Глава 5. Август 1998 года. Ковров. Проходные завода имени Дегтярева
Охота на дичь
По московским меркам коттедж был маленьким и неуютным. Впрочем, как и весь городишко. В комнатах стояла только самая необходимая мебель. Покрывавшую все пыль никто перед их приездом не удосужился вытереть. Хозяин коттеджа, оставивший ключи в условленном месте, должен был появиться тут только через неделю.
Однако большой холодильник «Стинол» был полон. Его содержимое вполне позволяло четырем не самым мелким мужчинам протянуть дня четыре. Но Топор столько времени в Коврове задерживаться не собирался. Договор, который сегодня должны были заключить Иван Николаевич Стасов с представителями министерства обороны Филиппин, широко не афишировался. Однако Топор знал и о дате проведения переговоров; и о времени – четырнадцать часов по Москве; и о месте. Самый крупный завод города – оружейный, имени Дегтярева – принимал сегодня высоких гостей. Еще Некрасов знал, что ровно в пятнадцать ноль-ноль по московскому времени у центральных проходных завода московский и филиппинский гости должны дать короткие интервью. Корреспондентов пригласили проверенных, таких, что задают только нужные вопросы. Скорее всего, один из них и слил информацию Крючкину.
Впрочем, последнее Топора не интересовало. За долгие годы работы с Крюком он привык, что тот любую информацию трижды проверяет и перепроверяет. Поэтому он сейчас на сто процентов был уверен, что ровно в три часа дня в намеченном месте состоится брифинг. А задачей Топора было сделать так, чтобы это мероприятие, названное по новомодному, завершилось по сценарию Крюка.
Около девяти часов Некрасов отправился в разведку. Он так и сказал: «В разведку», – оставляя в коттедже двух бойцов. Валера, доверенный человек Крючкина, уехал еще раньше. Ему сегодня предстояло поработать не меньше самого Топора, а уж знать улицы и переулки Коврова к трем часам он должен был знать лучше коренных ковровчан.
Совсем рядом с бывшим пустырем, где выстроились, и продолжали строиться коттеджи, было троллейбусная остановка. Людей там, как и предполагал Топор, было совсем немного. Две бабушки охотно подсказали ему, как доехать до завода. Точнее подтвердили то, что Топор и сам уже знал – все эти подробности Крюк раздобыл еще в Москве.
Две остановки он проехал в почти пустом троллейбусе четвертого маршрута. На конечной, где он пересел на «двойку», пассажиров было немногим больше, что было очень кстати. Дело было в том, что Топор в последний момент не выдержал, и взял с собой автомат. Он так удобно и незаметно поместился под плащом, что Некрасов решил рискнуть. Три других «бизона» остались в коттедже. А бойцам он строго настрого запретил появляться с оружием во дворе.
– Значит так, – сказал он, прежде чем вышел из дома, – смотреть за окрестностями, а главное – за оружием. Если что случится, своими руками яйца оторву, а Крюк – все остальное. Понятно?
Бойцы дружно кивнули, и Топор ушел, прижимая к боку согревшийся под плащом «Бизон». Сейчас он сидел на обтертом сидении троллейбуса, ощущая подмышкой приятную тяжесть оружия и удивляясь дешевизне провинциального транспорта. Потом он еще немного поудивлялся – тому, как просто и без затей ковровские власти когда-то назвали городские улицы. Троллейбус катил по Комсомольской улице с остановками на Кирова, поселке Двадцать пятого октября и подобными им. Потом – после остановки на площади Двухсотлетия Коврова Комсомольская плавно перешла в проспект Ленина с остановками: улица Коммунистическая, площадь Победы, улица Шмидта… Словно этот второй маршрут ковровского троллейбуса по-прежнему пролегал по шестидесятым-семидесятым годам.
Наконец четкий и радостный, явно записанный на пленку женский голос объявил:
– Осторожно, двери закрываются. Следующая остановка – завод имени Дегтярева.
Вместе с Топором вышли почти все пассажиры, но только он повернул к заводу. Остальные поспешили через дорогу, и дальше – в сторону железнодорожного вокзала. Это Топор тоже знал. Он неторопливо направился к проходным, внимательно приглядываясь к рекламным щитам, разделяющим широкую подъездную дорогу надвое. Раньше, как правильно догадался Некрасов, эти щиты украшали портреты передовиков социалистического соревнования. Теперь ни социализма, ни соревнования не осталось.
– Наверное, и передовиков тоже, – он внезапно почувствовал ностальгию по далеким временам, когда он еще не был Топором и рассердился на себя – такому настроению перед операцией было не место.
