Сердце Москвы. От Кремля до Белого города. КРЕМЛЬ УТРАЧЕННЫЙ (С. К. Романюк, 2013)

Исторический обзор

Как и любой другой город, Кремль на протяжении многих сотен лет не раз перестраивался. Причиной тому были не только многочисленные пожары и войны или амбиции очередных правителей, но и чисто практические соображения: ветшание здания, необходимость его расширения, несоответствие новым функциям, причем это относилось не только к гражданским зданиям, но и к церковным сооружениям.

В Кремле наряду с великокняжеским дворцом, большими соборами находилось и множество других самых разнообразных построек. Там с древних времен располагались монастыри и их подворья, вместе с большими боярскими усадьбами мелкие дворы дворян, а также простые дворы приказных и ремесленников. Со временем они вытеснялись из Кремля за пределы его стен на Посад, а кремлевские усадьбы переходили к князю и царю.

При этом терялись и прекрасные памятники русской архитектуры, о которых нам известно лишь по упоминаниям летописей и редким изображениям. Этот процесс был какое-то время вполне естественным, ибо тогда не было такого понятия, как памятник: оно появилось только в конце XVIII столетия, да и то ему приходилось десятки лет доказывать свое право на существование. Наши предки вполне утилитарно относились к любым строениям – если они приходили в негодность или становились малы и неудобны, то их просто заменяли новыми, вне зависимости от того, что это было, простая изба или великолепный каменный собор. Так, историк Н.А. Скворцов насчитал более тридцати церквей, по разным причинам уничтоженных в Кремле. «Постройка новых зданий, расширение улиц и площадей, ветхость церквей, удаление из Кремля предержащих властей – все это подавало повод к совершенному их уничтожению», – отмечает он.

Начиная примерно со второй половины XVIII столетия мы встречаем уже определенные высказывания, правда нечастые, о сравнительной эстетической и исторической ценности того или иного строения, а через столетие проблемы сохранения архитектурного, живописного, исторического наследия приобретают общенациональное значение, особенно усилившееся после Второй мировой войны.

В Кремле на протяжении сотен лет было снесено множество строений.

У Фроловской (Спасской) башни купец Таракан (Тараканов) в 1471 г. построил палаты – первое здание из кирпича, возведенное частным лицом, что было отмечено летописцем. Позднее дома этой богатой семьи находились в Китай-городе. Палаты были снесены, вероятнее всего, при построении новой башни. Рядом, на подворье Кирилло-Белозерского монастыря, стояла церковь Афанасия и Кирилла, существовавшая еще в конце XIV столетия. На подворье останавливались высшие церковные иерархи, приезжавшие в Москву с Ближнего Востока. Тут жил антиохийский патриарх Макарий, сын которого архидьякон Павел Алеппский оставил замечательное описание своего путешествия в 50-х гг. XVII в. Известный в истории Смутного времени патриарх Гермоген, противник изменников-бояр, был заключен здесь и отсюда переведен в Чудов монастырь, где и скончался. Как и многие другие монастырские владения в Кремле, это подворье в XVIII в. было занято самыми разнообразными учреждениями – и Коммерц-коллегией, и конторой «следования мужского полу душ» (производившая перепись), и «магазейною продажей», пока его не снесли в 1776 г. Примерно ту же историю можно рассказать и о других подворьях и дворах. Так в XIV столетии Дмитрий Донской пожаловал Сергию Радонежскому место для застройки подворьем, где он мог останавливаться в приезды в Москву. Так образовалось Троицкое подворье, где построили Богоявленскую церковь (иногда подворье именовалось монастырем), а в 1557 г. возвели шатровую Сергиевскую церковь, одна из самых замечательных церковных построек в Кремле, изображение которой сохранилось в книге об избрании на царство царя Михаила Федоровича. Как церковь, так и подворье Троице-Сергиевого монастыря, где она находилась, разобрали при тотальной чистке Кремля, предпринятой в начале XIX в., сравнимой только с разрушениями советского времени.

Каждое большое строительство в Кремле сопровождалось потерями. При сооружении огромного здания Сената на месте двора князей Трубецких, конюшенного двора Чудова монастыря и двух подворий снесли вместе с кладбищем церковь Козьмы и Дамиана, известную по документам с 1475 г., к которой позднее был пристроен придел, иногда обозначаемый как отдельная церковь во имя митрополита Филиппа.

В конце XVIII в. Кремль едва избежал грандиозных разрушений, могущих сравниться только с тем, что произошло в советское время. Когда Екатерина II затеяла строить в Кремле новый дворец, то разобрали большую часть кремлевской крепостной стены с южной стороны, Запасной двор с набережными садами, а также сломали любопытнейшие здания приказов, стоявшие длинной линией (124 м) по южной бровке кремлевского холма. Они были возведены по указу царя Алексея Михайловича в 1675 г. и надстроены при его сыне вторым этажом, куда вели длинные лестницы с крыльцами. Над палатами приказов стояли две церкви – Александра Невского и Черниговских чудотворцев князя Михаила и боярина его Федора. Мощи чудотворцев определили перенести в Архангельский собор, причем случился конфуз: когда вскрыли гробницу, то оказалось, что «болярина же его святаго Феодора мощей в оной раке и церкви не явствует», однако сложили все, что обнаружилось там, обратно и унесли в Архангельский собор.

Восхищенный пиит Сумароков откликнулся на грядущую перемену:

Однако из-за финансовых затруднений постройку колоссального дворца остановили и даже восстановили разрушенные стены и башни.

Особенно большой урон нанес Кремлю П.С. Валуев, заступивший в 1801 г. на должность руководителя Дворцового ведомства, ярый сторонник порядка и неистовый противник старых зданий, внушавших ему отвращение. Он обратился к императору Александру I за разрешением снести некоторые кремлевские строения, которые «помрачают своим неблагообразным видом все прочие великолепнейшие здания», и получил carte blanche, а просвещенный император лишь озаботился, «не произведет ли уничтожение сих древних зданий какого-либо предосудительнаго замечания». Замечаний Валуев, конечно, не услышал, и снесли прекрасные Колымажные ворота, двор царя Бориса Годунова, дворцовые церкви, уникальную Богоявленскую церковь и многие другие здания.

После изгнания наполеоновских войск волна «приведения в порядок» не пошла на убыль.

Справа от Спасских ворот стояла церковь Николы Гостунского, построенная в 1506 г. на месте более древней деревянной церкви Николы Льняного (туда приносили льняные початки для освящения урожая, а также и готовые холсты). В новую церковь перенесли Никольскую икону, украшенную «златом и камением драгим и бисером», прославившуюся чудесами в селе Гостунь (около города Белева). В этой церкви дьяконом служил московский первопечатник Иван Федоров. Никола Гостунский был весьма популярен в Москве – сюда приходили помолвленные и новобрачные пары с родителями и заказывали молебны перед образом святителя Николая, вручая ему таким образом свою судьбу. Имена их записывались в особую книгу, хранимую в церкви. После пожара 1812 г. церковь отремонтировали, но… вскоре снесли, несмотря на то что она была весьма почитаема москвичами.

Сохранился выразительный рассказ декабриста В.И. Штейнгеля, бывшего тогда адъютантом московского генерал-губернатора А.П. Тормасова: «Его (собор Николы Гостунского. – Авт.) предположено было обнести благовидною галерею по примеру домика Петра Великого; но полученное известие, что с государем прибудет и прусский король, подало мысль: собор сломать, а площадь очистить для парадов. Граф (Тормасов) послал меня переговорить об этом важном предмете с Августином. Преосвященный в полном значении слова вспылил, наговорил опрометчиво тьму оскорбительных для графа выражений; но, как со всеми вспыльчивыми бывает, постепенно стих и решил так: „Скажите графу, что я согласен, но только с тем, чтобы он дал мне честное слово, что, приступив к ломке по наступлении ночи, к утру не только сломают, но очистят и разровняют все место так, чтобы знака не оставалось, где был собор. Я знаю Москву: начни ломать обыкновенным образом, толков не оберешься. Надо удивить неожиданностию, и все замолчат. Между тем я сделаю процессию: торжественно перенесу всю утварь во вновь отделанную церковь под колокольней Ивана Великого и вместе с тем освящу ее“. Довольный таким результатом переговоров, граф сказал: „О, что до этого, я наряжу целый полк: он может быть уверен, что за ночь не останется ни камешка“… Гостунский собор действительно исчез в одну ночь. Этому не менее дивились, как и созданию в 6 месяцев гигантского экзерциргауза (Манежа. – Авт.)».

И действительно, москвичи дивились такой прыти: «Проходят Кремль. „Что это такое, точно что-то не так?“ – обращаются друг к другу супруги с вопросом. „Да и мне кажется, что какая-то будто перемена“. Осматриваются внимательно. „Ай, да где же собор Николы Гостунского?“ Его нет, место чисто; даже незаметно, где стоял». Вот как усердие перед высоким начальством все превозмогает…

Церковь перевели на третий этаж звонницы рядом с колокольней Ивана Великого, но посещалась она очень редко, так как надо было подниматься высоко по лестнице, а зимой в неотапливаемой церкви царил жуткий холод.

Другой пример беспредельного угождения властям связан с судьбой первой московской церкви.

У Боровицких ворот стояла церковь Рождества Иоанна Предтечи, по уверению летописца, записавшего бытовавшую тогда легенду о ней: «Глаголют же, яко то пръваа церковь на Москве, на том месте бор был и церковь та в том лесу срублена была тогды, та же и соборнаа церковь была при Петре митрополите и двор митрополич туто же был, иде же ныне двор княж Иванов Юрьевич», «преже древяна прьваа церковь на бору, в том лесу и рублена». Рядом с церковью, как говорит летописец, поставил свой двор и митрополит Петр. Известно, что в 1460/61 г. построено каменное здание великим князем Василием Темным, но уже во время пожара 28 июля 1493 г., о котором «старые люди сказывают, как Москва стала, таков пожар не бывал»», оно сильно пострадало: «…и церковь Иоанн Предтеча у Боровицкых ворот выгоре и западе…»; тогда сгорела и казна великой княгини Софьи Фоминичны, хранившаяся в церковном подвале. В 1509 г. новая церковь была освящена митрополитом Симоном. В память рождения сына Ивана Грозного царевича Дмитрия в церкви устроили придельный храм Святого Уара, так как он родился 19 октября 1582 г., в день этого святого, и, как было обычно, носил два имени – Дмитрий и Уар. Перенесенные из Углича мощи царевича сначала поместили в этом храме, а затем в Архангельском соборе. Придельная церковь была весьма популярна в Москве, и даже сам Рождественский храм часто назывался Уаровским, так как сюда родители обращались с молитвой об исцелении детских болезней. Петр Великий заботился о церкви – он повелел в 1722 г. приступить к исправлению ветхостей и неисправностей. Однако в следующем веке власти решили вообще избавиться от древней церкви, и в этом намерении им деятельно помогал и оправдывал их варварские действия высший церковный иерарх московский митрополит Филарет.

