© Елена Васильева-Ефремова, 2018
ISBN 978-5-4490-4870-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Тайная комната
У комнаты были янтарные стены, черный пол и серый потолок. Она пахла влажной землей и мокрыми листьями. Впрочем, комнатой это место мог назвать только человек с очень богатым воображением – таким, как у Валерии.
В аллею парка осенью войду Как в комнату – янтарную, чужую… Эти строки вдруг, ни с того ни с сего, оказались у нее в голове. Просто так, непонятно откуда. Шестнадцатилетняя, окутанная мечтами о красивом однокласснике, Валерия шла по Москве. Было грязно, мокро. Ботинки хлюпали, брюки испачкались. Валерия была немного раздражена, немного влюблена и немного задумчива. Лямки рюкзака давили на плечи, до дома было идти еще минут десять, когда появился этот красивый образ – словно кто-то с неба швырнул ей прямо под ноги удивительное сокровище.
«Комната… Осенний парк – янтарная комната… Раньше, летом, я жила в этой комнате… Но тогда она была зеленой. А сейчас стала оранжевой, янтарной, чужой. Вот это да!», – Валерия остановилась, сняла рюкзак, вытащила оттуда первую попавшуюся тетрадку, и волнующимся, кривым почерком заполнила несколько клеток.
И тут же – будто бы они только этого и ждали – стали появляться новые слова-рифмы: пойду искать упавшую звезду, но встречу только тень – глухую и немую. Стих! Это был самый настоящий стих – и его сочинила она, Валерия. Невероятно!
Остаток дороги занял никак не десять минут, а все тридцать. Но зато… Зато когда Валерия оказалась дома, в своей собственной, невыдуманной комнате, задние листки тетрадки по алгебре были заполнены новорожденными, зарифмованными строчками. С этого все и началось.
Шестнадцать лет – самый подходящий возраст для того, чтобы писать стихи. Валерия это знала. Многие ее друзья увлекались этим, и Валерия тоже пыталась – однако напрасно – четверостишья у нее получались вычурные, банальные, чужие.
Но с тех пор, как Валерия обнаружила в осенней Москве янтарную комнату, все изменилось. Стихи начали получаться! И все они были яркими, насыщенными, звонкими, глубокими…
«Это не я… Не я… Это мне кто-то нашептывает на ухо. Я так не могу… Я так не думаю…», – удивлялась она. Но рука лезла в рюкзак, за ручкой, за тетрадкой по алгебре, геометрии, физике, химии, истории – и клеточка за клеточкой заполняла страницы чем-то совсем новым, мелодичным, сладковато-соленым.
Однажды на уроке литературы учительница дала задание: написать не сочинение, а стихотворение. Нужно было продолжить строчку классика «свеча горела на столе». Валерия продолжила – «свеча горела на столе, прижались тени старых яблонь к шершаво-кружевной стене, потели стекла, был декабрь». И дальше – про недопонимание двух близких людей, про огонь, который нужно поддерживать, иначе он погаснет, про погоду, которая чувствует человека, в то время как большинство из нас считает, что это человек чувствует погоду.
– Андреева, подойти ко мне после урока! – сказала учительница, захлопнув тетрадь с работой Валерии. И потом, десять минут спустя, когда прозвенел звонок, сообщила: поедешь на районную олимпиаду по литературе… Бах! Солнечные зайчики запрыгали по стенам комнаты, янтарь посветлел, заискрился, засверкал… На олимпиаде Валерия занята второе место.
– Дочка, да ты молодец! У тебя талант! – говорила ей мама, изучая почетную грамоту и напечатанный на отдельном листке лаконичный стих в японском стиле.
Талант? Да, вполне возможно… Да, очень даже вероятно… Но… Валерия все никак не могла поверить в то, что происходит, откуда она берет эти образы, эти мысли, эти предложения… Она была простой шестнадцатилетней девочкой, не слишком способной и не слишком начитанной. Все это происходило с ней и словно не с ней: буквы капали вниз, на клетчатые страницы, чтобы там превратиться в настоящий словопад – бойкий и непрерывный. И что же со всем этим делать?
