознания, род духовного и практического освоения мира, как органическое единство познания, созидания и оценки общения людей в обществе и со всем окружающим миром. А вот основные категории эстетического в искусстве – прекрасное, возвышенное, трагическое, комическое – проявляются в самых разных видах и сочетаниях.
Заявить о себе в искусстве может лишь тот, у кого есть накопленный потенциал, широта мышления, свое творческое видение, готовность поделиться знаниями и умениями, помноженные на высокое мастерство. Мастеру надлежит, как бы преодолевая реальность, увидеть общезначимое, отобрать из будничности то, что можно поднять до высот искусства.
Художник живет для других, он как бы мыслит вслух, обращаясь не только к тем, кто живет рядом, но и к тем, кто будет жить через 100 или 1000 лет. Так говорят с нами сегодня Рембрандт, Брейгель, Шекспир, Леонардо…Кто рискнет говорить со всеми сразу? Только гений, только великий художник. Необходимы обширные знания и творческая одаренность, чтобы говорить со всем родом людским.
Творец – как чаша, переполненная замыслами, художественными образами, сиюминутными и вечными вопросами и вечными поисками ответов на них. Из этой чаши гении умело выплавляют шедевры. Ведь гениальность – это прежде всего качественный показатель, но и количественный тоже. Творцы успевают сделать за жизненный отрезок много, даже невероятно много. Если, например, собрать все сделанное Микеланджело в одно место, то это вызовет шоковое ощущение. Неужели возможно, чтобы один художник создал столько и на таком высочайшем «божественном» уровне!.
Быть мастером, размышлять, оторвавшись от бытия, нелегко. Пожалуй, все гении были прежде всего великими мыслителями и тружениками. Искусство всегда чуть-чуть опережает время. Если художник идет в ногу со временем, он опоздал. Надо идти немного впереди времени. В искусстве каждый занимает то место, которое он сможет занять. А в истории искусства каждый займет то место, которое ему отведут живущие сегодня, завтра, послезавтра. Но в разные века вкусы, мысли, приоритеты меняются, поэтому оценки пересматриваются и даже превращаются в свою противоположность.
Искренно и самокритично высказался о себе и своем творчестве один из самых известных художников XX века Пабло Пикассо (1881–1973). Привожу часть интервью, появившееся во французской печати 13 августа 1962 года: «Я, начиная с периода кубизма и после него, удовлетворял вкусы господ и критиков всеми многочисленными странностями, которые приходили мне в голову, и чем меньше они их понимали, тем более восторгались. С увлечением развлекаясь всеми этими играми, всем этим вздором, головоломками, ребусами и арабесками, я стал знаменитым и притом очень скоро. Знаменитость же означает для художника: продажу картин, заработок, состояние, богатство. Сегодня, вы это знаете, я знаменит и очень богат, но когда я остаюсь один на один с самим собой, я не имею смелости считать себя великим артистом в великом, античном смысле этого слова. Такими были великие мастера живописи Джотто, Тициан, Рембрандт, Гойя. Я же только общественный развлекатель, который понял свое время. Моя исповедь – горькая исповедь, более мучительная, чем она может показаться, но ее заслуга – в ее искренности». Гениальный мистификатор и одни из самых великих художников Пикассо как бы шутя взорвал искусство XX века!
Почему желательно получить удовольствие при восприятии красоты? Почему нас радует то, что не утоляет голод, не защищает от непогоды, не дает утилитарно полезного знания? Потому что в мире все подчинено законам красоты, в том числе, например, и чисто математические законы. Авиаконструктор О. Антонов любил повторять: «Мы прекрасно знаем, что красивый самолет летает хорошо, а некрасивый плохо, а то и вообще не будет летать…»
Человек, входя в мир живущих, застает жесткую систему – сформированный и уже устоявшийся мир со своими правилами жизни, художественными законами. Андре Моруа, французский писатель: «Искусство – это попытка создать другой, более человечный мир». Действительно, потребность в прекрасном, как и вечное стремление человека к счастью не ограниченны и, следовательно, ненасыщаемы в принципе. Но… все прекрасное трудно! Почитают лишь тех художников, что в совершенстве отображали красоту. Если же мы возжелаем освободить художника от обязанности делать творения свои прекрасными, то каждый, абсолютно каждый сможет назвать себя живописцем, ибо нет ничего проще, чем порождать уродство.
