Глава 6
Время утекало, словно вода сквозь пальцы – как всегда, когда торопишься. Моргану показалось, пролетел час, пока он приманивал взбунтовавшегося то ли от холода, то ли от усталости Даймона. Паршивец отбежал почти на милю и принципиально не желал возвращаться. Пришлось бежать за конем самому. Врата все еще хранили отзвук намерения девочки – слабый, как далекое эхо. Морган вошел в него, словно в водный поток, и позволил подхватить себя, как легкую лодчонку без весел и паруса.
Врата выплюнули его в спеленатую снежным покрывалом пустошь, ничем не отличающуюся от той, которую он мгновение назад покинул. Время здесь шло часа на два вперед – солнце склонилось над зарумянившимися сугробами, высматривая, в какой из них зарыться. Морган слез с коня, нагнулся. Вот они – следы, свежие и отчетливые, с отпечатками Манны, мороз даже не успел поглотить сероватый туман ее страха. А рядом утренние следы девочки-невидимки – она ступала точно по следам мужчины, судя по размеру ступни, ниже его ростом. Просто оттиски подошв на снегу… Иштван был бы идиотом, если бы не изготовил аналогичного оберега для себя. И во всей этой мешанине еще одни следы, неожиданно ставшие зловещими: небрежные, глубоко вдавленные в снег, какие остаются при беге – они вели от врат. Морган взлетел в седло и галопом рванул вдоль цепочки следов.
Последние розовые брызги солнечных лучей сверкнули и растаяли на бирюзовых складках выстроенных морозом и ветром ледяных гор. Действительно замок. Великолепная маскировка! Жилище выдают лишь следы, которые за ночь занесет снегом. Голова кружилась от опьянения морозным воздухом и предвкушения схватки. Морган напряг внутреннее зрение, пытаясь поймать знакомое ощущение прохождения сквозь воду. И вдруг почувствовал нечто, заставившее его перейти на рысь, а потом на шаг. Крохотный, едва уловимый огонек угасающей жизни… Он мерцал ниже уровня земли и совсем не в той стороне, куда вели следы.
«О Боги… НЕТ!»
Морган в растерянности натянул поводья. Сегодня явно не его день. Стиснув зубы, он бросил безнадежный взгляд на крепость самозваного короля Ледяшки, до которой оставалась какая-то жалкая сотня ярдов.
«Будь ты проклят, Иштван! Будь ты трижды проклят!»
И погнал коня западнее.
На дно длинного узкого ледяного ущелья Морган приземлился, увязнув по бедра. Промелькнуло запоздалое опасение, что снежное покрывало могло преподнести сюрприз в виде острых камней или ледяных глыб. Пропахав собой борозду в целине, он добрался до тела. Девочка лежала навзничь. Морган перевернул ее на спину и в изумлении осел на снег.
Вовсе это не ребенок. Юная, но вполне зрелая и соблазнительно округлая там, где следует. С толку сбила изящная миниатюрная фигурка. Длинное черное платье с расклешенным рукавом и глубоким полукруглым декольте напоминало погребальный саван. Шляпка и плащ куда-то исчезли. Морган в жизни не видел, чтобы грубые сапоги надевали с нарядным платьем, однако, полюбовавшись на это безумное сочетание, нашел его интригующим. Он осторожно убрал с лица девушки кудряшки цвета спелой пшеницы, стряхнул с них снег. И встретился с застывшими, ненормально расширенными зрачками. Дыхание прервалось. Морган отвел взгляд, а потом закрыл ей веки, чтобы заглушить вырывающийся из глаз всплеск отчаяния. Такой знакомый… Который начинает метаться в голове, как в стенах ущелья, стоит звукам дня затихнуть. Душераздирающий крик жены, когда их руки расцепились на веревочном мостике над пропастью.
«Ту жизнь я упустил, у этой – еще есть шанс».
Контакт с Манной девушки вызвал ощущение тошноты. Кости целы. Губы и подбородок в крови, но кровь шла только из носа, и она приземлилась лицом вниз, поэтому не захлебнулась. Легкое сотрясение мозга и синяк на скуле – вот и все повреждения. Если не считать неизвестного яда, угнетающего жизненные процессы… Дыхание слишком редкое, чтобы поддерживать сердце. Морган взял в руку окоченевшую ладошку с тонкими пальчиками. Кольца на каждом, включая большой, – все золотые. Нет, это не амулеты. Ничьих отпечатков, кроме ее собственных. Нигде. Чисто работает, гаденыш!