О том, что с этим, возможно, придется что-то сделать, Валерия поняла с наступлением лета. В июне она приехала на дачу – как и каждый год всех прошедших семнадцати лет. Но этот, семнадцатый год, был не такой как все – он был знаковым, особенным. Он был годом начала настоящей, взрослой жизни и очень большой, наивной и взаимной любви. Любовь носила имя Леонид, Леня, Ленчик, жила на соседней улице и умела целоваться как в кино – взасос, с языком.
– А что там у тебя, в этих тетрадках? – спросил однажды ее мальчик, ее первый мужчина. Они, как это было принято на тех дачных участках, сидели в компании сверстников на сваленном дереве, у заросшего пруда, курили и пытались умничать. Валерия, как это было у нее принято, прятала в кармане джинсов зеленую тетрадку с таблицей умножения на обложке. Она всегда носила ее с собой, так же как и карандаш, замызганный, неточеный, старый – а вдруг придет в голову что-то такое, что нужно будет срочно записать?
– Там? Там… Да так, ерунда, глупости…
– Ну все-таки?
– Ну хорошо: стихи.
– Стихи? Ты пишешь стихи? Лерка, ну ты даешь! Почитай, а? Ну, пожалуйста! Да не ломайся ты! – их компания быстро забыла о чем говорила, и нашла новую, более забавную тему.
И Валерия сдалась. Нервничая, неправильно распределяя дыхание, не своим голосом, она описывала им интерьер янтарной комнаты. Интерьер, который давно уже превратился в целый организм. Вот – стекла из льдинок – это глаза. Вот – паркет с кельтским узором-татуировкой – это руки. Вот – лампа, горячая как солнце – это сердце. Вот…
– Гы, гы, гы… Ну ты загнула! Да ты, мать, поэт! – и Леня, вырвав тетрадку из Лериных ладоней, сложил ее пополам, стукнул Леру по спине и повернулся к остальным. – Ну что, пойдем купаться?
Тогда-то Лера и поняла, что со всем этим нужно что-то делать… Она не такая как все… Она смешная… Поэт? Да какой из нее поэт? Она студентка первого курса экономфака, будущий менеджер, управленец, маркетолог – кто угодно, только не Пушкин, не Лермонтов, не Блок. Это в школе можно было блистать на олимпиадах и хвалится перед мамой глянцевой грамотой. Здесь, в новой, взрослой жизни, ее стихи, ее янтарь, были не к месту, они мешали ей, портили ее репутацию. Нужно было выбираться из этой любимой, потаенной комнаты, изучать мир по ту сторону янтарных стен. Но это было очень непросто…
– Знаешь, мне кажется, что если я перестану писать, я перестану дышать! – призналась она сама себе, своему внутреннему голосу, внимательному слушателю и критику. Но критик ответил: «Не перестанешь. Пиши, пока пишется. Стихи скоро кончатся, пропадут… Стихи пишутся от безделья, а тебе предстоит большая работа».
Да… Так и случилось! С поступлением в институт началась совсем другая жизнь, где лирике и безделью просто не было места. Конечно, стихи не исчезли просто так, по щучьему веленью. Сначала янтарь потускнел, облупился, потом ожили и выползли наружу насекомые, застывшие в сосновой смоле – мухи, пауки, муравьи… Они ползали по Лериному мозгу, щекоча и кусая его, забивали тот канал, через который когда-то так свободно буквы скатывались в необычные, неповторимые строчки. И писать стало трудно. Слова стали получаться под стать выводившему их карандашу – деревянными, затасканными, тупыми. Дверь, ведущая в янтарную комнату, на прощанье один раз скрипнула, а затем бесшумно закрылась… Кончились стихи, началась проза.