Иммануил Кант (1724–1804) в «Аналитике прекрасного» вывел законы красоты. Их всего четыре. Привожу в свободном изложении:
1) Прекрасное вызывает удовольствие, свободное от всякого практического интереса. Элемент новизны, неожиданности, необычности должен выделяться в красивом предмете-объекте. Однако чрезмерно новое и неожиданное пугает. Красивое – это сведение сложного к простоте;
2) «Прекрасно то, что нравится всем». Очень спорно, особенно в наше плюралистическое время, но это надо понимать так: прекрасно то, что признается таковым достаточно большим количеством людей на протяжении достаточно длительного времени;
3) «Красота – это целесообразность предмета без представления о цели», то есть сначала мы создаем предмет – произведение, а уж потом оцениваем, красив он или нет;
4) «Прекрасное познается без посредства понятия».
Итак, эмоциональная реакция удовольствия от созерцания красоты происходит на уровне неосознанного. Как известно, высшая нервная деятельность человека имеет трехуровневую функциональную организацию: сознание, подсознание и сверхсознание. Красота – это язык сверхсознания. Это высочайшая эмоциональная реакция на созерцаемый предмет, произведение искусства. Подсознание всегда существует в нас. Сверхсознание же возникает в процессе творчества, то есть создания того, чего еще не было в мире, о чем еще не знает человечество. Красота почти всегда нарушение нормы. Это отклонение от нормы, то есть открытие, радостная неожиданность. Открытие красоты является функцией сверхсознания. Так, ценимые творцами состояния Вдохновения, Интуиции и есть реальные проявления сверхсознания. Можно сказать, что красота является одним из языков сверхсознания, возможно, и главным.
Способность к восприятию красоты есть необходимейший инструмент творчества. И хочется добавить: красота в искусстве – это концентрат мук художника. Красота в жизни – это как раз то, мимо чего мы часто пробегаем не замечая. Художник же останавливает наш взгляд, как бы говоря: остановись и смотри – это красиво, а может и прекрасно! Оцени, восхитись и получи заряд положительных эмоций. Возможно, искусство должно восполнять то, чего так не хватает людям: праздника, яркости света! Мы задыхаемся в бетонных стенах городов, в политических дрязгах, нас стало слишком много, мы мешаем друг другу. Думаю, ясно, сегодня красота помноженная на талант художника и есть необходимый продукт мечтаний человечества.
Джакомо Джироламо Казанова (1725–1798) в своей книге «История моей жизни» написал много любопытного, и не только о себе. «Великий соблазнитель», «венецианский авантюрист», «гражданин мира» – так он себя называл. А вот что он говорил по интересующему нас вопросу: «…что мне кажется прекрасным, не всегда вызывает всеобщее одобрение. Значит, совершенной красоты не существует. Красота не что иное, как воплощенная форма… Что не красиво, не имеет формы, «бесформенное»… Существование формы, которая не что иное, как красота… «Безобразный» – значит, безликий». Это тело без образа… Абсолютную власть надо мною имела одухотворенная красота, та, что сокрыта в лице женщины».