Тошнота усилилась, когда Морган направил свою Манну в тело девушки. Вообще-то соединяться с умирающим опасно: неизвестно, кто кого перетянет. В эту ловушку иногда попадают даже опытные целители. «Давай забудем о ловушках, малыш, и попробуем. Подыши со мной». Он сосредоточился. Ну же! Вдох… Второй… Третий… Грудь девушки начала ритмично подниматься, сердце и легкие заработали в унисон с его. «Вот так… Умница».
Руки тем временем снимали плащ и заворачивали в него находку. Она будет дышать его дыханием, и ее сердце будет заставлять биться его жизненная сила, пока они не доберутся до целителя. Если доберутся… Надо как-то протащить девушку мимо портальных дозорных. Огонек ее жизни еле тлеет – накинуть защитную сеть, и ее не заметят. Сейчас, когда нападения нечисти практически прекратились, на порталы отправляют либо молодых балбесов, которые и Асура-то с трудом опознают, либо в наказание за различные провинности – как правило, это те же самые балбесы. Двое под одной защитной сетью, один полумертвый, а другой просто наглец, – слишком сложная комбинация даже для того, чтобы допустить саму ее возможность. А вот тело… Девушка хоть и миниатюрная, в седельную сумку ее не запихнешь. Придется дожидаться темноты. Морган оглядел ущелье. Только не здесь. Иштвану ничего не стоит подойти к краю и с ленцой выпустить пару стрел. Странно, почему он до сих пор этого не сделал. Поджидает на пути к вратам? Слившись с девушкой, Морган не мог контролировать окружающее пространство. Все, что он чувствовал, – это ее состояние; мучительное эхо душераздирающей мольбы о жизни все еще трепетало в ней.
Ущелье было неглубоким, но пока Морган носком ботинка выдалбливал в плотном смерзшемся снегу импровизированные ступеньки, облака запеленали снежную равнину сумерками. Когда он выкарабкался на поверхность – чтобы освободить руки, девушку пришлось пристегнуть к себе ремнем, как заплечный мешок, – пустошь освещал лишь снег, в ночном мраке отражающий свечение проглядывающих кое-где низких звезд. Стало холоднее. В воздухе чувствовался легкий сладковатый привкус гари. Морган принюхался. Что может так гореть? Не похоже ни на дрова, ни на масло, ни на уголь. И махнул рукой. Что бы Иштван там ни жег, выбор сделан.
Даймон сразу пришел на голос – у бедняги уже не было сил играть в прятки и догонялки. Морган огляделся. Никого. Любопытно, ощущает ли его невидимка-Иштван? Так и не проявился. Алхимик проклятый! Предпочитает трусливо отсиживаться в стенах своей крепости. С досады, что не может разделаться с ним прямо сейчас, Морган яростно харкнул в сторону предположительного местонахождения подонка. Накачать молодую женщину ядом и выбросить как мусор… Совершенно несвойственный мужчинам его народа поступок. Впрочем, поживешь с дикарями, сам в дикаря превратишься.
Морган расстегнул ремень, развернул бесчувственное тело, бережно перекинул через седло. «Потерпи, малыш». Из рукава платья выскользнул перевязанный лентой тугой рулон бумаги. Морган нагнулся за ним и, не разглядывая, сунул за пазуху. Он забрался на коня, устроил девушку у себя на бедрах. Ноздри наполнил аромат ее волос: несмотря на длительное пребывание среди вечных снегов, они пахли ромашками, клевером и донником. Закутываясь вместе с девушкой в плащ, Морган нечаянно задрал подол ее платья; ладонь наткнулась на голое бедро. Он машинально продвинул руку дальше. Пальцы скользнули по ягодице. По сравнению с этой нежной кожей шелк и бархат проигрывали. Морган никогда не был близок с чужачкой и отметил, что у женщин его народа кожа более грубая, обветренная. Прикосновения возбудили его, но усталость и чувство вины за влечение к этой полумертвой малютке не позволили огню разгореться. Руку он, однако, с ее бедра не убрал… так им обоим теплее.