После испытаний 1812 г., выпавших на долю Москвы и Кремля, церковь, по сравнению с другими строениями, пострадала незначительно и в ней нашли приют бездомные и безместные попы. Управляющий Московской епархией просил начальника Кремлевской экспедиции князя Н.Б. Юсупова определить, что надо сделать для поправления этой церкви, и позднее ее отремонтировали. Тогда же открыли основание древнего деревянного строения, которое посчитали жилищем митрополита Петра.

При постройке новых зданий при Николае I – Большого Кремлевского дворца и Оружейной палаты – оказалось, что древняя церковь помешала еще одному ревнителю порядка, на этот раз самому императору. Ему не хотелось видеть такое неприглядное здание рядом с новыми, с иголочки, величественными, по его мнению, строениями, и церковь была приговорена к уничтожению: Николай, осматривая новые постройки, повелел «церковь Св. Уара перенести в башню Боровицких ворот; ныне же существующее ее строение разобрать». Чтобы как-то утихомирить приверженцев старины, вице-президент Дворцовой конторы сообщил министру императорского двора следующее: «Находящуюся в Кремле церковь во имя св. Иоанна Предтечи Высочайше повелено сломать и перевести в Боровицкую башню. А как этот храм принадлежит к первейшим московским древностям, то, дабы совершенно отстранить все могущие возникнуть по сему предмету в народе разнаго рода толки, я полагал бы на стене башни, обращенной ко дворцу, сделать на особо вделанных камнях надписи, объясняющие причину сего перенесения. Высокопреосвященнейший Филарет, митрополит Московский, одобрив с своей стороны эту мысль, составил две надписи, одна из них поместится на правой стороне наружнаго портика устроенной в башне церкви, а другая – под верхним крестом. Крест над портиком поставится тот же самый, который находится ныне над приделом Св. мученика Уара, а вверху над храмом – во имя святаго».

Известный в XIX в. духовный писатель А.Н. Муравьев вспоминал, как «всячески старался спасти древний храм» – он не мог примириться с надругательством над древностью и святыней московской. Муравьев обратился за содействием к митрополиту Филарету и близкому ко двору сановнику князю С.М. Голицыну. От Филарета, который, казалось бы, обязан был заботиться о сохранении церковной древности, он получил отповедь: «…я покланяюсь древним иконам и прочей святыне, а не разседшимся камням Василия Темнаго», а обращение к Голицыну ничем не кончилось, ибо «двор был заграницею, и слишком скоро исполнилось данное повеление».

При сносе церкви обнаружилось, что под жертвенником оказались кости животных (лошадиная голова, голени быка и коровы) – вероятно, на этом месте было языческое святилище с жертвоприношениями. Ведь известно, что христианские церкви при насильственном обращении местного населения ставились именно на месте разрушаемых языческих храмов, а день памяти Иоанна Предтечи намеренно отмечался на Ивана Купалу, главный языческий, самый веселый и разгульный день в году.

Церковь в 1847 г. снесли, иконостас перенесли в Боровицкую башню, где он страдал от сырости и, по сути дела, никем не был видим. Филарет освятил новое помещение церкви 2 мая 1848 г. и произнес проповедь в оправдание разрушителям.

У входа со стороны Кремля поставили крыльцо с каменным шатром, выше которого прикрепили подлинный крест, снятый с церкви, и две мемориальных доски, повествующие о переносе церкви.

В советское время никаких следов – ни надписей, ни креста – от бывшей там церкви не осталось.

При том же Валуеве снесли подворье Троице-Сергиева монастыря и Годуновский дворец у Троицкой башни и на освободившемся месте выстроили здание для размещения сокровищ Оружейной палаты, которые ютились в нескольких малоприспособленных и тесных помещениях – только в 1485 г. выстроили двухэтажное здание на Соборной площади между Архангельским и Благовещенским соборами, но и оно со временем оказалось тесным.

Новое здание Оружейной палаты построено в 1806–1809 гг. (отделка продолжалась до середины 1812 г.) по проекту талантливого архитектора И.В. Еготова, автора таких шедевров классицизма, как здания Военного госпиталя в Лефортове, усадьба Дурасова в Люблине и др. Новое здание явилось заключительным аккордом образования классического кремлевского ансамбля у Никольской башни, состоявшего из здания Сената, Арсенала и Оружейной палаты. Как писали тогда, «конечно, по важности сего хранилища древностей отечественных в Москве нет здания другого ему равного: кажется с сим согласовался и архитектор, сочиняя план сего Музея – какой величественный вид! Главный фасад обращен к Никольским воротам на площадь, окруженную Сенатом и Арсеналом, – самое соседство сих двух зданий придает важность нашей Оружейной Палате – Оружие и Закон ограждают путь к Святилищу славы наших предков».

Напротив Никольских ворот стояло протяженное двухэтажное здание, с выделенным восемью колоннами и куполом центром, щедро украшенное барельефами и скульптурами (над наружной отделкой здания работал скульптор Г.Т. Замараев). На карнизе находились фигуры Добрыни, крестившего Новгород, воеводы Претича из Повести временных лет, героев Куликовской битвы Пересвета и Осляби, покорителя Сибири Ермака Тимофеевича, освободителей Москвы от польско-литовских захватчиков Козьмы Минина и Дмитрия Пожарского. Рядом с ними стояли статуи государственных деятелей Д.Д. Холмского, А.Л. Ордин-Нащокина, А.С. Матвеева, В.В. Голицына и др. На стенах поставлены барельефы, изображавшие сцены из русской истории. Оружейная палата работала в этом здании до 1851 г., когда все экспонаты были перемещены в новое здание, а старое было перестроено любителем шагистики Николаем I под казармы по проекту архитектора Тона, основательно испортившего прекрасное здание. Его снесли перед строительством хрущевского «шедевра» Дворца съездов, а ведь как было бы хорошо и разумно его восстановить и устроить там музей истории Кремля.

После самой крупной перестройки в николаевское царствование в XIX столетии Кремль жил спокойно до прихода коммунистов. После переезда ленинского правительства из Петрограда в марте 1918 г. в Кремле начались переделки, сносы и постройки, не прекращавшиеся весь XX век, и самое почитаемое место России изменилось неузнаваемо. Писатель Владимир Солоухин говорил о том, что «Кремль, который действительно был когда-то русской православной святыней, давным-давно осквернен сносом Чудова монастыря, Вознесенского монастыря, Спаса на Бору, памятника Александру Второму, многих других памятников старины, прекращением богослужений в кремлевских соборах…».

Через месяц после переезда Ленина с соратниками в Москву было принято постановление о сносе памятников «старого режима»: «Памятники, воздвигнутые в честь царей и их слуг, не представляющие интереса ни с исторической, ни с художественной стороны, подлежат снятию с площадей и улиц…»

Памятник великому князю Сергею Александровичу

Недалеко от Никольской башни, между зданиями Сената и Арсенала, на ступенчатом постаменте из темно-зеленого лабрадора стоял высокий бронзовый крест с распятием и эмалевыми вставками. Над крестом под волнисто-изогнутой кровлей виднелась скорбно склоненная Богоматерь, под крестом в художественно обработанном фонаре теплилась неугасимая лампада. На кресте можно было прочесть: «Отче, отпусти им, не ведают бо, что творят» – слова Иисуса о прощении своих врагов, ослепленных невежеством и злобой, обращенные к Богу Отцу во время смертных мук Его на кресте.

Этот крест-памятник, произведение художника В.М. Васнецова, был сооружен в 1908 г. на месте убийства великого князя Сергея Александровича.

Великий князь, бывший еще недавно генерал-губернатором Москвы, выехал 4 февраля 1905 г. из Малого Николаевского дворца, направляясь в свою резиденцию на Тверской улице. В 3 часа дня он проезжал между Арсеналом и Сенатом к Никольской башне, и в это время с тротуара сошел молодой человек и бросил какой-то предмет под коляску князя. Раздался страшный взрыв. Коляска, лошадь, извозчик и седок были буквально разорваны в клочки. Снег кругом был залит кровью. Вот выдержка из газетной корреспонденции: «От сотрясения воздуха побиты все стекла… Взрыв был слышен в Замоскворечье, на Сретенке, Мясницкой… Силой взрыва голова была отделена от туловища и разорвана на мелкие части, и бездыханное тело лежало на снегу без левой ноги, с большими повреждениями всего туловища. Одной руки не было, а другая лежала около шеи…» Так на сорок восьмом году закончилась жизнь великого князя Сергея Александровича.

Четвертый сын императора Александра III, он родился в 1857 г., участвовал в турецкой кампании 1877–1878 гг. и получил за нее орден Святого Георгия VI степени, путешествовал по Востоку, после чего основал Палестинское общество, целью которого было исследование Древней Палестины и оказание помощи русским паломникам в Святую землю.

Он интересовался историей и принимал близкое участие в возведении здания Музея изящных искусств в Москве, будучи председателем Комитета по устройству музея. Душа музея И.В. Цветаев в своей переписке часто упоминает о беседах с великим князем, много способствовавшим становлению музея. Сам Сергей Александрович пожертвовал значительную сумму на зал Парфенона, а после кончины его вдова передала музею некоторые предметы из большой художественной коллекции Сергея Александровича.

В 1891 г. он стал московским генерал-губернатором и стяжал на этом поприще репутацию твердого охранителя самодержавия.

Незадолго до покушения великий князь стал получать анонимные письма с угрозой убить его, если не прекратит преследования революционеров, но он пренебрег опасностью, только перестал выезжать вместе с женой, великой княгиней Елизаветой Федоровной (старшей сестрой жены Николая II).

Она одна из первых оказалась на месте убийства мужа и собрала своими руками окровавленные останки великого князя.

Убийцей был Каляев, террорист, член боевой организации партии социалистов-революционеров, ставившей целью путем убийств достигнуть справедливого социального порядка.

Великого князя Сергея Александровича похоронили в храме-усыпальнице, устроенном в подклете Алексеевской церкви Чудова монастыря, а на месте убийства поставили памятник.

После смерти мужа Елизавета Федоровна посвятила себя благотворительности: она основала Марфо-Мариинскую общину сестер милосердия, приобрела для нее два участка на Большой Ордынке, пригласила архитектора А.В. Щусева и художника М.В. Нестерова для постройки и отделки церкви Покрова Богородицы. Сама Елизавета Федоровна многие годы работала в общине, ухаживая за больными в Москве, пользуясь искренней любовью и уважением.

После захвата власти большевиками великую княгиню несколько раз пытались вывезти за границу, но она упорно отказывалась покинуть Россию, свою новую родину. В 1918 г. ее арестовали вместе с великим князем Сергеем Михайловичем (двоюродным братом ее мужа), тремя сыновьями великого князя Константина и сыном Павла Александровича и увезли на Урал в город Алапаевск.