Но внутри какой-то осадочек остался, и Топор вполне искренне пожелал этому громадному предприятию, чтобы операция никак не сказалась на планах завода. Не только потому, что пожалел снующих мимо с угрюмыми лицами работяг. На их зарплате удачная или – напротив – неудачная сделка вряд ли бы сильно отразилась. Но через дорогу – на стене серого здания – висел огромный плакат с изделием ковровского завода – мотоциклом «Восход». В далекой юности, когда Топор был просто Федькой Некрасовым, у него был такой мотоцикл, самой первой модели. Он вдруг вспомнил запах бензина и машинного масла, которым тогда была пропитана вся его жизнь; вспомнил радость, с которой он вел своего железного коня из магазина. Разве можно было сравнить с теми днями сегодняшнюю жизнь? Сравнить с тем бесконечным счастьем нынешние такие дорогие и такие пресные удовольствия.
– Ну, хватит, – одернул он себя, – дело надо делать.
Впрочем, здесь делать было уже нечего. Больше того – оставаться у завода с автоматом под плащом было просто неразумно. В переулок, ведущий к проходным, завернули сразу четыре милицейских «Жигуленка». Почти сразу за ними на огромной скорости подъехали три иномарки с тонированными стеклами. Топор понял, что это кто-то из участников предстоящей встречи. Кто именно, он не разглядел; не только потому, что машины были затонированы практически начерно, но и по той причине, что уже сидел в троллейбусе, как раз отходящем от остановки. Это была «четверка», которая по другому, дальнему, маршруту привезла его к временному дому.
Один из бойцов – Алекс – явно не ожидал шефа так скоро, иначе встретил бы его энергичным, деятельным. Теперь же он развалился в мягком кресле, напротив входной двери. На полу вокруг кресла валялись пустые скомканные пакеты из-под чипсов и несколько жестяных банок. Алекс резво вскочил на ноги, едва не перевернув кресло, а Топор хмуро оглядел пол. Все банки были красными, из-под «Пепси-колы» и морщины на его лбу немного разгладились.
– Стволы где? – уже почти спокойно спросил он.
– Там, – осклабился боец, показывая пальцем на стальную дверь, ведущую в подвал.
Топор лично осмотрел подвальное помещение утром. Большой прохладный подвал был надежным убежищем. В маленькое вентиляционное отверстие вряд ли пролезла бы даже кошка. Поэтому он кивнул разрешающе:
– Ладно, сиди.
Сам он поднялся на второй этаж. Там, улегшись как был – в одежде и обуви – на заправленную кровать, Топор задремал в ожидании Валеры с Максом, вторым, и последним его бойцом в сегодняшней операции. Топор любил работать с Валерой. Тот не только умел делать все, или почти все; он к тому же был очень аккуратным и не менее пунктуальным. Вот и теперь ровно в двенадцать часов под окном заурчал мощный движок «Форда». Некрасов вскинулся, резко поднялся, прогоняя остатки сонливости.
По лестнице, ведущей с первого этажа, простучали маленькие, почти детские, башмачки Валеры. Он появился в комнате слегка запыхавшимся, но почти невозмутимым. Но Топор хорошо знал этого человека. За этим «почти» скрывалось удовлетворение, даже гордость за безукоризненно выполненную работу.
– Все в порядке? – больше для проформы спросил Топор.
– В порядке! – отрапортовал Валера, – колеса готовы. КАМАЗ-кунг в двух кварталах отсюда; Макс ждет в «девятке» – маршрут прошли два раза.
– Хорошо, – Топор сладко потянулся.
– Теперь краситься.
Некрасов словно потух; сейчас ему предстояло самое, на его взгляд, неприятное. Валера должен был загримировать его и экипировать. А поверх всего надеть длинный плащ. И – самое паскудное – прикрепить к лацкану плаща карточку. Карточка была как карточка – жесткая, закатанная в толстый слой пластика. Топор сам бы посмеялся в другое время, прочитав рядом с физиономией незнакомого мужика фамилию, имя и отчество: «Варфоломей Иванович Хреннарыло».
Он и засмеялся, увидев ее впервые, в доме Крюка. Через минуту он едва не упал с мягкого кресла, когда Крючкин объяснил, что именно эту физиономию нарисует ему Валера перед операцией.
– Да ты что, Крюк! – попытался отказаться Некрасов, – это же западло, с такой кликухой на экран. Меня же миллионов десять увидят.
– Ну и что? – пожал плечами Крюк, – увидят-то не тебя, а его, – он щелкнул пальцем по карточке.
– Ладно, – проворчал наконец, соглашаясь, Топор, – только ты мне потом найди того муд… ка, который придумал все это. Он у меня точно получит хрен-на-рыло.
– А чего его искать? – хитро улыбнулся Крюк, – я и не прячусь.
Все это Топор вспоминал, сидя на стуле, вокруг которого кружил Валера. Он принес серый чемодан с мазями, кремами, и еще чем-то, чему Некрасов названия не знал, потому что видел впервые в жизни. А Валера поминутно сверялся с фотографией на карточке и творил, высунув от усердия кончик языка. Фотография в дополнение к диковинной фамилии еще сообщала, что сейчас на стуле возникает корреспондент местной газеты «Знамя труда».
