Дружба наших народов
В совхозе «Даёшь коммунизм к 1982-му году» решили продать очистные сооружения. Не ахти, сколько они и стоили, но отчего бы не продать, ежели нынче так принято, что хоть в избушке на курьих ножках живи, а сделай свой бизнес. Пусть маленький, но сделай – уж будь так любезен. К тому же, очистные сооружения давно стояли без работы: фанерная фабрика, которая когда-то сбрасывала отходы производства в реку через эти самые очистные, лет десять как не функционировала.
Покупателей набежало не шибко много. В основном это были руководители таких же небольших совместных хозяйств из дружественных некогда союзных республик. В самой России желающих прикупить очистные сооружения для небольшого предприятия не нашлось, потому что не осталось и самих предприятий. Совхозникам с одной стороны грустно, что мечта о возрождении фабрики с продажей её последнего важного звена в век защиты экологии умерла навсегда, а с другой – начальство из вырученных от продажи денег клятвенно обещало выдать долги по зарплате за… за… за какой-то далёкий год «полный страданий и лишений», но теперь-то жить стало значительно лучше, прямо скажем, веселей. А кто не согласен, вообще ни хрена не получит! Поэтому согласными оказались все.
В эпох у поголовного успеха и шарма, когда Россия позиционирует себя на мировой арене как весьма зажиточное государство, охотно помогающее всякой зарубежной нищете, потому что самой уже складывать некуда, скулить, что у нас ещё царит такой беспредел, как невыплата зарплат, бесперспективно и даже антипатриотично. Портит все показатели и очень вредит имиджу щедрой и доброй ко всем сверхдержавы, но, как говорится, из песни слов не выкинешь. Совхозники не так, чтобы голодали, а кормились с огородиков или просто сбегали поближе к цивилизации в город. В городе ситуация была не лучше, но спасала вера, что там всё-таки «полегше». А вера, как известно, чудеса творит.
Совхоз же, что и говорить, зачах за последние двадцать лет. Даже название его постепенно сократилось. Оно на протяжении последних десятилетий постоянно «модернизировалось и обновлялось». Сначала оно трансмутировалось в «Даёшь коммунизм к 1990-му году», когда ещё при Брежневе прозвучало заявление, что наступление коммунизма откладывается на неопределённый период. Постепенно в ходе ещё нескольких изменений год наступления рабоче-крестьянского рая в названии совхоза сдвинулся до 2000-го года.
В 2000-ом году даже клинические идиоты поняли, что «кина не будет». То есть совсем и окончательно. А вместо обещанного уже пяти-шести поколениям измученных граждан коммунизма грядёт нечто неописуемое, что лучше всего описывали деревенские бабушки в двух словах: пранституция и хоррупция. Посему от названия совхоза осталось одно первое слово «Даёшь». На руинах после победно прокатившейся по стране сексуальной революции это самое «даёшь» стало звучать весьма двусмысленно и даже где-то неприлично, но со временем притёрлось. Другие ещё не так вляпались. К примеру, соседний совхоз «Кончай империализм к 1987-му году» (и чем именно 87-ой так приглянулся?) тоже претерпел ряд сдвигов в названии в плане годов, когда империализм должен был бы окончательно загнить и скончаться. Со временем даже патологические фантазёры поняли, что кончать империализм неактуально, да и не так-то просто, как казалось, поэтому название само собой оскопилось до одного вот этого «Кончай». Словечко тоже так себе, но и оно прижилось, так что самые смешливые пошляки не ухмыляются при его упоминании. Но глупее всего вышло с совхозом «Всем на Луну к 1975-му году». Там, надо отдать им должное, долго мурыжиться с уточнением года отправки совхозников на печальноликий спутник нашей планеты не стали, а сразу урезали название до прямого и решительного «Всем на».
Что и говорить, жёстко прошлись реформы по бывшим советским совместным хозяйствам в сельской местности. Наша держава где-то местами ещё осталась аграрной страной, где-то – индустриальной, но есть и такая Россия, которая причислила себя к постиндустриальным странам, где уже всё настолько отстроено и налажено, что ничего другого не остаётся, как успешно торговать информацией. Эта-то самая постиндустриальная Россия и объявила нормой поголовный успех и шарм во всей стране. И иногда ей очень действует на нервы, что эту привлекательнейшую во всех отношениях картинку портит Россия индустриальная, а уж в адрес аграрной она и вовсе болезненно морщится и даже неприкрыто плюётся. Но не будем судить её за это, а вернёмся, как говорится, к своим баранам.
Баранов в совхозе «Даёшь» не было. Был крупный рогатый скот и птица, которых совхозники в основном и обслуживали. Тем и жили. Поставка яиц и мясомолочных продуктов городским магазинам не приносило совхозу ощутимого дохода то ли из-за ужасной конкуренции с импортными продуктами (как объясняло совхозникам их нищету совхозное начальство), то ли из-за неумения этого начальства наладить каналы сбыта вкупе с традиционным, как берёзки на русском лубочном пейзаже, подворовыванием (как объясняли это себе сами совхозники, чтоб не так тошно было). Но в целом жили. Как говорил директор совхоза товарищ Сермяжный, «с голоду-то, чай, никто не пухнет». Пухнуть-то не пухли, но хотелось чего-то большего, мечталось о каком-то развитии. Может быть оттого, что зажрались, как объясняло совхозникам их «странные» желания совхозное начальство. Или потому что на дворе давно третье тысячелетие и жизнь требует соответствовать новому веку, а не ликовать при виде керосиновой лампы, когда неделями нет электричества.
А тут наметился полный развал. Очистные сооружения бывшей фанерной фабрики, от которой остались одни стены без крыши и с пустыми глазницами, демонтировали и приготовили к продаже. Со дня на день ожидали приезд покупателей. Должны были приехать казахи, туркмены и эстонцы. Даже какой-то тендер собирались провести между ними, который товарищ Сермяжный упорно называл «трендером».
– Вот приедут и будут трендеть, – растолковал для себя значение незнакомого слова совхозный сторож Климыч, встречая утро решающего дня на своей завалинке у столовой.