Она и другие жертвы большевистского произвола были привезены к отверстию заброшенной шахты и живыми сброшены туда, вслед за ними полетели гранаты. Раздались взрывы, и удовлетворенные убийцы удалились – дело было сделано.

Но окрестные жители, подобравшись к шахте, еще слышали голоса глубоко внизу, а когда белые, взяв Алапаевск, извлекли тела мучеников, то оказалось, что голова одного из мальчиков была перевязана платком Елизаветы Федоровны… Там, в кромешной тьме, истекая кровью, прощаясь с жизнью, она находила в себе силы утешать и ухаживать…

Как и когда снесли памятник, поставленный на месте убийства великого князя, прекрасное произведение замечательного художника?

Вот что рассказывал комендант Кремля:

«Наступило 1 мая 1918 г. …Члены ВЦИК, сотрудники ВЦИК и Совнаркома собрались к 9.30 утра в Кремле, перед зданием Судебных установлений.

Вышел Владимир Ильич. Он был весел, шутил, смеялся. Когда я подошел, Ильич приветливо поздоровался со мной, поздравил с праздником, а потом шутливо погрозил пальцем:

– Хорошо, батенька, все хорошо, а вот это безобразие так и не убрали. Это уж нехорошо, – и указал на памятник, воздвигнутый на месте убийства великого князя Сергея Александровича.

Я сокрушенно вздохнул.

– Правильно, говорю, Владимир Ильич, не убрал. Не успел, рабочих рук не хватило.

– Ишь ты, нашел причину! Так, говорите, рабочих рук не хватает? Ну, для этого дела рабочие руки найдутся хоть сейчас. Как, товарищи? – обратился Владимир Ильич к окружающим.

Со всех сторон его поддержали дружные голоса.

– Видите? А вы говорите, рабочих рук нет. Ну-ка, пока есть время до демонстрации, тащите веревки.

Я мигом сбегал в комендатуру и принес веревки. Владимир Ильич ловко сделал петлю и накинул на памятник. Взялись за дело все, и вскоре памятник был опутан веревками со всех сторон.

– А ну, дружно! – задорно скомандовал Владимир Ильич Ленин.

Свердлов, Аванесов, Смидович, другие члены ВЦИК и Совнаркома и сотрудники немногочисленного правительственного аппарата впряглись в веревки, налегли, дернули, и памятник рухнул на булыжник.

– Долой его с глаз, на свалку! – продолжал распоряжаться Владимир Ильич.

Десятки рук подхватили веревки, и памятник загремел по булыжнику к Тайницкому саду».

Чудов монастырь разрушили в 1929 г., и часть его заняло здание для военной школы, а усыпальницу великого князя обнаружили при ремонте проезжей части в 1985 г. под автомобильной стоянкой, примерно напротив середины фасада бывшей школы. Тогда все засыпали и заасфальтировали и велели обо всем молчать. В 1995 г. останки великого князя были найдены снова: по сообщению печати, в предполагаемом месте пробурили 20 скважин, ввели миниатюрную видеокамеру и в конце концов обнаружили точное место склепа. Останки великого князя в 1995 г. были перенесены в Новоспасский монастырь, где поставлена копия васнецовского памятника.

Памятник Александру II

Если новые хозяева не пощадили древних сооружений Кремля, то тем более они не пожалели еще сравнительно недавних, не имевших в их глазах никакой ценности.

Как только большевики переселились в старую столицу, они начали разрушать памятники царям. В Кремле их руки протянулись прежде всего к памятнику царю-освободителю Александру II.

Стоял памятник на исключительно выгодном для обозрения месте: на склоне кремлевского холма, обращенного к Москве-реке, и отовсюду из Замоскворечья виднелась колоннада и высокая шатровая сень над статуей Александра II. Его установили недалеко от Малого Николаевского дворца, где в среду на Святой неделе 17 апреля 1818 г. у великого князя Николая Павловича, ставшего наследником престола после кончины его брата императора Александра I, и его супруги Александры Федоровны родился сын, названный Александром. Александр Николаевич стал вторым, после Петра Великого, российским императором, родившимся в Москве. Только через три недели состоялся обряд крещения в Михайлоархангельской церкви Чудова монастыря, проведенный архиепископом Августином. Младенца возложили на раку митрополита Алексия, прося его заступничества в жизни, но это не помогло, и император кончил ужасной смертью от руки террориста, когда еще был в расцвете сил и полон новых замыслов – тогда готовилось некое подобие конституции.

На рождение Александра его будущий воспитатель В.А. Жуковский сложил такие стихи «по случаю»:

История строительства памятника подробно исследована известным историком В.Ф. Козловым. Уже 8 марта 1881 г., на седьмой день после покушения, московский городской голова С.М. Третьяков предложил построить памятник в Кремле, что было поддержано гласными Московской городской думы. Памятник строился на деньги, собранные по всей России в продолжение многих лет, и подписка достигла огромной суммы – 1 миллион 762 тысяч рублей.

В продолжение почти 10 лет шли подготовительные работы: одних конкурсов провели целых три! Представили более сотни проектов и никак не могли решить, какой из них будет принят, и только после того, как сам Александр III, который живо интересовался памятником, решительно вмешался, дело сдвинулось. Как-то гостивший в Гатчинском дворце сын поэта художник Павел Жуковский предложил императору свой проект. Александру III он понравился, но ему хотелось усилить в нем русские черты, и он рекомендовал привлечь архитектора Николая Султанова, ставшего известным после многих работ по реставрации и восстановлению старинных зданий. Их совместный проект, представленный в 1890 г., с фигурой Александра II, работы скульптора Александра Опекушина, получил одобрение, и уже летом того же года начались земляные работы, которые со многими осложнениями продолжались около трех лет. На месте сооружения каждый день в тяжелых условиях трудились сотни землекопов, оснащенных лишь тачками. Как писал корреспондент газеты «Русское слово», «золотистый песок погружается в большие тачки, пудов в 30 (почти полтонны! – Авт.), каждая с песком, и эти грузные тачки влекут быстро наверх, по мосткам, человека по три, по четыре при каждой тачке, влекут к общей горе вынутой земли». При выемке грунта обнаружили множество ценных предметов – чернильницы, пеналы и даже гусиное перо – ведь на этом месте находились здания приказов. Фундамент закладывали на материковой скале. «Только это, – как писали тогда, – может придать ему вековую прочность».

Сергей Михайлович Третьяков

Закладка памятника происходила 14 мая 1893 г. в присутствии Александра III, императрицы Марии Федоровны и наследника Николая Александровича, который и не предполагал, что он через год станет императором и впоследствии будет открывать воздвигнутый памятник. Торжественное открытие состоялось 16 августа 1898 г. За два дня до этого газеты сообщали, что 14 августа все работы по отделке статуи закончены, временные постройки разобраны, помост перед памятником «устилается сукном цвета бордо» и московские улицы украшаются к приезду царской четы и почетных гостей: «…на балконах и подъездах устанавливаются бюсты Их Императорских Величеств, утопающие в зелени и цветах. На Лубянском фонтане спешно заканчивается цветочное убранство; эта декорация будет единственною во всей Москве по своей роскоши и замыслу».

В воскресение 16 августа Москва готовилась к торжественному событию – уже в восемь часов утра прогремели пять пушечных выстрелов с Тайницкой башни, народ рано начал собираться не только в Кремле, но и напротив, на Софийской набережной, «которая была сплошь усеяна обывателями столицы». В два часа дня император и свита в составе крестного хода из Чудова монастыря подошли к памятнику, митрополит Московский отслужил молебен, возгласил вечную память Александру II, в это время спала пелена и загремели пушки, которые произвели под «Преображенский марш» салютационную пальбу – 360 выстрелов, окутав все дымом. Торжество открытия завершилось парадом войск, во главе которых шел, обнажив саблю, сам Николай II. В течение этого дня «публика долго толпилась у памятника, любуясь величественным монументом».

Памятник представлял собой мемориальный комплекс, состоявший из собственно самой статуи императора, шатровой сени над ней, большой галереи и массивного основания. Статуя во весь рост, отлитая из темной бронзы, стояла на прямоугольном пьедестале с надписью: «Императору Александру II любовию народа». Все сооружение являлось выдающимся произведением прикладного искусства. Возвышавшаяся над статуей шатровая сень была облицована темно-розовым финляндским гранитом и украшена бронзой с позолотой; кровля шатра сделана из бронзовых листов, вызолоченных через огонь и залитых темно-зеленой эмалью. На сводах сквозной арочной галереи, окружавшей с трех сторон сень со статуей, помещались 33 мозаичных портрета русских государей, начиная от Владимира и кончая отцом Александра императором Николаем I, выполненные в Венеции по эскизам художника П.В. Жуковского. По фризу колоннады можно было прочесть: «Сооружен доброхотным иждивением русского народа».

Памятник вызвал разные отзывы, и в том числе отрицательные. Вот эпиграмма, приведенная в горьковской «Жизни Клима Самгина»:

Один из лучших московских путеводителей, последний изданный в царской России, писал, что «сам памятник не производит художественного впечатления. В нем хороша только фигура императора, отлитая из бронзы, по проекту Опекушина. Сень над нею и галерея, в виде буквы П кругом нее, сооруженные по проекту художника П.В. Жуковского (сына поэта) и гражданского инженера Н.В. Султанова, – из очень дорогого материала, с массой позолоты, уже потускневшей, и венецианской мозаикой, – безвкусны и лишены какого бы то ни было идейного содержания. Это памятник лицу, а не деятелю, и обычные аксессуары памятников великим людям и крупным историческим деятелям здесь заменяются картинной галереей предков Александра II, начиная с Владимира Святого».

Этот памятник разрушили одним из первых. По воспоминаниям, Ленин нашел необходимым именно его удалить, считая, что на его месте надо поставить памятник Льву Толстому. «Где отлучали Толстого от церкви? – спросил он меня (В.Д. Бонч-Бруевича, управлявшего делами Совнаркома. – Авт.). – В Успенском соборе… – Вот и хорошо, самое подходящее его убрать (он показал на памятник Александру II), а здесь поставить хорошую статую Льва Толстого, обращенную к Успенскому собору. Это будет как раз кстати».

Летом 1918 г. статуи Александра уже не было (сень дожила до конца 1920-х гг.). В дневнике одного москвича, опубликованном за границей, 3 сентября 1918 г. было записано: «Ехал вчера на трамвае по Каменному мосту и – увы! – видел оттуда, что памятники Александрам Второму и Третьему уже разорены…» И далее он добавляет: «Какие же суетники эти советские работники! Снятие памятников, флаги, красноармейские звезды, телеграммы Ленину, бюллетени о его болезни, ведь это „буржуазные“ замашки. Не сказать ли им в таком случае: „Врач – исцелися сам“?»

