2
Секретарь Таежноградского обкома партии Никанор Борисович Тобольский сидел в приемной заместителя Председателя Совета Министров РСФСР и задумчиво поглядывал на обшитую черным дерматином дверь. На коленях у него лежала кожаная папка, потрепанный журнал «Нефтяное хозяйство». Внешне секретарь обкома был спокоен, бесстрастен, и только тот, кто хорошо знал привычку Тобольского в минуты волнения потирать подбородок и приглаживать пятерней волосы, мог определить нынешнее его состояние. Да, сейчас Никанору Борисовичу было от чего волноваться! Сегодня в Совете Министров РСФСР должен решиться вопрос: быть Меюмскому району с его рыболовецкими поселками, большими и малыми деревнями, оленеводческими стойбищами, пушными факториями, леспромхозами, реками, озерами и марями, под которыми залегают, возможно, скопления нефти и газа, – или все это будет погребено под многометровой толщей воды? Идея затопления обширных пространств Меюма, образования огромного водохранилища и строительства на реке Обь гидро-электростанции нашла своих сторонников не только в министерстве энергетики, но и в Госплане, Госстрое, Совете Министров.
Тобольский был против. Он неоднократно высказывал свое мнение, бывал в ЦК партии, в Совете Министров. Бороться было непросто: основным аргументом против затопления Меюмских земель могла служить найденная там геологами нефть или, на худой конец, горючий газ. Но ни того, ни другого пока не нашли. Понимал Тобольский и другое. Крупные геологи, занимающиеся поисками нефти в Западной Сибири – академик Шатков, например, профессор Назаров, начальник экспедиции Свиридов, – считали, что искать «черное золото» нужно не в северных широтах и даже не в районе Среднего Приобья, где были обнаружены в нескольких водоемах темные пленки нефтяного происхождения, а на юге. Именно это обстоятельство и подливало масла в огонь, вдохновляло сторонников затопления меюмских территорий. Тобольский чувствовал: в создавшейся сложной ситуации без поддержки академика Шаткова он вряд ли выиграет это дело, поэтому в первую очередь надо обеспечить тылы, заручиться согласием известного геолога. Никанор Борисович три раза встречался с Шатковым и в конце концов уговорил того: Петр Антонович выступил в печати со статьей, в которой призывал продолжить бурение десяти опорных скважин на Меюме, подчеркнув, правда, при этом, что главным направлением поиска по-прежнему остается Южный бассейн.
– Будущее Западной Сибири – именно там, на юге, – сказал он Тобольскому и, чуть помедлив, добавил: – Нефть Южного бассейна существует уже де-факто! Я ее видел, щупал руками, нюхал… Другими словами – она уже есть!
Тобольский не возражал – не было контраргументов. Да и не хотел он, честно говоря, пускаться в полемику: в геологии Шатков все-таки величина, а он, Никанор Борисович, – партийный работник. Главное сейчас заключалось в том, что в лице маститого геолога он получал сторонника по самому важному – как полагал Никанор Борисович – вопросу. Выиграть бы только время, не дать затопить меюмские земли в следующей пятилетке. Десять скважин – это что-то да значит. Поиски нефти будут продолжены, а там – чем черт не шутит… Иван Михайлович Губкин говорил, что даже одна глубокая скважина может многое прояснить… Иван Михайлович Губкин… Иван Михайлович…
Тобольский чуть слышно вздохнул, закрыл глаза. Память возвращала его в середину тридцатых годов. Тогда он возглавлял отдел промышленности в обкоме партии… Лето. Правый берег реки Обь. Тонко гудят комары, в синевато-темной воде реки плавает солнце. Губкин и сопровождающие его в поездке по Западной Сибири геологи дотошно изучают обнажение горных пород на высоком обрыве. Взяв саперную лопатку, Иван Михайлович начинает копать. Ловко снимает верхний, сухой слой глины, берет в руки геологический молоток…
Тобольский внимательно наблюдает за действиями Губкина – седьмой день он ездит с геологами Главного управления по Западной Сибири. Хочется побольше узнать о перспективах нефтеносности здешних территорий, познакомиться поближе со знаменитыми разведчиками недр – не так уж часто приезжают в эти края подобные гости…
Губкин кладет на ладонь кусочек глины, долго рассматривает его в лупу, нюхает. На загорелом лице появляется довольная улыбка.