– А интересно было бы на иностранцев поглядеть! – мечтательно подпёрла щеку пухлой ладошкой повариха Ксюша, выглядывая из окна.
– Какие с них иностранцы? – уничижительно сморщился Климыч. – Тоже мне, визит зарубежных гостей!
– А как же? – удивилась Ксюша. – Теперь же вокруг нас сплошная заграница. Теперь и Москва заграницей кажется.
– Да уж, – зевнул тракторист Кешка Молотков, читавший районную газету в кабине трактора «Беларус» напротив столовой. – Осталось ещё нашему совхозу объявить суверенитет и в Евросоюз попроситься, или куда там нынче принято вступать нищете всякой.
– Хе-хе-хе, кхе-кхе, – закашлялся смехом сторож.
– А всё-таки жалко, – задумчиво сказала Ксюша.
– Чего жалко-то? – не поняли мужчины.
– Духи фирмы «Дзинтарс», вот чего! Духи такие были в советское время, пока все народы Советского Союза меж собой не разжопились. Они раньше всюду продавались, даже в нашем Доме Быта. Чудо были, а не духи. Французские им и в подмётки не годятся, не при французах будь сказано.
– А ты нюхала, что ли, французские? – скептически спросила агротехник Лилия, сидевшая на мешках с удобрениями, ожидая машину, чтобы вывезти их в поле. – Мы французскими духами и близко не дышали. Для нас духи разливают в Мытищах.
– Мне и не надо французских, – обиженно пожала круглым плечиком Ксюша. – Я «Дзинтарс» люблю.
– Эк ты вспомнила! «Дзинтарсу» твоего лет двадцать у нас нет, а ты всё любишь? – не поверила Лилия.
– Она, как раньше с фронта бабы по полвека ждали! – хохотнул Кешка.
– Не жду, но люблю, – вздохнула повариха. – Была такая «Рижская сирень» в трёхгранном флакончике в виде листочков сирени, в круглой коробочке. Я маме всегда на Восьмое марта покупала. Ими подушишься и весь день благоухаешь, не чета нынешним: полфлакона на себя выльешь, а к обеду и духу нет.
– Да, – кивнула Лилия. – Хорошие были духи. Ещё помада ихняя в универмаге продавалась…
– А теперь нет!
– Теперь и днём с огнём не найдёшь. Мне говорили, что в Питере где-то на Обводном магазин есть, но идти шибко далеко, а метро туда не ходит.
– Ох, далеко! А жаль, Лиля.
– Жаль, Ксюха. А что поделаешь?
– И не говори, ничего не попишешь. Политики разлаялись промеж собой, а мы без «Дзинтарса» остались.
– Вам, бабам, только косметики с парфюмерией подавай, – усовестил их Кешка. – Они наши памятники сносят, а вы о духах думаете, лярвы деревенские. Я за день соляркой так надышусь, что пахни ты хоть навозом – мне одна Шанель.
– Я и не для тебя душусь, – накрутила на пухлый пальчик белокурый локон Ксюша.
– А для кого? – очень удивился Кешка, напряжённо рассмеялся и даже вылез из кабины: – Для Климыча, что ли?
– Ну вас к лешему! – отмахнулся сторож. – Я энти ваши косметики терпеть не могу. Я люблю, когда от бабы перловым супом пахнет да пирогами, а уж зачем себя духами поливать, не разумею. Мужичий дух всё одно ничем не перешибёшь. Мужик так в хате навоняет, что и дихлофосом не переспоришь.
– Ха-ха-ха! Ишь ты, Климыч, – сел рядом и толкнул его локтем Кешка. – Ты ещё, оказывается, до баб какую-то политику имеешь.
– А то!
– Да ну вас! – захлопнула окошко Ксюша. – Скушные вы до рези в глазах.
– Ксюха, ну не уходи! – запросил Кешка.
– Мне некогда, – заинтересничала она. – Мне гостям надо обед готовить.
Но окно всё-таки приоткрыла.
– Чем ты их потчевать собираешься? – поинтересовалась Лилия. – Они нашу еду не едят, должно быть.
– Съедят. Товарищ Сермяжный сказал: приготовь чего-нибудь армейское, кашу там гречневую с луком да суп с фрикадельками. Так дедукция ему подсказала.
– Чё?
– Работа мысли, значит. Он вывод сделал, что приедут мужики немолодые, потому как молодые нынче сельским хозяйством и производством интересуются слабо, а всё больше на компьютерные технологии налегают. Даже если и не старые, то никак не моложе сорока, а такие все в советское время в армии служили, потому что деревенские тогда стопроцентно служили. А раз служили, то наверняка не дома, а в России. Такая тактика была, чтобы солдата подальше от дома услать, а куда ж ещё дальше услать прибалтов да казахов, как не в Россию? А в России чем солдат кормят? Вот то-то. Дедукция, одним словом.
– Да, а ведь в самом деле, – согласился Климыч. – Наш Сермяжный, оказывается, ещё котелком варит.
– Он бы так «варил», когда народу зарплату надо выдавать, – проворчал Кешка. – Я бы их вовсе не кормил. Они наши памятники сносят, а мы…
– Да мы бы тоже их памятники снесли, кабы они у нас были, – перебила Лилия. – Чего ты заладил со своими памятниками?
– А то, что опять где-то в Прибалтике памятник нашим солдатам сносят, какого-то мальчонку из протестующих зашибли. Верхушка наша зашевелилась, даже шпроты прибалтийские закупать отказываются, а кое-где к войне призывают.
– Это у нас любят, – кивнул Климыч. – Паны кашу заварят, а холопы расхлёбывают. Я по радио версию слышал, что это нас консолидируют, в смысле объединяют. Россия так нелепо устроена, что объединяется только при внешних угрозах. Во время Войны палачи и их жертвы тоже сплотились в борьбе с немцем. И сейчас такой фокус с нами хотят проделать, чтобы примирить с элитой, которая страну ограбила и теперь весь мир роскошью поражает.
– Что ж за элита такая, если страну ограбила? Не проще ли её просто быдлом назвать?
