Облака
Облака сегодня были особенно красивы. Изысканный узор тончайшего белоснежного кружева не шел ни в какое сравнение с тем тяжелым грязно-серым полотном, которое небрежно бросили на небо и, видимо, забыли убрать – так оно и висело всю прошлую неделю… Висело, набухая все больше и больше, проливая на землю тяжелые грустные капли… Не иначе как уборщица ушла на выходной, а тряпку швырнула, где попало… Или вообще уволилась. Или ее уволили. Да и правильно – нечего таких распустёх держать. Вот из-за подобной безалаберности потоп и случился, не иначе… Зато сменщица ее – совсем другое дело. Старательная, аккуратная, вон какую красоту повесила, постаралась… Может, потому что новенькая? Да нет, вряд ли – узор мастерски выполнен, опытная рука чувствуется. Видать, по призванию работу себе нашла. Это хорошо. Те, кто создают облака, должны работать с удовольствием, потому как если не они, то кто?
«Ну, милый друг, у тебя и размышления!» – до боли знакомый голос невесело усмехается.
Ну вот, гляди ж ты, размышления мои ему не угодили. Какие есть…
«Ну, ты еще и разобидься тут!» – возмущается голос.
– Где?
«В смысле?»
– Где «тут»?
Он недовольно фыркает. А я развиваю мысль – интересно, значит, тут обижаться нельзя, а где тогда можно?
«Слушай, умник, хорош к словам цепляться!»
Ну вот, кажется, я его разозлил.
«Нет», – возражает.
– Только не говори, что ты никогда не злишься.
«Ну почему никогда? – хмыкает. – Бывает… Но для этого нужен очень серьезный повод».
– А я – не повод?
«Нет».
– Хм… Жаль… – чувствую себя и впрямь немного обиженным. – А без повода не умеешь?
«Нет».
– Научить?
Вздыхает.
«Когда ж ты успокоишься?» – в его голосе звучит усталое сожаление.
– А надо?
Молчит. Злится, наверное, все-таки, хоть и не сознается. Ну и пусть. Зато думать не будет мешать, а то ишь какой привередливый – то мысли у меня не те, то говорю не то, не так сидишь, не так свистишь, низко летаешь…
Да уж…
Тут он прав, как ни крути. Летаю я и вправду, не очень… И только в одном направлении…
«Ты чего на крышу-то залез?» – мне чудится, или в его голосе действительно проскользнули беспокойные нотки?
– Не залез, а пришел, – почему-то спорю, по привычке, наверное. – На облака посмотреть.
«Из окна не видно?»
– Не-а…
Опять вздыхает. А меня это начинает веселить.
«Ты смотри только, без глупостей», – предостерегает.
– Это как?
Его молчание становится таким напряженным, что я не выдерживаю и прихожу ему на помощь.
– Не переживай, с крыши прыгать не буду, если тебя это, конечно, волнует.
Я был совершенно уверен, что в ответ он рассмеется, скажет, что его это волновать не может по определению, потому что если бы он так реагировал на все мои выходки, то… Что «то», я додумать не успел, поскольку ответил он коротко и очень проникновенно.
«Спасибо…»
– Да не за что, – я растерянно пожимаю плечами. – Я вообще-то и не собирался…
Он снова молчит. И мне все становится понятно.
– Или… – шепчу я, осторожно опуская взгляд на то, что находится «за краем»… Правильно сказать, «за краем крыши», но для меня – просто «за Краем»…
Слышу сдавленный стон.
– Да не переживай ты так, – спешу его успокоить, как только сам выхожу из оцепенения. – Сказал же, что не буду.
В очередной раз вздыхает. Не много ли за сегодня?
– Слушай, – спрашиваю просто для того чтоб заполнить неловкую паузу. – Тебе что, переживать больше не за кого? Или не за что?
Молчит… Я капризно надуваю губы. Мог бы сказать, что за меня переживает больше чем за всех, что, трудно, что ли? Доброе слово и кошке приятно. Не говоря уже… А мне и подавно… Я ж эти добрые слова люблю больше всяких кошек вместе взятых! И ведь не верю в них, но все равно люблю. Падок на лесть, чего уж там… Как в песне поется, «давайте говорить друг другу комплименты»… Ох, сколько я из-за этих комплиментов глупостей наделал! Ох, сколько еще наделаю!