Валера трудился долго, почти час. Но когда он поднес к лицу Топора большое зеркало, которое достал из того же чемоданчика, тот не поверил собственным глазам. В зеркало на него глянул самый настоящий Хреннарыло. Живой и естественный. Топор попробовал улыбнуться, потом нахмуриться – физиономия в зеркале послушно гримасничала вслед за ним. Даже с расстояния в тридцать сантиметров Топор не мог различить даже малейшего намека на грим.
Валера отступил, любуясь на дело своих рук.
– Гарантия минимум на шесть часов, – с гордостью заявил он.
– Ну, столько не понадобится, – улыбнулся ему уже Варфоломей Иванович; Топор в его обличье глянул на часы, – ровно час. Давай дальше.
Валера принес другой чемодан. Осторожно, словно в его руках было тончайшее стекло, он извлек из него длинную связку толовых шашек и начал наматывать ее поверх легкого свитера Топора. Взрывчатка легла в два ряда, заключив его торс в плотный панцирь. Однако Некрасов не почувствовал особой тяжести, как впрочем и сильного волнения. Этот смертоносный на вид груз Валера изготовил собственноручно из сухой доски, раскрасив деревянные брусочки так, что ни на вид, ни на ощупь от настоящих шашек их не отличил бы самый опытный сапер. Быстро нацепив такие же декоративные взрыватели, Валера хитро опутал всю систему разноцветными проводами, какими-то кнопочками, металлическими стержнями и стяжками.
Опытный глаз, увидев эту конструкцию, сразу бы понял – в эту ходячую мину не только стрелять; ее даже толкнуть посильнее нельзя. Неминуемый взрыв нескольких килограммов взрывчатки – Валера не пожалел дерева – разметал бы все живое вокруг. Наконец Некрасов запахнул на себе плащ. Он перестал быть худощавым быстрым Топором; вместо него перед Валерой стоял вальяжный упитанный корреспондент провинциальной газеты.
Гример надежно закрепил карточку на лацкане плаща и протянул Топору удостоверение и гранату Ф-1. Лимонка была учебной, но об этом тоже знали только они двое. Некрасов дернул за кольцо и протянул его Валере: «Спрячь!».
Алекс на первом этаже все так же сидел в кресле. Он неторопливо поднялся, когда по лестнице спустился незнакомый мужик в стильном темно-синем плаще.
– Это что еще за хрен? – удивленно спросил он у Валеры, которого было едва видно за внушительной фигурой «корреспондента».
Тут его глаза остановились на карточке. Губы Алекса зашевелились – он чуть слышно прошептал по слогам фамилию. Очевидно, не поверил себе, потому что повторил – уже громче:
– Хрен-на-ры-ло, – и заржал, громко и безудержно.
Он почти минуту не мог разогнуться в приступе дикого хохота, пока незнакомец голосом Топора не остановил его:
– Хватит ржать, Алекс!
Голос Некрасова был тихим, почти ласковым. Однако Алекс не раз видел, как именно с такой интонацией шеф наносит страшный удар кулаком. Пару раз доставалось и парню, поэтому он тут же замер в полусклоненной позе, а потом осторожно разогнулся, успев поглубже спрятать веселье. Топор приказал, теперь уже строго и резко:
– Открывай дверь, малыш – доставай пушки.
Малыш – ростом метр девяносто шесть – поспешил выполнить приказ. Он вошел, согнувшись, в подвальное помещение, нащупал рукой выключатель и уставился в залитую светом пустоту подвала. Зародившееся в его лице недоумение быстро сменилось гримасой ужаса.
Топор ринулся следом, отбросив здоровяка от двери. Автоматов в подвале не было. В нем вообще ничего не было, так же, как и утром, когда Топор в первый раз попал сюда. Коротко, без замаха он впечатал локоть в живот бойца. Алекс громко икнул, и опять согнулся – теперь уже от нестерпимой боли. Шеф еще раз оглядел подвал. Конечно, с этим таинственным исчезновением надо было разобраться, но время. Время! Они еще не опаздывали, но через пару минут «Форд» должен был выехать за ворота. Иначе пришлось бы гнать, а сегодня нарушать правила движения, да еще в чужом городе, было нельзя. Столкновение с местными стражами порядка в планах Топора не значилось; по крайней мере, до начала операции.
– Бегом открывать ворота! – почти прорычал он.
Куда с большим удовольствием Топор оставил бы Алекса в подвале. Однако руки бойца могли пригодиться, а лишних у него не было. «Форд» медленно выехал на дорогу. Алекс шустро запер ворота и с виноватым видом влез в салон автомобиля. Топор посмотрел на него, недовольно сморщился и подвинул лежащий на коленях последний «Бизон» к Валере.
