Глава 34. Август 2000 года. Море Сулавеси. Продолжение
Подполковник Крупина. Не будите в мышке зверя
Наталья махнула рукой в последний раз и незаметно для окружающих вздохнула. И хотя эти окружающие считали ее, Наталью Крупину – официально гражданку Израиля Ирину Руфимчик – безраздельной хозяйкой и острова, и их собственных жизней, показывать себя слабой в глазах островитян она не собиралась.
– Тем более, что не навсегда уехали, – подумала она с теплотой о друзьях, о Николае с Лидой, которые спешили на рейс до Тель-Авива, где их уже ждала заботливая Инесса Яковлевна, – чересчур заботливая. Но это Лидке как раз и нужно сейчас.
Крупина знала, что беременные женщины могут быть капризными. Но чтобы до такой степени! Жалеть Николая, своего брата по детскому дому, она не стала – видела, как тот безропотно и даже с видимым удовольствием бросается выполнять любой каприз жены. Да – жены, хотя никаких свидетельств на этот счет никто не выписывал. Зато жители острова провели веселый обряд, который, как они уверяли, был сильнее любой бумажки. Николаю этого хватило. А Лидке… Настроение у нее менялось каждые пять минут, так что никто спрашивать у нее не стал – она сама выказала все Емельянову – в то самое ухо без мочки, над которым часто подшучивала. Историю этой травмы она выпытала у Николая, но с Натальей на эту тему ни разу не заговаривала. И вообще – даже в самые жуткие моменты, когда ее из-за тяжело протекавшей беременности всю трясло, и хотелось облить скверным настроением всех вокруг, Наталью она не задевала ни словом. Не только потому, что была здесь, на острове, в гостях. Просто эту женщину Кочергина безмерно уважала. А своего Николая просто любила. И подсознательно чувствовала, что те хлопоты, которыми бывший подполковник СОБРА окружил свою беременную жену, приносили ему лишь искреннее удовольствие.
– Ну вот, – Наталья перенеслась мыслями вперед улетающей в далекую, но столь же теплую страну пары, – теперь пусть Коля с Инессой Яковлевной соревнуется – кто первым откликнется на очередной каприз Лидки.
Впрочем, Наталья была уверена, что у старушки, управляющей ее домом в пригороде Тель-Авива, хватит тепла и внимания и для Лидии, и для самого Николая.
Лицо Мышки, немного мечтательное и грустное, вдруг стало серьезным. Она явственно увидела вдали, прямо напротив входа в неглубокую внутреннюю бухту острова, темное пятно. Группу три нуля на базе не готовили специально для морских операций, но на такие пятна, означавшие, что за островом, а может персонально за ней, следят чьи-то глаза; следят из-под воды, через перископ подводной лодки… Так вот – в том, что это именно перископ, Наталья не сомневалась. И не сдержалась – метнула навстречу этой черной железяке, зловеще торчащей из воды, злой и предостерегающий взгляд. А в следующее мгновение метнулась в заросли – в полной уверенности, что этот бросок никто не заметил.
Уже на бегу, ловко огибая кусты – и колючие, и вполне себе безобидные – она посетовала на то, что не забежала в бунгало, не накинула на себя камуфляж. Легкий, практически невесомый камуфляж, в котором красться и прятаться в тени густой растительности непонятно пока от чьих взглядов было гораздо удобнее. Еще одна мысль была об оружии.
– Ну, с этим проблем не будет, – усмехнулась она, ныряя в первый же схрон, который оборудовал в дебрях подполковник Емельянов.
Обнаружить эту землянку было сложно даже для опытного следопыта; а уж достать полностью снаряженный, готовый к бою автомат или десяток гранат из сейфа, замаскированного под кусок булыжника, почти не торчащего из стены, не смог бы самый умелый медвежатник. Но сейф этот так и остался закрытым. Рука подполковника Крупиной на несколько секунд повисла в воздухе. В голову, которая была занята мелкими, практичными и решаемыми уже здесь, в землянке, вопросами, пришел другой, сразу ставший главным и определяющим:
– А кто этот неизвестный и пока невидимый противник? И если это не продолжатели дела конгрессмена Левина, то может быть логичнее и правильней предстать перед ним, или перед ними, в образе испуганной беззащитной женщины?