– Да не перебивай ты! Нынче быдлом всех кличут, только не себя… Лазутчиков в эстонское правительство специально заслали, чтобы они чесотку посеяли насчёт сноса памятников. Наш народ только так и можно сплотить, когда его кто-то посторонний кусает. Поговаривали, что Листьева тоже убили для объединения разобщённого общества. А что? Убили популярного ведущего, всенародного любимца, вот народ сразу и того, консолидировался. На время. Тогда как раз все стали дробиться на кучки: у одной денег до потолка, а у другой мышь в кармане повесилась. Одним высокое искусство подавай, а другим боевики и голых девок. Тогда наверху и решили, что надо бы как-то эту разобщённость сплотить. И снова такую же петрушку с нами проделывают. Это же для власти очень опасная ситуация, когда в стране общества как такового нет, а есть только разрозненные меж собой социальные группировки.
– Скажешь тоже! – недоверчиво сплюнул Кешка. – Они нас ненавидят, а ты консолидацию какую-то разглядел.
– Никто так не ненавидит русских, как сами русские. Половина наших жертв – от рук своих же. В Эстонии одного мальчонку убили, а наши бездарные военачальники или борцы с врагами народа сколько своих сограждан на тот свет отправили? Десятки миллионов. Шахтёры каждый год сотнями гибнут, но никто не дёргается. А тут, вишь, надо мировому сообществу показать, что нам дорога одна жизнь нашего соплеменника.
– Так памятник-то снесли!
– Мы только и умеем сначала своих солдат в пекло бросать за чужую страну, – закурил самокрутку сторож, – а потом им памятники на чужой земле ставить. Мёртвым. А живые никому не нужны. Живым кричат: «Беги в атаку, падла!». У нас людей только тогда и любят, когда они погибли. Всю Европу русскими костями усеяли. Как ещё только до Америки не добрались, а то и там бы всё памятниками заставили. Я бы хрен стал европейцев освобождать от гитлеров и наполеонов. Они их сейчас добрым словом вспоминают, а не наших солдат-оккупантов.
– Взвод НКВД у тебя за спиной поставили бы, так и до Америки бы дотопал, до освобождения индейцев.
– Ну, разве только так… А что касается памятников, сколько их у нас снесено? И не сосчитаешь. Церквей сколько снесли, усадеб, памятников архитектуры? И хоть бы кому за это по рукам дали. Поговаривают, что аж на месте дуэли Пушкина хотят автозаправку построить, если уже не построили. Места-де мало в таком громадном городе Ленинграде, больше негде. Провоняют бензином, зальют чёрт-те чем, закусочную какую-нибудь организуют, засрут всё. Ничо! У себя дома можно над памятными местами изгаляться, а вот заграницу будем неусыпно контролировать. Это называется не патриотизм, а самцовость. Например, мужик колотит жену или мамку и считает это в порядке вещей, а если кто другой на неё замахнётся, он уже возмущается и защищает, но только не знающие истинной картины могут этим восхищаться: гляньте, какой заступник, какой патриот! Вот и мы свою страну не украшаем, а только уродуем да плюём на землю, себя не любим, здоровье не бережём, проматываем лучшие годы на худшие занятия, ведём себя непотребно. Но при этом хотим, чтобы нас все уважали, восхищались нами, а так не бывает. На Прибалтику зыкаем, что она память Великой Отечественной уважать не хочет, а тут по радио передавали, что в окрестностях Москвы местные власти какой-то мемориал закрыли и объяснили сей факт тем, что рядом с ним, видите ли, проститутки себе стоянку устроили. Ишь, причина какая уважительная! Нашли, что придумать. Убрали бы девиц, и дело с концом, так нет же: решили, что правильней будет мемориал закрыть. Молодёжь на это смотрит и видит, что шалавы в нашей стране важнее памяти о тех, кто за это «торжество демократии» жизнь отдал.
– Ну ты сказал, дед! – усмехнулся Кешка. – У руководства всюду сидят сытые кобели. А где это видано, чтобы такая публика на проституток заводилась? В каком-то городе власти вообще постановили открыть несколько публичных домов. Для себя. Не для народа же. Откуда у работяг деньги на шлюх? А ты предлагаешь их убрать от какого-то мемориала. Да никогда такого не будет! Скорее церковь снесут или памятник неизвестному солдату, чем эту клубничку разгонят.
– Нечего тогда на эстонцев да поляков обижаться, что они демонтируют на своей территории каких-то истуканов в советской военной форме. Были бы у меня деньги, я выкупил бы все эти памятники, какие мы в Европе понаставили. Трептов-парк выкупил бы и перевёз сюда, напротив своего дома установил бы. А то у меня из окна видна только покосившаяся водонапорная башня, сараи полусгнившие да помойка, которую неделями не вывозят. А так будет вид на что-то возвышающее…
– Ну-ну, мечтай-мечтай, пенсия, ха-ха!
– Или нет: я бы лучше город для этих памятников построил. Целый музей под открытым небом! Экскурсии школьников туда бы водил и наказывал: вот, дети, живите только для России, тратьте свои силы и таланты только на неё и соотечественников, а не бегайте освобождать другие народы от всего на свете. Каждый сам должен определиться, кто ему враг, а кто – друг. И если ты лезешь кого-то освобождать от того, что он злом для себя и не считает, то не удивляйся, что тебе потом якобы освобождённые тобой плюнут в морду. Мне же бабка рассказывала, как их гоняли в Прибалтику на работы, и там никто фашизм злом не считал. И чего мы их от него освобождали? Для чего кровь лили? Своего народа положили за них миллионы, а теперь у нас землю пахать некому, дороги строить некому, нормальные здания проектировать тоже некому. Напроектировали вот чёрт-те что, как для врагов, будто спьяну, а кто мог бы это сделать нормально, головы сложили за освобождение чужих народов от того, чему они теперь гимны поют. И чего толку их теперь за это упрекать да осуждать? Они так воспитаны. Это всё одно, что дуб ругать, что он вырос не таким стройным, как тополь. Он другим не станет. Для них эти памятники ничего не значат, ни о чём не говорят, а мы навязываем. Как баба, которую замуж брать некому, всем навязывается, какая она замечательная, только никто этого не замечает. У всех стран теперь свои ценности, а нам надо свои ценности из руин вытаскивать. Мы же для самих себя не можем своё сберечь и защитить. Только орали по поводу памятника в Таллинне, а так и не сумели его спасти. Неужели у русских богачей ни у кого денег не нашлось, чтобы его сюда перевезти? На никому не нужные конкурсы миллиарды тратят, а тут и миллиона бы хватило. И правители наши тоже ничего не смогли сделать… Умиляет, как они работают! Вот передают: «Сегодня Госдума осудила действия Эстонии». Надо же! И при этом все с такими насупленными лицами сидят, словно испугается кто-то. Надо не щёки раздувать, а вернуть прах наших солдат на Родину. Почему это русский солдат должен лежать где-то на чужбине, да ещё при угрозе, что его могилу могут в любой момент вывернуть? А власти наши только и могут это: мы их осудили. Ой ты, а мы уж думали, что одобрили!