Весной 1924 г. намеревались начать разборку сени, а остатки памятника разобрали летом 1925 г.

Чудов монастырь

Даже в Московском Кремле, каждая пядь которого полна исторических воспоминаний, Чудов монастырь стоял на особом счету – так много событий случилось здесь, так много знаменитых в русской истории лиц связано с ним.

Основан монастырь был сыном боярина Федора Бяконта, в юности ставшим монахом Богоявленского монастыря, а потом и московским митрополитом Алексием, управлявшим Московским княжеством при малолетнем князе Дмитрии, будущем Донском. Как повествуется в Житии митрополита, в 1357 г. его вызвала к себе в Орду мать хана Джанибека Тайдула, много лет скорбевшая глазами. Всякий вызов в Орду был тревожным – писали завещания, прощались с чадами и домочадцами, служили молебны. Когда митрополит в Успенском соборе совершал молебен перед отъездом, то случилось чудо – у гроба святого митрополита Петра «се от себя сама возгорелась свеча». Митрополит раздал молящимся часть этой свечи, а остальную взял с собой в Орду вместе с освященной водой.

В Орде он был торжественно встречен, введен в царские покои, там совершил молебен, возжег чудесную свечу, окропил глаза царицы святой водой, и… чудо свершилось – Тайдула прозрела. Все получили богатые дары, а митрополиту был подарен ордынский посольский (по другим источникам – конюшенный) двор в Кремле, где он устроил монастырь, а в 1365 г., как повествует летописец, «пресвященный Алексий, митрополит всея Руси, заложи церковь камену во имя святого архангела Михаила, честного его чуда, бывшаго в Хонех» (можно предполагать, что чудесное выздоровление Тайдулы произошло 6 сентября, в день празднования Чуда Архангела Михаила). Но вероятнее всего, что посвящение церкви определялось самим смыслом чуда, совершенного архангелом Михаилом, защитившим христианский храм от пытавшихся разрушить его язычников. Он явился с неба и остановил воды, направленные язычниками на храм, потом прорубил ущелье и увел воды туда. Отсюда название места – Хони, то есть погружение, потому что там воды погрузились в каменное ущелье. Митрополит Алексий этим посвящением подчеркивал значение сохранения православной церкви как оплота Московского государства. Церковь эта «милостию же Божиею и помощию святаго архаггела Михаила единаго лета и почата, и кончана, и священа бысть». Митрополит украсил новую церковь «и подписью, и иконами, и книгами, и златыми сосудами».

Патриарх Адриан

Сам митрополит Алексий скончался в 1378 г. и завещал положить его у алтарей построенной им церкви, но Дмитрий Донской не выполнил его волю и церковь простояла недолго – уже в 1431 г. во время службы «церковный верх… от ветхости весьма обвалился». Старый храм – одноглавый, с покрытием по трем закомарам – разобрали и выстроили новый, а во время подготовки фундамента нашли в земле нетленные мощи митрополита Алексия, которые и доныне сохраняются, но теперь уже не в Кремле, а в церкви Богоявления Господня, что в Елохове.

Новая церковь была меньше первоначальной, «обаче [однако] высока и зело пространна и прекрасна», но и она простояла не так долго. Великий князь Иван III Васильевич в 1501 г. указал разобрать обветшавшую церковь и построить новую. Через два года, в тот же день, 6 сентября, в день празднования Чуда в Хонех, церковь была торжественно освящена. Возможно, что ее, как и строившийся примерно в то же время Архангельский собор, возводили итальянские архитекторы. Считают, что неизвестный архитектор, создавший Чудовский собор, владел приемами итальянского Возрождения с таким же мастерством, как и Алевиз Новый.

Сам храм был очень красивым, его стройный и пропорциональный четверик украшен изящными декоративными элементами, несущими черты как ранней московской архитектуры, так и более поздних исканий. Капитальная «История русского искусства» так отозвалась об этом храме: «Собор Чудова монастыря был одним из тех первых памятников XVI в., в которых с наибольшей полнотой сказались черты новой московской архитектуры… В нем с наибольшим совершенством оказались использованными новые архитектурные формы, сложившиеся в Москве в результате глубоких идейных сдвигов и работы зодчих различных художественных направлений».

Чудовский собор явился образцом для многих русских построек XVI в. Он был красив и внутри – над алтарным престолом обращала на себя внимание резная деревянная позолоченная сень. Это чудесное произведение – «рукоделье раба Божия Петра Ремизова» – датировалось 1641 г.

В Чудовом монастыре находились и другие церкви: так, почти через 100 лет после кончины святого Алексия в основанном им монастыре возвели церковь, освященную во имя его, а строителем был архимандрит Геннадий, который очень почитал святого Алексия. Однажды «вниде ему в ум» почтить святого, и вскоре, около 1485 г., была построена Алексеевская церковь, в которую и были тогда перенесены мощи святого Алексия. В 1680 г. вместо этой церкви архимандрит Адриан, последний перед введением синодального управления всероссийский патриарх, заложил две новые церкви под одной кровлей, одна – во имя святого Алексия, а другая – во имя Благовещения Богородицы. Они соединялись аркой, под которой в серебряной раке покоились мощи святого Алексия, рядом лежал посох его, а за стеклом на стене находилось одеяние. Около Алексеевского храма в 1686 г. построили еще один – Андреевский, возможно по случаю умиротворения Стрелецкого бунта, когда патриарх вынес часть святых мощей апостола Андрея и призвал собравшихся бунтовщиков покориться, что они сделали, поцеловав святыню. Этот храм был, может быть, единственным в России, куда не разрешалось входить женщинам, – прежде в Чудовом монастыре было много монашествующих, все они во время богослужений заполняли церковь, и во избежание совращения неустойчивых к соблазну монахов вход женскому полу был строго воспрещен. Это запрещение по традиции оставалось в силе и до последних дней существования монастыря.

В Алексеевской церкви особенно хорош был иконостас, сделанный из бронзы в 1839 г. по рисунку М.Д. Быковского, а царские двери весом 11 пудов 30 фунтов (185 кг), работы знаменитой ювелирной фирмы Сазикова, сияли серебром. Церковь эта была еще и своеобразным воинским памятником: по указанию Николая I на ее стенах были развешаны трофеи Русско-персидской войны 1826–1828 гг.

В Алексеевскую церковь вело высокое псевдоготическое крыльцо, нелепо приделанное в 1780 г. к двухэтажному монастырскому корпусу по проекту М.Ф. Казакова (как писал путеводитель по Москве 1917 г., «прекрасное монастырское здание обезображено грубым крыльцом quasi-готического стиля»).

Под монастырским храмом Святого Алексия в 1906 г. устроили церковь-усыпальницу убитого террористом великого князя Сергея Александровича, освященную во имя преподобного Сергия Радонежского. Ее украшал замечательной работы резной белокаменный иконостас, иконы для которого написал художник К.П. Степанов. Из такого же белого мрамора изваяли надгробие, стоявшее в центре подземного храма. Там был и небольшой музей древностей, в котором находились ценные вещи из коллекции великого князя: иконы XVI и XVII вв., нательный крест XIV в. в серебряном ковчеге, а также личные вещи его. В храме находились носилки, на которых переносились останки Сергея Александровича, и гренадерская шинель, укрывавшая их.

Автором проекта храма-усыпальницы был архитектор В.П. Загорский, а внутренняя отделка производилась по замыслу и рисункам П.В. Жуковского.

Патриарх Филарет

Монастырь издавна был весьма почитаем – в церкви Чуда Архангела Михаила крестили многих младенцев из царского дома: детей Ивана Грозного, в частности в 1554 г. – царевича Федора, в 1629 г. патриарх Филарет крестил своего внука – будущего царя Алексея Михайловича, а в 1672 г. здесь был крещен и царевич Петр – впоследствии преобразователь России император Петр Великий. В 1818 г. в этой церкви состоялось крещение будущего царя-освободителя Александра II, родившегося неподалеку, в Малом Николаевском дворце.

Чудов монастырь памятен событиями, имевшими большое значение для истории русской церкви. Так, сюда был заключен митрополит Исидор, присланный в Москву из Константинополя в 1437 г. и давший согласие на унию – соединение восточного православия и западного католицизма. Когда митрополит во время церковной службы помянул папу римского, великий князь Василий II возмутился, громогласно назвал его «латинским прелестником» и велел запереть митрополита в Чудовом монастыре. В.О. Ключевский писал: «Если бы великий князь Василий Васильевич не обличал злокозненного врага, сатанина сына грека Исидора, олатынил бы он русскую церковь, исказил бы древнее благочестие, насажденное у нас святым князем Владимиром».

Исидору удалось бежать из монастыря, но великий князь приказал не преследовать его. «Исидор нощию исшед тайно, – рассказывает летописец, – и со учениками своими, с Чернцом Григорием и Афанасием, и побежал с Москвы ко Твери, а изо Твери к Литве, да и к Риму». В Риме он и умер в 1462 г.

С Чудовым монастырем связаны, может быть, наиболее драматичные события в русской истории, когда само существование Руси как самостоятельного, суверенного образования было под угрозой. Это было Смутное время, время разорения, «нестроения» и шатания всей Русской земли, после которого она вышла обновленной, строящейся и укрепляющейся.

Чудов монастырь оказался связанным с судьбой главных действующих лиц драмы Смутного времени: Лжедмитрием I, Василием Шуйским и патриархом Гермогеном, и если для первого Чудов монастырь был только одним из этапов в самом начале его головокружительной карьеры, то для двоих других он стал мрачным свидетелем их либо политической, либо физической смерти.

Было высказано много предположений о происхождении Лжедмитрия. По наиболее вероятному из них, он был сыном галицкого дворянина Богдана Отрепьева, стрелецкого сотника, погибшего в московской Немецкой слободе, вероятно в пьяной драке. Его сын Юрий попал в молодости к боярам Романовым, и, когда царь Борис Годунов обрушил свой гнев и преследования на них, Юрию Отрепьеву пришлось спасать свою жизнь в монастыре – он постригся в монахи под именем Григорий и, пользуясь протекцией, попал в кремлевский Чудов монастырь. Его заступники просили архимандрита, «чтоб его велел взять в монастырь и велел бы ему жити в келье у деда у своего у Замятни».

Знаменитая сцена из трагедии А.С. Пушкина «Борис Годунов», в которой Пимен произносит:

происходит в келье Чудова монастыря. Григорий, проснувшись, рассказывает летописцу о смутившем его покой сне:

Григорий, обуреваемый честолюбивыми помыслами, бежит из Чудова монастыря, попадает в Польшу и оттуда, поддерживаемый поляками, приходит во главе войска в Москву. Он овладевает троном, венчавшись на царство 21 июля 1605 г. в Успенском соборе Кремля.