Если только…
Еще один взгляд «за Край». Короткий, мимолетный…
– Эй, ты чего на крышу залез?!
Нет, ну сколько можно! Этот голос звучит уже у меня за спиной. Паломничество ко мне, что ли, организовали?! Сижу ведь, тихо, никого не трогаю, на облака смотрю…
– Работа у меня такая – на крыши лазать, – огрызаюсь.
Нервный смешок в ответ.
– Промальпинист, что ли? – недоверчиво усмехается.
Оборачиваюсь. Красавица, ну тебя-то что сюда притащило? Глаза заплаканные, волосы растрепанные, на плечах шаль. Кутается в нее, тонкие пальцы подрагивают – может, нервишки расшалились, а может, замерзла просто – ветер тут, как-никак… Шелковое платье, конечно, очень красиво фигурку облегает, но от холода не спасает… А на ногах туфли на шпильках – вот уж самая подходящая обувь для прогулке по крышам! Ах, она же ответа ждет! А я тут красотой девичьей любуюсь вместо того, чтобы… О чем она, кстати, спрашивала?
– А что, не похож?
– Нет.
– Ну нет, так нет, – соглашаюсь. – Тогда электромонтер.
– Врешь, – констатирует.
– Вру, – не отрицаю.
– Тогда кто?
Пожимаю плечами.
– А тебе кто нужен?
На красивое лицо набегает тень.
– Уже никто.
Понимающе киваю.
– Тогда тебе вон туда, – указываю на край крыши.
Вздрагивает.
– Да, конечно, – ее голос становится совсем бесцветным, слова почти растворяются в городском шуме.
– Сигаретку хочешь напоследок? Или лучше водки?
– Нет, спасибо…
– Ну как хочешь, дело хозяйское.
Девушка замирает.
– Только лучше всего прыгать не прямо отсюда, а во-он оттуда, чуть левее пройди.
– Почему? – искреннее недоумение.
Поднимаю глаза к небу.
– Ох уж эти женщины, – вздыхаю. – Ваше любопытство меня с ума сведет когда-нибудь…
– Почему? – осекается и пытается робко улыбнуться. Получается ничего так, но на Джоконду все же не тянет.
– Ну вот, опять… – поясняю устало. – Потому что вы у меня за сегодня уже восемнадцатая, а вопросы одни и те же.
Ее глаза и без того большие, становятся огромными.
– Восемнадцатая?
– Ну да, а что? Чем вам цифра не нравится? По мне так отличная. Восемнадцать – возраст свершений, душевных терзаний, возраст пламенеющих сердец и возвышенных стихов…
– Но какое это имеет отношение к… – замолкает, кусая пересохшие губы.
– К чему? А, ты об этом… Да никакого, впрочем.
Мой будничный тон начинает выводить ее из себя.
– Это я так, к слову, – продолжаю. – Хотя ты права, давай вернемся к нашей теме. Итак. Левый край предпочтительнее, поскольку с той стороны нет никаких посторонних выступов. То есть, один шаг – и все. Дальше – свобода, ни с чем не сравнимая радость полета, которая прервется лишь на один краткий миг удара о земную твердь, после чего воспаришь к тверди небесной, уже в другом качестве, познав упоительное ощущение чистого полета, не отягощенного грубой телесной оболочкой… А если шагнешь прямо, рискуешь встретить на пути балкон, дерево и много всяких других препятствий, а это, согласись, радости полета не поспособствует, если ты, конечно, не умеешь лавировать в воздухе как высокоскроростной истребитель… Поломаешься, расшибешься, да еще и, не дай бог, выживешь… Не надолго, правда, но эти минуты, поверь, тебе покажутся вечностью.
Девушка стремительно бледнеет, на посиневшей губе появляется капелька крови.
– Зачем вы мне все это говорите? – ее голос срывается.
– Помочь хочу, – честно признаюсь.
– Помочь? – горько усмехается красавица, передернув плечами.
– Ну да… И потом, работа у меня такая. Кстати, – бросаю косой взгляд на часы, – не хочу тебя торопить, но не могла бы ты побыстрее решаться, будешь прыгать, нет, а то у меня рабочий день уже заканчивается, домой хочется, спасу нет. Я и так уже две недели без выходных, да еще и сверхурочно приходится… Хоть сегодня хотел вовремя освободиться, даже билеты в театр купил…
Интересно, насколько еще ее глаза могут расшириться? Вроде некуда уже…
– П-простите, я не понимаю…
– А чего тут понимать? – ворчу. – Что я, по-твоему, в театр не могу сходить?