– Ха-ха-ха!
– Нет, не можем мы, что нам якобы дорого и важно, от самих же себя защитить, – подвёл неутешительный итог сторож. – У нас вот при повороте на тракт к совхозу «Кончай» пьянь какая-то пять лет тому назад разбила обелиск над могилой Неизвестного солдата – на КамАЗе въехал на полной скорости. Так и стоит всё до сих пор в растерзанном виде: ограда смята, камень расколот, плиты снесены. И что же, никто этого не видит? Мы же не закрытая страна, к нам родня ездит с той же Украины, Белоруссии, Молдовы, в Прибалтике, как ни крути, у многих родня осталась. Они же всё видят, хотя и не говорят. И что они о нас подумают? Что мы много кричим да кулаком в грудь себя стучим напоказ, а на деле ничего нет за этим криком, окромя глупой спеси. Да и вообще памятники ставят всегда тому, что наименее памятно, как зарубки. И что у нас всю страну утыкали одинаковыми стелами да обелисками, само за себя говорит. Тут один учёный по радио сказал, что в наш век, когда электронная информация за доли секунды формируют сознание людей, памятники исполняют только декоративную функцию. Наши внуки давно американским поп-идолам молятся, а мы тупо хотим их к холщовым косовороткам вернуть.
– Всё равно жаль, что все теперь разругались, – опять вздохнула Ксюша. – Простым людям между собой делить нечего. Это политики неугомонные сталкивают народы лбами, и мы должны расхлёбывать их неумение вести государственные дела. Они не умеют налаживать диалог между собой, и чуть что, сразу народ в атаку кличут, как кому на мозоль наступят. Но я к властям не бегаю за помощью, когда у меня на кухне плита не работает: сама чиню. Обычные люди в бывших советских республиках везде одинаково живут – хреново они живут. Раньше хотя бы дружить умели, а теперь поливаем друг друга, словно от этого жить станет лучше. Вот у меня бабушка с детьми до самого Самарканда в эвакуацию убежала. И делили они там маленький глиняный домик на три семьи: русские, украинцы и узбеки. И хоть бы раз поссорились. Ни разу! Вот как дружить умели. Потом уже после войны эта Фатима, у которой они жили, к нам сюда в гости приезжала, а с украинцами мы переписывались аж до середины девяностых, в гости к ним ездили. Перед праздниками полный почтовый ящик был открыток и писем со всего Союза. А сейчас чуть что, так сразу: «Гав-гав-гав, тяв-тяв-тяв, все плохие, мы самые лучшие». Вот что с людьми случилось, а?
– Эпоха такая нервная, – мудро констатировал Климыч. – Чего ж ты хочешь, ежели сейчас и кровная родня собачится. Те огород не могут поделить, эти – квартиру. В районе парень мамку и бабку порешил, чтобы одному единолично ветхим домишкой на шести сотках завладеть, а ты про межнациональные конфликты сокрушаешься.
– В том-то и дело, что нет никаких конфликтов, а искусственно всё раздувается, как тесто на опаре.
– Скажешь тоже: на опаре, – покачал головой Кешка. – Политика такое дело, что и не предскажешь, где там в следующий раз жахнет. Короче, не вашего бабьего ума дело.
– Да где уж нам уж! Конечно, у нас лицо настолько интеллектом не обезображено, – усмехнулась Лилия и спросила: – А помните, был эстонский певец Тынис Мяги? Про Яака Йоалу тоже ничего не слышно.
– Ты бы ещё Лайму Вайкуле вспомнила.
– А какие раньше снимали фильмы в Прибалтике, какие артисты были? Никого теперь не видно и не слышно, а жаль. Был такой Антс Эскола. Сколько он ролей переиграл в советских фильмах. И каких ролей! Цилинский был, Ярвет.
– Они уж умерли, поди, – затянулся Климыч горьким дымом и сморщился.
– А я помню Юриса Стренгу, – сказала Ксюша. – Ах, красавец мужчина! А Буткевич? Он много играл, запоминающийся такой актёр. Потом были такие Арийс Гейкинс, Арнис Лицитис, Улдис Думпис…
– Вот уж точно сказано: что русскому мат, то китайцу имя и фамилия, – съязвил Кешка. – И как ты их запомнила-то? Мозг вывихнуть можно!
– Ты бабам пенял, что они умом не вышли до политики, а уж сам мозг вывихнул на ровном месте. Каким боком тут китайцы, где ты тут их имена расслышал? У меня открытки были собраны со всеми прибалтийскими артистами, вся стена над письменным столом была ими обклеена, когда я ещё в школе училась…
– Вот так и училась, что теперь щи да каши варишь, а не в офисах у компьютера сидишь! – приревновал Кешка Ксюшу к импортному кинематографу.
– Зато ты в высоких кабинетах сидишь, – прыснула Лилия. – В кабинете трактора своего.
– Ой, убила, убила! Сиди там на мешках с нитритами, да не умничай.
– Неуч! Нет таких удобрений, как нитриты, они образуются из нитратов уже в организме…
– И жаль, что их теперь не увидишь в наших фильмах, – не слушала их свару Ксюша. – Очень жаль. Им сейчас не так уж и много лет для актёрской профессии, самый рассвет, можно сказать, а мы их не видим.
