Глава 2
Я вела машину, рядом сидела Анна. Ребята на заднем сиденье играли в карты. Выигрывал, как всегда, Толик.
Впервые в жизни я оказалась так далеко от родного дома и бросила на произвол судьбы любимый магазин и еще более любимого сына Данилу. Но отпустить ребят одних – это было выше моих сил, особенно Кирилла, я ревновала его все больше с каждым днем. По какому праву?!
Дальняя дорога завораживает. Теплый ветер в опущенное окно, запах свободного пространства. Внутри меня, ровно посередине туловища, где-то между душой и животом дрожало предощущение скорого возвращения.
Если все случится, как я рассчитала, то наконец-то мы с Толиком сможем выкупить часть хозяйственного магазина, в котором работаем четвертый год.
Я по ночам просыпаюсь от счастья, когда мне снится моя мечта – я вхожу в собственный магазин. Снятся даже запахи свежеспиленных досок, темного машинного масла, клея, хорошего линолеума и металлического блеска нержавейки. А оставшиеся деньги я вложу в соседний туристский кемпинг, мы с Толиком высчитали, что деньги вернутся через год.
Сегодняшние владелицы хозяйственного магазина отдел стройматериалов не любят, им больше нравятся идиотские сувениры и слишком красивенькая посуда. Они ничего не понимают в торговле. На Селигере, где идет постоянное строительство и ремонт дачных домов и гостиниц, стройматериалы – самый востребованный товар, а все остальное «сопроводительные аксессуары».
Даме в возрасте и ее дочери вполне сознательных лет магазин достался неожиданно, по наследству. Основал дело прекрасный человек, который вкладывал в этот магазин душу. Но весной моего бывшего хозяина парализовало, и две курицы, мать и дочь, всю жизнь просидевшие за спиной делового человека, решили, что достаточно понимают в торговле. Дуры набитые. Хорошо, я человек честный и даже прибыль им какую-то приношу.
Но если совсем уж откровенно, за весну и лето мы с Толиком сделали столько денег, что впору открывать собственное дело. Только мы посчитали и решили, что искать новое место, вкладываться в строительство павильона и в рекламу стоит больших денег. А еще автомобильная стоянка, фонари на дороге, сама дорога.
Дешевле выкупить магазин с наработанной клиентурой.
В июле я послала Толяна к «курицам» для переговоров. Сама не решилась, боялась, что сорвусь, расскажу, какие они, мягко говоря, растяпы и столько упускают прибыли. Бабы-дуры заломили за магазин цену бензозаправки. Ладно, думаю, время пройдет, аппетиты снизятся. «Нельзя заниматься торговлей, не любя и не понимая ее, она обязательно отомстит» – это мне прежний хозяин с самого начала сказал, и я с ним согласна.
Я, Толик и Кирилл написали коллективное заявление об отпуске на август и отдали ключи от магазина этим «хозяйкам».
Через две недели дочка как бы нечаянно два раза прошлась мимо нашего дома. А у нас сборы в экспедицию, шашлыки на шампурах, вино сухое бордовой рекой, музыка из окон.
На второй день она и мамаша напрямую к нам зашли. Продавцы, которых они наняли на время нашего отпуска, больше курили, чем работали. На покупателей внимания мало обращали, к тому же у них бензопилу сперли. В этот раз «куры» просили за магазин на десять тысяч меньше.
Я бы тут же вернулась в магазин, бросив шашлыки, но ребята меня охолонили.
– Не торопись, Манюня, – философски рассуждал Толик, записывая в статью расходов покупку трех туристских комбинезонов защитной расцветки, – к концу месяца они еще десятку скинут. А ты забыла, сколько мы для поездки закупили, Данилу экипировали для поездки к бабушке? Неужели зря тратились?
Кирилл упаковал в свою сумку карандаши и листы бумаги.
– Слушай, а я думал новые места увидеть, эскизы набросать.