Дома ночь разгонит всех по домам часа через два. К дикарям лучше не соваться. С хорошенькой юной дикаркой на руках он вызовет нездоровое любопытство: и у своих, патрулирующих врата, и у чужаков. Безопаснее всего пересидеть на Ледяшке же, на побережье. Опасаясь стрелы в спину, Морган гнал коня галопом и нырнул во врата, не останавливаясь и не оглядываясь.
Побережье встретило порывом влажного морского ветра и протяжными криками чаек. Дышится здесь легче, мороз слабее, а день еще только начинает угасать. Удалившись от врат на расстояние чуть больше полета стрелы, Морган высмотрел свободный от снега пятачок земли. Он спешился у полыньи. Ледяной, сводящей руку водой обмыл лицо девушки. Потом заставил Даймона улечься и устроился, прижавшись спиной к теплому боку коня, обнял девушку своим телом. В надежде отвлечься от мучительной тошноты, Морган зарылся лицом в шелковистые кудри, краем глаза приглядывая за вратами. Вдруг Иштван надумает отправиться по его следам? То, что подонок не воспользовался его уязвимостью, дал спокойно уйти – даже коня не украл! – вызывало тревогу и недоумение.
Это место гораздо более посещаемо, чем то, где Морган приводил в порядок нервы. Не из-за останков древних городов; их здесь нет – до катаклизма эта часть материка была океанским дном. Предметом интереса являются роскошные медвежьи шкурки, а также тюлений мех и жир. В молодости Морган и сам участвовал в охотничьих рейдах, добыл и собственноручно выделал две белые шкурки – жене, когда она забеременела, и ее семье, в качестве свадебного подарка. В городе, на базаре, если запастись терпением, можно получить за экзотическую шкуру кругленькую сумму. Так что в любой момент может нарисоваться компания алчущих. По пути от врат Моргану на глаза попалось несколько вырванных из снега и переломанных пополам колышков. Со времен его юности ничего не изменилось: одна компания охотников заявила свои права на территорию, а другая демонстративно послала их подальше. Молодежь, конечно. Годы приносят совсем другие заботы.
Завалить белого мишку, не попортив шкуры кровоподтеками, – целое искусство, совершенствующееся и поныне. Поначалу мишкам подбрасывали еду, обильно присыпанную порошком из высушенного ядовитого гриба, – он убивал за пару минут. Но мишки оказались сообразительными тварями и просекли подвох. Тогда к ядовитому угощению их стали приманивать, применяя Дар. Мишки раскрыли и эту хитрость; завидев всадников, они драпали со всех лап. И начиналась либо бешеная гонка с риском провалиться вместе с лошадью в сугроб или переломать кости, если она поскользнется на льду, либо игра – кто кого обдурит.
А между охотниками попутно шла своя война – за угодья. За сломанными колышками следовали драки с поножовщиной. Проклятие предков обнажало клыки, едва появлялся повод для соперничества. Оно прорывалось сквозь тысячелетия, сквозь сплачивающие Суров оковы долга. Моргану не раз приходило в голову: не будь у потомков воинственных великанов общего врага, они повывели бы друг друга.
От тошноты не спасали ни воспоминания о бурной юности, ни морской воздух, ни восхитительный аромат светлых кудрей, ни глубокое дыхание. Тело пыталось исторгнуть яд, атаке которого подвергалась Манна, и в конце концов взбунтовалось. В желудке не было ни крошки, и Моргана вырвало какой-то мерзкой пестрой слизью. Облегчение было недолгим. Тошнота то накатывала, то отпускала. Следующий мучительный приступ рвоты наполнил рот обволакивающей горечью. Морган попробовал ослабить связь с девушкой, чтобы дать своему организму передых, а заодно сходить прополоскать рот, и ее дыхание моментально сбилось. Придется терпеть. Он стиснул зубы, чтобы они не стучали от сотрясающего его озноба.
«Сколько я протяну? Не будет ли слишком поздно, когда мы доберемся до Хары? И согласится ли она лечить дикарку? Согласится! Куда она денется?»
Сохранить девушке жизнь необходимо. Хотя бы ради информации. Раз уж Иштван упущен. Яд… Странный способ убийства. Не придушил, не зарезал. Хотел отвлечь от себя внимание? Зыбкий вариант: он бы не сработал, если бы нагрянул отряд. Но нагрянул один-единственный жалостливый болван… Морган почти слышал хохот невидимки у себя за спиной, победный и зловещий.