Долго на московском троне сидеть Григорию Отрепьеву не пришлось. Через десять месяцев в столице вспыхнуло восстание. «17 мая, в четвертом часу дня, прекраснейшего из весенних, – рассказывает Н.М. Карамзин, – восходящее солнце осветило ужасную тревогу столицы: ударили в колокол сперва у Св. Илии близ двора гостинаго, и в одно время загремел набат в целой Москве, и жители устремились из домов на Красную площадь, с копьями, мечами, самопалами».

Лжедмитрий, спасаясь от толпы, выскочил в окно и разбился. Его принесли во дворец и уже там убили. Тело выволокли на Красную площадь и положили на Лобное место, где, как передает современник, «положили ему на брюхо гнусную маску (найденную в комнатах у Марины), дудку в рот, волынку под мышку и медную деньгу в руку, как бы в награду за игру его».

Возглавлял боярский заговор, свергнувший Лжедмитрия I, Василий Иванович Шуйский, «пожилой, 54-летний боярин небольшого роста, невзрачный, подслеповатый, человек неглупый, но более хитрый, чем умный, донельзя изолгавшийся и изынтриганившийся, прошедший огонь и воду, видавший и плаху и не попробовавший ее только по милости самозванца, против которого он исподтишка действовал, большой охотник до наушников и сильно побаивавшийся колдунов». Его «выкрикнули» царем на Красной площади, и он оставался им четыре бурных года, с 1606 по 1610 г., в государстве, пораженном голодом, сотрясаемом восстаниями, осажденном интервентами.

В середине 1610 г. положение царя Василия стало критическим – его войска потерпели сокрушительное поражение в сражении с польскими войсками под деревней Клушино. С запада к Москве приближался гетман Станислав Жолкевский, с юга – Лжедмитрий II, а в самой Москве раздавались призывы расправиться с правительством. Глава заговорщиков Захар Ляпунов 17 июля 1610 г. собрал у Арбатских ворот дворян и детей боярских и объявил им о необходимости свести Шуйского с престола. После сходки на Красной площади толпа во главе с Ляпуновым отправилась в Кремль, захватила царя Василия и отвела в его городской дом, а вскоре туда, как рассказывает Н.М. Карамзин, «явились Захария Ляпунов, Князь Петр Засекин, несколько сановников с Чудовскими Иноками и Священниками и велели Шуйскому готовиться к пострижению, еще гнушаясь новым цареубийством и считая келию надежным преддверием гроба. „Нет! – сказал Василий с твердостью. – Никогда не буду Монахом“… Читали молитвы пострижения, совершали обряд священный и не слыхали уже ни единого слова от Василия». Его насильно постригли и отвезли в Иосифо-Волоколамский монастырь, а там он попал в руки гетмана Жолкевского, который и увез его в Польшу, предварительно сняв с него иноческое платье, «одев во изрядные ризы» – ведь польскому королю надо было видеть не монаха, а плененного русского царя. Там, в Польше, Шуйский и умер через два года.

В монастырском храме Чуда Михаила Архангела, в глубоких белокаменных подвалах, по преданию, был заключен патриарх Гермоген. Твердый защитник интересов православия, он не шел ни на какие компромиссы. Гермоген требовал крещения Марины Мнишек, чем и вызвал недовольство первого самозванца. Патриарх противился кандидатуре польского королевича Владислава на русский престол и, поддерживая Михаила Романова, выступал против боярских предложений о присяге королю Польши Сигизмунду III.

Когда на требование изменников-бояр остановить русское ополчение, приближающееся к Москве, Гермоген твердо ответил: «Я их благословляю против вас стояти и помереть за православную христианскую веру», его арестовали. Он не смирился с оккупацией Москвы и, находясь под домашним арестом, стал рассылать грамоты по Русской земле с призывами выступать против интервентов. Мужественный патриарх отвечал на угрозы врагов: «Да будут те благословени, которые идут на очищение Московского государства, а вы, – говорил он боярам, – окаянные московские изменники, будете прокляты».

Последние дни жизни бесстрашного патриарха, которого называли «непоколебимым столпом», поддерживающим «великую палату» – Россию, прошли в заключении: было ему «гонение и теснота великая». Гермогена посадили в подземную тюрьму, морили голодом – «опечалиша его кормлею и питием», и патриарх-страдалец скончался 17 февраля 1612 г. «по многом страдании и тесноте».

В воспоминание этих событий в нижнем этаже Михаилоархангельской церкви в 1913 г. освятили церковь во имя мученика Гермогена, тезоименитого патриарху.

Патриарх Гермоген

Сюда же, в Чудов монастырь, насильно отвели деда Петра I, боярина Кирилла Нарышкина. В 1682 г., во время Стрелецкого бунта, он был пострижен в монахи – тогда это было весьма распространенной формой принудительного отстранения политических противников от участия в управлении государством.

Чудов монастырь приобрел известность и как средоточие просвещения на Руси. Здесь была открыта одна из первых в Москве школ, учрежденных для подготовки «справщиков», то есть ученых людей, знающих, как исправить богослужебные книги, в которые при многочисленных переписываниях проникло множество ошибок.

Само дело исправления книг, по словам И.Е. Забелина, «не замедлило обнаружить всю глубину и необозримую широту тогдашнего русского невежества и его кровных чад: суеверия, легковерия, суемудрия и самомнения». Руководителем школы сделали грека Арсения, учившегося в Риме. Его привез в Москву в 1649 г. иерусалимский патриарх, и Арсений остался здесь. Позднее его приблизил к себе патриарх Никон, однако через несколько лет ученого грека обвинили в ереси, и он, как образно пишет тот же И.Е. Забелин, «на одинокой и потому утлой своей ладье потонул в глубине всеобщего невежества… Говорили про него, что он волхв, еретик, звездочетец, исполнен скверны и смрада езувитских ересей. Такими характеристиками встречались тогда все знающие и ученые люди».

Здесь же, в Чудовом монастыре, обретался и знаменитый писатель, богослов Максим Грек.

Максим Грек, или Михаил Триволис (таково было его настоящее имя), в 1518 г. прибыл из Афона в Москву по приглашению великого князя Василия II для перевода и исправления богослужебных книг. После выполнения первого же поручения – перевода толковой Псалтыри – он попросился обратно, но не тут-то было: в Московское государство было трудно попасть, но еще труднее кому-либо выбраться, если власти считали его полезным или же опасались, что он расскажет на Западе о московских порядках.

Максима Грека заставили работать. Он переводил, писал, исправлял книги, проповедовал, но, что оказалось роковым для него, он не смог остаться в стороне от политико-религиозной борьбы. Максим Грек выступил на стороне так называемых нестяжателей, ратовавших за возвращение церкви к идеалам первоначального христианства – аскетизму, отказу от стяжания, то есть стремления к приобретению, накоплению материальных ценностей.

Нестяжатели потерпели поражение и были осуждены на церковных соборах, и Максим Грек полностью испил горькую чашу мучений и унижения. Его в оковах увезли в дальний монастырь. В заточении он провел 22 долгих года. Сменялись митрополиты, появлялись новые люди у кормила правления, но Максим Грек оставался в монастыре – напрасно он слал прошения, доказывая, что он не еретик, не враг Московской державы, что он по десять раз молился за государя, напрасно он унижался: выпускать его не желали. Москва не любила, чтобы о ней неблагоприятно отзывались за границей.

В Чудовом монастыре жил и другой известный в истории русской культуры просветитель – Епифаний Славинецкий. Он получил образование в лучшем тогда высшем учебном заведении – Киево-Могилянской академии, продолжил обучение за границей. Его пригласили в Москву и поручили исправление богослужебных книг, и, по сути дела, та реформа, которую замыслил патриарх Никон, была практически проведена Епифанием Славинецким.

Это был настоящий ученый, чуждый каких-либо житейских дрязг и склок, не искавший теплых местечек, всем сердцем преданный науке. Он не только исправлял книги, но и переводил. Сохранились архивные записи о выплате ему «гонораров»: «166 года (1658) маиа 8 киевлянину старцу Епифанию, что в Чудове монастыре живет, перевел государю патриарху дохтурскую книгу, 10 рублев дано сполна».

Епифаний прожил в Москве 26 лет и погребен был в Чудовом монастыре. На его надгробной плите была пространная надпись, начинавшаяся так:

И сам патриарх Никон, эта яркая и противоречивая фигура в истории Русской церкви, испытал здесь, в Чудовом монастыре, минуты унижения и позора. В небольшой Благовещенской церкви монастыря 12 декабря 1666 г. ему объявили приговор церковного суда, в котором русского патриарха обвиняли в хуле на великого государя, царя всея Руси. Тут были и два патриарха – Паисий Александрийский и Макарий Антиохийский – главы восточных церквей, живших под гнетом турок и приезжавших в Московию в надежде на вспомоществование, присутствовали русские церковные деятели и бояре, присланные царем, князья Одоевский, Долгорукий, Воротынский и др. В церковь, ярко освещенную свечами, вошел Никон в патриаршей мантии, с панагией на груди и в черном клобуке с сияющим жемчужным крестом на нем. Прочли по-гречески и по-русски приговор суда – лишить Никона патриаршего сана, и восточные патриархи начали снимать с него панагию и клобук. «Возьмите себе жемчуг, – сказал язвительный Никон, обращаясь к патриархам, – разделите его между собою; вы, бродяги, шатаетесь всюду за милостыней».

Низложенного Никона вывели из церкви, посадили в сани и на следующий день отправили в Ферапонтов монастырь в заточение.

Монахом Чудова монастыря был и один из первых русских просветителей, Карион Истомин. Он приехал в Москву из Украины около 1676 г. и сначала поселился вместе с Сильвестром Медведевым в Заиконоспасском монастыре на Никольской улице, но потом перешел в Чудов монастырь. Карион Истомин – автор лучшего тогда русского букваря, вышедшего из печати в 1694 г., который он преподнес царице Наталье Кирилловне для обучения ее внука, царевича Алексея. Еще раньше он составил для одиннадцатилетнего царя Петра I книгу «Полис» – энциклопедию, в которой рассказывалось о самых разных вещах в стихотворной форме. Карион Истомин был автором и переводчиком многих сочинений по истории и педагогике, его поэтическое наследство очень велико. Чудов монастырь был известен в Москве своим хором, который был, как говорили, «вершиной русского певческого искусства». Его основал митрополит Платон Малиновский в 1750 г., где хористами служили «искусные и голосами исправные, басистые, тенористые и альтистые, особливо же из мальчиков дишкантистые, чтобы гораздо к пению способны были и напрасно места не занимали».

Как и в других монастырях, в Чудовом монастыре находилось кладбище, на котором похоронили последнего казанского царя Едигера, принявшего крещение под именем Симеон; в монастыре покоились сват царя Алексея Михайловича боярин Борис Иванович Морозов, Карион Истомин, многие из знатных фамилий Трубецких, Оболенских, Хованских, Щербатовых, Куракиных, Стрешневых.