Она обвела взглядом собственное тело, сейчас едва прикрытое купальником, и даже повела по нему руками – с неуловимо провоцирующей грацией, какая заставляет мужиков облизывать пересохшие губы и сглатывать тугие комки в горле.
– Да, именно так, – руки остановились на грудях – всего лишь на мгновение; еще быстрее по губам пробежала зловещая усмешка.
Теперь Мышка, по прежнему в наряде супер-мини бикини, кралась сквозь заросли к тем точкам, откуда проглядывались окрестности – далеко за пределами острова. Океан, который совсем недавно поглотил кильватерную струю яхты, недолго оставался пустым и безжизненным. Первой в глаза Натальи, которая, наконец, добралась до утеса, до самой высокой точки острова, попала подводная лодка, вплывающая примерно в километре от места, где недавно пряталась на перископной глубине. В том, что это была одна и та же подводная лодка, подполковник Крупина не сомневалась. Потом рядом с лодкой возник силуэт надводного корабля; затем еще один и еще… Всего Серая Мышка насчитала двадцать восемь вымпелов – или как там они правильно назывались по морской терминологии?
– Не многовато ли для одной мышки, – хмыкнула Наталья, наблюдая, как эта армада берет в плотное кольцо ее частную собственность, – и почему на этих вымпелах ветер раздувает символ страны Восходящего солнца?
Крупиной не нужно было копаться в собственных мозгах, выискивая эту несуществующую информацию – с военно-морским флотом Японии она никогда не сталкивалась.
– Разве что…, – она вспомнила события двухлетней давности, – банковская корпорация решила вспомнить о пропавших трех половиной миллиардах долларов. Но не слишком ли дорогим получается напоминание. Одной солярки сожгли… Прислали бы, что ли, против слабой женщины парочку ниндзя, и дело с концом.
Дело, кстати, только начиналось. От двух самых крупных судов, в которых Наталья, даже не разбираясь особо в морском деле, признала десантные корабли (коллеги, хоть и морские), отвалили совсем крошечные на их фоне суденышки, заполненные фигурками в темной одежде. Юркие десантники заполнили и пирс, и практически весь пляж – так, что Наталье было нетрудно оценить их численность.
– Сотни две, не меньше, – прикинула Мышка – при большом желании можно их всех потаскать по зарослям, попугать, а может и.., – две сотни трупов Наталье на острове не были нужны; к тому же они могли создать дополнительные сложности в общении с Морскими силами самообороны Японии – вспомнила, наконец, Мышка, как теперь подданные микадо стыдливо называют бывший императорский флот, – к тому же эти мальчики ни в чем не виноваты… пока. Да и что потом помешает япошкам забросать остров снарядами – тут никакое мастерство не поможет.
Крупина нахмурилась – далеко внизу раздался очень громкий и возмущенный женский крик. Из хижины, где обитало многочисленное семейство Люды (так аборигенку обозвала практичная Кочергина), которая была главной по части чистоты и удобств в большом бунгало Натальи, выскочила она сама. Да не одна, а в сопровождении двух десантников, чьи совсем некрупные тушки болтались по бокам огромной и громкоголосой Люды, как куклы. К ним тут же подскочили еще двое солдатиков, на которых тут же переключился гнев женщины необъятных размеров. Но это был, пожалуй, единственный эксцесс. Не считая, конечно, глобального – так же бесцеремонно тащили к лодкам и остальных жителей райского острова. Заметь сейчас Наталья хоть один случай явного насилия и все для десанта могло кончиться очень печально. Но нет – и женщины, и дети; даже могучий веселый садовник Марилио, которого Лидия почему-то называла просто Васькой, послушно уселся в одну из лодок, которые увезли и его и все население острова на корабли.