– Пусть побудет у тебя. Отдашь на первой точке.
Валера кивнул и спрятал «Бизон» под курткой. Даже на его тщедушной фигуре пистолет-пулемет почти не выделялся. Он плавно тронул «Форд» с места, но тот совсем немного проехал по разбитой дороге. Свернув во двор, который образовали своими задними глухими стенами четыре пятиэтажных дома, автомобиль остановился у КАМАЗа с зеленым металлическим кузовом-кунгом, на бортах которого крупными белыми буквами было написано: «Специальная». В чем специализировалась организация, у который для операции позаимствовали этот автомобиль, не знал ни Топор, ни сам Валера, пригнавший его сюда. Это было им не интересно, а главное – совершенно не нужно. Свою роль надпись на бортах должна была выполнить, и точка. Роль эта начиналась, и практически заканчивалась на проспекте Ленина, который и в своем начале, и в конце был украшен «кирпичами». Поэтому и понадобилась спецмашина.
Все трое на несколько минут скрылись в кунге. Вышел из него только Валера – преображенный, как прежде Топор. Его физиономию украшала окладистая черная борода, сквозь которую можно было разглядеть разве что поблескивающие глазки. Водитель-коротышка перекинул из «Форда» в кабину КАМАЗа заранее припасенные подушки и закрыл двери своей машины. Теперь снаружи только по маленьким ладошкам можно было определить, что в кабине грузовика находится водитель много меньше среднего роста. Но на такие подробности обычно внимания не обращают.
Сыто урча – топливный бак был полным, а сам двигатель почти новым, хорошо обкатанным – КАМАЗ вырулил на улицу Комсомольскую и неторопливо покатил по маршруту, который Топор уже разведал на троллейбусе. До Дегтяревского завода он не доехал меньше остановки. За полквартала до него Валера повернул в другой двор – не глухой, как первый, но вполне подходящий для задуманного.
Из кунга выпрыгнул Некрасов. Он посмотрел на часы, подмигнул Валере в зеркало заднего обзора и зашагал на проспект. Часы были сверены заранее, еще в коттедже, и Топор одобрительно кивнул, поняв, что Валера не собирается глушить двигатель. Было без десяти минут три, а ровно в пятнадцать часов по Москве, как надеялся Некрасов, этот автомобиль ему понадобится.
Через пять минут он был у длинного ряда щитов с заводской рекламой. Четыре «Жигуленка» с мигалками по-прежнему были здесь, готовые по первому сигналу перекрыть проезд к проходным завода. Милиционеров рядом с ними было десятка полтора; большая часть в бронежилетах, с укороченными автоматами Калашникова.
Двое из них как раз пропустили иномарку с московскими номерами. Топор предположил, что это его «коллеги» – столичные журналисты – не пожалели бензина и примчались в Ковров, что бы задать пару вопросов «непотопляемому» заместителю министра.
Автомобиль отъехал, и Некрасов протянул свое удостоверение одному из стражей порядка. Тот быстрым профессиональным взглядом сверил нарисованное лицо Топора с фотографией и попытался сходу пробежать глазами по фамилии корреспондента. Прочел один раз, второй, третий… Потом недоверчиво перевел взгляд на карточку, белевшую на лацкане плаща.
Варфоломей Иванович доброжелательно улыбнулся. Второй милиционер, очевидно, почуял что-то неладное и заглянул за плечо товарища. Он тоже прочел несколько раз запоминающуюся фамилию, покатал ее во рту и выплюнул – негромким, едва сдерживаемым смехом. Первый, капитан милиции, сообразил, что его подчиненный за спиной выдаст сейчас что-то неприличное и поспешно вернул документ.
– Проходите, товарищ.., – он запнулся, подыскивая замену фамилии, и неожиданно для себя отдал честь – как генералу; так он не салютовал даже столичным акулам пера, – корреспондент, – подыскал он все-таки нейтральное.
Некрасов пошел к проходным, провожаемый двумя взглядами. Он успел расслышать, как капитан задумчиво протянул своему младшему товарищу:
– Что-то я такой фамилии в «Знаменке» не встречал. Запомнил бы, наверное…
– А, – махнул рукой второй страж, в котором смех опять пересилил служебное рвение, – наверное, псевдоним. Они же все екнутые там – им хоть на рыло, хоть куда в другое место положи… отряхнутся и дальше писать будут.
Он, все еще посмеиваясь, повернулся к новой группе журналистов, уже опаздывающих на брифинг.
Топор на ходу достал из кармана маленький баллончик размером с зажигалку. Он поднес его, почти полностью спрятав в ладони, к глазам и нажал на круглую головку. Почти незаметное облачко аэрозоля заставило его усиленно заморгать. Аэрозоль не был едким; просто прикосновение холодных микроскопических частиц к глазам оказалось неприятным. Некрасов уже опробовал этот препарат, раньше – в теплой комнате. Там глаза не ощутили никакого воздействия. Но когда Топор заглянул через три минуты в зеркало, он сам испугался собственного взгляда – пустого, бездумного и в то же время яростного. Такой взгляд на впечатлительного человека мог оказать более сильное воздействие, чем самые громкие слова.