– Органика, друзья! Самый что ни на есть настоящий битум! – весело говорит Губкин, повернувшись к своим спутникам.
Темно-коричневый кусок глины идет по рукам…
– Здорово!
– Да, битуминозная порода собственной персоной… Это уже – третий случай, Иван Михалыч!
– И далеко не последний, поверьте!
Тобольский подходит к Губкину.
– Простите, Иван Михайлович… Можно вопрос?
– Да-да, пожалуйста.
– Каковы же ваши выводы? Что дала вам поездка по Западной Сибири?
Геолог стряхивает пыль с ладоней, неторопливо прячет в карман плаща лупу. Шурясь от ярких лучей солнца, бьющего в стекла очков, спокойно отвечает:
– А выводы, дорогой Никанор Борисович, таковы. Я категорически не согласен с некоторыми авторитетными в геологии людьми, которые заявляют, что горные породы Западной Сибири представлены эпиконтинентальными осадками, залегают полого и спокойно, а значит и поиски нефти здесь, по аналогии с Русской платформой, – безнадежное дело. Действительно, местами третичные глины имеют горизонтальное залегание. Но ведь есть же места – и вы это сами видели! – где породы сжаты в весьма крутые складки. Есть изгибания и разломы слоев, пологие антиклинальные структуры. Более того, в трех обнажениях мы обнаружили в породах органогенный материал, нашли битуминозные глины. Налицо признаки нефтеносности! Прекрасные признаки!
– Ну, а как скоро… мы найдем тут нефть?
– К сожалению, не знаю… Поиски «черного золота» – да еще здесь, в труднодоступных районах Сибири! – дело тонкое и трудное… Но то, что тут есть большая нефть – я уверен! Надо как можно скорее начать геологическую разведку. Не мне вам говорить, Никанор Борисыч, что обком партии должен всячески помогать геологам в их нелегком деле…
На этом их разговор тогда закончился. Губкин уехал в Омск, а оттуда – в Москву.
Потом Тобольский еще дважды встречался с Иваном Михайловичем: в 1936-м и в 1937-м годах. Академик подарил Никанору Борисовичу свою книжку «Нефтяная геология», сделав на титульном листе дарственную надпись: «Моему единомышленнику и хорошему человеку Н. Б. Тобольскому. Когда будет найдена нефть в Западной Сибири, – отдайте книгу Вашему преемнику в обкоме партии. Удачи Вам!
И. М. Губкин.»
Двадцать первого апреля 1939 года Иван Михайлович умер. Эта горестная весть пришла из столицы, когда Никанор Борисович выступал перед рабочими и служащими Таежноградской мебельной фабрики. «Какая потеря! Какая потеря!» – бритвой полоснуло по сердцу… и сразу стало тоскливо. Тобольский взял отпуск за свой счет – не без труда, правда, еле уговорил начальство, – и в тот же день уехал в Москву, где присутствовал на похоронах Ивана Михайловича.
И глядя на лежащего в гробу Губкина, на его желто-белое лицо и заострившийся нос, на траурные венки, ордена на красных подушечках и застывших в скорбном молчании соратников академика, – Тобольский подумал:
«Мы должны найти нефть в Западной Сибири! Это будет лучшим памятником ему, его честной и бескомпромиссной жизни. Жизни геолога, ученого, гражданина…»
Вот все это и вспомнилось сейчас Тобольскому в Москве, в приемной заместителя Председателя Совета Министров РСФСР.