Но последнего Наталья, одобрившая на расстоянии такое поведение подданных лишь коротким кивком, уже не видела. Она опять скользила вниз, навстречу немногочисленным морским пехотинцам, которые миновали крошечную деревушку, не обратив на нее никакого внимания. В руках они держал какие-то приборы, а значит, могли обладать какой-то информацией, нужно хозяйке острова.
Солдатик, на бравого десантника никак не тянувший, отошел достаточно далеко от сотоварищей. Силу, что буквально смяла его, а потом утащила в кусты, он так и не заметил – даже когда очнулся от кратковременного забытья. Очнулся же он, лежа на траве лицом вниз. Причем голову он при всем желании поднять не мог. Потому что на затылок, с которого та же сила содрала и выбросила в неизвестном направлении форменную кепку, давила к траве крепкая рука. Она, очевидно, уловила, что солдатик очнулся, и надавила вниз теперь с такой силой, что японец, попытавшийся было забарахтаться в попытке освободиться, тут же замер. Он считал долгие секунды, каждая из которых превращала воздух в легких в непригодную для дыхания смесь. Наконец, когда в висках застучали уже не молотки, а кувалды, а тело парнишки в форме было готово само задергаться в руках противника, нажим на затылок ослабел и вытаращивший глаза солдатик шумно глотнул свежего воздуха.
На смену давлению руки пришло другое; еще более страшное – теперь уже голоса; шипящего и обещавшего немыслимые страдания. Солдатику было совсем ни до непонятного акцента в японском языке, на котором страшный враг задавал свои вопросы, ни до самой сути этих вопросов. Он сейчас был заполнен одним желанием – отвечать на эти вопросы молниеносно и исключительно правдиво. Потому что первый же ответ, в котором он попытался неловко слукавить, был пресечен быстро и беспощадно. Бритая голова японца опять ткнулась в сильно пахнувшую чем-то неуловимо знакомым траву, а что-то холодное и острое вспороло штанину – прямо в самом уязвимом месте. Потом это холодное ткнуло в плоть и там, между ногами, стало тепло. А сам солдатик едва не дернулся руками к паху, чтобы остановить поток крови.
– Не бойся, – успокоил его свистящий как у змеи голос, – кровью не истечешь… если будешь говорить правду…
И морячок старался, выкладывал все, что знал и о чем только догадывался.
– Увы, – нажала наконец Наталья в нужную точку на шее противника, погрузив того в долгий, но не бесконечный сон, – ничего путного ты мне, дорогой, не сказал. Но живи, раз обещала.
Через пару минут на тропе, по которой совсем недавно передвигался этот солдатик, любой желающий мог прочесть картину несчастного случая.
– Производственная травма, – улыбнулась Крупина, оглядывая дело собственных рук.
Картина трактовала однозначно – солдатик шел, не оглядываясь по сторонам и поигрывая в руках собственным ножиком (штыком – если быть точнее); под ноги он, естественно, не смотрел, отчего и поплатился – падением в небольшой овражек. Сразу после того, как наступил на гнилой сук, который под корой таил опасную скользкую древесину.
– Результат, – подвела итог Наталья, – разбитая голова, которая не скоро позволит парню прийти в сознание (голова тут же аккуратно стала разбитой); ножик, который вспорол доверенное воинское имущество – штаны – и едва не оставил защитника японского отечества без будущих наследников…
Неслышной и невидимой тенью Мышка опять метнулась к вершине – туда, где можно было обдумать и оценить немногие сведения, что дал допрос, а заодно и понаблюдать – чем все-таки закончится лихая атака японского десанта на остров.