Как раз в это мгновение раскрылись большие стеклянные двери и на площадку перед проходной один за другим стали выходить люди. Сначала появились и разбежались, окружая пятачок перед огромными стеклянными дверьми, охранники. За ними вышли второстепенные участники переговоров – те, что сидели за столом, или в сторонке и никаких бумаг сегодня не подписывали. Наконец показались и главные фигуры: замминистра Стасов, директор завода, городской голова и два филиппинца. Зарубежные гости были единственными в военных мундирах, похожих на генеральскую форму нового российского образца. Только увешаны они были орденами, какими-то значками и нашивками гораздо обильней – так, что на груди у обоих не оставалось свободного места. По этому показателю филиппинская армия догнала и далеко обогнала российскую. А сегодняшний договор должен был сблизить их и в области современных вооружений.
Позади этой пятерки, выстроившейся перед журналистской братией, толпились еще несколько скуластых низеньких военных в мундирах победнее, и один гражданский. Топор предположил, что это переводчик. На зрение аэрозоль никак не повлиял. Некрасов даже вроде бы стал видеть мир отчетливей, в более ярких красках. Впрочем, это скорее сказывалось предстартовое волнение. Вот сейчас дирижер взмахнет палочкой…
В роли дирижера выступил городской мэр. Он, очевидно, был выходцем из прежней номенклатуры, а может и сейчас был членом Компартии, потому что обратился к собравшимся по старому:
– Товарищи корреспонденты, прошу задавать вопросы.
Журналистская братия на короткие мгновения замерла. По неписаному правилу первый вопрос должен был задать местный журналист. Однако стоящий за спинами остальных настоящий корреспондент местного издания «Знамя труда» замешкался. Может, он и не знал об этом правиле. А скорее всего он еще раз формулировал в голове свой вопрос; ведь на него должны были нацелиться сейчас камеры нескольких центральных телеканалов. К его величайшему удивлению вперед выскочил человек, который назвался его коллегой и которого он видел впервые в жизни.
– Корреспондент газеты «Знамя труда», город Ковров, – бойко отрапортовал Топор в возникшие вдруг перед его ртом микрофоны с надписями на квадратных гранях: «НТВ» и «Комсомольская правда». Микрофоны на длинных штативах держали его столичные «коллеги». Профессионалы своего дела, скорее всего, представляли себе, какой вопрос должен был задать провинциал. Штативы заметно дрогнули, когда Топор произнес свое временное имя – Варфоломей Хреннарыло.
По толпе журналистов прокатился шумок; кто-то из российских подписантов не сдержался и хохотнул. Недоуменно переглянулись рядом охранники, и только филиппинцы продолжали вежливо улыбаться. Их переводчик ничего необычного не заподозрил.
Стасов отвел взгляд от ковровского мэра, с которым о чем-то беседовал и перевел его на лицо журналиста со странной фамилией. Он непроизвольно нашел его глаза, которые вдруг в считанные мгновенья переменились, стали страшными, обещающими жуткие муки. Ему, заместителю министра, персонально. Холодную ярость безумца, что окатила его, он уже однажды ощутил в холодном поту – так на него когда-то посмотрел Горелый. Поэтому он – единственный из собравшихся тут – не удивился, когда столь необычный журналист протянул к его лицу странный ребристый микрофон и задал первый вопрос:
– Господин заместитель министра! Вы боитесь смерти?
Корреспондент НТВ за спиной Некрасова успел восхититься древним репортерским артефактом: «Микрофон-то дедушкин!». Потом до него дошел страшный смысл вопроса. Однако длинная палка, в микрофон на конце которой и произнес свою фразу Варфоломей Иванович, даже не дрогнула. Еще через пару секунд опытный журналист понял, что он принял за провинциальный микрофон. А потом и все увидели, что в руке, поднятой теперь высоко вверх, зажата самая обычная лимонка с выдернутой чекой. Тоже изделие российской оборонки, имеющее, как известно, неприятную способность разбрасывать рвущие плоть осколки на двести метров вокруг.
И хотя осколков у одной гранаты вряд ли хватило бы для всех участников брифинга, каждый из собравшихся здесь вдруг почувствовал себя заложником этого сумасшедшего аборигена. Опытная и тренированная российская охрана конечно сразу же просчитала возможность броситься на террориста, уложить его на асфальт таким образом, чтобы большая часть смертоносного железа осталась в его собственных внутренностях.