– Да нет, я не про театр…
– Вот-вот, потому что все вы – эгоисты! – возмущаюсь. – Только о себе и думаете. А что я из-за вас не могу отдохнуть культурно, никого не касается. Короче, будете прыгать? Быстрее давайте, пока еще кого-нибудь нелегкая не принесла!
– А… – изящные пальцы нещадно теребят шаль, – разве может еще кого-то… принести?
Я недовольно фыркаю.
– Еще как может! Думаете, почему я сверхурочно работаю? Только домой соберусь – еще кто-то лезет… А у меня в контракте четко прописано – при любом раскладе работаю до последнего гостя… Медом вам тут, что ли, намазано? Нет чтоб, раз уж жить надоело, спокойненько таблеточек дома напиться и задремать под любимую музыку, или, на худой конец, ножичком по венам, так нет, на крышу всех тянет… Я вот уже всерьез подумываю, может, мне тут летное училище открыть стоит?
– А вы… Кто?
– Кто-кто… Карлсон! – восклицаю в сердцах. Ее глаза в очередной раз удивляют меня своим размером, после чего девушка как-то странно вздрагивает и… начинает безудержно хохотать.
Я в ответ качаю головой.
– Женщины… Все бы вам хиханьки да хаханьки…
Смех у нее явно истерический, но это нисколько ее не портит. К щекам робко возвращается румянец, синева медленно покидает губы.
– Вы – чудо! – выдыхает она, отсмеявшись.
– Утверждение довольно спорное, но все равно, спасибо.
– Нет, не спорьте, мне лучше знать.
Я только пожимаю плечами.
– Кто вы? – она повторяет вопрос совершенно серьезно, в ее голосе звучит такое напряжение, словно от моего ответа зависит ее жизнь. Впрочем, может, так оно и есть…
Кто я? Сумасшедший, который разговаривает с самим собой…
«Так уж и с самим собой? – ехидно вопрошает мой старый знакомый голос. – И кем же ты себя возомнил? Не высоко ли метишь?»
Ну вот, а иногда и спорит…
«Постоянно!»
Но тебе же нравится?
«Сам удивляюсь, как я тебя еще терплю!»
Хм, а я думал, что терпеть тебя приходится мне…
«Хам!»
А ты еще не устал от лизоблюдов?
– Я поняла! – вдруг восклицает девушка, по-своему истолковав мое молчание. – Вы ангел!
Ну вот, приехали… Голос у меня в голове заливается смехом – почти таким же, как несколько мгновений назад хохотала моя собеседница.
– Да уж, – качаю головой, – хорош ангел… Толкающий людей на самоубийство… Девушка, может, просто свежим воздухом подышать вышла, на облака полюбоваться, а я сразу порекомендовал, откуда прыгать сподручнее, да еще и сигаретку с водкой предложил… Как-то не вяжется со светлым образом, не находите?
Она фыркает – кажется, мое «упорство» веселит ее еще больше.
– Значит, вы нетрадиционный ангел.
– Нетрадиционной может быть ориентация, – пытаюсь ехидничать.
– Или методы лечения, – логично возражает девушка. – Но если хотите, – в ее глазах мелькают озорные огоньки, – буду называть вас ангелом с нетрадиционной ориентацией.
Оп-паньки! Дошутился…
– Спасибо, почему-то не хочется.
Она снова смеется. Небеса тоже. Даже облака складываются в некое подобие улыбки… А вот теперь и мне самому не помешает глоток чего-нибудь горячительного.
– Ну, не хотите быть ангелом, будете демоном-искусителем, – разрешает она.
– От спасибо! – всплескиваю руками. Нет, одним глотком тут не обойтись. – А чего попроще нельзя?
– Нет, – качает головой.
А я начинаю размышлять, кто из нас более сумасшедший. Девица явно не в себе, раз первого встречного-поперечного готова принять за… Хотя чему я удивляюсь? В ее состоянии еще не то возможно… Правда, для человека, решившего сделать подобный шаг как-то быстро она перестроилась. Не моими же молитвами!