Второй час он отсчитывал по глубоким вдохам, уставившись в молочную завесу тумана, постепенно заволакивающую затянутый льдом океан, и время от времени заваливаясь на бок, чтобы извергнуть из себя желтую горечь. На ноги Морган поднялся с болью в желудке и ощущением, будто выблевал все внутренности, а то, что осталось, – покрылось инеем.
И вот, наконец, родная пещера. Он упал в объятия летней ночи, словно в теплую постель. Шорох песка под копытами. Сырой затхлый воздух. Запах дыма и коптящейся рыбы. На краткий миг Морган открылся, чтобы позволить дозорным себя опознать. Часовые коротали ночь чуть правее входа в пещеру. Пламя, расшвыривая оранжевые искры, с алчным треском пожирало свежеподброшенный сушняк. Морган свернул в противоположную сторону, развернувшись к полулежащим фигурам спиной.
– Эй, ты в порядке? – Окликнувший его голос прозвучал обеспокоенно. И даже слишком обеспокоенно.
Морган поднял руку в приветствии и бросил не оборачиваясь:
– Мутит. Съел какую-то пакость. – Голоса дозорных быстро затихли, и Морган сделал вывод, что ребята не заподозрили, что за странный вытянутый сверток перекинут через его седло. Только бы не встретить по дороге кого-нибудь полюбопытнее.
Спускаясь зигзагами по усеянному валунами склону к редким в этот час огонькам поселка, Морган сосредоточил последние силы на том, чтобы не навернуться с лошади. К тошноте добавилось опасное ощущение падения в пустоту с беспорядочным кручением и верчением, как когда закрываешь глаза в состоянии глубокого алкогольного транса. Крутой спуск заканчивался в нескольких ярдах от реки. Здесь Морган, чувствуя дальнейший путь верхом рискованным, сполз с коня и, намотав на одну руку поводья, а другой бережно придерживая тело девушки, почти на ощупь двинулся по высокому каменистому берегу. Он так и не решил, под каким соусом преподнести Харе этот зловещий сюрприз. Если кого и можно обмануть, то только не целителя, а правда не настолько лицеприятна, чтобы озвучить ее прямо сейчас. Безусловно, его безумный поступок спишут на шок от гибели друга; максимум, что он получит, – упрек от Илласа за то, что не вызвал на Ледяшку отряд. Но забыть – не забудут. На свете существует множество вещей, которые, если их коллекционировать и время от времени выставлять на всеобщее обозрение, приносят нехилые дивиденды. И среди них – чужие промахи. Те, кому он когда-то вольно или невольно перешел дорогу, с жадностью набросятся на новый факт, подтверждающий, что эмоции у него мчатся впереди правил и здравого смысла.
Домашние запахи дыма, хвои и копченой рыбы вызвали у Моргана странную смесь облегчения и тревоги. Справа начался поселок. От круглых каменных хижин, обнаруживающих себя в темноте светлыми коническими крышами, его отделяла узенькая полоска редкого хвойного леса. На веревках, натянутых между деревьями, белело белье. Вдали промелькнул тусклый оранжевый огонек умирающего костра – кто-то припозднился с ужином. Летом печь топят редко, чтобы сохранить в доме прохладу. Еду готовят во дворике, на каменном очаге, и вокруг него же трапезничают – тысячелетний обычай, зародившийся вместе с расой Суров.
Прежде чем вламываться к Харе, нелишне бы выяснить, не гостит ли у нее кто-нибудь из детей и в рейде ли муж – свидетели ни к чему. Попытка обращения к Дару вызвала головокружение. Очередной акт протеста организма яду заставил Моргана стать на четвереньки и в течение нескольких минут исторгать ужасные звуки; впрочем, в это время года и суток они не являлись чем-то сверхъестественным. Отдышавшись, Морган оттолкнулся от камней. Пальцы нащупали стременные ремни, крепко ухватились за них.
«Спасибо, друг, что ты здесь!»
Цепляясь за сбрую, он разогнулся, проверил, на месте ли его хрупкий груз, и шаг за шагом побрел дальше. Осталось всего ничего. Есть твердая земля, которая должна оставаться под ногами, и есть жизнь, которая должна продолжаться.