Но за те немногие секунды, пока накачанные профессионалы обменивались только им понятными знаками и перегруппировывались, Варфоломей Хреннарыло расстегнул длинный синий плащ и ловко сдернул его с плеч, показав всем три ряда толовых шашек, опоясавших его торс. Любой здравомыслящий человек понял бы, что это – оружие страшной разрушительной силы, и что лимонка в руке террориста по сравнению с ним – детская игрушка. Ну а профи поняли это раньше других. Потому и застыли там, где их застала эта страшная картина. Каждому из них было ясно – эту ходящую мину укладывать на асфальт бесполезно. На нее даже дышать надо осторожно, чтобы самопроизвольно не сработал один из взрывателей.
Только один человек в этой толпе сейчас хладнокровно работал. Телеоператор НТВ плавно водил камерой, прицельно меняя крупный план. Бесстрастное лицо террориста сменил его страшный жилет из взрывчатки. Потом так же крупно в камере застыло обреченное лицо «непотопляемого». Снова террорист – его рука, стиснувшая гранату, взведенную к взрыву. Опять лицо крупным планом – особенно безумные глаза, обещающие всем только смерть.
Камера тут же дернулась вниз – вслед за рукой Хреннарыло, которая как раз доставала из кармана плаща, небрежно перекинутого через плечо, какие-то бумажки. Эти бумажки Варфоломей Иванович сунул в руки корреспондентов НТВ и «Комсомолки»; часть из них упала на подметенный к приему гостей асфальт. Этой же рукой террорист взял Стасова под локоть и совсем не страшно, почти добродушно проворчал:
– Ну, пошли, что ли?
Иван Николаевич послушно пошел рядом с ним на деревянных ногах. Он повторял в уме вопрос журналиста, оказавшегося похитителем: «Боится ли он смерти?». Как-то отстраненно заместитель министра удивился совпадению – именно этот вопрос задавал он себе всю дорогу от Москвы до Коврова, вспоминая Хозяина и его страшную тень – Горелого.
Журналисты дружно расступились, пропуская их. Вид этой бредущей в обнимку, словно закадычные друзья, пары, был достаточно необычным, чтобы отвлечь внимание ковровской милиции, охранявшей проезд. «Жигули» даже не завелись, когда мимо них прорычал, двигаясь задним ходом, КАМАЗ с надписью «Специальная» на бортах. В одно мгновение он заслонил собой странную пару, затормозив прямо перед ней. Теперь милиционеры видели только водителя, вернее его огромную черную бороду и темные же очки, которые прежде всего бросались в глаза.
Дверь кунга распахнулась, как только автомобиль остановился, и чьи-то сильные руки втащили внутрь совсем не сопротивляющегося Стасова. Топор заскочил следом и оглянулся. Толпа журналистов сомкнулась и колыхнулась в их сторону. Только тот самый энтэвэшник остался на своем месте. Он глядел не на автомобиль, а в камеру и что-то читал.
– Скорее всего, одну из моих писулек, – догадался Топор.
Его улыбка стала еще шире, и он с трудом подавил в себе желание оставить «коллегам» на память сувенир – бросить в толпу совершенно безобидную гранату. Самое большее, что она могла сделать – ушибить одного, максимум двух человек. Потому и бросать ее было нежелательно – чья-то мудрая голова могла сообразить, что и взрывчатка была поддельной. А пока Топор слышал, как в рациях всех четырех милицейских «Жигулей» надрывается какой-то начальник:
– Не стрелять! Не стрелять!
Впрочем, этот милиционер с большими звездами мог и не кричать в свою рацию; подчиненные отлично слышали его и без нее. Слышали до тех пор, пока КАМАЗ не взревел, как раненый зверь, и не скакнул вперед. Один «Жигуль» все-таки успел тронуться с места, но Валера ловко объехал его, задев бампер легковушки только задним колесом. Этот патрульный автомобиль выбыл из гонки преследования, даже не начав ее.
Три другие легковые машины с включенными синими мигалками пристроились в хвост КАМАЗу, отставая от него метров на тридцать. Тяжелый грузовик на городских улицах, конечно, не смог бы оторваться от преследования. Но на этот случай Валера придумал очередной сюрприз. Грузовик как раз въехал на большой мост, перекинувшийся через железнодорожные пути, когда дверь кунга опять открылась. Те же руки, что втащили внутрь «непотопляемого», щедро рассеяли по проезжей части полные пригоршни маленьких стальных ежей. Они одинаково успешно прокололи и импортную «резину» передних «Жигулей», и широкие отечественные шины троллейбуса пятого маршрута, двигавшегося по встречной полосе.
Молоденькая девушка, сидевшая за рулем, отчаянно вырулила влево, направив огромную махину троллейбуса точно на вторую милицейскую машину, успевшую затормозить. «Пятерка», толкая перед собой «Жигули» с остолбеневшими стражами порядка, разворачивалась до тех пор, пока полностью не перекрыла проезжую часть. Третий «Жигуленок», единственный оставшийся неповрежденным, продолжать погоню не мог – мост был заблокирован наглухо. Капитан, сидевший рядом с водителем – тот самый, что проверял документы у гражданина Хреннарыло – что-то яростно закричал в рацию.