Он смотрел на меня, держа в руках набор пастели в двадцать четыре цвета. Только от меня зависело, положит ли сейчас Кирилл его в сумку, или, сдерживая раздражение, сунет его в пакет и унесет к себе домой.
Мой никогда не дремлющий голос предупредительно замигал оранжевой вспышкой. «Пусть Кирилл уходит, черт с ней, с этой поездкой. Делай, Манюня, деньги, а остальное придет само собой. В крайнем случае, купишь. Даже эту любовь».
«Ой, как неэтично и непоэтично. Настоящую любовь, как показывает мировая история, за деньги не купишь. А сколько появится новых впечатлений!»
«Кстати, я опять насчет „купишь“, – оранжевый голос легко „забил“ голубенький, – на поездку действительно потрачены немалые деньги, и их необходимо отработать. Я в сомнении…»
«Короче, мы едем, а то я потом всех сожру своим занудством за возможную потерю в деньгах и в… этих, как их… в эмоциях», – подытожил третий голос.
И я сказала: «Завтра едем».
Дорога была раздолбана, но проехать вполне можно. Время приближалось к двенадцати дня. Анна, прислонившись головой к стеклу дверцы, думала о чем-то своем. И тут резко обозначился мой второй голос: «Ну, спроси ее, спроси, интересно же…»
Анна обернулась ко мне, и я решилась.
– Анна, а как ты там, в тех местах оказалась?
Она улыбнулась, как будто давно знала, что ее спросят об этом, начала рассказывать. И тут начался странный эффект. Ребята нас не слышали, а я была здесь, сидела за рулем, и одновременно в другом времени, в другой жизни.
– Несколько лет назад, в Москве…
Я хотела перебить Анну, уточнить, сколько лет назад и, вообще, откуда она родом. Но не смогла. Пространство вокруг меня сместилось, и по волне голоса я оказалась в прошлом Анны.
– Наташа, она такая надежная… Она имела идеальный размер тела для любимой жены в России…
Наталья имела идеальный размер тела для любимой жены в России – пятьдесят четвертый. Сегодняшним субботним утром она позволила себе поваляться в кровати до одиннадцати часов и теперь крутилась в маленькой кухне, готовя обед, а заодно и ужин.
Десятилетний Вовчик, навалив в бордовый борщ полпачки майонеза, развозил в тарелке широкие круги большой ложкой. Отец Вовчика, имеющий честь быть мужем Натальи, тоже сидел за столом и делал вид, что его не тошнит от запаха еды, а холодную бутылку пива у лба он держит случайно.
Наталья, поправив длинноватый рукав халата, высыпала в утятницу приправы из трехлитровой банки, замерла на секунду и оглянулась на бледного мужа.
– Паша, чего это брат мой даже к обеду не поднялся, вы опять вчера сильно надрались?
Павел, повернув нос к открытой форточке, вдохнул зимний, с запахом снега, воздух, сощурился на яркое солнце и, сглотнув перегар, «бодро» ответил:
– Че, Наташ, все нормально. Припозднились немного, а так… не перебрали.
Наталья, сморщившись, недоверчиво наблюдала за попыткой мужа объясниться.
– Вы во сколько, Паша, приехали-то? В три?
Вовчик, равномерно размазав майонез по тарелке, попробовал борщ и отодвинул тарелку от себя.
– Они, мам, с дядей Гришей утром приехали.
Папочка поперхнулся, мать заинтересовалась и перестала резать хлеб.
– А еще они, мам, утром тетю какую-то с собой принесли, маленькую такую.
Мамочкино лицо менялось на глазах, Вовчик даже заволновался и решил ее успокоить:
– Они, мам, ее в дяди-Гришину комнату положили.
Папа смотрел ровно перед собой, на розовое пятнышко на кухонном столе.
Наталья тихо сказала: «Ага», метнула хлеб в раковину, нож в хлебницу и чеканным шагом двинула свое не хлипкое тело в длинный коридор, к дальней комнате.