Началась проза, проза большой хлопотной жизни. Сессии, пересдачи, госэкзамены, защита диплома, поиски работы, устройство на работу, работа, нервы, усталость, курсы английского, отпуск, увольнение, новая работа, новые курсы… А между всем этим – встречи, встречи, расставания. Новые мужчины, старые мужчины… И, наконец, он – тот самый, который в одно из субботних утр вынес ее из ЗАГСа на руках.
Янтарь, застывшая смола, горькие ароматы осени – все это было частью прошлого, частью детства – светлого, полного грез и надежд. Лера уже успела позабыть свое былое увлечение, когда Джоан Роулинг написала вторую книгу – «Гарри Поттер и тайная комната». Тайная комната… От этого словосочетания что-то вздрогнуло, что-то ойкнуло внутри, словно кто-то дотронулся до старой, но еще до конца не зажившей болячки. Английская писательница отыскала вход в заброшенный Лерой тайник – открыла его и теперь хозяйничала внутри, имея на то полное право.
– И поделом тебе! Нечего было нюни распускать – у тебя, мол, талант, тебе нужно писать… Вот она – талант! Она – истинная владелица этой комнаты, а ты так – приживалка, лимитчица. – на этот раз внутренний голос был безжалостен и категоричен.
Лера была с ним согласна, но… Ей вдруг показалось, что миссис Роулинг вместе с маленьким близоруким волшебником подают ей какой-то знак. В тайную комнату могут попасть только избранные – маги и колдуны – те, кто владеют особым языком. Лера когда-то владела. Теперь им владеет Джоанна. Но, может быть, это намек на то, что пора освежить в памяти грамматику этого языка? Пролистать словарь?
Лера уже почти потянулась к антресолям, чтобы отыскать свои старые зеленые тетради, когда к ней подошел муж.
– Мне нужно тебе кое-что сказать… Ты только сядь, ладно? Рядышком со мной. Да, вот так. Дай обниму. Как хорошо!
Он держал ее за руки и смотрел на нее – внимательно, изучающе, непонятно.
– Что-то случилось?
– Да. Случилось. У меня плохие анализы. И прогнозы врачей тоже плохие…
Эту минуту Лера запомнила навсегда. Жизнь остановилась. Мгновенно. Они с мужем словно оказались в вакууме – где ход мыслей замедлился, а окружающий мир стал ярче, ощутимее и злее. Ветер раскачивал форточку, на столе стояла чашка с коричневатым, дымящимся чаем, под окнами кричали подростки, наверху двигали мебель соседи, пахло жареной курицей – все это было таким осязаемым, таким резким. Все это запомнила Лера.
– Но мы же будем бороться, да? Мы же сможем что-то с этим сделать?
Муж ничего не ответил. Он просто прижал Леру к себе и поцеловал в волосы.
Конечно, они боролись. Боролись вместе с врачами, вместе с лекарствами и хирургическими инструментами. Они боролись так, что у Леры, которая раньше беззаботно и бессмысленно плыла по жизненному потоку, появилась цель, мечта, молитва.
«Пусть он поправиться, Господи, сделай так, чтобы он поправился!».
Слышал ли ее Бог? Вероятно, да. Но, как всегда, действовал по своему сценарию.
Муж угасал долго, борясь, улыбаясь. Она пыталась запомнить каждую пору на его коже, каждый шрам, каждую складку. А он исчезал – постепенно, не торопясь, таял, растворялся… Его тело – такое ненастоящее, похудевшее, с синяками под глазами, существовало в их спальне, пока он сам, настоящий, продолжал сопровождать Леру повсюду: в магазин, на улицу, к маме. Лера говорила с двумя субстанциями мужа – той, которая умирала на смятых, мокрых от пота простынях, и той, которая всегда была с ней, которая постепенно слилась с ее внутренним голосом.
Лера уже почти смирилась с тем, что мужа не станет. Но когда его действительно не стало, она не могла смириться с тем, что когда он был еще жив, думала о его смерти…
Больница, кладбище, горстка земли, с невыносимым звуком разбившаяся о крышку гроба, яркие цветы на свежей могиле – это был конец всего.