Такого подарка судьбы Некрасов с Валерой не ожидали. Минут на десять-пятнадцать дорога для преследователей была перекрыта. А им и нужно было всего пару минут форы. КАМАЗ резво промчался по кольцу, посреди которого стоял памятник безвозвратно ушедшему в небытие комсомолу, выехал на улицу, носящую имя все того же Дегтярева и свернул налево в первый переулок.
Там, во дворике, скрытом от дороги длинным пятиэтажным домом, у длинного ряда переполненных мусорных контейнеров стояла темно-синяя «девятка» с тонированными стеклами. За рулем дисциплинированно сидел Макс.
Только дряхлая бабулька с мусорным ведром увидела, как из кунга вылезло трое мужчин – огромный парень с сумрачным лицом, мужчина средних лет из тех, кого старушка считала положительными и, наконец, еще один, тоже пожилой – в роскошном, как поняла даже она, костюме. Этот – самый старший – был бледен; наверное, больной. Поэтому двое первых бережно довели его до тонированной «девятки» и усадили на заднее сиденье. Потом молодой вернулся к КАМАЗу, достал из фургона большую черную сумку и тоже уселся в легковушку. Два автомобиля – большой и маленький – тронулись в разных направлениях, и только тогда бабулька высыпала мусор, кое как разместив его в переполненном контейнере.
КАМАЗ проехал совсем немного. Вырулив со двора, он немного не докатил до улицы Абельмана, параллельной Дегтяревской и остановился напротив большого старого здания, в котором размещалась школа. Валеру совсем не смущало то обстоятельство, что метрах в трехстах отсюда находилось управление внутренних дел города Коврова. Он соскользнул с сиденья, став невидимым для тех, кто мог наблюдать за ним со стороны. Уже на полу кабины он сорвал с лица бороду с очками, а с плеч светлый плащ, который немного не доходил ему до пят.
В тот момент, когда он открыл дверь со стороны сиденья пассажира, через дорогу, в школе, приглушенно раздался звонок. Через пару секунд открылась дверь здания напротив. Раньше здесь располагался собес. Теперь это заведение называлось по-другому, хотя выполняло те же функции, правда, не так успешно, как прежнее.
Человека, вышедшего в дверь, нельзя было назвать бомжом, хотя вид у него был самый непрезентабельный. Несмотря на преклонный возраст, его обычно называли просто Колькой. Он имел паспорт, комнату в коммуналке, но не имел средств к существованию. Свой день он обычно проводил в блужданиях от городской администрации, откуда его давно перестали гонять, затем в собес. Потом в Совет депутатов и обратно – по кругу. Везде ему сочувствовали и изредка подкармливали, позволяя немного заглушить чувство постоянного голода.
Поэтому когда Колька увидел, как из кабины КАМАЗа вылез школьник, подмигнувший ему, прежде чем смешаться с толпой сверстников, высыпавших из школы, он без всяких сомнений вскарабкался внутрь и обнаружил в ящичке, ласково именуемом в народе бардачком, обед хозяина машины.
Сам хозяин, а точнее водитель спецавтохозяйства, сейчас сладко спал в теплом подъезде. Ему предстояло проснуться часа через два, обогащенному опытом – не стоит принимать бутылку лимонада из рук незнакомца, даже если он выглядит как двенадцатилетний пацан.
Там, в кабине, Кольку и взяли бойцы городского ОМОНа. Взяли тепленьким, разомлевшим от обильной еды. Взяли аккуратно, не били. Таких людей бить нельзя – сообразили бойцы – сегодня он террорист, а завтра народный герой и депутат Государственной думы.
С Колькой разобрались быстро. Но за это время Валера успел дойти по улице Абельмана до вокзала, быстро пробежать по новому пешеходному переходу, перекинувшемуся через десяток железнодорожных путей в другую часть города и не спеша дойти до коттеджа. Темно-синяя «девятка» тем временем доехала до кольца, которое уже наполовину загромоздили автомобили. Пробка у моста росла, поэтому никого не удивило, что «девятка» повернула налево и покатила мимо четырех заправочных станций, расположившихся меньше чем в ста метрах друг от друга. Подождав у светофора, она нырнула под железную дорогу в «трубочку», и по кружному пути покатила к тихому двору, где послушно ждал «Форд».
Через пятнадцать минут автомобиль Валеры с Максом за рулем затормозил у ворот. Топор не чинился – сам вышел, чтобы открыть их. Причем вышел именно Топор – Варфоломей Иванович Хреннарыло исчез еще в «девятке» при помощи влажных салфеток и какого-то крема, приготовленного Валерой. Там же – в тесном салоне отечественного автомобиля – он провел другой салфеткой, едкой и противно пахнущей, по лицу Стасова, отчего тот едва не задохнулся, а потом… потерял сознание. Так что его безвольное тело Алексу пришлось вносить на руках и в «Форд», и теперь – в коттедж; после того, как ворота, скрипнув, закрылись за микроавтобусом. Заборы между коттеджами здесь были глухими, высокими, а к крыльцу Макс подогнал автомобиль почти вплотную.