– Да, целая эпоха ушла, – согласилась Лилия. – А ещё были Томкус, Ульфсак и Гирт Яковлев.
– Как же, помню! Ещё актрисы были Эльза Радзиня, Мирдза Мартинсоне, Лилита Озолиня. Вот где они теперь?
– Теперь только и можно изредка увидеть Масюлиса, Будрайтиса и Баниониса. Политики всё чего-то делят меж собой, а актёры при чём?
– А уж зрительницы-то как страдают! – опять съязвил Кешка, а Ксюша перешла на грузинских актёров:
– А помните Зураба Кипшидзе и Темура Чхеидзе? Или «Узбекфильм» и «Казахфильм» сколько картин снимали. Где сейчас Асанали Ашимов, Рустам Сагдуллаев? А ещё был такой красивый актёр из Армении… как же его звали-то…
– Тьфу! – не выдержал Кешка, залез в трактор и закрылся какой-то газетой, потом высунулся из-за неё и обиженно произнёс: – Они нас всех не уважают, а вы ихних артистов нахваливаете, дуры продажные.
– Ха-ха-ха! – засмеялись женщины. – Какие же мы продажные, Кеша? Кто нас купит-то? Нам и продаваться-то бессмысленно, потому как не купит никто.
– Прекратите вы лаяться! – не выдержал Климыч. – Прямо, как бывшие союзные республики.
– А чего я-то? – возмутился Кешка. – Это они сами!
– Замолчь ты, орясина! Заладил: уважают – не уважают. Гадать на ромашке начни, кто тебя уважает, а кто – нет. Так алкаши друг друга за грудки трясут и ревут: «Ты мине уважаешь?». Но им простительно, потому что у них вместо мозгов тормозная жидкость булькает.
– А если в самом деле не уважают! Вон наших как на французском курорте не уважили. Ишь, взяли моду: наших не уважать!
– Какие они тебе «наши», дубина? Ты на них всю жизнь вкалываешь и штаны раз в три года не можешь себе купить, а они на курортах резвятся, и ты их уже в «наши» записал. Как есть дурак! Ещё воевать за них пойди, за дикарей этих.
– Какие ж они дикари? Они – богатые.
– А богатый дикарь ещё страшнее нищего. Культурные люди следуют простому правилу: едешь в гости – веди себя по законам хозяев. Не хочешь – сиди дома. Дома тоже хорошо и даже лучше, чем в гостях. Вряд ли кто из европейцев станет рвать на груди майку и орать, что его угнетают и забижают, если он приехал в чужую страну, а там никто не удосужился подготовиться к встрече такого высокого гостя и поголовно выучить его родной язык, дабы снискать честь общаться с такой шишкой. Он хотя бы прочтёт разговорник и не увидит в этом даже намёка на мировой заговор против своей нации. Он хотя бы поинтересуется, как принято в этой стране себя вести. А твои так называемые «наши» вломятся в чужой дом со своим дерьмом, нагадят, а потом орут: не уважили! И что это у россиян в последние годы за новый вид спорта образовался? Кого ни возьми, а все гадают: «А вот эта страна нас уважает или презирает, как все?». Всюду только и слышишь, даже из телевизора: «Любят ли нас чехи, прибалты, поляки и прочие? А как они к нам относятся?», словно бы где-то сидит мыслишка, что мы там чего-то наворотили, за что нет нам прощенья. Теперь русские больше всего озабочены вопросом любви к себе. А любим ли мы сами кого-нибудь и самих себя прежде всего? Ни один монгол не озабочен тем, уважают его жители Мозамбика или вовсе про него не слышали, а у нас только и бегают с вытаращенными глазами: «Уважьте мине хоть кто-нибудь!».
– В результате происков врагов мы и скурвились, – обосновал Кешка. – Вот в газете чего пишут: «В самой России отношение к русскости оставляет желать лучшего, большинство русских имеет сильно искажённые представления о своих традициях, в которых прочно закрепился пьяный хам. И как следствие этого – соответствующее отношение к русским за её пределами, где они ведут себя вызывающе, и тут же требуют одобрения и уважения. У русских развился колоссальный комплекс неполноценности, они боятся вызвать недовольство США, Европы и прочих государств, хотя и отрицают это на словах, но постоянно об этом думают, именно этой теме посвящено большинство российских политических передач и диспутов. Много кричат о патриотизме, но всем правит доллар. Не рубль даже, а доллар или евро. И эта зацикленность на одобрении каждого нашего шага отвратительней сексуальной озабоченности». А это как, Лилька?
– Это когда много говорят на одну и ту же тему, а от слов к делу не могут перейти.
– Наша беда, – пояснил Климыч, – что мы приучены судить обо всём с позиции «ниже – выше», «хуже – лучше». Кто лучше: вьетнамцы или японцы? Конечно же, вьетнамцы – они пытались строить коммунизм. Они нам только поэтому и близки, почти что свои. На самом деле любая нация совершенна в своём роде. Вот на поле морковь со свёклой растут и не дерутся, не выясняют, кто из них лучше и больше прав имеет расти, хотя и очень разные по вкусу и внешнему виду. Так и у разных наций – разная природа. Один народ приспособлен к жаре, другой – к холоду, поэтому у них разные реакции, разные эмоции. Природа каждому народу диктует и определённый образ жизни, и тип еды и жилища. Тело, потребляющее гамбургеры и пиво, совершенно иное, чем у любителей фруктов и кофе.
– Хоть бы пивка бесплатного дали в честь приезда заморских гостей, – вздохнул Кешка.
Работать он так и не поехал. Во-первых, никто не гнал, а во-вторых, никто не работал, все ждали приезда гостей. В совхозе «Даёшь» последним ярким событием был пожар на конюшне в конце позапрошлого года, поэтому ожидаемый визит гостей, живущих теперь за границей, всех будоражил, что ни о чём другом думать не могли.