Во время оккупации Москвы наполеоновскими войсками в алтаре собора маршал Даву устроил свою канцелярию, где, сидя за священным престолом, подписывал бумаги и принимал просителей, что воспроизвел Верещагин в серии картин, посвященных Отечественной войне 1812 г.

Рядом с Чудовым монастырем стояло небольшое уютное здание с изящной угловой полуротондой – так называемый Малый Николаевский дворец.

Малый Николаевский дворец

Во времена Ивана III здесь находились двор брата государя князя Юрия Ивановича Дмитровского и несколько других дворов, принадлежавших боярам. Царь Иван IV приказал очистить весь участок и построить двор для своего глухонемого брата, князя Юрия Васильевича, что и было сделано в продолжение трех месяцев осенью 1560 г. Князь Юрий прожил здесь немного – через четыре года он умер, и двор купил боярин Иван Шереметев Большой, заплативший за него огромную по тем временам сумму – 7800 рублей да еще давший в придачу два других своих двора. После Шереметевых двором стал владеть известный политический деятель царствования Михаила Федоровича, знатный и богатый боярин Борис Иванович Морозов, а с 1677 г. двор – собственность Чудова монастыря.

По указу Синода 1744 г. этот двор стал жилищем главы Московской епархии. Сюда 15 сентября 1771 г. пришла толпа москвичей, возмущенная запретом архиепископа Амвросия собираться у иконы на Варварской площади – дело было во время чумной эпидемии в Москве, и власти, естественно, боялись распространения болезни. Озлобленной толпе нужно было найти конкретных виновников трагедии, и гнев обезумевших от жажды крови обратился на Амвросия. Собравшиеся на Варварской площади бросились в Кремль, сюда, в палаты архиепископа, и, не найдя его там – он успел укрыться в Донском монастыре, – разгромили дом: «…все окончины перебили, стулья переломали, оборвали и, одним словом, весь домашний убор с крайним ругательством в ничто обратили». На следующий день архиепископа нашли на хорах Большого собора Донского монастыря, выволокли невинную жертву оттуда и зверски убили. Это было началом Чумного бунта 1771 г., укротить который смогли лишь войска под командованием генерал-поручика П.Д. Еропкина.

Новый глава Московской епархии архиепископ Платон в 1775 г. начал строительство дома для себя заново. Средства на постройку – 40 тысяч рублей – выдала сама Екатерина II, а архитектором пригласили Матвея Казакова, который строил для Платона ранее архиерейские палаты в Твери и церковь Святого Филиппа Митрополита в Москве.

В 1776 г. Казаков возвел здание «в новейшем вкусе», со сдержанной обработкой лопатками по всему фасаду и очаровательной полуротондой из четырех колонн тосканского ордера, увенчанной бельведером с вензелем Платона. В здании находилась домовая церковь, освященная во имя святых апостолов Петра и Павла. Позднее, в 1824 г., здание надстроили деревянным, обложенным кирпичом третьим этажом.

После смерти митрополита Платона архиерейский дом остался без хозяина и в 1817 г. поступил в дворцовое ведомство. Когда в следующем году в Москву приехал императорский двор, в этом здании поселился великий князь Николай Павлович с семьей. Здесь 17 апреля 1818 г. родился его сын, будущий российский император Александр II. Его отец часто останавливался в этом дворце, и впоследствии он стал называться Малым Николаевским.

Тут 8 сентября 1826 г. состоялся знаменательный разговор Николая I с возвращенным им из ссылки Александром Сергеевичем Пушкиным. За ним в Псковскую губернию, в Михайловское, послали фельдъегеря, и тот провел Пушкина, усталого, в дорожном платье, забрызганном грязью, прямо в кабинет императора. Как писал в своих записках декабрист Н.И. Лорер со слов брата А.С. Пушкина Льва, царь встретил поэта словами: «Брат мой, покойный император сослал вас на жительство в деревню, я же освобождаю вас от этого наказания с условием ничего не писать против правительства». – «Ваше величество, – ответил Пушкин, – я давно ничего не пишу противного правительству, а после „Кинжала“ и вообще ничего не писал». – «Вы были дружны со многими из тех, которые в Сибири?» – продолжал государь. «Правда, государь, я многих из них любил и уважал и продолжаю питать к ним те же чувства!» – «Я позволяю вам жить, где хотите, пиши и пиши, я буду твоим цензором», – кончил государь и, взяв его за руку, вывел в смежную комнату, наполненную царедворцами: «Господа, вот вам новый Пушкин, о старом забудем».

Это был заранее рассчитанный жест только что коронованного императора: привлечь в глазах общества на свою сторону опального поэта, известного всей России вольнодумными стихами.

В этом же дворце Николай принимал другого поэта – Александра Полежаева, чья поэма «Сашка» возмутила высочайшего слушателя. «Это все еще следы, последние остатки; я их искореню!» – памятуя о декабристах, воскликнул он, и поэт, только что окончивший университет, отправился в солдаты.

Николай задумал перестроить дворец в более приличествующем Кремлю русском стиле и заказал архитектору К.А. Тону проект перестройки, утвержденный в 1851 г., но до кончины Николая успели только выстроить крыльцо с шатровым верхом, а дальнейшую перестройку запретил новый император Александр II, сказав: «Мне гораздо приятнее иметь старый исправленный без перемены дворец, чем вновь построенный с фасадом Тона».

В 1874 г. под руководством архитектора Н.А. Шохина началась реставрация порядком обветшавшего здания с условием строгого сохранения его внешнего и внутреннего вида. Во время работ открылись сооружения кремлевского рва времени Ивана Калиты, остатки древних зданий, а также были обнаружены более 2 тысяч скелетов, захороненных потом во дворе монастыря у церкви Чуда Архангела Михаила. Тщательная реставрация окончилась в 1878 г.

В 1917 г., во время обстрела Кремля большевиками, значительные разрушения были нанесены Чудову монастырю. Известный искусствовед А.М. Эфрос писал: «Сильнее всего разворочен Чудов монастырь. Его стены, окна, крыльцо представляли сплошную рану. Стены пробиты насквозь, искрошены наличники окон, разбиты колонны крыльца; внутренние части монастырских помещений, главным образом архиерейские покои, чрезвычайно пострадали».

После переезда ленинского правительства в Москву оно заняло Кремль, но тогда не все здания использовались новыми хозяевами, и, конечно, они не чувствовали себя в безопасности даже за высокими стенами Кремля… Они боялись всех, а особенные подозрения вызывали у них монахи кремлевских монастырей. Как бесхитростно рассказывал первый советский комендант Кремля матрос П.Д. Мальков, «больше всего хлопот и неприятностей доставляли мне монахи и монахини, так и сновавшие по Кремлю в своих черных рясах… Вот тут и охраняй и обеспечивай Кремль от проникновения чуждых элементов!»

Я.М. Свердлов, которому подчинялся кремлевский комендант, считал, что «давно пора очистить Кремль от этой публики», и Ленин тут же дал свое согласие. «Ну что же, – передает его слова комендант, – я не против. Давайте выселяйте. Только вежливо, без грубости».

Мальков отправился к настоятелю: «Есть, говорю, указание Ленина и Свердлова переселить вас всех из Кремля, так что собирайтесь».

Насельников монастырей выгнали в 1918 г., но чудовские монастырские здания простояли еще почти 10 лет, их использовали как общежития, открыли клуб ВЦИКа (Центрального исполнительного комитета) на втором этаже, а на первом – типографию ВЦИКа и переплетную мастерскую, классы пулеметных курсов и открыли кооперативный магазин для тех, кто не удостоился получать государственные пайки. Малый Николаевский дворец достоял до 1929 г., когда он был сломан вместе с Чудовым и Вознесенским монастырями.

В декабре 1929 – начале 1930 г. все монастырские постройки снесли. В журнале «Архитектура и строительство Москвы» в 1989 г. был опубликован красноречивый документ от 17 декабря 1929 г., подписанный историками и реставраторами, работавшими тогда в церкви Чуда Архангела Михаила. Они сообщают, что, явившись на работу по съемке фресок собора, «нашли храм взорванным и представляющим груду строительного мусора». Как этот храм, так и весь Чудов монастырь уступил место новой постройке: понадобилось выстроить помещение для охранников новой власти – военной школы красных командиров имени ВЦИКа, которая ранее находилась в старом здании Оружейной палаты, и для нее не нашлось другого места во всей Москве, как только на месте древних Чудова и Вознесенского монастырей и Малого Николаевского дворца. К 1934 г. появилось здание (архитектор И.И. Рерберг; участвовал также архитектор И.В. Жолтовский), о котором современные авторы архитектурной истории Кремля пишут, что «по своим членениям и пропорциям это здание не вписалось в ансамбль Кремля. Выполненное в неоклассическом стиле, характерном для начала XX в., оно невыразительно по формам, его детали имеют сухую прорисовку». Это «невыразительное» здание заменило собой совершенно неповторимые кремлевские постройки, от которых ничего не осталось, кроме нескольких фотографий.

В 1958 г. часть здания была переустроена в просуществовавший недолгое время (до 1967 г.) Кремлевский театр на 1200 зрителей, для входа в который открывали Спасские ворота.

Теперь это здание занимают конторы президентской администрации.

Церковь Святых Константина и Елены

Это была первая церковь, снесенная большевиками в Кремле. Она стояла под горой, на подоле, у восточной Кремлевской стены, и совсем близко от проездных ворот башни, которая так и называлась – Константино-Еленинская.

Впервые церковь Святых Константина и Елены упоминается в летописном сообщении о пожаре 1470 г.: «…того же лета, месяца августа в 1 день, исходящу второму часу загореся Москва внутри города на подоле, близ Костянтина и Елены, от Богданова двора Носова, а до вечерни и выгорел весь, вста бо тогда ветр силен с полунощи, и за рекою многы дворы погорели, а иных отнимали; а головни и береста с огнем добре далече носило, за много верст…»

Возможно, тогда церковь была деревянной, ибо в 1651 г. повелели возвести каменное ее здание, но вот сделали это или нет, неизвестно. Однако известно, что в 1692 г. каменную церковь, выстроенную иждивением царицы Натальи Кирилловны и царевича Алексея Петровича, освятил патриарх Адриан.

С этих пор церковь почти не изменялась – в продолжение и XVIII, и XIX вв. она лишь ремонтировалась и заново украшалась – так, например, в 1756 г. под «смотрением» архитектора князя Д.В. Ухтомского делались новый иконостас и роспись на стенах. Храм пережил и пожар 1812 г. – его обширные подвалы служили убежищем для десятков москвичей, потерявших имущество и кров. В 1836 г. церковь отремонтировали и украсили.

Так церковь Святых Константина и Елены мирно жила до лета 1928 г., когда она привлекла внимание властей. Ее снесли, место разровняли, засеяли зеленой травой, и сейчас уже ничто не напоминает о ней.