Возле расколотого молнией огромного кедра Морган свернул направо. Обе хижины Хары – жилая и медицинская – тонули во тьме. Пока он привязывал коня и перемещал девушку с седла на руки, в жилой вспыхнул свет, а сама целительница появилась на пороге и застыла, скрестив руки на груди и прислонившись плечом к косяку. Уже что-то разглядела. Чувствуя себя как дичь перед разделкой, Морган убрал защитную сеть и тотчас уловил всплеск изумления, смешанного… С чем? Он не был точно уверен – Хара мгновенно загасила эмоции, – но больше всего это походило на азарт юного воина, бросающегося с обнаженным клинком на первого в своей жизни прета. Зацепило?
Сделав вид, что ничего особенного не происходит, Морган протопал к соседней хижине, поддел ногой дверь. Мрачное молчание целительницы давило затылок. Он на ощупь нашел койку, куда неоднократно сгружали с носилок его самого, уложил девушку. Тьму рассеяло теплое сияние масляной лампы. Привалившись к стене, чтобы не упасть, Морган вперился в целительницу невинным взглядом.
Небрежным движением Хара откинула край плаща и вздохнула:
– Тебя по пути сюда не ударило камнем по голове? Сколько раз ты сам предупреждал молодежь, что дикарей мы оставляем по ту сторону врат? Лучшее, что мы можем для нее сделать, – это ускорить ее встречу с Богами.
– Ты предлагаешь мне ее прикончить? – Сузив глаза, Морган скрестил руки на груди. – Или, может, ты сама?.. – Он помолчал и, не дождавшись ответа, медленно процедил сквозь зубы: – Наш долг – защищать этих людей.
– И защищать мир от их варварства.
– Кого мы будем защищать, если всех поубиваем? И что станет после этого с нами? – Он в бессилии опустился на корточки. – У меня нет аргументов, Хара. Я просто прошу тебя помочь. Это не похоже ни на змеиный яд, ни на пищевое отравление. Меня третий час выворачивает наизнанку.
«Кончай делать безразличное лицо, тетя Хара. Ты же сгораешь от любопытства».
– Конечно, в твоей глупой голове нет аргументов, – с сарказмом согласилась Хара. – Откуда им там взяться, если они все болтаются тремя футами ниже? Вечно ищете приключений. До сих пор не пойму: то ли воинами становятся те, у кого изначально нет мозгов, то ли вы их растрясаете, гоняясь за претами. Уж от тебя-то я такого не ожидала.
Морган покорно молчал, предоставляя своей двоюродной тетке, бывшей, когда он родился, уже толковым подмастерьем, возможность воспользоваться своим гипотетическим правом воспитывать его. Хара отвернулась к шкафчику с лекарствами.
– Я начинаю понимать Ирию. Раньше я во многом осуждала твою мать, а теперь я ей сочувствую. Укус змеи, пищевое отравление… – Морган скрыл победную улыбку, увидев, как на подоконнике появляются стеклянные бутылочки с кожаными пробками и плоские деревянные коробочки. – Да, не похоже. Зато очень похоже, что девчонка наелась каких-то дрянных грибов. – Исчезни.
Морган не сдвинулся ни на дюйм.
– Нельзя ли мне…
– Вон отсюда!
Он закусил губу, но подчинился, оставив дверь приоткрытой.
– У тебя плохо со слухом? – донеслось вдогонку. – Выйди весь! Я не притронусь к девчонке, пока ты от нее не отлипнешь.
Морган слонялся по дворику, пока не почувствовал, что еще шаг, и он рухнет от слабости. Он уселся на камень лицом к реке, согнувшись и обхватив руками живот. Глубоко втянул в себя ночной воздух, пропитанный запахом рыбы и мокрых камней. Желудок все еще болел, кожа была холодной и липкой, но тошнота и головокружение прекратились. Ветер доносил из темноты ровный шум бурлящей воды; сквозь него прорывался далекий гомон голосов и обрывки пения. На противоположном берегу, на фоне неба чернели очертания гор – их складчатые склоны, поросшие пучками травы и редкими куцыми елями, сбегали к самой воде. В этом месте Ивинг образовывал плес с почти незаметным течением и маленькими песчаными пляжиками, словно специально созданными природой для любовных утех. По негласному соглашению пляжики поделены между кланами. Число кланов превосходит количество пляжиков, поэтому война за прибрежные романтические уголки не прекращается – осенью ее остужают холода, а с приходом лета пляжные страсти, подогреваемые новыми романами, вспыхивают вновь, доходя до драк.