Подхватив замминистра на руки как ребенка, Алекс отнес его на второй этаж – в комнату, всю мебель которой составлял большой встроенный шкаф да жесткий стул, одиноко стоящий у окна. Но даже эта жалкая мебель не понадобилась. Алекс свалил бесчувственное тело рядом со стулом, у батареи, и затоптался у двери, улыбнувшись, как и прежде, виновато.
Топор приковал руку Стасова к крашеной трубе отопления, примерился и пнул лежащего без сознания человека по ребрам. Пнул несильно, не оставляя следов, но так, чтобы проснувшийся Иван Николаевич почувствовал себя жертвой насилия. Пока же он замычал, не открывая глаз, и опять провалился в пропасть искусственного сна. Дальше подготовку тела к очередному спектаклю должен был проводить Валера.
Некрасов поднес к глазам Алекса карточку с удостоверением – все, что осталось от корреспондента «Знамени труда»:
– Видел? – спросил он, нехорошо улыбнувшись.
Алекс улыбнулся теперь совсем жалко и кивнул:
– Видел…
– Дурак! – отрезал Топор, – ничего ты не видел. Узнаю, что открыл свою пасть про это кому-нибудь, порву так, что ни один доктор не сошьет, понял?
Боец втянул голову в широкие плечи и испуганно закивал.
– Теперь иди в подвал и не поднимайся, пока не найдешь, куда уплыли стволы.
Алекс побежал вниз, почти столкнувшись в дверях с довольным Максом. Второй боец со своей задачей стравился на «отлично». Высадив в тихом дворике трех пассажиров, Макс отогнал «девятку» примерно на полкилометра и бросил ее недалеко от того места, откуда два часа назад угнал ее.
– Возьми Макса с собой, – крикнул сверху Топор.
– А Валеру? – так же громко спросил Алекс.
Оказалось, что рукастый малыш тоже успел добежать настоящей мальчишеской рысью и вошел вслед за Максом, скрытый его мощной фигурой.
– Валеру сюда, – скомандовал Некрасов.
Валера, впрочем, и сам знал, что наверху его ждут дела. Он завернул в комнату, которую занял по приезду в Ковров, и поднялся на второй этаж уже с чемоданчиком в руках. В пустой комнате он сразу же подошел к телу Стасова. Топору он не задал ни одного вопроса. А что спрашивать – и так видно, что все идет по плану. Валера вообще старался работать больше руками, чем языком.
Сейчас он достал из чемодана еще один баллончик с аэрозолем и, разомкнув Стасову зубы металлическим шпателем, впрыснул ему в рот очередную гадость.
– Это что? – поинтересовался Топор.
– Когда проснется, – объяснил Валера, – у него во рту будет… как будто стадо свиней неделю паслось.
Некрасов понимающе кивнул. А Валера вынул из чемодана следующий инструмент. Это была тонкая палочка – пластмассовая или керамическая, которую Валера начал натирать красным жгучим перцем.
– Пойдет? – опять поинтересовался Топор.
– Прошибет как миленького, – кивнул Валера, – не сразу. Пока сухо, будет припекать чуть-чуть. А как только чем-нибудь смочит… Мы так в школе девчонкам авторучки мазали – особенно тем, кто любил погрызть ручку. Сунет такая в рот авторучку… а мы хохотать…
– А потом?
– А потом одна сдуру потерла ручкой глаз. Крику было! Чуть зрение не потеряла. Помоги, – Валера кивнул на Стасова.
Они вдвоем стянули с замминистра брюки с трусами, которые тут же полетели в другой угол комнаты, перевернули тело на живот и Валера начал «операцию». Топор весело улыбнулся, глядя, как осторожно орудует палочкой в заднице жертвы «оператор». Сам он – доведись ему заняться таким делом – обошелся бы собственным пальцем, не побрезговал бы.
– Ну вот, – довольно сказал Валера, заворачивая палочку в салфетку и убирая в чемодан, – маленько подмажем красной краской – сожрет как миленький. Если только, конечно, он не скрытый гомик. Такого не проведешь.
Топор аж вспотел – вся эта затея с Велосипедиком, Женечкой и Николашей могла оказаться напрасной.
– Нет, – успокоился он почти сразу, – Крюк не мог упустить такую информацию. Нормальный мужик этот Стасов, по всему видно.
Двое мужчин – большой и маленький – вышли из комнаты, оставив в ней третьего. Того самого, которого сейчас искали все, кого могли привлечь к поискам городские начальники.