Смысл жизни изменился, трансформировался… Да и не было его больше —смысла. Весь мир, всё-всё-всё, обесцветилось, выцвело, полиняло… Зачем было жить дальше? Зачем, кода на каждом шагу ее сопровождали последние слова мужа «Валерёнок, воздуха!».
«Мне кажется, что если я перестану писать, я перестану дышать…», – так думала она раньше. Она пережила свои стихи, своего мужа, но дышать не перестала. Но теперь всерьез думала о том, чтобы перестать. Зачем дышать, когда он больше не дышит? Лера не знала.
Год спустя, в середине октября, Лера гуляла по Москве. Не жалея обуви, наступала в грязные, кривые лужи, пачкала брюки, мочила ноги… В конце ее привычного маршрута был густой, великолепный парк. Она любила заглядывать туда – смотреть на деревья, слушать птиц. На этот раз она решила не бродить по длинным аллеям, а просто присесть на скамейке, расслабиться, погрустить.
Погода была в унисон Лериному настроению – влажная, серая, невеселая. Вокруг носились дети, мелькали велосипедисты… Из церкви, спрятанной где-то между кленами, тянулся тонкий колокольный звон. Как хорошо… Как спокойно… Умереть бы прямо здесь.
Но вышло иначе. Лера наблюдала за осенью, не подозревая, что осень тоже наблюдает за ней. Наблюдает и подкидывает сюрпризы… Самые неожиданные сюрпризы… Прямо над Лериной головой пролетела маленькая птичка с желтым клювом, прямо к Лериным ногам упал совершенный оранжевый лист… Лера наклонилась, чтобы поднять его и… Рядом с этим листом, в миллиметре от ее ботинка, лежало кольцо. «Похоже, золотое» – подумала Лера. Но это было не главным, а главным был камень – янтарь: солнечный, радостный, он словно улыбался ей…
Янтарь… Как странно… Как знакомо… Янтарь – янтарная комната. Что это? Знак? Намек из прошлого? Лера не могла поверить, понять, даже удивиться – слишком много противоречивых, стремительных мыслей, ассоциаций, образов – появилось за мгновение у нее в голове.
Она долго смотрела на находку: что же стоит делать? Забыть обо всем и предпринять еще одну попытку? Положить кольцо в карман или же…? Время шло, день перетекал в вечер, влажный воздух тяжелел, превращаясь в моросящий дождь. Наконец она решилась. Посмотрела на улыбающийся камень, улыбнулась ему сама, зажала кольцо в ладони и, резко вдохнув, закрыла глаза…
Дверь, из-под которой пробивался бодрый, ослепительный свет, начала медленно и бесшумно открываться… Валерия сделала первый, неуверенный шаг, а потом, вдруг осмелев, быстро переступила порог.
За эти годы комната изменилась как после капитального евроремонта. Янтарь на стенах был заключен в позолоченную оправу, серый потолок сменило голубое небо работы неизвестного художника, шуршащий ковер был покрыт инеем. Но воздух… Аромат осенних листьев и мокрой земли был тем же, что и двадцать лет назад.
Я в комнату янтарную войду, Поймав под утро старый детский сон…
Может быть, начать так? Или… Внутренний голос, голос из другого, неизвестного ей мира, такой знакомый и любимый голос ответил за нее: «Не важно как. Главное, пиши, дыши, Валерёнок! А я всегда буду ждать тебя здесь – в нашей с тобой янтарной комнате».
Это был знак – вне всякого сомненья. Это был способ начать новую жизнь, смысл этой жизни… Валерия сняла с плеча сумку, достала записную книжку, нашла чистый лист и… Желтый луч выскользнул из-за облаков, преломился в верхушках осенних кленов и янтарным пятном лег на Валерины ладони. Тайная комната была снова открыта.