Ленинград – город, определивший судьбу
Рассказывая о маминой жизни на Дальнем Востоке, я ни разу не упомянул ее друзей. Их было несколько, но самой близкой подругой была Тося. Все испытания – от самых незначительных до самых тяжелых – мама проходила вместе с ней.
Тося была на год старше мамы и поступила в Ленинградский государственный университет еще за год до окончания войны, в сорок четвертом. Она перепробовала три факультета и остановилась на философском – там тогда начали преподавать психологию.
И мамин дальнейший выбор – профессии, вуза, города и вообще всего дальнейшего пути – определила ее подруга Тося. Очень жаль, что мне не довелось познакомиться с Тосей (Антониной Васильевной Пенской), ведь получается, что я и ей обязан своим рождением. Хотя мы, конечно, понимаем, что и Тосю кто-то поставил рядом с мамой. Не буду так сильно углубляться, слишком большая получается толпа причастных к моему рождению, ограничимся Тосей.
Они переписывались с мамой весь год, и к моменту окончания школы мама уже не сомневалась, куда идти дальше: Тося, как и большинство студентов, была очарована лекциями и личностью профессора Ананьева, преподававшего психологию в Ленинградском государственном университете, в своих письмах маме она в том числе приводила целые куски из его лекций. Так что мамин выбор был предрешен как этими лекциями, так и возможностью вновь соединить свою жизнь с любимой подругой.
«Я очень тосковала без Тоси, жила мечтой поехать учиться туда же. У меня был выбор: бабушка умоляла жить у нее, в Москве, и учиться в МГУ. Но я – только в Ленинград!»
Судя по Тосиным письмам, она тоже плохо переносила разлуку и тоже мечтала, чтобы мама приехала в Ленинград и чтобы они учились вместе. Так и произошло, и Ленинград стал городом, определившим всю дальнейшую жизнь мамы.
Прямо с вокзала с огромным деревянным чемоданом мама направилась в мраморный зал ЛГУ на лекцию профессора Ананьева. Тут вышла небольшая заминка – в мраморный зал с чемоданом не пускали. Оставить чемодан в раздевалке тоже не разрешали. Вот что хочешь, то и делай. Эта способность администрации – на любом уровне, вплоть до вахтера, – ставить человека в безвыходную ситуацию отработана у нас давно. Сейчас бы любой сообразил, что надо просто «дать», и все разрешится, но тогда люди были честными, и вахтер искренне охранял изысканность мраморного зала от поругания периферийным чемоданом, видя в этом свою главную функцию и, возможно, вообще причину своего прихода в этот мир. Мама растерялась, но Тося, будучи уже опытной студенткой и вообще столичным жителем, быстро сумела уговорить цербера подержать чемодан в раздевалке. Мама была настолько уставшей после поезда, что все время засыпала, к тому же она мало что понимала в речи профессора. И все же он произвел на нее впечатление, рассеяв последние сомнения, если они и были. Из-за того что мама опоздала, ей надо было сдать четыре вступительных экзамена за два дня. Мама, конечно, справилась, а ее сочинение так понравилось, что ее стали уговаривать поступить на филологический факультет. Но мама была непреклонна – только психология!
Учиться поначалу было нелегко. Помогало оно, «НАДО».
«Из-за войны с Японией я опоздала на месяц – почти ничего не понимала в курсах древней философии, логики и политэкономии. Плакала не раз втихомолку… Трудно адаптировалась к ленинградскому климату: сонливость на лекциях! А с учебниками было очень плохо, один-два на всю группу психологов, то есть на 30 человек. Вернулась бы домой! Но этот путь отрезан и экономически, и психологически (позор, и нет денег). Полгода упорно преодолевала – училась ежедневно, начиная с пяти-шести утра и заканчивая к полуночи, перерывы только на еду».
«НАДО» и упорный труд принесли свои результаты – мама сдала свою первую, самую трудную, сессию на одни пятерки.
«Условия жизни были нелегкие: общие туалеты и кухни (на весь этаж), вода только холодная, никаких душей, мытье в городской бане 1 раз в неделю, очереди, в которых учили английские слова. Есть хотелось постоянно, но все продукты были по карточкам».
Но куда денешься – НАДО.