– Итак, – подвела первые итоги подполковник Крупина, – лично ко мне этот «визит» отношения не имеет. Если только японскому правительству, а может военно-морскому начальству не приглянулся мой остров. Так приглянулся, что были прерваны, а точнее перенесены в чужие территориальные воды учения целой военной эскадры. И что-то очень важное должно здесь скоро случиться. Настолько важное, что надо было изолировать свидетелей и напичкать поверхность приборами, назначения которых не знает ни солдатик, ни, соответственно, я. Может, вулкан тут должен проснуться? Или землетрясение в кои-то веки предсказали.
Еще раз окинув взглядом застывшие в километре от нее корабли, к самому крупному из которых как раз причаливало последнее суденышко, она – неожиданно даже для себя – попробовала уйти чувствами вниз, в каменную толщу своего острова. И ей показалось (показалось ли?!) что каменная твердь ответила. Вернее откликнулась долгим тоскливым стоном. Скорее всего, это было предчувствие самой Мышки, которая замерла на своей вершине, не видная для наблюдателей с эскадры, за мгновение до того, как остров действительно содрогнулся от дальнего, практически неразличимого удара. Затем последовал второй, чуть более сильный – с той же стороны, что первый. А потом удары последовали один за другим, меняя интенсивность и частоту. Крупиной, закрывшей на мгновение глаза, показалось вдруг, что она вернулась в далекое детдомовское детство, во двор спецдетдома, где стояла скрипучая карусель и где ребятишки самозабвенно мучили ее – с ранней весны до поздней осени.
Камень внутри горы уже не стонал, а скрипел – словно какая-то беспредельная сила крушила его там, стирая в пыль базальтовые пласты. А еще – Наталья вдруг поняла, что круговой обзор отсюда пусть на какой-то гран, но стал получше – будто гора выросла. К Мышке пришло понимание, что именно сейчас начался катаклизм, за которым жадно следили и моряки под флагами страны Восходящего солнца, и неведомые приборы, которыми напичкали ее остров, и… она сама, оказавшаяся в эпицентре трагедии.
– Пока еще не трагедии – пробормотала она, вставая в полный рост – но еще чуть-чуть и может быть поздно.
Наталья была уверена – сейчас ее загорелую фигурку, застывшую, словно памятник собственному острову, разглядывают в десятки, а может быть в сотни морских биноклей и других подручных средств. Она могла бы сейчас на потеху невольной публике крутануть со скалы целый каскад сальто – знай наших! Но своему главному правилу – все должно быть не эффектным, а максимально эффективным, не изменила и сейчас. Задача была одна – спрыгнуть вниз, не разбившись о твердую поверхность, в которую превращается вода на расстоянии сорока метров; не сломать ни спину, ни всего остального.
– Потому что отпуск кончился, – мелькнула мысль – в тот самый момент, когда вытянутое стрункой тело без единого плеска вонзило в морскую воду, – начинается операция «Тектоническое оружие»!
Ничем иным Наталья не могла объяснить тот феномен, что рос у нее за спиной и от которого она гребла – мощно и внешне неторопливо. Так она могла махать руками часами. Но сейчас этого не требовалось. Нужно было лишь добраться до той невидимой трассы на морской поверхности, по которой нарезала круги вокруг острова подводная лодка. Она одна сейчас передвигалась вдоль гигантской окружности, составленной из кораблей, замерших перед картиной невиданного прежде никем катаклизма. Именно ее выбрала Мышка свое целью. И потому, что она (лодка) первой появилась тут, а значит, кто-то из экипажа мог знать больше того солдатика; и в виду ее явно исключительности – хотя бы той, что обеспечивала ее непрерывное скольжение по глади моря в надводном положении. И, наконец, главное – на той лодке, скорее всего, был самый маленький экипаж из собравшихся судов.