Теперь, когда девушка в надежных руках, Морган снова мог рассредоточить внутреннее внимание и видеть, что творится дальше чем в паре шагов от него.
«Свидетели нам ни к чему».
Пляжики пока пустуют – ночь прохладная. Но вдруг кого нелегкая принесет. Или принесут. Раннее лето дурманит юные головы, рождает в них иллюзию всемогущества, из-за чего обладатели оных по вечерам вступают в бой с морошковым вином. И нередко оказываются противником побиваемы. Если друзья в состоянии доволочь поверженного бойца до целителя, бедолага заканчивает пирушку в образе ежа. Целители из принципа не приводят таких ребят в чувство манипуляциями с Манной; им всаживают в спину двадцать серебряных игл, а рядом с койкой ставят тазик. Чтоб неповадно было на будущее.
Ниже по течению, обогнув поселок, река низвергалась в порог. Порог прозвали Дровосеком. Мощный треугольный слив в восемь ярдов шириной закручивал внизу воду бочкой, образуя коварный участок с обратным течением. Но главная опасность, за которую порог и получил свое название, таилась в выходной шивере. Проход по ней перевернутым каяком обычно оказывался для судна последним, что прошлым летом в тысячный раз за историю поселка доказала Имандра. Мать ворчала весь вечер, а Морган молча улыбался сестре, вспоминая, как подростком угробил один за другим три отцовских каяка.
За полем острозубых подводных валунов река разбегалась на два рукава. Лодочные останки, которые удавалось выловить, стаскивали на длинный узкий остров между рукавами: высыхая, они шли на дрова для пикников. Именно оттуда доносятся смех и песни – к утру они обычно переходят в нечленораздельные вопли.
«Среди этих ребят могла бы быть и моя дочь…»
Морган до хруста сжал пальцы. Трудно сказать, что мучительнее – думать о том, что безвозвратно утеряно, или блевать желчью. Мучительнее всего сидеть и ждать.
Он сбежал от непрошеных воспоминаний в бумаги, выпавшие из рукава девушки, – дюжины две листов пергамента, исписанные ровным аккуратным почерком. Перебрал, подержал каждый на ладони. И снова только ее отпечатки. Вторая луна еще не взошла, туслый свет единственного серпика не позволял разобрать слова. Можно развести огонь в очаге, но свеча конечно же удобнее… ведь за ней надо идти в хижину.
– Я за огоньком, – вполголоса объявил Морган с порога и, затаив дыхание, навис над плечом Хары.
Нагая, прикрытая по пояс простыней девушка лежала на животе. Лицо закрывали волосы. В изголовье горело с десяток свечей – они трещали так, будто их брызгают водой. Из поясницы, правого предплечья и правой кисти торчали черные наконечники золотых игл – дюжины три, не меньше. И Хара продолжала вводить новые – в другую кисть. От такого количества и мертвец бы уже взвыл. А она по-прежнему без сознания… Паршиво.
– Ты уверена, что это поможет? – спросил он обеспокоенно.
На этот раз его не стали просить покинуть помещение. Хара невозмутимо всадила бедняжке еще три иглы, вытерла руки, потом схватила Моргана за рукав и вытолкнула во двор.
– Думай, как повезешь ее обратно!
Обратно… Ага, значит, небезнадежно! Напряжение схлынуло. Морган сел, привалившись к двери спиной. Скатал листы в трубочку, перевязал, как было у хозяйки, и запихнул за пояс, под рубашку. Будет еще время ознакомиться. И стал ждать.
Немного погодя из хижины донеслось негромкое монотонное пение. Хара напевала исцеляющую мантру, где на языке древних Асуров, по преданию восходящему к языку Дэвов, призывались силы стихии Огня. И как только Дэвы умудрились заключить энергию солнца и звезд, горячее дыхание вулканов и с клокотом вырывающихся из-под земли гейзеров в двадцать шесть слов… Дар Хары высвобождал эти энергии, и звездное пламя изливалось из ее рук в тело девушки. Морган неслышно переместился по другую сторону двери. Теперь, когда Хара вошла в транс, она его не выгонит.
Морган запрокинул голову и сквозь опущенные ресницы наблюдал, как руки целительницы в такт мантре плавно танцуют в переливающихся всеми цветами радуги потоках Манны. Его охватил трепет. Магия живого мира, бесценный дар Богов – ничто не идет в сравнение с ней. Только ради того, чтобы увидеть это великолепие, стоило родиться на свет. Обе женщины пребывали в Долине гейзеров, точнее, Хара каким-то образом перетащила гейзеры в эту маленькую комнатушку и погрузила больную в кипящие источники. Морган впервые наблюдал такую процедуру. Опыты проводит, что ли?