«Какая неуверенность в собственных силах! Я бы даже сказал, комплекс неполноценности!»
Неполноценности?! Даже если и так! А с чего мне себя по-другому чувствовать? Крылья мне!
«Приказываешь?» – удивляется голос.
Да боже избавь!
«Избавляю!»
Требую!
«Что?»
Крылья!
«О как!»
А то!
– Простите, задумался, – обращаюсь я к собеседнице. – Вы правы, чего греха таить… В общем, считайте, что вы правы – я и ангел, и демон.
Недоуменно поднимает бровь.
– То есть как?
– Да все просто, – небрежно машу рукой. – По совместительству. У нас там серьезное сокращение штатов – кризис, сами понимаете…
Ее глаза становятся совсем уже нереальных размеров.
– У вас тоже?!
– Да, а что вас удивляет? Кризис – явление повсеместное.
– Но… – ее губ касается совсем детская улыбка, чистая, как глоток родниковой воды, – у вас же там денег нет…
– Вот именно, – киваю. – Представляете теперь масштаб нашего кризиса? Вообще нет денег! Так все запущено… Не разгребешь!
«Что-то ты раздухарился», – хмыкает голос.
Крылья мне!
«Нет!»
Тогда слушай дальше.
– Поэтому приходится на полставки подрабатывать, – продолжаю я нести околесицу.
В глазах моей слушательницы играют озорные искры.
– Одно уточнение: ангел подрабатывает демоном или демон подрабатывает ангелом? – весело спрашивает она.
– А вы как думаете?
Она прищуривается и напускает на себя серьезный вид, принимая правила игры.
– Я думаю, что демон, – после секундного размышления высказывает она предположение.
– Почему?
Девушка смеется над моей недогадливостью.
– Это же так просто! – восклицает она.
В самом деле… Задачка для первого класса…
– Ну, смотрите. Вы предложили мне сигарету, выпивку…
– Ну и что?
– А то, что ангел не может предлагать таких вещей. Даже ради спасения жизни…
– Да я, собственно, и спасать никого не собирался…
– А еще вы врете все время! – чуть не подпрыгивает от радости.
– Слушайте, вы в Инквизиции, случайно, не работали? – пытаюсь язвить, но получается плохо, поскольку настроение отчего-то движется неровными скачками к неприлично высокой планке.
– Случайно? – переспрашивает она, опасно изгибая бровь.
Опасно, потому что я тоже начинаю хохотать, не заботясь, насколько придурковато это должно выглядеть. С моей стороны. Но не с ее. Это видно по едва заметной дымке, появившейся в ее взгляде. По музыке ее смеха, по пластике ее тела. Ее голос становится все ниже, движения – мягче. Кажется, она сама замечает происходящую с ней метаморфозу.
– Вы – точно демон, и не спорьте, – после небольшой паузы заявляет она.
Я только пожимаю плечами. Я стараюсь не спорить с женщинами. Особенно, когда они на меня ТАК смотрят.
А потом…
Голос в моей голове стонет в унисон старой кровати в тесной подсобке, которая кажется тесной только на первый взгляд, на второй – вполне даже приличной, а на третий ее уже просто никто не замечает. Ушибленные конечности, саднящая кожа, сломанная мебель и разбитый цветочный горшок, в котором уже давно никто не живет, кроме щепоти засохшей земли и нескольких камешек керамзита – какое это, в сущности, имеет значение, когда…
– Спасибо тебе, – выдыхает она, свернувшись калачиком в моих объятиях – не слишком нежных, не слишком сильных, не слишком страстных… Нормальные у меня объятия, человеческие – какие они еще могут быть у…
– Теперь я точно знаю, ты – демон… – улыбается девушка.
– Ну, вот и определились, – наливаю ей вина. Откуда у меня здесь вино? Не спрашивайте, не отвечу.
– Или нет, ты – ангел…
– Разве что ангел смерти, – подмигиваю.
– Нет! – восклицает убежденно. – Тогда уж ангел жизни, ведь теперь мне так страстно хочется жить, как никогда не хотелось… Ты меня опять запутал, – нежно запускает пальцы в мои волосы.
– А ну и пусть. Так даже интереснее, правда? – мурлычу от удовольствия.
Она целует меня в лоб, после чего вдруг становится совсем серьезной и спрашивает, пристально глядя мне в глаза.