Красота – существеннейший признак искусства. Красота сближает людей и через сопереживание прекрасного напоминает о существовании общечеловеческих ценностей. Мы осознаем, ощущаем красоту и стремимся привлечь к ней внимание других людей. Искусство необходимо для воспитания нравственного человека. Потребность, удовлетворяемая искусством – это потребность познания правды и добра. Причем истинно художественное произведение вызовет у нас положительные эмоции даже в том случае, когда оно повествует о мрачных сторонах действительности. Следовательно, красота воспитывает человека, делает его добрее, мягче, умнее, делает его неспособным к злу. «Истина и добро сливаются в красоте» – писал Гегель. Вот в таком развернутом плане красота вероятно может и должна спасти мир от трагического и морально-психического разрушения…
Красота совершенно бескорыстна. Она необходима в любой области человеческого творчества. Творчество нередко начинается с догадки, с озарения, с возникновения замысла. И именно ощущение красоты является надежным фильтром в творческом процессе. Гений высокого Возрождения Рафаэль Санти (1483–1520) высказался совсем просто: «Это лицо мне нравится, значит, оно прекрасно». Обделенный эстетическим чувством, не умеющий отделить прекрасное от безобразного никогда не станет ни художником-творцом, ни изобретателем. Поэтому красота – необходимый «инструмент» прогрессивного движения вперед. Но почему данный объект красив, не всегда возможно объяснить с помощью слов. Мы узнаем красоту благодаря возникающему чувству удовольствия. Язык красоты – это эмоции. У всех людей есть эстетическая потребность, потребность воспринимать красоту, но… У всех эта потребность различная. Есть люди с повышенным уровнем восприятия, «потребления» красоты, есть с менее развитым, почти не развитым…
Восприятие красоты формируется на неосознаваемом уровне. Красота выходит за грань бытовых, привычных явлений, она всегда содержит (должна содержать!) элементы неожиданного и нового.
Создатель красоты – творец-художник-мастер – должен свободно владеть материалом, то есть быть мастером, ремесленником в высочайшем смысле. Это важнейшее условие для тех, кто решил (рискнул) посвятить себя и свою жизнь художественному творчеству, и поэтому к этому вопросу мы будем еще не раз возвращаться. Вообразить, «изображение» – корень «образ». «Вообразить» – это вглядеться «во образ», мысленно увидеть изображение своих дум во плоти. А вот «безобразие» – противоположное понятие, то есть «без образа» – это пустота. Воплотить – плоть, тело – перевести мысленный образ «во плоть». Это по силам умельцам – «рукомесло», а по-современному – «ремесло». Так прослеживается связь интересующих нас слов и понятий.
Восприятие красоты в историческом плане менялось. Слово – это сигнал. Наскальный рисунок – тоже сигнал, но сигнал особого рода, сигнал, несущий информацию и красоту в своей основе. Видно, на определенном этапе истории, именно в момент осознания человеком себя, появилась потребность в красоте, в прекрасном. Красота существует в самой природе. Художник как бы выделяет ее, очищает от ненужных второстепенностей, от ненужных «шумов». У животных чувство красоты отсутствует, эмоции есть, есть даже примитивное мышление, а чувства красоты, увы, нет.
Творческий процесс – это сплошные сомнения и поиски лучших решений. «Усомниться в самом себе – высшее искусство и сила», – сказал Фейербах. Ведь, повторим, главное – это создание качественно новых духовных ценностей. Это основной канон творчества. Новизна – главное и необходимое отличие творчества от ремесла. Художник создает все новые и новые произведения. Ремесленник же зачастую повторяет один удачно найденный вариант сотни и тысячи раз. Индивидуальность – это то, что отличает художника и его произведение. В искусстве нужны свежие мысли и высокохудожественное их проявление. Одни творцы дают или пытаются дать ответы, другие же только ставят вопросы. И то и другое важно.
Художник получает высшее эстетическое наслаждение и испытывает муки в процессе творчества. Это можно расценивать как личный тест «на творца». Если в процессе работы вы не чувствуете радости, вибрации всех духовных сил, вы, скорее всего, не художник и попали в творческий вуз зря. Впрочем, бывают и исключения, но очень редко…
Восприятие – это творческий акт, в результате которого возникает (но не всегда) чувство прекрасного. Во многих случаях красота открывается не сразу, и человек не творческий может так и остаться глухим к красоте окружающего мира. Гармония и красота – это наслаждение, созвучие сердец и душ. Все музы в итоге служат человеческому духу. И пусть красота спасет, попробует спасти, наш грешный мир, так как красота – единственная надежда, и именно в этом великая и прекрасная правда Федора Достоевского.