Не теряя времени, Павел достал из холодильника еще одну бутылку пива. Потом Натаха, конечно, станет ругаться и клеймить его, но будет поздно. Пиво будет плескаться в животе, поднимая настроение.
Сначала она постучала не очень громко, согнутым пальцем. Молчание. На стук кулака тоже не ответили… Тогда она рассердилась.
– Гришка! Открывай, твою мать!
Наталья грохнула по двери ногой, в замке хрустнуло, и дверь раскрылась. Гриша, любимый брат, спал сиротой казанской, по-детски притянув ноги к животу, на матрасе, кинутом на пол, под тоненьким пледом.
На кровати сидела тощая прыщавая девица и со спокойным интересом смотрела на Наталью.
Девица была страшненькая, но, во-первых, вопреки ожиданиям Натальи, одета, а во-вторых, ноги у девушки были перебинтованы. Сквозь бинты проступала кровь.
Сзади Натальи тихо вздохнул Павел, подтолкнул жену в комнату и закрыл за собой дверь. Сделав глоток пива из бутылки, он протянул руку и хотел что-то сказать, но сказала девушка.
– Меня зовут Анна.
Голос у нее был удивительный. От этого заморенного существа ожидался писклявый дискант, а прозвучал низкий, глубокий голос.
Григорий открыл глаза и посмотрел на Павла:
– Мне это не приснилось?
Павел печально констатировал:
– Не-а, тут она.
Наталья села в кресло, поправила халат на мощной груди, показала мужу пальцем, где ему сесть, то есть на хлипкий стул, и, посмотрев в окно, разрешила:
– Давайте, мальчики, докладывайте.
Павел осмотрел свои домашние тренировочные штаны, потолок, рельефный силуэт жены.
– Мы, Наташ, из казино ехали. – Павел тоскливо заглянул в горлышко пустой бутылки. – Устали немного, соображали слабо.
– Во сколько?
– Соображали?
– Ехали!
– А… утречком. В полдевятого… Заворачивали к булочной, ты ж вчера вечером велела хлеба купить, когда мы погулять отпросились, мы ж помнили. Ну, заворачиваем мы к булочной, а там дорога не чищенная, по тротуару сугробы, а Гришка за рулем.
– Короче.
– Ну, чего? А эта идет. Скользит по тротуару. Где тротуар, где дорога, не понятно, а эта… девушка, скользит. И под машину. Мы ее немного протащили, там снег вчера подтаял, а сегодня с утра острый. У тебя есть новые колготки?
– Паша, куда ей мои колготки? На голове завязывать?
Двери в квартире были массивными, маленькому Вовчику было плохо через них слышно, и он тихо нажал на дверную ручку. Мама на поворот ручки отреагировала сразу.
– Вовчик, быстро на кухню! Доедай борщ!
Голос мамы свободно пробивал толстые двери, и Вовчик был уверен, что ее слышат соседи как сверху, так и снизу.
– Я понял, мам. – И он пошел играть на компьютере.
Наталья опять вздохнула всей грудью, но халат выдержал.
– Значит, пьяные-то, пьяные, а то, что за наезд в таком виде можете сесть года на три, все-таки сообразили.
Григорий одевался, сидя на матрасе, и оправдывался:
– Нет, Наташ, не в этом дело, жалко ее стало. Лежит около машины как цыпленок, не плачет, и вот так вот, – Григорий изобразил хватку мелкой птицы, – портфель свой лапками держит.
– У нее перелом?
– Слава богу, нет, но ноги мы ей ободрали здорово.
Девушка на кровати по-школьному тянула вверх правую руку, придерживая локоть левой.
– А можно? Можно мне руки помыть? А то они меня в машину засунули, сюда привезли и все говорили, говорили, а что я просила, не расслышали.
Наташа подошла к ней ближе.
– Ты, наверное, испугалась?
– Нет.
– В школу шла?