Претенденты на покупку очистных сооружений приехали ближе к вечеру на рейсовом автобусе. У встречавшей их от совхоза машины в пути закончился бензин. Но гости не роптали, а с пониманием отнеслись к возникшей заминке. Всех как-то обрадовало, что они оказались простыми мужиками как из обычной русской деревни без какого-либо намёка на иностранщину и забугорный выпендрёж. Многим гражданам, никогда не бывавшим дальше районного центра, но много слышавшим о шумных выходках богатых соотечественников, активно путешествующих по миру, этот выпендрёж стал казаться чуть ли не главным атрибутом в поведении иностранца. Товарищ Сермяжный решил провести «трендер» на следующее утро, а то негоже людей с дороги мучить сложными вопросами. Гости съели по две порции гречневой каши, выпили компоту и пошли спать в комнаты отдыха при правлении совхоза. Товарищ Сермяжный не знал, предлагать ли им выпить, так как был плохо осведомлён об их местных традициях в отношении горячительных напитков, поэтому рисковать не стал.
Утром он совершил другую непростительную ошибку: зачем-то вызвал племянника-студента в качестве переводчика. Племянник гостил на каникулах и из языков знал только английский на уровне пользователей ПК и программистов, но товарищ Сермяжный решил, что этого будет достаточно. Гости же поначалу растерялись от такого внимания, а потом решили, что в России нынче так принято.
Директор совхоза «Даёшь» во время тендера произносил только одну фразу:
– Дык, стало быть, значит, кому оно надо и сколько могёте за него уплатить?
Племянник добросовестно перевёл каждое слово, а гости только жались и делали испуганные глаза. Выяснилось, что английского языка они не знают, зато все знают русский. Но поскольку с российской стороны присутствовал переводчик, возник спор, какое же наречие избрать в качестве общего. Выяснилось, что казахи неплохо знают немецкий, у кого-то там были очень крепкие германские корни ещё с поколения дедушки-антифашиста, сосланного в Азию в самом начале Великой Отечественной. Но немецкому вдруг воспротивились эстонцы, удивив всех, кто за последнее время был наслышан о сочувствии прибалтийских народов проделкам Вермахта. А тут выяснилось, что у представителя эстонской делегации корни оказались белорусскими, и эти корни в виде огромной семьи были сожжены нацистами в начале войны где-то под Барановичами. Остался от той семьи опалённый росток, который всё же выжил, вырос всем смертям назло и передал память рода эстонским потомкам.
Больше всего языков, как это ни покажется странным приверженцам теории, что азиат – синоним необразованного человека, знала туркменская группа. Один из них оказался правнуком муллы и знал башкирский, осетинский, аджарский и даже немного из арабского. Другой, помимо родного языка и русского, на котором изъяснялся совершенно без акцента, знал испанский – в школьные годы состоял в пионерском клубе памяти испанских коммунистов.
Английского же не знал никто! Прямо странно как-то. Хоть английский и лёгок в обучении, но не настолько, чтобы его совсем не изучать, как кажется некоторым жертвам рекламы, в которой им обещают изучение даже сложнейшего наречия осилить за пару суток, а то и часов. Ну, вот не изучали они английского – что тут поделать?
Возникла серьёзная заминка. Поначалу гостям польстило, что для встречи с ними пригласили переводчика, но вскоре выяснилось, что квалификация его неопределённа, да и вряд ли где сейчас готовят переводчиков, чтобы они могли переводить с эстонского на туркменский. С позиции лингвистики это непродуктивно – изучать сложнейшее наречие, на котором в мире говорит всего около миллиона человек, чтобы затем переводить его на другой, такой же непростой язык, на котором говорит нация, общая численность которой не превышает пяти миллионов человек. Поэтому издавна в мире сложилась система «мировых языков», на которых говорит наибольшее количество людей, так что их не надо специально обучать какому-либо языку для межнационального общения. А представителям немногочисленных народов разумнее общаться с этим многочисленным сообществом, изучив известный ему язык по принципу «семеро одного не ждут». Если английским владеет около миллиарда человек, то вряд ли эти люди согласятся изучать зугдидско-самурзаканский диалект, чтобы поговорить по душам с его носителями, коих всего-то полмиллиона или того меньше.
Почему Бог разделил народы по языкам? Насколько бы меньше стало проблем в мире, если бы все земляне говорили на одном языке. От неумения общаться происходят все войны. Люди начинают убивать друг друга, когда было можно поговорить и выяснить причину гнева. В то же время насколько бы обеднел мир, если бы в нём не стало такого разнообразия наречий, каждое из которых отражает характер народа. Иногда кажется, что у восточных народов и не могло быть других языков, какие есть. А французский язык – как же без него? А немецкий с голландским? Не было бы анекдотов типа:
– Слышал, вулкан Эйяфьядлайёкюдль ожил.
– А ты уверен, что не Хваннадальснукюр?
– Конечно! Ведь Хваннадальснукюр – это возле самого Каульвафедльсстадюра, а Эйяфьядлайёкюдль ближе к Вестманнаэйяру, если ехать в сторону Снайфедльсокюдля.
– Слава богу, а то у меня родственники живут в Брюнхоульскиркья!
Каким бы сложным ни казался тот или иной язык, но каждый народ непременно воскликнет, что лучшим в качестве международного был бы его родной. И не только потому, что другой язык учить лень, а просто большинству людей их наречие кажется самым разумным и красивым. Большинству, но не всем. Хотя бы сколько среди русских англоманов и франкофилов, которые брезгливо морщатся и в адрес родных песен, и фольклора: «То ли дело – заграница!».
Но в любом случае возникает известная ревность: а почему именно этот язык стал международным? Чем он лучше моего родного языка? В этом заключается повышенная обидчивость малых народов, которые в международном общении всё время вынуждены «подстраиваться под большинство». Чтобы никого не обижать, в своё время пытались создавать искусственные языки для общения между народами. Но романтичная идея споткнулась о факт, что тот же эсперанто знали единицы из весьма образованных слоёв общества против всё тех же миллионов владеющих «мировым языком» с самого рождения безо всякой специальной подготовки. Ведь в самом деле глупо протестовать, что пятая часть населения Земли говорит на китайском, и странно пытаться переучивать их какому-нибудь пусть даже усовершенствованному воляпюку. Это даже не миллионы, а один миллиард двести миллионов человек!