Каждое поколение опирается на опыт и достижения предыдущих поколений. Эстафета поколений особенно наглядна в искусстве. Из поколения в поколение передаются материальные и культурные ценности, а заодно и груз нерешенных проблем. Эстафета искусства началась десятки тысяч лет назад и продолжается до сих пор. Ещё совершенно не понятно; что же внесем мы, люди третьего тысячелетия, в общую копилку культуры и искусства?
В заключение приведу высказывание нашего современника писателя Ю. Бондарева: «Красота – категория вечная, так же, как и… Безобразие». И добавлю от себя: эти полярности и определяют диапазон искусства от прекрасного до безобразного и обратно.
Фотография – это прежде всего умение и искусство видеть
Кинематограф называют движущейся фотографией. Кино и телевидение родились на основе фотографии. Принципы композиционного построения кадра, колористическое и светотеневое решение практически сходны для многих видов изобразительного искусства. Не все знают, что, в конечном счете, кино – это 24 неподвижных кадрика в секунду. Именно неподвижных, а эффект движения возникает только в системе глаз – мозг зрителя. На экране движения нет. Увы, это правда.
Композиция на основе творческой фотографии рассматривается школой кинооператорского мастерства ВГИКа как хорошая фундаментальная и «тренажерная» учебная форма для подготовки будущих кинооператоров.
Изобразительная, то есть фотографическая, кинематографическая, телевизионная культура возникла на стыке достижений искусства, науки и публицистики прошлых поколений, достижений фототехники, творчества и собственного жизненного опыта. Интеллигентность, высокая образованность и изобразительная культура – необходимейшие черты современного фотожурналиста, фотохудожника, кино- и телеоператора.
Искусство, любой его вид, можно рассматривать как закодированное послание художника всем зрителям. Подготовленный зритель расшифровывает это послание, и в его воображении воссоздается, возникает картина действительности, увиденная глазами художника. Существуют правила игры, правила художественной шифровки и допустимость применения определённых технических приемов.
Умение отобразить событие, изобразить прекрасное, осудить негативное основано на умении видеть и выделять главное. Каждый человек воспринимает объект часто совершенно по-разному. Почему зритель, не замечая в жизни стола и вазы с яблоками, лимонами, проявляет как бы непонятный интерес к столу, вазе с яблоками, лимонами, изображенными на холсте или цветной фотографии? Очевидно, его привлекает прежде всего выделенность из хаоса жизни, выигрышность композиционного построения и общее мастерство исполнения картины, фотографии.
Творец должен сам предопределить: что и как и в какой последовательности зритель станет смотреть и воспринимать форму и содержание в его живописном полотне, скульптуре, фотографии. Искусство – не есть зеркало, как бы отражающее мир, но точнее: создающее как бы мир виртуальный в мире материальном! Зрительный образ всегда является со-общением, а искусство и есть идеальный тип собеседника, общение с которым интересно и познавательно ценно для всех! «О фотографии надлежит говорить не только как о явлении в искусстве, но и как о силе, оказывающей более могущественное воздействие на природу и судьбу нашего глобального общества», – написал журнал «Ньюсуик» по поводу книги «О фотографии» американской писательницы и публициста Сюзанн Зонтаг. Действительно, надо признать и даже сказать громко, что по силе воздействия в XX–XXI веках кино и фотография, а затем и телевидение оказали на человеческое общество решающее влияние, причем и эстетическое тоже. Не все, что показывают в музеях, не всё, что строят наши славные архитекторы «тянет» на произведение высокого искусства? А сколько художников работают, работают… Впустую?! Действительно, «высшая ступенька» давно заполнена шедеврами прошлых веков и современным художникам достаточно трудно влезть наверх. Одно успокаивает: в последующие века будет ещё труднее и труднее доказать, что ты равен и даже лучше своих предков.