Собор Спаса на Бору

Во дворе Большого Кремлевского дворца в начале XX в. можно было увидеть старинную небольшую церковь, почти вросшую в землю. Это был собор во имя Спаса Преображения, называвшийся «что на Бору».

По летописному известию, в 1330 г. князь Иван Калита «заложи церковь камену на Москве, близ своего двора во имя Преображениа Господа нашего Исуса Христа…». Само название собора – «что на Бору» – говорило, казалось, о древности его. Как объясняют все путеводители, тогда вокруг него шумел дремучий, вековой бор. Однако эта, наиболее распространенная, версия вызывает определенные сомнения. Как выяснили археологи, уже в XI в. на вершине кремлевского холма был поселок с торжищем, и говорить, что через две сотни лет, в XIV в., вокруг Спасского собора еще был дикий лес, по меньшей мере наивно. С гораздо большей вероятностью можно предположить, что собор построили на месте древнего торга – ведь слово «бор» означает еще «налог», «денежная повинность» (отсюда и такие слова, как «сбор», «поборы», «собирать» и т. д.), и место, где собирали этот налог, так и называлось Бор, значит, церковь стояла именно «на Бору», то есть там, где находилась торговая застава, у слияния двух рек, Москвы и Неглинной – двух торных дорог древности.

Возведение кремлевского каменного храма – пример невиданного еще строительства в далеком и окраинном городе Северо-Восточной Руси, которое должно было свидетельствовать о богатстве московского князя. Но он не только построил церковь, а «и сотвори ту монастырь, и сбра в он чръноризци, и возлюби его паче инех монастырей». Это был женский монастырь, основанный для супруги великого князя. По исследованиям историка К.А. Аверьянова, после огромного московского пожара 1365 г., в котором погорело множество зданий, и в том числе Спасский в Занеглименье, монахов этого монастыря перевели в Кремль, а монахинь поселили у села Семчинского в Алексеевском монастыре. С тех пор Спасский кремлевский монастырь стал мужским.

Монастырский собор был одним из самых уважаемых: там погребали великих княгинь. Первое погребение состоялось в 1332 г., когда скончалась жена князя Ивана Калиты Елена Ивановна. В 1345 г. здесь похоронили великую княгиню Анастасию, жену Симеона Гордого, незадолго перед тем затеявшую роспись собора: «…а мастера старшины и начялницы бысть России родом, а Гречистии ученицы: Гоитан, и Семен, и Иван, и прочие их ученицы и дружина», также и великую княгиню Александру, мать Дмитрия Донского, в 1364 г.; но в дальнейшем монастырь стал мужским. Так, под 1393 г. летописец отметил: «Иуля 29 преставися князь Иванъ, брат великого князя Васильевъ, и наречено бысть имя его в чернехъ Иоасаф, положенъ же бысть у Спаса въ притворе близ гроба бабы своея княгини Александры Ивановы». В 1396 г. записано известие о смерти епископа Стефана Пермского: «Toe же весны, апреля 26, преставися епископъ Пермьский Стефанъ и положенъ бысть на Москве въ монастыре у святаго Спаса, въ застенке (то есть в приделе. – Авт.), в Спасе Милостивомъ». Как сообщал летописец, «святое же и честное священное его и трудолюбезное тело положено бысть в церкви всемилостиваго Спаса, иже есть придел…».

Как и все московские храмы, Спасский собор много раз горел и подвергался надругательствам ордынцев. Особенно губительным был разгром, учиненный Тохтамышем в 1382 г., когда он обманом взял Москву. Невозможно удержаться, чтобы не привести здесь печалование летописца: «И бяше тогда видети в граде плачь, и рыдание, и вопль мног, и слезы, и крик неутешаемый, и стонание многое, и печаль горкаа, и скорбь неутешимаа, беда нестерпимаа, нужа ужаснаа, и горесть смертнаа, страх, и ужас, и трепет…» Вся Москва лежала в дымящихся развалинах: «…церкви святыя запалены быша и падошася, а каменыя стоаша выгоревши внутри и сгоревша вне…»

Дмитрий Донской возобновил Спасский храм и завещал ежегодное пожертвование в пользу монастыря немалой по тому времени суммы – 15 рублей. Многие князья жаловали монастырь деревнями, землей и иными угодьями. Только Иван III, заботившийся о новом престиже своей власти, начав большую перестройку в Кремле, в начале 90-х гг. XV в. повелел вывести из него древний и уважаемый своими предками Спасский монастырь далеко за Яузу, на высокий и крутой берег Москвы-реки, где и был основан новый Спасский монастырь, а в Кремле осталась только церковь Спаса, ставшая дворцовой, великокняжеской.

Есть сообщение о том, что сын Ивана III великий князь Василий Иванович в 1527 г. построил новую церковь, но, как предполагал И.Е. Забелин, это известие может относиться лишь к возведению ее приделов, а сама же церковь осталась такой же маленькой, какой и была во времена Ивана Калиты. На это обратил внимание известный своим описанием путешествия антиохийского патриарха Макария в Россию Павел Алеппский.

С устройством новых церквей для великокняжеского двора, так называемых верховых, Спасский храм становится приходским для дворцовой прислуги: «…весь дворец, ключники, и стряпчие, и сытники, и приспешники, и повары тут приходят, и рано для их служба живет, чтоб отправясь шли, всяк на свой приспех, к Царьскому столу готовить».

В XVIII в. Спасский собор, как, впрочем, и весь Кремль, лишась бдительного ока царя, стал ветшать. Много раз собор осматривали архитекторы и неизменно доносили обо всех новых и новых ветхостях, которые надо было исправлять. Вот в 1730 г. сообщалось, что сквозь своды шла течь, черепица во многих местах обвалилась и все «поросло лесом, березы, осины и рябины». В 1760–1763 гг. старое и ветхое здание разобрали и под руководством М.Ф. Казакова сложили заново.

Так продолжалось до XIX в. В наполеоновское нашествие храм уцелел, хотя и был ограблен. Только в 1850–1860-х гг. храм отреставрировали по проекту известного тогда архитектора Ф.Ф. Рихтера и заново расписали.

Особое внимание при поновлении храма было обращено на место захоронения просветителя зырян (или, как их тогда называли, пермяков) святого Стефана Пермского. Он еще мальчиком, живя в своем родном городе Устюге, научился чтению – «всей грамотичной хитрости и книжной силе». Таким любознательным людям, как Стефан, была тогда одна дорога – в монастырь, где он обрел многих своих товарищей, таких же искателей истины и света. 13 лет провел Стефан в Григориебогословском монастыре в Ростове – и после этого он решился стать миссионером, как «издавна у него сдумано бяше». Он выучился зырянскому языку и принялся за составление азбуки, так как зыряне «не знаху, что есть книги», для чего он воспользовался употреблявшимися у них с давних времен знаками, пометами на вещах.

Миссионерство Стефана проходило с большими трудностями. Особенно сопротивлялись его проповеди языческие жрецы, а среди них некий жрец Пам: «Лют супротивник преподобному и злоратоборец велик, неукротим супостат и боритель». Стефан и Пам как-то спорили друг с другом день и ночь, забыв о сне и пище, пока не решили доказать истинность своей веры и ложность противника испытанием огнем и водой. При большом стечении народа разожгли большой костер, сделали две проруби во льду, куда после испытания огнем должны были спуститься спорившие, но язычник Пам убоялся испытаний и, посрамленный, удалился из зырянской земли, а Стефан одержал полную победу.

Деятельность его поддерживалась московскими князьями и церковными иерархами, и в 1383 г. он был рукоположен в сан епископа Пермского. На земле зырян епископ Стефан основывал школы, богадельни, монастыри, организовывал перевод книг на зырянский язык и их переписку. Он «во время трудные» раздавал голодающим свои деньги и хлебные запасы, делился с ними последним, охранял свою паству от нападений новгородских ушкуйников (разбойников), соседних племен и от преследований московской администрации.

До нас дошел выразительный «плач Перми» о смерти Стефана: «Он молился о спасении душ наших перед Богом, а князю предлагал жалобы наши, печаловался о льготе для нас и о наших пользах; пред боярами и начальниками был усердным заступником нашим; много раз избавлял он от насилия, работ, тиунских взяток и облегчал нам подати».

Стефан проповедовал христианство в Пермской земле еще несколько лет, а в 1396 г. был вызван в Москву, здесь скончался и был похоронен в Спасском соборе. В 1549 г. его причислили к лику русских святых. В соборе сохранялись мощи Стефана Пермского, и молящиеся могли видеть его посох.

Долгое время считалось, что собор Спаса на Бору – одна из древнейших построек в Кремле, но выяснилось, что в XVIII в., после одного из больших пожаров, здание его было переложено заново (возможно, с использованием старых частей), да так, что в точности соответствовало древнему образцу. Все это было определено при поспешно проведенных в 1932 г. исследованиях перед сносом собора, и, как меланхолически отмечал один из исследователей, «как бы добросовестно ни была осуществлена эта новая модель древней постройки, она уже не может дать в руки исследователя наблюдений, которые позволили бы установить, к какому времени относятся те или иные части исчезнувшего оригинала».

Все вопросы остались без ответа – собор Спаса на Бору к 1 мая 1933 г. был безжалостно разрушен.

Вознесенский монастырь

Монастырь находился у Спасских ворот и почти вплотную примыкал к Кремлевской стене. Один из древнейших в Москве, он производил незабываемое впечатление своими церквями, тишиной, спокойствием. Автор «Воспоминания о посещении святыни московской» Андрей Муравьев так начинал свой очерк о монастыре: «Есть обитель инокинь, у Спасских ворот Кремля. Как робкие ласточки, которые, весеннею порою, вьют себе мирные гнезда, в преддверии домов, а иногда лепятся к башням и бойницам, не подозревая их ратного назначения: так и смиренные отшельницы, протекши житейское поприще, устроили себе приют, под навесом зубчатых твердынь, подле железных врат, отразивших столько приступов. Вдова витязя Донскаго указала им отважное место и сама легла на нем, чтобы укрепить своих преемниц на многие подвиги, подобно как ратные вожди водружают хоругвь свою там, где наиболее кипит сеча, чтобы удержать за собою поле битвы».

Великая княгиня Софья Витовтовна

В главном монастырском храме находилась почитаемая древняя икона Божией Матери Одигитрии, то есть Путеводительницы, которая, как говорили, была спасена великой княгиней Евдокией во время нашествия Тохтамыша на Москву в 1382 г. Монастырь славился хорошим хором, а на Вербное воскресенье здесь устраивалось гулянье, где посетители могли вдоволь налюбоваться на изделия монахинь и купить их.

По преданию, монастырь основала великая княгиня Евдокия Дмитриевна, супруга Дмитрия Донского. В этот монастырь она удалилась под именем Евфросинии и там же начала постройку каменного Вознесенского собора, закладка которого состоялась 20 мая 1407 г.: «Тое же весны княгини великая Еудокыя Дмитреева заложи на Москве церковь камену святаго Възнесения внутри города». Через полмесяца она скончалась и была погребена в строившемся храме: «Месяца иуня в 7 день преставися великая княгини Еудокия Дмитреева Ивановича нареченная в мнишьеском чину Еуфросиния и положена бысть в манастыри в церкви Възнесения юже сама заложи».