Лингвист Д’армонд Спирс воспитывал сына, разговаривая с ним исключительно на языке клингонов из сериала «Звездный путь». Основанный на языке американских индейцев, клингонский язык был разработан в 1984 году. Он включает около двух тысяч слов и имеет разработанную грамматику. Клингонский считается одновременно одним из самых популярных и сложных искусственных языков. «Мне было интересно, сможет ли он, проходя через стадию первичного усвоения языка, овладеть им точно так же, как любым человеческим языком, – пояснил Спирс. – И он действительно начал усваивать его!». Хотя Спирс и общался с сыном только на клингонском, в остальном мальчик находился в нормальной языковой среде. В связи с этим он, увидев, что отец понимает английский, так и не заговорил по-клингонски.
В августе 2009 года в мире запущен проект «архивации» существующих ныне на планете языков, которые могут уже через поколение перейти в категорию мертвых. В рамках этого проекта под эгидой Кембриджского университета эксперты призывают антропологов и самих представителей малочисленных народов собирать и сохранять в виде звуковых и видеофайлов мифы, предания, песнопения и другие произведения народного творчества. Они будут храниться в большом цифровом архиве, куда все желающие смогут попасть по запросу через Интернет. По этим записям можно будет составить общее впечатление о культуре и быте того или иного народа.
На африканском континенте свыше тысячи разных языков, и у некоторых до сих пор нет письменной формы. Жители Папуа Новой Гвинеи разговаривают примерно на семистах языках, что составляет около пятнадцати процентов от всех языков мира. Самый используемый язык в мире – наречие мандарин китайского языка, испанский язык занимает второе место, английский – третье. Русский язык в этом списке находится на седьмом месте.
В мире немало многонациональных государств, и Россия – одно из них. С одной стороны, русский язык преобладает по числу говорящих на нём, по богатству созданной на нём и для него литературы. Он великолепно выполняет функции государственного языка и служит целям межнационального общения, но в ряде ситуаций становится причиной недовольства и конфликтов. В бывших союзных республиках он олицетворяет советскую экспансию, от него там лихорадочно избавляются, свалив с ним в одну кучу памятники советским солдатам и другие атрибуты эпохи строительства коммунизма.
Русский язык, как атрибут советской власти, как главный язык межнационального общения не только на территории СССР, но и в странах Варшавского договора – а это вся Восточная Европа, – подвергся глумлению и искажению. Русскоязычные граждане столкнулись с языковой дискриминацией, когда из-за незнания языка страны проживания человек лишается работы и даже гражданства. Всё это является продолжением процесса «десоветизации», когда активно и без особой надобности выпячиваются любые отличные от бывшего СССР характеристики. Огромная, потерявшая былое влияние Россия похожа на слона, которого так и норовят укусить маленькие моськи. Ему эти укусы, в общем-то, тьфу и растереть, но раздражает, что моськи очень громко тявкают и сознательно приурочивают очередные пакости к дорогим для России датам, например, как демонтаж памятника в Таллинне накануне Дня Победы.
Россия сама в годы Перестройки тоже сдуру чуть не отказалась от своей истории, но потом решила оставить в качестве объединяющего стержня, потому что в зыбком настоящем ничего другого-то нет. Героическую оборону Севастополя и Сталинграда до сих пор помнят все, кто родился в СССР даже за двадцать лет до окончания XX века. Все знают, что Гагарин первым полетел в космос. Даже если вида не подают, что помнят и знают, всё равно это до сих пор объединяет такие разные и очень разрозненные народы бывшего Союза, каждый из которых сумел сохранить в этом едином котле свою неповторимую культуру и язык. Распад СССР огорчил рядовых граждан не политическими изысками и дворцовыми интригами, как любят думать политики и историки с той и этой стороны «баррикад». Людям стало не по себе, что огромное государство вдруг ни с того ни с сего сошло с ума, и у людей пропала возможность ездить в Крым или в Клайпеду, покупать знаменитый и до ностальгии знакомый грузинский чай и называть Кавказ «всесоюзной здравницей». Свои резко стали чужими. Но остался общенациональный язык. Русский, нравится это кому или нет. Его не отменить и не заменить уже на какой-либо другой.
Языком европейских университетов до XVIII века была латынь, которая перестала быть разговорным языком ещё в IX веке. Вот уже тысяча лет как не существует нации-носителя латинского языка, поэтому и ругать-то некого, что вся научная и религиозная терминология обошла стороной языки европейские. Некому выговаривать, что латынь задержала развитие литературы на французском и немецком языках, хотя и обогатила их. Поэтому все спокойно к ней относятся. К тому же изучение таких классических языков, как латынь, греческий и санскрит, даёт доступ к словарному запасу практически всех языков мира.
В царской России и в СССР языком государственных документов и университетского образования изначально был русский язык. Это приводило к тому, что даже в крупных городах союзных республик было мало школ с родным языком преподавания, что не могло не вызвать антирусские настроения.
Теперь же в качестве мирового языка всё более выдвигается английский, благодаря многовековым культурным и научным традициям, относительной лёгкости в изучении, своеобразной красоте звучания, а главное – огромному числу англоговорящих в мире. Великобритания, Австралия, США, Индия, Канада использует английский в качестве государственного. Это же не трудный в изучении вепсский язык, который даже не все вепсы знают, хотя их всего и осталось-то около двенадцати тысяч человек на Ленинградчине, в Вологодчине и Карелии. Ради этих двенадцати тысяч их язык станет изучать только учёный, занимающийся культурой и традициями малочисленных народов.