К концу первого семестра у мамы закончились деньги, выданные ей родителями. Других, естественно, не было, и просить, кроме как у родителей, тоже не у кого. Мама собралась с духом и послала им телеграмму с одним словом: «Обанкротилась». Не знаю, почему мама выбрала такую форму простой просьбы «Пришлите денег», но это оказалось очень кстати. Городок, где жили бабушка с дедушкой, был маленький, там многие друг друга знали, а уж их тем более, и бабушке бы не хотелось, чтобы все поняли, что мама просит денег. Слово «обанкротилась» пригодилось – работники почты, откуда обычно расходятся все новости маленьких городков, не знали, что оно означает, и бабушка разъяснила им, что это означает, что мама хочет приехать. Впрочем, доля правды в этом была – мама действительно не отказалась бы приехать, она с детства была привязана к дому, к семье. А еще очень хотелось есть. А есть было нечего. Продукты питания давали по карточкам, самые необходимые, самый минимум, который для молодого растущего организма был слишком минимальным. Поэтому добирали чем могли. Самым популярным был жмых – то, что остается от продукта после того, как из него выжали сок. Самыми популярными продуктами для этого были соя и кукуруза. Вообще-то, жмых предназначался для животных, но в то голодное время особо не разбирались, к тому же жмых можно было получить без карточек. От такого питания мамин давно ослабленный желудок страдал еще больше, но что делать, приходилось терпеть, чтобы пережить этот голод. Еще мама с подругами по комнате в общежитии пристрастились варить и есть картофельные очистки, оставленные везунчиками, которым присылали картошку. Иногда помогала спекуляция – так в те времена называли операции купли-продажи, совершаемые частным лицом. Их не просто так называли, это было уголовное преступление, за него реально приговаривали к тюремным срокам. Если эту книгу прочитает кто-то из молодых, не живших при социализме, ему, наверное, это будет непонятно. Что плохого в том, чтобы купить, а потом продать и получить прибыль, ведь этим занимаются все торговые предприятия, обеспечивая движение товара от производителя к потребителю, и как же без этого? Может, просто дело в том, что люди получали прибыль и не платили налоги? Э, нет. Дело совсем не в этом, иначе вместо тюрьмы приговаривали бы к уплате налога. А в том дело, что социализм подразумевал, что все люди одинаковы и живут одинаково – как скажет государство. Преимущественно бедно. А всякая попытка проявить инициативу «поверх положенного» каралась. При этом государственная машина действовала умно, она не просто карала таких людей, она постоянно создавала и поддерживала их отрицательный имидж в глазах населения, имидж преступников. Все вокруг постоянно (от кинофильмов до плакатов на улице) кричало гражданам прямо в ухо, что спекуляция – это преступление, спекулянты – отвратительные, упавшие морально личности, а разоблачающие их милиционеры – герои фильмов – все сплошь Лановые и Юматовы4. Так что никому и в голову не приходил вопрос «А что тут плохого?». Мою бабушку Еву, например, осудили за спекуляцию на 10 лет тюрьмы, причем не за всю спекуляцию, а только за вторую ее часть – продажу, и даже не за продажу, а за обмен. Во время войны, живя в осажденном Ленинграде, она меняла одежду своего сына (моего отца, он был на фронте) на продукты, за что и была осуждена, так что даже необязательно уже было доказывать про прибыль, продаешь – значит, спекулянт! Так вот, говоря о том, что маме помогала бороться с голодом спекуляция, я не имел в виду, что мама спекулировала чем-то, – сама мысль об этом вызывает у меня смех. Но у них в общежитии жила девушка, которая отправляла в Челябинск синьку и зеленку (это такие порошки соответствующего цвета, я даже не знаю, для чего они применялись, кажется, для дезинфекции) и получала за них оплату ржаными лепешками! И она делилась ими с подругами по общежитию, демонстрируя в том числе, что спекулянт – это не всегда плохой человек. Впрочем, мало кто мог узнать об этом – куда ей было против государственной пропаганды.
Несмотря на все эти трудности студенческой жизни в голодном послевоенном Ленинграде, мама вместе с Тосей и другими студентами участвовала в ней вовсю. Она пела в хоре ЛГУ, занималась художественной гимнастикой, парными танцами (даже побеждала в конкурсах), ходила на танцы в общежитии под патефон по субботам и, конечно, в театры. Они обошли все театры, видели всех знаменитостей, вплоть до Лемешева5. Такса была простая – одна хлебная карточка менялась на один билет в театр.
В университете мама и познакомилась с отцом, ставшим не просто ее любящим мужем и отцом нас, их детей, но настоящим проводником по жизни. Кстати, и здесь решающую роль сыграла Тося, хотя у нее был другой план.
Они все учились вместе и даже дружили – отец, мама и Тося. Отец недавно вернулся с войны – худой, израненный, без ноги (с костылями), одинокий (его мама, сестра и брат еще не вернулись из эвакуации), без жилья (когда он вернулся с фронта, их комната была уже занята), но со страшным желанием учиться, поддержанным острым умом, любознательностью, целеустремленностью и поразительной работоспособностью. К тому же отец был очень симпатичным молодым человеком. В общем, такой набор пропустить было невозможно, и Тося не пропустила – сразу же обратила на него внимание и вскоре влюбилась в него. Я уже описывал раньше эту историю, вкратце она выглядит так: Тося влюбилась в моего будущего отца, а он этого не замечал, по крайней мере, не проявлял к Тосе повышенного интереса – друзья и друзья. Тося мучилась, но боялась объясниться. Мама, которая с детства привыкла приходить ко всем на помощь, решила помочь и здесь, искренне полагая, что вот сейчас она быстренько переговорит с отцом, все недопонимания исчезнут, и воцарится сплошная любовь и радость.
Сколько помню маму, она всегда мечтает примирить всех со всеми, наверное, ее идеальной картинкой мира является зеленая лужайка, на которой рядом гуляют львы, тигры, волки, овцы, свиньи и коровы, и все мирно щиплют травку, включая пастухов и дрессировщиков. Мама поддерживает отношения не только с нашими – детей – бывшими половинами, но и с их родственниками, продолжая считать всех одной семьей.
Конец ознакомительного фрагмента.