Ее невестка, великая княгиня Софья Витовтовна, продолжила строительство собора, но успела лишь вывести стены «по колцо, идеже верху быти», то есть до барабана и главы.

Пожары, княжеские междоусобицы, борьба за власть в Москве привели к тому, что храм в продолжение 50 лет стоял недостроенным. В 1467 г. великая княгиня Мария Ярославна, вдова великого князя Василия II Темного, решила, разломав старый, уже порядком обветшавший собор, возвести новый. Поручили строительство архитектору Василию Ермолину, и он сделал то, чего еще не видела Москва: на старые стены были «надеты» новые – «оделаша еа около всю новым камением да кирпичем ожиганым, и своды сведоша, и всю свершиша», и тогда очевидцы «дивитися всем необычному делу сему».

Но и этот собор простоял недолго – не смог выдержать опустошительные московские пожары. В 1518 г. по указу великого князя Василия III начали строить новый Вознесенский собор, закончили его через три года: «…того же лета (1521) месяца мая 9 день священна церковь камена Възнесенье господне в манастыри великии княгине подле Чюдова монастыря в граде Москве на празник Възнесения господа нашего Исуса Христа…»

Автором, возможно, был итальянский архитектор Алевиз Новый, работавший в Москве с 1504 г.; он, в частности, строил кремлевский Архангельский собор.

Считалось, что именно здание, построенное при Василии III, дожило до наших дней, но, как свидетельствует летопись, при царе Федоре Иоанновиче, в 1587–1588 гг., был «поставлен храм камен на Москве в Кремле-городе в Девиче монастыре у Вознесения, о пяти верхах, больши старово».

Интересную гипотезу выдвинули историки, исследуя историю его строительства. В то время Борису Годунову было весьма необходимо укрепить свое положение в Москве, что он мог сделать через сестру Ирину, жену царя Федора. И Годуновы с этой целью строят в кремлевском девичьем Вознесенском монастыре новый собор, копию великокняжеского Архангельского собора.

Кроме главного Вознесенского собора в монастыре было еще две церкви. Одна из них – во имя преподобного Михаила Малеина (Малеин – от названия горы на Афоне, где преподобный проводил жизнь в иноческих подвигах). Сразу за Спасскими воротами, немного в глубине, за красивой решеткой стоял этот храм, дата возведения которого не определена (возможно, в начале XVII в). Иногда авторами его называют подмастерьев каменных дел Бажена Огурцова и Семейку Белого.

Он не был первым на этом месте – еще в 1617 г. упоминается: «…того же дни (1 сентября) в Вознесенской девичь монастырь к Государеву ангелу Михаилу дано фунт ладану». Возможно, здание церкви было выстроено между 1613 и 1617 гг., ибо именно в 1613 г. в монастыре поселилась мать новоизбранного царя Михаила Романова и она, царица-инокиня Марфа, выстроила в Вознесенском монастыре храм во имя Михаила Малеина с приделом во имя мученика Федора, то есть во имя святых, соименных мужу и сыну.

Этот храм пользовался особенным благоволением царей Михаила Федоровича, Алексея Михайловича, Федора, Ивана и Петра Алексеевичей, и он был буквально наполнен драгоценными дарами.

Третью монастырскую церковь освятили во имя святой великомученицы Екатерины. Выстроенная в псевдоготическом стиле, которым так увлекались в конце XVIII – начале XIX в., она первой встречала посетителя, подходившего к Вознесенскому монастырю. Совсем не похожее на русское церковное здание, оно было скорее светским, даже несколько кокетливым, все украшенное мелкими декоративными деталями, как будто одетое в иноземную кружевную мантилью.

Еще в XVII столетии на этом месте находилась небольшая Георгиевская церковь, к началу XIX в. совершенно обветшавшая. Ее и другие постройки разобрали и на их месте заложили новую, Екатерининскую церковь 4 июля 1809 г. Проект ее принадлежал молодому тогда зодчему Карлу Росси.

В Москве по его проекту в 1807–1808 гг. построили на Арбатской площади театр, который поразил современников своим обликом – многие восторженно описывали красоту его фасадов и интерьеров. К сожалению, мы можем судить об Арбатском театре только со слов современников, ибо он стал первой жертвой грандиозного московского пожара 1812 г. и ни одного его изображения, ни планов, ни проектных чертежей не сохранилось.

Дебют Росси в Москве был настолько удачен, что его назначили в Кремлевскую экспедицию и поручили проектирование и постройку Екатерининской церкви. Она начинает возводиться, но уже без него, так как Росси направляется в Тверь, где развертывает бурную деятельность по строительству жилых и общественных зданий.

Екатерининская же церковь, будучи вчерне законченной, еще долго отделывается. Ее не успели освятить до пожара 1812 г., и только после окончания Отечественной войны, в 1817 г., церковь была закончена под наблюдением архитектора А.Н. Бакарева.

Вознесенский монастырь был свидетелем многих важных событий. После воцарения первого самозванца Мария Федоровна Нагая, жена Ивана Грозного и мать убитого в Угличе малолетнего царевича Дмитрия, поселилась в этом монастыре под именем Марфы, и сюда к ней приходил ее мнимый сын, которого она торжественно признала за настоящего (но быстро отреклась от своих слов – как только Лжедмитрий был убит).

Когда торжественная процессия, провожавшая невесту самозванца Марину Мнишек, сопровождаемая необычной для слуха москвичей игрой на барабанах и литаврах, вошла в Кремль, карета остановилась у ворот Вознесенского монастыря, из нее вышла Марина, которая была принята инокиней Марфой – важный акт комедии признания самозванца царевичем Дмитрием разыгрывался в Вознесенском монастыре.

Еще шесть дней до свадьбы Марина жила в этом монастыре, куда регулярно приезжал Лжедмитрий.

В монастыре жила и несчастная дочь Бориса Годунова Ксения, которую Лжедмитрий сделал своей наложницей.

Здесь же в течение 18 лет монашествовала под именем Марфы Ксения Ивановна, урожденная Шестова, мать царя Михаила Федоровича и супруга боярина Федора Никитича Романова, насильно постриженного под именем Филарета и ставшего потом патриархом и фактическим правителем государства. Специально для нее в монастыре построили дом, смиренно именуемый в документах «избушкой», где были «шесть слюдяных окон, не малая изразчатая печь», а дверной и оконный прибор был «железный луженый».

Еще со времен основательницы монастыря соборный Вознесенский храм сделался местом упокоения лиц женского пола из царствующей фамилии. В нем находилось 35 надгробных памятников и около 70 могил. Здесь были похоронены Софья Витовтовна, дочь великого князя Литовского и жена Василия I; другая Софья, племянница последнего императора Византии, вторая жена великого князя Ивана III. Тут же находилось и погребение его первой жены, Марии Борисовны, дочери великого князя Тверского. В соборе сохранялись могилы жен царя Ивана Грозного, начиная с Анастасии Романовны и кончая Марией Федоровной; царицы Агафьи Семеновны, супруги царя Федора Алексеевича; Марии Владимировны и Евдокии Лукьяновны, первой и второй супруги царя Михаила Федоровича; Марии Ильиничны, первой жены царя Алексея Михайловича, и его второй супруги Натальи Кирилловны, матери великого Петра. Последнее погребение в монастырском соборе датировалось 1731 г., когда умерла царевна Прасковья Ивановна, дочь царя Ивана Алексеевича и царицы Прасковьи Федоровны, урожденной Салтыковой.

При разрушении Вознесенского монастыря сотрудники Оружейной палаты смогли спасти погребения, которые ныне находятся в южной пристройке к Архангельскому собору.

Во время военного переворота ноября 1917 г. Вознесенский монастырь сильно пострадал, после некоторого ремонта в кельях поселилась кремлевская обслуга, завелся кооперативный магазин с подходящим названием «Коммунист», а в Екатерининской церкви хотели оборудовать спортивный зал, но в конце концов взяли да все снесли.

Вознесенский монастырь, столь богатый и памятниками искусства, и памятниками истории, был полностью разрушен, стерт с лица земли в зиму 1929/30 г. Тогда погибло все – и собор, и кельи, и храмы. Погибло и единственное произведение Карла Росси в Москве – его Екатерининская церковь.

На месте Вознесенского монастыря построено заурядное здание школы для кремлевских курсантов.

Памятник В.И. Ленину

Как-то получилось так, что на территории Кремля не поставили ни одного памятника основателю Советского государства (не считая того, что стоял в зале заседаний Большого Кремлевского дворца). Руки дошли только к 50-летию Октябрьского переворота. Весьма демократичным был конкурс на новый памятник Ленину, объявленный в 1965 г. В нем участвовало 50 (!) скульпторов (можно сравнить с недавними конкурсами, как, например, на памятник Александру II, объявленный летом 2002 г., где соревновались двое). Было из чего выбирать, представлялись самые разнообразные фигуры: Ленин стоящий, бегающий и сидящий мечтая, сидящий с кирпичом и мастерком в руках (строил коммунизм?), идущий просто, идущий и читающий, идущий один и с группой рабочих, крестьян, солдат и матросов, бегающий так, что «полы его пальто напоминают крылья», и т. д.

Победили скульптор В.Б. Пинчук и архитектор С.Б. Сперанский из Ленинграда, представившие фигуру Ленина, присевшего на скамейку Тайницкого сада, с непокрытой головой и в расстегнутом пальто. Другие проекты конкурса использовались для памятников в Литве, Молдавии, Калмыкии, Казахстане и других местах.

Памятник открыли 2 ноября 1967 г. в присутствии коммунистов из многих стран мира, приехавших на 50-летний юбилей. Как описывалось в книжке об этом памятнике, «разрезана красная лента… Сброшено покрывало… Перед взволнованными взорами собравшихся предстал монумент – строгий, проникновенный, значительный… Прозвучал Гимн Советского Союза, затем „Интернационал“. С глубоким вниманием и волнением воспринимались выступления. Это были слова о том, что в дни всенародного праздника мысли и чувства всех советских людей обращены к Ленину… Безграничны любовь к великому вождю и верность его учению. Замечательны свершения советского народа, под руководством Коммунистической партии уверенно идущего по ленинскому пути, по пути строительства коммунизма».

В Кремле небольшой камерный памятник хорошо смотрелся на фоне зелени сада, вокруг были разбиты цветники, установлены гранитные скамейки, на которых, правда, ни тогда, ни сейчас отдыхающих нет.

После краха Советской империи много памятников тоталитарному прошлому было снято, и в их числе этот, который демонтировали в 1995 г. и перенесли в музей, в Горки Ленинские.