Глава 3
Я открыл глаза и меня ослепил яркий пучок солнечного света, который исходил из ближайшего окна. Щурясь, я увидел своего коллегу и в то же время лучшего друга – Роба. Тот стоял у окна, а его стеклянные глаза, отражая лучи, что-то пристально разглядывали.
В мыслях я все еще прокручивал те странные события, что происходили со мной, казалось бы, несколько секунд назад. Я поднял руку и, ухватившись за упругую кожу щеки, коснулся своего лица. Это мое лицо – подумал я, и опустил руку обратно. Сколько эмоций скрылось тогда в моем слабом после катастрофы теле.
Вдруг мне захотелось подняться и пойти. Я зашевелился и свесил ноги. Услышав шорохи кровати, Роб тут же обернулся и с объятиями побежал ко мне. Драматичная картина создавалась тогда на глазах медицинской сестры.
Друг спрашивал меня о моем самочувствии, а я в головокружительном состоянии фокусировался на стрелках часов, что были в трех метрах от меня. Мимо моих ушей пролетали разные вопросы, но я их тогда нисколько не замечал. Я продолжал наблюдать, как зрение пазлами собирает передо мной картинки. И тогда мне захотелось взглянуть на белую стенку, затем на часы, вновь на белую стенку и на часы и так несколько раз. Секундная стрелка часов нервно бороздила триста шестьдесят градусов. Остановив внимание на ней, мне стало казаться, что она замедляет свой ход. И это будто бы давало мне несколько раз подумать одну и ту же мысль и довести ее по множеству сценариев до логического завершения.
И тут, словно огненной струей чего-то сверхъестественного, мне прилетает мысль. И мысль не простая, а долгожданная. Такая мысль, которую я жду давно и все никак не могу найти. Вернее, не мог. Теперь это как мяч, который на последних минутах футбольного матча влетает в ворота и решает исход игры. Обычный мяч изменяет в футболе счет и эмоции тысяч болельщиков – обычные пара взглядов на часы и белую стенку вызвали из бездонных глубин моих мыслей то, что революционно изменило всю мою последующую жизнь.
Я увидел сон. Неудивительно, что я не сразу это понял. Ведь мне никогда не доводилось видеть сновидений. Наверное, это был кошмар – предположил тогда я. Мне еще многое предстояло пережить. Однако этот день был первым, и я не забуду его никогда. Этот день принес ясность. Он открыл мне глаза в тот новый удивительный мир, что дарит нам наше воображение. Я бы даже сказал: «закрыл мне глаза»
Мне не терпелось донести новость своему другу. Он, конечно, в течение всего того времени, что я находился в душевном ликовании, пытался спросить меня о самочувствии, но моя застывшая гримаса не давала ему ответов.
И тут я воссиял перед ним. Как будто не было никакой автокатастрофы. Что тут говорить – я с места подскочил. За мной следом Роб, то ли от удивления, то ли рефлексом. И медсестра, что наблюдала нас у двери, всей массой своего тела разложилась на рядом стоящий стол: «Господи, ожил!».
– Ты не представляешь, что я видел, – озадачил друга я.
– Хочешь сказать, что тебе доставляет удовольствие быть сбитым многотонной машиной? – Шутливо, слегка прищурив глаза и повернув голову немного в сторону, спросил Роб.
– Да нет! Мне снился кошмар! Я видел сон, Роби! Это так здорово. Ты и представить не можешь, как я счастлив, – на моем лице не сходила придурковатая улыбка.
– Ты шутишь! За это нужно выпить! – Скажи он эти фразы кому-то другому, никто бы не понял, и только я сообразил в его небольшой связке слов, как сильно он меня ждал. Нет, правда! Я знаю своего друга, уж поверьте.
– А вот и не шучу. Правда, выпить у нас, наверное, не получиться.
Роб слегка изменился в лице, да не расстроился: – Ну и черт с ним. Что тебе снилось?
– Я видел загадочный мир. Темный мир, окутанный туманом, а туман тот настолько плотный, что невидно ничего дальше пятидесяти метров, – я рассказывал, а глаза мои так и сверкали искрами радости, да я еще и говорил с таким выражением… с выражением, скажем, страшной байки у костра. – Знаешь, в том мире все люди такие странные – предают свои тела каким-то князьям, да какому-то лорду. А еще меня подхватила одна рыжеволосая девушка, но цвет ее волос я узнал не сразу. Тамошние люди носят белые перчатки, обувь тоже белую и театральные маски на лицах. Ну, такие – без эмоциональные. Я, как посмотрел на свое отражение, да как испугался! Эта белая маска и все остальное сидело на мне, как литое с кожей. А глаза – пустые, темные. И…
Не успел я договорить, как меня перебил мой друг.
– Да не может сон быть таким подробным!
– Я тебя уверяю! Было такое! И девушка рыжеволосая. – Я ненадолго задумался, прикусив нижнюю губу.
– А! – Громко воскликнул Питерсон. – Может быть, ты спал долго, поэтому сон такой подробный?
– Может быть и так. Хочу увидеть еще один сон. Буду с нетерпеньем ждать сегодняшней ночи. Вот лягу на кровать и буду ждать.
– А может по пиву? – Улыбнулся Роб, скаля зубы.
– Да нет. Ты уж извини, – я положил руку ему на плечо. – Мне так хочется поделиться со всеми новостью, что я вынужден тебе отказать. И старика обрадовать надо. Уж не знаю, чему он будет радоваться больше: моему выздоровлению или оздоровлению?
– Ну, тогда я тебя отвезу. Идем, наведем справки.
К трем часам дня я был уже дома. Старик Бен был очень сильно рад, когда узнал о моей поправке. А весть о том, что я видел сон, и вовсе сбила его с ног. Казалось, эмоциям не было предела.
Но вот настал час, когда я принялся ждать. Я поднялся по ступеням в свою комнату, что располагалась на втором этаже, и подростком свалился на кровать.
Я ждал ночи, чтобы заснуть. Поглядывал на часы снова и снова. Заводил будильник, чтобы тот указывал мне, что прошли очередные десять минут. Это было нетерпимо. Я нервничал. Во лбу местами прокатывались импульсы головной боли. Но я ждал. Мне было нечем себя занять, я хотел увидеть сон. Это как в больнице того же дня: смотрю то на стенку, то на часы, на стенку и вновь на часы, в надежде, что время ускорится, но от этого оно становилось только медленнее.
И тогда я решил заснуть не дожидаясь ночи. Уже было, по-моему, около девяти часов. Я закрыл глаза и попытался окунуться в мир нового сна. Но не тут-то было. Мне мешало все: проезжающие за окном автомобили, тиканье часов, тусклый свет, проходящий через окно, цвет обоев в моей спальне, жесткость «мягкой» кровати, да что тут говорить, меня даже собственное дыханье раздражало.