Кроме него в этой комнате сидели представитель Госстроя Князев, представитель Госплана Полосов, представитель министерства энергетики Корецкий и заместитель министра геологии Епихин. Всех их пригласили сюда по одному и тому же вопросу. И каждый из них имел собственную точку зрения по поводу того, строить или не строить электростанцию на Оби, каждый готов был защищать до конца организацию, которую здесь представлял. Коль стоят в техническом проекте подписи, отступать не пристало. Рубикон перейден…
Тобольский снова и снова пытался представить себе, что ждет его там, за широкой, оббитой черным дерматином дверью. Он понимал: нужно будет доказывать, бороться изо всех сил. Приводить цифры, примеры. Противников у него хватает, и все они поднаторели в таких вопросах. Хуже всего, что нет единства и в самом обкоме, мнения разделились: Щербак, например, за строительство ГЭС на Оби. Конечно, постановление сентябрьского Пленума ЦК КПСС «О мерах дальнейшего развития сельского хозяйства СССР» – шаг своевременный, во многом нужный. Но зачем одно хорошее дело подменять другим? Какой чиновник выдумал все эти строгие циркуляры о необходимости сева в Таежноградской области Сибири озимой пшеницы, если тут гораздо больший урожай дает яровая? Кто приказал сворачивать поиски нефти на среднем течении Оби? – в северных широтах? Неужели это на пользу сельскому хозяйству? Нефть уже, значит, на втором плане. И не только потому, что поиски ее – дело долгое и туманное, что ее сегодня нет и когда будет – никто из самых знаменитых геологов не знает. Ах, уж эта директива сверху… Все время переделываем; то укрупняемся, то реорганизуем. В сельском хозяйстве, в геологии, лесной промышленности. Директивы, циркуляры, постановления. А толку?… Корецкий, видимо, будет строить свой доклад у Александра Николаевича, используя другие соображения. Хотя, конечно, и Щербака не забудет упомянуть. Это тоже его козырь. Неужели примут решение затопить? Нет, так просто не сдадимся. Щербак – это еще не весь обком. Хорошо, что я привез протокол последнего пленума – там все написано. Пригодится…
– Александр Николаевич ждет вас. Прошу, товарищи… – вывел Тобольского из задумчивости мягкий голос секретарши. Она стояла у обитой черным дерматином приоткрытой двери и жестом приглашала войти.
Встали, задвигали стульями…
«Как-то повернется дело? Удастся ли отстоять Меюмские земли?» – с тревогой думал Тобольский.
Александр Николаевич стоял за большим, из полированного дерева, Т-образным столом, приветливо улыбался. Тихо гудел вентилятор, на циферблате красивых, отделанных разноцветными яшмами, настольных часов играл солнечный зайчик.
– Здравствуйте, товарищи… Рассаживайтесь, пожалуйста, поудобнее, доставайте из папок необходимые материалы… Будем работать. – Александр Николаевич посмотрел на стенографистку, сидящую за круглым столиком, в углу кабинета, – и снова перевел взгляд на приглашенных. – Итак, начнем… Первым давайте послушаем секретаря Таежноградского обкома партии товарища Тобольского. Прошу, Никанор Борисович.
Тобольский поднялся, полистал вынутые из кожаной папки бумаги.
– Товарищи! Говорить буду только главное… В последнее время Таежноградский обком партии получает много писем от геологов, которые работали на Меюме в прошлом, или работают сейчас. Нам, в частности, писали геологи-полевики Кошелец, Комлев, Лузин, Турута, Бондарев, Погосян, Задериголова и многие другие. Они просят сделать все возможное и невозможное для того, чтобы земли Меюмского района не были затоплены, чтобы там были продолжены поиски нефти. Учитывая создавшуюся ситуацию, обком партии еще раз обсудил на пленуме целесообразность затопления меюмских земель. Мы понимаем: чтобы ГЭС на реке Обь в районе Салехарда работала – необходимо крупное водохранилище, без этого не обойтись. Но ведь тогда под водой окажется огромный регион, а с мечтами о меюмской нефти придется распрощаться навсегда! Нельзя это делать товарищи… Нельзя! Потомки нам этого никогда не простят! Одним словом, Таежноградский обком партии – против затопления меюмских земель. Свое мнение мы детально изложили вот в этом документе. – Никанор Борисович передал заместителю Председателя Совета Министров листок. Тот внимательно ознакомился с написанным и положил листок перед собой.
– У вас все, товарищ Тобольский?
– Да. Спасибо за внимание.
Александр Николаевич выключил вентилятор и перевел карие глаза на Корецкого.
– А что скажет министерство энергетики?
Корецкий сдвинул седые, остисто торчащие брови.