Английский в России – больше чем просто язык! Поклонение всему английскому на Руси – явление не для слабонервных. Иной российский журналист или писатель нынче побоится выглядеть «совком» и напишет вместо архаичного «проблема отцов и детей» модно и современно: рroblem generation gap! Если наш отечественный хам знает английский, он уже не хам, а олицетворение культуры и продвинутости. Иногда едешь мимо забытой богом станции, какая-то ветхая старушка тащит по грязи вёдро с водой, и тут же видишь ангар с проржавевшими рёбрами, на котором красуется некая белиберда: «Магазин Shopogolik. Welcome!» Ну, думаешь, цивилизация сии края тоже огрела. И не беда, что тут до сих пор нет дорог, водопровода и электричества, зато «английский след» имеется. В загибающихся моногородах можно встретить такие объявления о приёме на работу: «Требуется знание английского и основ работы на ПК». Всё! Больше не надо ничего. На звероферму бухгалтером ли человек устраивается или менеджером в солидный столичный офис, а требования одни и те же: английский плюс ПК. С кем бухгалтер на звероферме будет английский практиковать – тайна сия велика есть. Не важно, что человек не имеет соответствующего образования и не сможет наладить грамотную работу на новом посту, зато английский знает. Не страшно, что на родном русском умеет только хамить, материться или выпукивает через слово «клёво» и «жесть». Да он же культурнейший человек – английский как-никак знает! А если ещё и ПэКа…
В славные девяностые английский учили для освоения этого самого ПК, к которому ещё не было программного обеспечения на русском. Учили тупо, по вырванным из меню словам: open – открыть файл, exit – выйти из программы, error – ошибка. Многие до сих пор так и говорят: «опен» вместо «оупн». Не отучиться от этого «опена». Но вера остаётся крепкой: если можешь отличить open от exit, смело откликайся на объявления о приёме на работу, где ничего не надо, а только «знание английского+ПК». Даже странно, почему в стране буксует модернизация и нанотехнологии, если почти все знают английский? Может, потому и не движется у нас развитие, что кроме английского больше не знаем ничего? Только в России такое можно услышать, что для успешной работы всех узлов в обществе, достаточно… знания английского языка. Плюс ПК. Остальное – приложится.
В той же Франции идёт отчаянная борьба против проникновения английского языка во французский, на высочайшем уровне определяются границы иностранных элементов, этические нормы и требования культуры речи. Во многих странах действуют достаточно жёсткие тесты по культуре языка, по которым аттестуются госслужащие и обслуживающий персонал, но в целом полилингвинизм населения развитых стран – обычное явление. В Европе никто не кричит об узурпации и экспансии, если француз приезжает, например, в Испанию и общается там с местным населением на их языке. Сам Ален Делон некоторые роли играл на английском. Ведь знание языков обогащает и развивает человека, учёба для ума сама по себе то же самое, что спортзал для тела, а если она дарит способность общаться, то обогащает и развивает отношения между целыми народами. Когда в Россию приезжал певец Стинг и на ломанном русском старательно произносил со сцены приветствие, публика ликовала так, словно он спел свою лучшую песню. Да и имидж самой России на мировой арене серьёзно изменился, когда на смену косноязычному и шамкающему руководству с их царственно-барским «а шта» пришёл президент, который и на французском может речь произнести, и ошибку переводчицы с русского на английский расслышать, а уж по-немецки шпарит лучше, чем его предшественники по-русски говорили.
Вообще в России к идеалу многоязычия ближе жители национальных регионов. Можно позавидовать татарам или чувашам, да тем же украинцам с прибалтами, которые владеют родным языком, русским, плюс тем же английским. А мы не владеем ни английским, ни татарским, ни литовским, да и свой родной русский как-то основательно подзабыли, подрастеряли в борьбе за что-то смутное. Выходит, они богаче нас, ведь познавший чужой язык становится обладателем всех богатств культуры и искусства его носителей. Иногда иностранцы даже лучше нас знают наши традиции, как в «Особенностях национальной охоты», где молодой финн бредит красотой русской охоты, о которой он узнал из книг. А на деле видит, что эта красота русскими людьми совершенно добровольно, без всяких происков сионизма опошлена до уровня «а чего тут уметь – наливай да пей».
Вот и при возникновении заминки товарищ Сермяжный решил прибегнуть к этому же уровню, дабы сгладить краеугольные лингвистические противоречия. Наливка под видом компота сначала прошла незамеченной. Говоривший на русском без акцента туркмен горячился, что его упрекают незнанием английского, казахи же шумно галдели, пытаясь изобразить какие-то «шпрехи». Эстонцы ничего не говорили. Они попросили ещё компоту. Потом ещё.
В конце концов, главный эстонец белорусского происхождения стал улыбаться и со свойственной всем прибалтийским народам рациональностью предложил:
– Ттоварищы, нну даввайтэ нэ будэм стэбаться. Шытто вы в саммом дэлле как нэ родные? Все жы ммы знаем русскай языкк. Ась?
– Да, – осенило вдруг казахов, словно они сами об этом забыли, а тут вдруг вспомнили.
– Натюрлих, – передразнил их туркмен, который знал наверно все языки среднеазиатского региона кроме немецкого с английским.
В результате беседа потекла легко и весело. «Трендер» выиграли казахи. Обстоятельные эстонцы разглядели в очистных сооружениях некоторые неполадки, туркмены пришли к выводу, что данная конструкция не подойдёт к водной системе их рек, а вот казахам в самый раз подойдёт. В качестве металлолома.
То есть все остались довольны. Выпили ещё «компоту» за дружбу наших народов и за мир во всём мире, повспоминали своё советское прошлое, пионерские лагеря, армию, борьбу «за мир во всём мире», труд на благо всех народов СССР. Затем дирекция совхоза отвезла гостей на станцию, для чего было слито топливо с застрявшего в поле грузовика совхоза «Всем на».
На следующий день совхозники зарплату за бог-весть какой год не получили, зато всем был выдан небольшой аванс, отчего мужская часть населения неделю не могла выйти на работу. Приезд иностранцев вспоминали ещё долго – других ярких событий не было. И когда их приезд стали затенять другие события, такие как падение с моста в реку тракториста Кешки вместе с «Беларусом» и бегство поварихи Ксюши в совхоз «Кончай» ради прекрасных глаз тамошнего конюха, местные сорванцы всё равно ещё долго в случае заминки, когда начинал кто-нибудь артачиться да фордыбачиться, повторяли, как полюбившуюся всем цитату из популярного фильма:
– Ттоварищы, нну даввайтэ нэ будэм стэбаться. Шытто вы в саммом дэлле как нэ родные?