– Ну, сколько там моряков-подводников? – подумала она, мощно выгребая руками и не забывая с каждым гребком оглядываться назад, на уже неузнаваемо изменившийся остров, – сотня, не больше. На один зуб Мышке…
Остров тем временем превращался в каменный гриб – совсем так же, как тонны грунта, оторванные от земли ядерным взрывом; только в сотни и тысячи раз медленней. Наталья, наконец, словно наткнулась на невидимую преграду – именно здесь, как определило ее чутье, проходил фарватер подлодки. А скоро она и сама появилась, теряя – как и надеялась Крупина – ход. Теперь кроме своего мастерства пловчихи – Наталья надеялась, что ее рекордного результата никто не оценил – надо было напрягать и сценический талант. Перед бравыми японскими моряками она желала предстать жалкой и беззащитной. Но – женщиной вполне себе ничего, которую можно подсушить и обогреть, а потом пожелать уединиться в укромном местечке – там, где русско-японской парочке никто не будет мешать.
Первый пункт – насчет слабой и беззащитной девушки – начал исполнятся сразу же. Наталья повисла на толстом канате, что скинули ей с палубы подводной лодки, словно кукла с безвольно повисшей головой. Но кукла, вцепившаяся в канат так, что моряки, выдернувшие ее из воды, словно огромную рыбину, едва разжали ей руки. Хотя у Мышки и промелькнула шальная мысль – взлететь по канату подобно той самой мысли и ошеломить японцев уже с первым шагом на судне. От этого – ошеломить противника – она не оказалась, но потом; все потом. А пока ладони, едва отпустив жесткий, но все же чуть сминаемый канат, вцепились в толстый стальной поручень или леер, как его называли моряки – если верить книжкам.
Уже здесь, на борту, Наталья первой уловила момент, когда многотонная громадина, изображавшая из себя гриб неправильной формы, не выдержала той чудовищной массы, что кренила ее в одну сторону. С последним возмущенным стоном столб, который уже поднялся над волнами метров на тридцать, если не больше, переломился у самого основания и полетел вниз, в теплую воду моря Сулавеси. Выглядело это не очень грозно и опасно; а вот волна, помчавшаяся от места падения во все стороны, бед натворить успела. Подводную лодку, которую командир судна (подчиненные называли его капитаном Мацумото), с вполне понятной нежностью и почтением именовал «Касудо», лишь подбросило на несколько мгновений выше застывшего рядом корабля с вертолетами, выстроившимися на борту. Вертолетоносец тут же повторил маневр, показав часть не такого чистого, как надводная половина, борта, обычно скрытого под водой. Назад этот красавец-корабль ухнул не так удачно. Что-то или кто-то допустил ошибку, закрепляя винтокрылые машины на палубе. Железный стон, или треск, был не сравним с каменным, но заставил японских моряков кругом вскричать много громче и горестней. Два вертолета поочередно, с громким плеском, перевалили через борт, и исчезли в пучине – как раз между двумя волнами, которые катаклизм продолжал гнать к эскадре, и дальше. Волны эти были все мельче, а амплитуда, с которой подпрыгивал на ходу подводный боевой корабль, все больше – пока, наконец, море в том месте, где совсем недавно радовал глаз своей сочной зеленью остров Зеленой лагуны, не успокоилось.
Теперь очередь дошла и до Натальи, точнее до второй части ее плана. Ее обсохшая на жарком солнце фигура уже не была жалкой. Не отпуская правой ладони от леера, Крупина поправила левой короткие пряди на голове, а потом провела ею же по телу -словно стряхивая с себя весь тот негатив, что не мог не прилипнуть к беззащитной жертве катаклизма.
Командир, шагнувший уже к ней, запнулся на мгновение и шумно сглотнул – будто подавился слюной, от этой соблазнительной картинки. А потом ощерился лицом, словно наткнулся на красивую, но очень опасную гадину, и спросил – к удивлению Натальи – на корявом русском языке:
– Русская?
Наталья, прежде чем ответить, ругнулась на себя – это она сама невольно выдала себя, обрадовавшись громче, чем следовало, картинке падавших в море вертолетов. Но эта ошибка была поправимой; по крайней мере, так думала сама Крупина. Она выпалила – поначалу грустно, а потом со все возрастающим гневом в голосе:
– Теперь уже нет. Не русская. Гражданка Израиля Ирина Руфимчик.