– Своего мнения мы не изменили. В интересах народного хозяйства страны электростанцию на реке Обь надо построить как можно скорее. Проблема электроснабжения севера Западной Сибири стоит очень остро. А будет ГЭС – значит, ток получат не только города Салехард, Печора, Воркута, но и карьеры, промышленные поселки, шахты Печорского угольного бассейна. Еще в 1920 году на IX съезде нашей партии главным был вопрос об электрификации всего народного хозяйства, которую Ленин называл «великой программой на 10–20 лет»… «Коммунизм есть советская власть плюс электрификация всей страны» – говорил Владимир Ильич. Степень электрификации определяет уровень развития промышленности, отсюда и ее ведущая роль в народном хозяйстве, – с этим я думаю, все согласятся. Будет ли найдена на Меюме нефть – это, простите, вилами по воде писано. Так можно еще сто лет искать… Мне лично кажется, что геологи на Меюме никогда не найдут нефть. Бросовые, никому не нужные там земли: болота, мари, озера. Сам бог велел затопить их и образовать Меюмское море…
На широкоскулом лице Тобольского выступили красные пятна.
– Так может говорить лишь человек, который совершенно не знаком с трудами академика Губкина, с тем, что сделали и делают на Меюме геологи… – Никанор Борисович хотел сказать еще что-то, резкое, видимо, и неприятное для Корецкого, но сдержался и, повернувшись к заместителю Председателя Совета Министров, тихо обронил: – Извините, Александр Николаевич.
– Продолжайте, товарищ Корецкий.
– Спасибо, но я все сказал.
Александр Николаевич обратил взор на Полосова, потом – на Князева.
– Ну, а ваше мнение, товарищи, каково?
Представитель Госплана нервно потер мясистый нос.
– Мы полностью поддерживаем министерство энергетики. Электростанция на Оби уже сегодня нужна, как воздух, ну а завтра – тем паче, – произнес баритоном Полосов, а Князев, растягивая со значением слова, добавил: – Лучше синица в руках, чем журавль в небе. Нефть на Меюме – под большим вопросом, а вот электрический ток от ГЭС на Оби – это вполне осуществимо и зависит только от нас. К тому же, насколько мне известно, – он быстро взглянул на Епихина, – главный упор при поисках нефти геологи решили сделать на южные районы Западной Сибири. Более того, секретарь Таежноградского обкома… по сельскому хозяйству… товарищ Щербак голосовал на последнем пленуме обкома за строительство ГЭС на Оби, за то, чтобы затопить болотистые меюмские земли. Неужели непонятно, что эти земли могут принести пользу нашей промышленности и сельскому хозяйству только при условии существования Салехардской ГЭС?! Мы уже устали это доказывать, это же очевидные вещи. Меня, признаться, несколько удивляет, мягко говоря, упорство товарища Тобольского. Секретарь обкома по промышленности должен более трезво и объективно оценивать ситуацию…
– Прежде, чем ехать в Москву, товарищ Тобольский неоднократно встречался со многими сибирскими геологами-полевиками и их точку зрения знает лучше, чем Госстрой, – запальчиво парировал Никанор Борисович.
Князев обиженно отвернулся, дергал клапан кармана на пиджаке.
Александр Николаевич укоризненно покачал головой:
– Спокойно, товарищи, спокойно. Без шпилек и уколов. По деловому давайте, по-государственному.
Корецкий испытующе взглянул на Никанора Борисовича:
– Я тут кое-что не совсем понимаю… У нас есть решение партии о прекращении поисков нефти в северных и центральных регионах Западной Сибири. И каждый коммунист, тем паче секретарь обкома, беспрекословно должен выполнять то, что постановил ЦК. А вы, товарищ Тобольский, что же, исключение? Вы против генеральной линии партии?!
– А кто… вам… сказал такое? – глухо, с частыми паузами возразил Никанор Борисович, стараясь выглядеть спокойным, хотя душа негодовала, а гулкие удары сердца больно отзывались в ушах. Хотелось крикнуть: «Решение ЦК партии о Западной Сибири – ошибочное, не компетентное! Глупо прекращать поиски нефти в северных и центральных регионах. Глупо и преступно даже!» Но Тобольский лишь смиренно опустил голову и крепко сжал губы. Он решил сманеврировать.