– Нет, на работу. Мне уже почти двадцать шесть лет. Честное слово. Я старшим кассиром в кинотеатре «Родина» работаю, на Семеновской площади. А можно мне руки помыть и маме позвонить?
– Естественно, можно. Ребята, помогите ей до туалета добраться. А может, лучше в больницу, а не домой? Вон как кровь проступает.
Аня улыбнулась.
– Все нормально. У меня свертываемость крови плохая.
От Белорусского вокзала Григорий и Анна ехали в потоке машин все медленнее и на Тверской, напротив бывшего Музея Революции, встали окончательно.
Солнце жарило в автомобильные окна с синего неба, чувствовалось, что скоро весна.
Две яркие девушки на тротуаре разговаривали, быстро-косо оглядывая проезжающих и проходящих. Мимо них прошла компания веселых ребят, модных, уверенных. Аня подумала, что никогда не впишется в такую компанию, как бы ни старалась. А сейчас Григорий отвезет ее домой и забудет как страшный сон.
Григорий жмурился от солнца, крутил головой, высматривая, двинулись ли передние машины.
– Два года в Москве не был, в лесотундре своей сидел. Надо же, сколько красивых девушек повылезало…
Анна посмотрела на свои обгрызенные ногти.
– Лесотундра это, где деревья карликовые растут?
– Да. Еще там леса, болота и сопки.
Стараясь не выглядеть слишком несчастной, Анна заглянула в глаза Григория.
– Знаешь, Гриша, а я мечтаю уехать из Москвы.
Григорий видел, что девушка старается ему понравиться. Девушка, конечно, страшненькая и совсем не женственная, но так приятно, когда на тебя смотрят с искренней влюбленностью.
– У нас в поселке почти четыреста мужиков и только двадцать женщин. Каждая чувствует себя королевой.
– В каком поселке?..
Григорий достал сигарету, включил зажигалку на панели автомобиля. Анна испугалась.
– Нет! Мне плохо будет, пожалуйста.
– Ладно, потерплю. Зона и поселок Топь – это огороженный участок суши, на территории которого находятся служащие Министерства внутренних дел и служащие Российской армии. Отдельно содержится контингент осужденных, которые под присмотром вышеперечисленных отрабатывают свой долг перед государством, добывая ценную руду в шахтах. В Зоне я работаю начальником охраны, то есть фактически начальником Зоны. А ты?
– В кинотеатре бухгалтером работаю. – Аня достала чистый ажурный платочек, приложила к носу. – Как же они все дымят, эти машины.
– Да, воздух у нас почище.
Анна увидела свое отражение в зеркале правого крыла. Лицо в частых прыщиках покрылось красными пятнами. Настроение упало, и она резко спросила:
– У вас на работу принимают?
– В смысле?
– Я могу приехать и устроиться на работу?
– Кем, Аня? У нас особая зона, у нас по своей воле не приезжают.
– А я хочу. Мне, Григорий, все равно мало осталось, и в Москве я никому не нужна. – Аня смотрела прямо перед собой, пытаясь не разреветься. У нее всегда были глаза на мокром месте, и это был еще один комплекс. – Стыдно сказать, рискую умереть девственницей. И это в двадцать шесть лет!
– Да ладно тебе переживать. Ты симпатичная… – Гриша почти не соврал. – Подлечишься и – вперед. А прыщики твои и комплексы – это возрастное…
От корявого, но все-таки комплимента Ане расхотелось плакать, но тянуло разъяснить ситуацию до конца.
– Это у меня окончательное. Это у меня мама в беременность облучилась. Они с папой в Курчатовском институте работали. На маме ничего не отразилось, все в плод пошло.
Как-то по-особенному посмотрев на Анну, ей даже показалось, что Григорий что-то вспомнил и сравнил, он пробормотал:
– Ты страшные вещи о себе говоришь.
– Зато честно. – Аня улыбнулась. – А вы в веселом месте, наверное, работаете и живете?
Конец ознакомительного фрагмента.