Ответного представления она не дождалась, и дала свободу уже совсем неприкрытой ярости:
– И кто мне ответит за то безобразие, капитан? Или ваше государство наплевало на право частной собственности. А жители… Где мои люди?
Все это она выпалила на английском языке, с первых слов убедившись, что капитан прекрасно понимает ее. Но ответить он опять не соизволил.
– А скорее, – с изрядной долей недовольства подумала она, – он и сам не знает ответа на эти вопросы. Или…
Капитан не дал додумать. Он резким окриком заставил застыть перед ним моряка – кряжистого, с длинными узловатыми руками, которые словно сами готовы уже были схватить пленницу. Командир лодки это стремление подтвердил:
– Сатэ, тащи ее вниз, в мою каюту.
Эту команду он произнес на родном языке, и Наталья искренне поблагодарила полковника Сазонова и других, безвестных для нее составителей учебной программы подмосковной базы, в перечне занятий которых числился и японский язык. Конечно, обмануть коренного японца, выдать себя за жительницу островов страны Восходящего солнца ей вряд ли удалось бы. Но сейчас возможность понимать врага – а именно так теперь воспринимала моряков Наталья – многого стоила. Тем более, что японцы об этом не подозревали. И сейчас капитан грубо велел ей, теперь уже на английском, совершенно не заботясь о том, что первую часть фразы, обращенной к своему ординарцу, она скорее всего не поняла:
– А ты иди там тихо, как мышка – пока я не приду.
– Есть, мой капитан! – козырнула она, естественно мысленно, – Серая Мышка будет ждать тебя. С нетерпением!
Однако в каюте – чуть более просторной, чем остальные в тесном корпусе лодки, ей пришлось ждать не меньше часа. Подводная лодка стала шуметь чуть иначе, и Мышка поняла, что судно поменяло и курс и скорость. Теперь она мчалась по-прежнему в надводном положении, но уже по прямой, выжимая все, что могли выдать дизели.
– Куда-то спешим, – поняла Крупина, успевшая обследовать и саму каюту и небольшой сейф, который прятался под столиком.
Еще здесь была кровать – настоящая, а не подвесная, как можно было ожидать – опять-таки, судя по книжкам. Наталья даже невольно пожалела капитана. Она сама привыкла за последние годы к роскошным ложам, на которых лежать можно было одинаково удобно и просторно – что вдоль, что поперек. А эта если и могла вместить двоих, то…
– Что-то ты слишком игривая сегодня, – оборвала себя Крупина, – никто тут сегодня вдвоем лежать не собирается. Если сам капитан и полежит, то не думаю, что это доставит ему много удовольствия.
Она перешла к содержимому сейфа, который открыла какой-то имитацией древнего японского ножа – вычурного и совершенно непригодного для резания глоток и втыкания меж ребер врага. А вот сейф этим ножиком Наталья открыла за полминуты; и даже почти не поцарапала лезвие. Ни документы, ни пистолет в кожаной кобуре, ни деньги – большей частью в иенах и совсем небольшая пачка долларов – ясности в этот необычный рейд подводной лодки не внес. А вот ящичек рядом с кроватью порадовал. В нем Наталья обнаружила несколько смен белья и форменного обмундирования, одна из которых – рабочая, а потому почти не отличавшаяся от той, в которой щеголял весь экипаж, тут же примерила. В плечах роба подводника была широковатой, а в остальном…
Мацумото едва не вскричал: «Что ты здесь делаешь, мерзавец?», – приняв ее за подчиненного. В следующее мгновение он узнал ее и раздвинул губы в хищной улыбке, не сообразив поначалу, что надо проявить командирский гнев – по поводу того, что гостья, которую он конечно же принимал в каком-то ином качестве, успела пошарить в его шкафу и… Тут его взгляд остановился на краешке дверцы сейфа, торчащей из-под столика, и командир подлодки переполнился гневом. Ему бы сейчас задать себе вопрос: «А что это за умелица такая, на раз открывающая не самый простой замок стального ящика?». Он же лишь успел подумать – это явно читалось на обычно невозмутимом лице:
– В общем-то, мне совершенно безразлично – будет на твоей еврейской физиономии один фингал или два…
Он даже успел поднять руку для пощечины, которую явно испуганная женщина готова была принять с закрытыми глазами. Но до удара дело не дошло – пока. Потому что раньше раздался робкий стук в дверь, к которой капитан и повернулся с недовольным лицом.