А Корецкий это понял по-своему:
– Похвально, Никанор Борисович, похвально, – произнес он с усмешкой. – И все-таки мне, простите, непонятно ваше… гм… упорство…
– Иметь свое мнение – никому не возбраняется. Это, во-первых. А во-вторых, прекратить сразу, в один день бурение скважин практически невозможно. Каждая скважина на Меюме бурится по полгода и больше. К тому же, прежде, чем что-то сделать, надо хорошенько подумать о последствиях…
– За нас думает ЦК, товарищ Тобольский!
«Ты, Корецкий, либо дурак, либо хочешь показать на людях свой патриотизм, преданность партии. Но сие в данной ситуации – еще хуже. По-холуйски это!» – подумал Никанор Борисович, но сказал иное:
– Вопрос о затоплении меюмских земель и строительстве Салехардской ГЭС окончательно еще не решен. Многое, насколько мне известно, будет зависеть от результатов нашего сегодняшнего совещания…
– Вот и давайте положительно решим сейчас данный вопрос! И сегодня же отправим свое резюме в ЦК! – поддержал Корецкого Полосов, а Князев утвердительно закивал: – Правильно! Любое дело следует доводить де логического конца.
Тобольский вздохнул:
– Не все так просто, товарищи. Нынешней весною геологи на Меюме как раз начали бурение последней группы опорных скважин… десяти скважин. И начали они это – примерно за месяц до решения ЦК о прекращении поисков нефти в указанном регионе. Вот какова ситуация.
– Ну и что? Значит, надо немедленно приостановить бурение!
– Это невозможно, я же объяснил…
– Ерунда! Для коммунистов, товарищ Тобольский, ничего невозможного не существует. Приостановить – и баста!
Никанор Борисович отрицательно покачал головой:
– А я – категорически против.
Князев с демонстративным видом закрыл ладонями уши, Корецкий мрачно усмехнулся, а Полосов раздраженно бросил:
– Я сегодня же сообщу товарищу Булганину о вашей странной позиции. Вы еще пожалеете, Никанор Борисович!
И снова в кабинете надолго повисла напряженная тишина.
Епихин кашлянул, поднял руку.
– Разрешите?
– Да-да, пожалуйста, Всеволод Викторович.
– Я вот что хочу сказать… – Епихин покосился на Тобольского, чуть заметно улыбнулся. – Не будем, товарищи, слишком строги к нашему уважаемому секретарю обкома. Никанор Борисович любит Сибирь, болеет всем сердцем за ее настоящее и будущее. Он хоть и не геолог, но твердо верит в нефть Меюмского региона, во всяком случае Иван Михайлович Губкин, насколько мне известно, сумел убедить его в перспективности на «черное золото» сибирских недр… Позиция министерства геологии в отношении поисков нефти в Западной Сибири сейчас такова. Мы действительно считаем, что «черное золото» надо искать на юге низменности. Но в то же время, товарищи, нельзя останавливаться на полпути и в северных широтах. Нужно дать геологам возможность пробурить ранее запланированные на Меюме десять опорных скважин… Вот такие выводы, Александр Николаевич.
Заместитель Председателя Совета Министров кивнул, пробежал глазами еще раз листок, переданный ему Тобольским.
– Кто еще хочет выступить?
Наступила тишина. Красный, потный Тобольский не отрывал напряженного взгляда от Александра Николаевича; Корецкий барабанил пальцами по столу, Полосов и Князев внимательно рассматривали пальцы рук, Епихин задумчиво глядел в окно.
Так прошла минута, затем еще одна…
– Товарищи… – неторопливо проговорил Александр Николаевич. – Совет Министров РСФСР несколько дней назад предварительно уже обсуждал создавшуюся в Западной Сибири ситуацию. Кроме того, сейчас вы кое-что дополнили… Наше решение по этому вопросу таково. Учитывая мнение академика Шаткова, министерства геологии и сибирских геологов, а также принимая во внимания позицию Таежноградского обкома партии, считаем целесообразным не затапливать… пока… земли Меюмского района и дать возможность разведчикам недр пробурить там оставшиеся десять скважин. – Он обвел взглядом присутствующих, задержавшись на Никаноре Борисовиче, и после паузы добавил: – Однако окончательное решение и того вопроса будет зависеть от тех результатов, которые получат геологи. Вопрос, таким образом, остается открытым.