Композиция – фундамент творчества
Творческий процесс сложен и не до конца еще понятен, но совершенно очевидно, что начинать надо с регулярных занятий по овладению простейшими формами, то есть ремесленными основами творчества. А существуют ли законы в творчестве, в творческом процессе? Многие творцы, особенно самоучки, восстают против каких бы то ни было норм и ограничений, утверждая, что искусство должно быть совершенно свободным, ничем не ограниченным полетом!
«Чтобы создавать произведения искусства, надо уметь это делать», – писал Александр Блок. Художник должен знать азбуку своего искусства, изучить, максимально освоить школу мастерства. Сегодня совершенно ясно – в творчестве есть своя грамота, свой язык, свои навыки, свое ремесло – все это входит в понятие профессия, школа, и, в конечном счете, композиция[4].
Композиция – важнейший организующий элемент художественной формы, придающий произведению единство и цельность, соподчиняющий его компоненты друг другу и целому. Мотивированное расположение компонентов произведения», – такое определение дает энциклопедический словарь.
«Если проанализировать исторический опыт мирового искусства, то можно уловить закономерности универсального значения, лежащие в основе художественного творчества. Они объективны, так как не зависят от особенностей тех или иных школ и направлений, течений и творческих индивидуальностей отдельных художников, они неотъемлемы от самой природы искусства. Это, я думаю, и есть законы композиции», – говорит художник Е.А. Кибрик (1906–1978), много занимавшийся законами композиции. Он называет три главные закономерности композиционного творчества: жизненность, выразительность и цельность.
На эту же тему искусствовед Н.Н. Волков (1897–1974) сказал следующее: «Композиция произведения изобразительного искусства есть главная художественная форма произведения изобразительного искусства, объединяющая все остальные формы, характеризующаяся как целое с фиксированными, закономерно связанными между собой и с целыми частями (элементами), в которой ничего нельзя переместить или изменить, от которой ничего нельзя отнять и к которой ничего нельзя добавить без ущерба художественному образу; это целое, находящееся в неразрывном единстве со смыслом произведения».
Именно композиция является главным стержнем, объединяющим все виды искусства. Без композиции нет произведения искусства. Это надо принять как аксиому.
Синонимы композиции – построение, структура, архитектоника, конструкция. Композиция в фотографии – это весь изобразительный строй снимка, линейное, тональное, световое, колористическое решение, то есть построение всех элементов кадра. Максимальная экономия изобразительной поверхности (в рамках кадра) лаконичная, легко читаемая, в то же время эмоциональная, выразительная, выявляющая замысел композиция – вот, возможно, главный постулат живописного, фотографического и кинематографического композиционного творчества. Интересная, красиво построенная композиция с авторским выделением сути изобразительного рассказа о событии может доставить зрителю эмоциональное наслаждение и в то же время заставить смотреть на то, что художник считает необходимым донести до зрителя. Ясность, стройность и упорядоченность композиции позволяют легко считывать главную мысль автора. «Историю искусства можно было бы написать как историю композиции, потому что именно композиция, в первую очередь, выражает идею[5], чувства художника», – так высказался крупный российский художник, преподававший во ВГИКе, Ю. Пименов (1903–1977). Можно сказать, что если дуб вырастает из желудя, то произведение искусства рождается из мысли. «Настоящая композиция (целостность, образность и идея в единстве) получается тогда, когда в ней найдена определенная «конструкция», представляющая собой единство с идейным замыслом» (Е.А. Кибрик).
Человек творит прежде всего по законам красоты, стремится сочетать эстетическое с утилитарным. Композиция – это не элемент формы, она и есть главная форма. Итак, композиция – это гармония или как минимум – ее поиск. Надо искать со-звучия, со-размерности, со-четания, со-членения. В пластических искусствах композиция объединяет частные моменты построения художественной формы: создает пространство и объемы, отвечает за симметрию и асимметрию изображаемого, масштаб, ритм и пропорции, за нюансы и контрасты, построение или разрушение перспективы и сочное или приглушенное колористическое решение. Есть огромный выбор – простор для творчества.
Конец ознакомительного фрагмента.