– Радиограмма, господин капитан, – перед открывшейся совсем не широко дверью стоял судовой радист, не смевший даже косить глаза в дверной проем, – от флагмана…
Мацумото выдернул листок из руки моряка и впился взглядом в несколько строчек. Потом кивком отпустил радиста; очевидно ответ не требовался. Дверь опять захлопнулась – почти без стука – и капитан, больше для себя, нежели для пленницы сообщил:
– Ну вот, у нас не больше часа. Потом мы догоним флагман, и ты перейдешь на него – к своим любимым дикарям. А пока не будем терять времени, крошка.
«Крошка» ответила ему – на чистейшем, почти без всякого, русского или еврейского, акцента, японском языке:
– Не будем, – и шагнула вперед.
Час времени – это много, это очень много для мастера единоборств. А таких мастеров в каюте было два. И первый – Мацумото, немного насторожившийся – навес все-таки хлесткий удар, целя теперь по дерзким губам. Губы своей иронической улыбки не смахнули. Более того – эта улыбка стала еще шире; она словно провоцировала: «Давай, попробуй еще раз. Только другой рукой». Потому что правая, которой капитан попытался стереть эту ухмылку, цели не достигла; она повисла безжизненной плетью, заполнив половину тела огнем боли. Вторая рука сделала обманное движение, а вперед устремилась, уже совершенно безжалостно, убийственно, правая нога. Никаких: «Кийя!», – в тесной каюте не прозвучало. Мышка, словно нехотя уклоняясь от вытянутой вперед конечности противника, – успела подумать:
– Настырный какой!
В то же мгновение нога японского моряка как-то надломилась; но не сломалась – она пока нужна была Наталье целой. Теперь Мацумото обожгло нестерпимой болью полностью – от кончика пальцев на ноге, которой он не мог пошевелить, до короткого ежика волос, что тоже пылали невидимым огнем. Об этом – что можно ощущать, как нестерпимо ноют собственные волосы – не говорил даже старый мастер, учивший капитана боевому мастерству и который на вопрос: «Какого же дана достиг почтенный сэнсей?», – лишь таинственно усмехнулся, а потом, скромно потупившись, изрек очередную мудрость:
– Нет предела совершенству…
Сейчас Мацумото вдруг понял, точнее, прочувствовал всем нутром, которое тоже полыхало незримым пламенем, что женщина, опять улыбнувшаяся ему совсем не грозно, подошла к этому самому совершенству ближе всех, кого он знал. А может и достигла его.
Восьмой дан по каратэ-до не помог. Мацумото очнулся уже на собственной кровати. Перед глазами чуть качалось вместе с подлодкой лицо израильтянки, выражавшее лишь спокойное ожидание. Наталья удовлетворенно кивнула – именно в это мгновение капитан и должен был открыть глаза. Его первый порыв тоже был вполне ожидаемым. Мацумото, который теперь не должен был ощущать никакой боли, а лишь необыкновенную легкость в теле, попытался вскочить на ноги, чтобы еще раз обрушить на дерзкую удар, способный снести на пол соперника втрое… Нет – вчетверо крупнее хрупкой израильтянки. Наталья лишь вздохнула. О восьмом дане она ничего не знала, но должен же был этот японец – вполне адекватный на вид – хоть немного понимать, что соперница ему не по зубам. Поэтому ей пришлось теперь пробежаться по нескольким узловым точкам мужского тела – быстро и почти невесомо – как по клавишам фортепиано. Но эффект можно было сравнить с самой грозной из опер – той, где поется о грешниках и муках, что они испытывают в аду. Прежний огонь, что недолго тек в жилах капитана, был ужасным, но вполне терпимым, земным.