Вскоре он почувствовал себя как в парной и вынужден был снять рубашку. Хара запела другую мантру. Освобожденная сила взорвалась волной влажного горячего воздуха, будто на раскаленные камни бухнули ведро воды. Дыхание перехватило. Морган хотел отползти, и не смог. Физическое тело отключилось – он даже не заметил, в какой момент это произошло; бодрствовал лишь Дар. Живое, искрящееся нежным золотом кружево Мантры Зарождения Огня Жизни, прекраснейшей из мантр, оплело его со всех сторон. Свет и пение переплетались, их красота раздирала сердце на части. Ядовитые заклятья Иштвана побеждены?
Пить хочется… Морган открыл глаза. Гейзеров уже не было. Хара нараспев перечисляла имена стихий и Богов. Все четыре стихии и трех Богов призывают, когда лечение завершено и остается сбалансировать ауру. Морган наблюдал это сотни раз, и все же, отодвинув на второй план потребности тела, залюбовался, как слова Живого языка заставляют каждый поток энергии вихриться в нужном направлении. Примерно так плетут корзины: каждый ивовый прутик под умелыми пальцами ложится как надо, и все прутики каким-то чудесным образом складываются в нужную форму. Приземленное сравнение, но другого на ум не приходит.
Дождавшись, когда пение затихнет, Морган промокнул рубашкой лицо и грудь, поднялся на ноги, пошатываясь от окутавшей тело приятной расслабленности. Как она? Все еще бледная, но зловещие тени вокруг глаз исчезли, а губы порозовели. И дышит – мерно и глубоко, как во сне. Хара с торжествующей усмешкой наблюдала за ним. Ее лицо осунулось от усталости, но глаза сияли как звезды.
– Летаешь, повелитель стихий?
Морган уселся на пол напротив целительницы.
Хара протянула ему кружку с ярко-зеленым настоем, из которой только что отхлебнула сама.
– У малышки завидная выживаемость. Как и у всякого сорняка.
– Чтобы выдержать твое лечение, надо обладать завидной выживаемостью. Удивительно, как она не превратилась в кусок отварного мяса. Ты что, согнала сюда все элементальное население Долины гейзеров?
– Если бы элементали могли лечить, дорогой мой, на свете не было бы целителей. И нечего язвить – для этого у тебя есть матушка. Девчонка проспит еще часа полтора. За это время ты должен ее отсюда убрать. Меня вот что смущает, Морган: я знаю всего одно место, где сейчас можно так обморозиться. И оно мне не нравится. – Хара замолчала.
Морган уткнулся в кружку. Не дождавшись объяснений, целительница продолжила:
– Впервые встречаю такой яд: не убивает, но замедляет жизненные процессы до предельно допустимого минимума, вводит в летаргический сон. Не отказалась бы побеседовать с создателем этой пакости.
– Ах… Вы, безусловно, близки по духу, – пробормотал Морган. – Он создает новые яды, а ты – новые методы лечения. Почему бы вам не объединиться для совместных опытов на дикарях? – Наступила гнетущая тишина. Продолжая ощущать на себе пронзительный взгляд целительницы, Морган вскинул голову и беспомощно взмахнул руками. – Ждешь, что я опровергну твои худшие подозрения? История плохо пахнет.
Хара забрала у него кружку и залпом прикончила остатки.
– Да она просто воняет. И ты, вместо того чтобы поставить в известность Илласа, сидишь передо мной с идиотской физиономией и корчишь из себя шута. Не понимаю, кому ты пытаешься дурить голову – мне или самому себе, – добавила она со вздохом.
Губы Моргана против его воли дрогнули в улыбке.
– Хара?
– Что?
– Отвлеки дозорных.
– На острове полно народу, – проворчала Хара.
Победно скалясь, Морган наблюдал, как она распускает и вновь скручивает в узел свои длинные пепельные волосы, накидывает поверх рубашки безрукавку из оленьей кожи. – Надеюсь, ты отдаешь себе отчет в том, что будет, если тебя с ней заметят.
– На острове к этому часу не бывает трезвых.