– Хочешь, я расскажу, что меня сюда привело?
Я, разумеется, не хочу. Отчасти из-за того, что ничего не хочу слышать, отчасти из-за того, что и без ее рассказа и так все знаю. Но, разумеется, киваю. Это все, что от меня сейчас требуется.
И она начинает рассказывать.
Рассказ получается долгий и сбивчивый, периодически прерываемый рыданиями, сдерживаемыми и не очень. Я не перебиваю, только иногда успокаиваю, когда это требуется. Я слушаю. Рассказ о любви и предательстве, о радости и боли, о счастье и отчаянии, о бесшабашности и страхе, о силе и слабости. О том, что называют жизнью. От рождения до… попытки смерти.
«Слушаешь?» – просыпается голос.
А по мне незаметно?
«И как? Нравится?»
Вздыхаю. Нравится? Это очень слабо сказано. Да я все готов отдать за один день такой жизни, которую эта женщина называет неудавшейся!
«Все? И даже…»
Да, все. И ДАЖЕ. Даже то, о чем я мечтаю. То, что пытаюсь вымолить, выторговать, выкрасть, если это, конечно, возможно.
«Тебя не поймешь!»
Лукавишь, старый хитрец, ты-то меня очень хорошо понимаешь… Какое может быть сравнение между жизнью падшего ангела, пусть даже принимающего человеческое обличье и настоящей человеческой жизнью, с ее полнотой чувств, с болью разбитого сердца, с отчаянием от крушения идеалов, с радостью от обретения надежд, а главное – с ни с чем не сравнимым ощущением счастья от создания новой жизни!
Почему демон не может стать человеком?! Ведь человек – несовершенен, он смертен, он уязвим, ему также как и демону недоступно чувство полета, он глух и слеп, он…
«Но?» – издевается, не иначе.
Но он чувствует, страдает, любит, находит, теряет, совершает ошибки и исправляет их… Он ЖИВЕТ!
«Ты сам ответил на свой вопрос».
Поясни, я сегодня на редкость плохо соображаю.
«Быть демоном – наказание. Быть человеком – счастье».
Доступное только ангелам?
«Ангелам? – смеется. – Назови мне хоть одного ангела, который стал человеком. Бери выше».
Я чувствую, как все во мне опускается.
«Лучше уж сосредоточься на крыльях. Эта мечта хотя бы осуществима».
Тогда крылья мне!
«Я сказал – мечта. Ей необязательно сбываться».
Тогда зачем она нужна?
«Мечта должна быть всегда. Чтобы греть душу. И чтобы было к чему стремиться. Без мечты даже человек превращается в животное».
А животным я могу стать?
«Ты это серьезно спрашиваешь?» – Он, кажется, откровенно развлекается, наблюдая над моими метаниями.
Да нет, так, просто теоретически. Для информации.
«Займись лучше девушкой, теоретик, а то она опять на крышу побежит, решив, что ты ей больше не интересуешься».
Без тебя разберусь!
«Разбирайся… И все-таки ты выбрал очень странный путь к своей цели», – замечает он.
Отчего же?
«Насколько я помню, ты в свое время лишился крыльев именно из-за того, что соблазнил одну женщину. А теперь всерьез считаешь, что я тебе их верну из-за того, что ты то же самое проделал с другой? Прости, но твоя логика меня потрясает!»
Рад, что хоть чем-то смог тебя удивить!
Да, когда-то именно женщина лишила меня того, чем я тогда не дорожил, и за что сейчас готов отдать все на свете. Да, когда-то из-за женщины я перестал быть тем, кем был раньше, и стал тем, кто я есть сейчас. Но… Надо же стараться исправлять свои ошибки, ведь так?
«Но не таким же способом!»
А почему бы и нет?
«Да как тебе вообще могло прийти в голову, что…» – он осекается, и я понимаю, что в ее словах прозвучало что-то такое, что удивило его еще больше, чем мое безрассудное поведение.
О чем она, кстати, говорит?
– …Я поняла, что беременна, а он… Тогда во мне все перевернулось, и я пошла на крышу…
Прилагая поистине нечеловеческое усилие, чтоб не расхохотаться в голос и сохранить скорбно-участливое выражение лица, буквально воплю мысленно:
Крылья мне!!!
Голос переводит дух, после чего разражается возмущением:
Конец ознакомительного фрагмента.