Этот же, адский, превзошел все ожидания. Морской офицер сил японской самообороны теперь желал лишь одного – отвечать и отвечать на вопросы скупо улыбавшейся ему женщины.
Улов и на тот раз был совсем небогатым. Капитан Мацумото о катаклизме, что лишил Крупину ее острова, узнал одновременно с ней – на палубе подводной лодки «Касудо». О том, что за сила вызвала эту катастрофу и даже о том, кто мог отдать приказ начать эту операцию, он не знал.
– Но большие, очень большие люди, с самого верха, – капитан поднял глаза к потолку, что для него было сделать совсем просто – он и так лежал лицом кверху, – такие люди, что могли остановить плановые учения сил самообороны… А это, знаете ли, даже императору вряд ли бы удалось.
– И кто может знать, откуда пришел такой приказ?
Мацумото попытался пожать плечами, но тело сейчас могло двигаться только в одном месте – том самом, откуда на Ирину Рувимчик исходили торопливые ответы капитана. Рот опять открылся даже без уточняющего вопроса:
– А командование наше сидит на центральной базе Йокосука.
Крупина невольно улыбнулась самым краешком губ, и все-таки задала вопрос:
– И когда твоя лодка попадет на эту самую… которая Йоко?
– Не скоро, – теперь капитан плечами пожимать не пытался, – сейчас мы держим курс на район учений – недалеко от Северных территорий. Недели три там пробудем, если не потупит новая вводная наподобие этой.
Теперь капитан хотел дернуть шеей – в направлении, противоположном движению лодки, а значит туда, где в море покоились каменные осколки острова Зеленой лагуны. Наталья поняла его и без этого кивка, тоже не удавшегося.
– Северные территории, – повторила она мысленно, – звучит, конечно, намного благозвучней, чем Йокосука, да и до России там рукой подать. Так что в следующий раз посмотрим, как японская подводная лодка разбивается о камни… Скажем, Итурупа. А сейчас мне надо именно в эту самую Йокосуку. И по большому счету мне все равно, какой корабль меня туда доставит. И кто «представит» командованию базы. Дело за малым – как сделать так, чтобы корабль повернул к базе. Нет – сначала надо выбрать корабль.
Вариантов было немного – подводная лодка или флагман. Наталья опять чуть улыбнулась хозяину каюты:
– Я не жадная, путь идут оба.
Через пять минут командир подлодки приказал замедлить ход. До флагмана было совсем недалеко, но капитану зачем-то приспичило подняться на поверхность. Его сопровождал лишь один матрос. Вахтенный офицер так и не смог узнать его – очень уж ловко и вовремя отвернул свое лицо этот низенький морячок. Впрочем, в экипаже подводной лодки таких было большинство. Гораздо сильнее удивился офицер, когда командир протиснулся внутрь корпуса один – мокрый и какой-то задумчивый. Естественно, что никаких вопросов офицер Мацумото задавать не стал. А сам капитан что-то рассказывать не счел нужным.
Мацумото беспрекословно выполнил все приказы израильтянки. Заставил старшего офицера, который нес вахту в рубке, замедлить ход лодки, а потом провел Наталью наружу – под ласковый ветерок, который в этот вечерний час не обжигал, а приятно холодил кожу.
– Тут мы с тобой и простимся, Мацумото, – почти лаково пропела за спиной капитана Мышка, – передавай привет базе.
– Какой? – круто повернулся к ней капитан.
На палубе никого не было. Лишь громко плеснула волна, окатив Мацумото с ног до головы. И еще ему показалось, что там – под волной – мелькнула тень, от которой с плеском пришел ответ:
– Йокосука…