Вы здесь

Семь пятниц Фарисея Савла. Пятница первая (А. Ю. Андреев, 2014)

Пятница первая

БАЛАГАНЩИК. (Со шляпой в руке). Почтеннейшая, драгоценнейшая публика! Мой ослик отдыхает от долгого пути, и наш балаган открывается, и мы готовы представить вам нашу мистерию о святом апостоле Павле. А вернее – о том, как некто по имени Савл стал Павлом, тринадцатым апостолом, понесшим в дальние страны благую весть об Иисусе из Назарета. Если мы дерзаем дополнить древние предания, то оправдываемся тем, что люди, записавшие эти предания, имели в свое время свои причины о многом умолчать и о многом говорить загадочно, иносказательно. Будьте же щедры, сегодня – воскресенье! Утром вы оставили ваши монетки в церковном ящике: заметьте, балаганщик тоже, как и священник, взывает к сердцу человека, а не только к его кошельку. Актеры не обещают вам спасения души за ваши взносы, они надеются лишь немного размягчить ваши сердца – чтобы глас Божий раздавался в них чуть слышнее. И тогда, быть может, кто-то из вас накормит моего осла. Итак, Пятница Первая! (Уходит).


Сцена изображает западную колоннаду площади иерусалимского Храма. Вдали, над восточной галереей – Масличная Гора. Слева – Храм. У правой кулисы – палатка; перед ней, на земле – предметы ремесла сшивателя палаток. Отдаленный шум рынка из южной галереи. Из палатки выходит Савл, садится за работу. Проходит Стражник.


СТРАЖНИК. Канун Субботы! Канун Субботы в Иерусалиме! Канун Субботы!


Стражник уходит. Вбегает Димон в окровавленной одежде, озирается.


ДИМОН. Бог Израиля да будет с тобою, юноша! Ты ведь – Савл, палаточный мастер?

САВЛ. Кто ты? Откуда знаешь мое имя? ДИМОН. Я слышал о тебе: ты – из фарисейской школы. Я тоже – фарисей, но мое имя тебе лучше не знать. Солдаты ищут меня, позволь укрыться в твоей палатке!

САВЛ. На тебе – кровь! ДИМОН. Не медли: если римляне схватят меня, то подвесят гвоздями на столбе!

САВЛ. Прячься!


Димон скрывается в палатке. Вбегают Барбула и Плацид.


БАРБУЛА. (Плациду). Оглядись кругом, он – близко. Будь осторожен.


Плацид убегает.


(Савлу). Привет тебе, Савл! Как работа? Есть заказы?

САВЛ. Да, нужно закончить две палатки до Субботы.

БАРБУЛА. И кто заказчики?

САВЛ. Среди ваших – много сирийцев, центурион. Они не любят спать в казарме.


Плацид возвращается.


ПЛАЦИД. (Барбуле). Его здесь нет.

БАРБУЛА. (Савлу). Скажи мне, студент Савл, в вашей академии учат лгать?

САВЛ. Истинный фарисей всегда помнит, что правдивость в речах угодна Богу.

БАРБУЛА. Тогда ответь мне, ты видел чернобородого иудея, со шрамом во всю щеку, в окровавленной одежде? Мне тоже угодна правдивость твоих речей!

САВЛ. Половина иудеев чернобороды. Я видел бежавшего человека, но не разглядел его.

БАРБУЛА. Куда он бежал?

САВЛ. В сторону рынка.

БАРБУЛА. (Делает знак Плациду; тот убегает).

Хорошо, если так. Там ему от нас не уйти, там много солдат. Но если сейчас ты сделал неугодное твоему Богу, фарисей Савл, он покарает тебя с моей помощью. Это говорю тебе я, центурион Барбула!


Барбула уходит. Из палатки выходит Димон.


САВЛ. Ты ранен?

ДИМОН. Это – кровь римского солдата. Я запачкал ею твою палатку; тебя заподозрят. Порежь себе руку – скажешь, что поранился нечаянно. Вот нож! (Лезет за пазуху).

САВЛ. У меня есть мой рабочий нож. (Берет из кучи у палатки нож и лоскут ткани).

ДИМОН. Дай посмотреть! (Берет у Савла нож и возвращает). Неплохой нож! Сгодится не только для шитья палаток! Сможешь? (Савл надрезает себе ладонь и хочет обернуть ее тканью). Погоди! (Надрезает свою ладонь и сжимает ею ладонь Савла). Теперь мы – кровные братья! Я перевяжу тебе руку. (Перевязывает). Ты отвел от меня опасность и навлек ее на себя. Я не забуду этого. Хочешь уйти со мной?

САВЛ. Куда и зачем? И кто ты?

ДИМОН. Я – Димон Галилеянин, объявленный вне закона. Я – из галилейских зелотов, из кинжальщиков. Мое прозвище – Смерть, по-гречески – Дисмас. Я убил много римлян.

САВЛ. Я слышал о тебе.

ДИМОН. Ты услышишь больше, говорю тебе! Мерзкие язычники скоро пожалеют, что их сандалии топтали священный Сион! Мы заставим их выплакать кровью обиды, что терпит от них народ, избранный Богом! Иерусалим станет ужасом для их правнуков! Я знаю, ты – честный фарисей, ты любишь Бога. Идем с нами сражаться за нашу веру!

САВЛ. Я не умею убивать.

ДИМОН. Никто этого не умеет от рождения! Заставь себя раз, а потом будет легко – как руку порезать. Мой товарищ, Геста, научит тебя. Он режет легионеров, словно ягнят на Пасху. Убийство врага Израиля угодно Богу!

САВЛ. Я подумаю над этим. Тебе нужно уходить.

ДИМОН. Думай, Савл! Думай скорее! Центурион подозревает тебя. Я постараюсь сделать так, чтобы он не успел тебе навредить. Бог да хранит тебя и весь Израиль! (Уходит).

САВЛ. (Один). Прощай.… Сколько боли в этом человеке! Он утоляет ее кровью врага. Он – герой. Я тоже ненавижу этих тупых вояк, что разгуливают по Храмовой Горе, как хозяева. Но я слаб! Кого я могу зарезать?.. О, Иерусалим, ты так прекрасен! Ты пропитан Божьим Присутствием, как твой жертвенник – кровью, что стекает по его желобкам. Этот человек хочет превратить твои улицы в желоба, по которым потекут алые реки. Господи, Тебе угодна такая жертва? Дай мне знак, и я пойду за этим человеком, и не будет Тебе жреца усерднее, кровавее меня! Только дай знак, молю!..


Сцена темнеет. Слышится шум быстрой реки. Видение: Юния.


Но Ты не даешь знака… Ты говоришь со мною совсем об ином! Зачем, Господи, зачем ты посылаешь мне эти видения? Зачем не даешь мне забыть ее?.. Юния, сестра моя возлюбленная! Мы вместе мечтали увидеть эти священные камни – Храм Бога Единого!.. И вот я здесь – один… шью палатки для римских солдат. И их казарма заслоняет от меня север, куда тянутся мои глаза – к тебе, моя Юния.… И за многие мили отсюда я опять вижу это! Опять: ты и река! Все в тот же час ты бродишь по берегу Кидна: в тот самый час, когда я встретил тебя там и полюбил в один миг. И мы пошли с тобой рука в руке, и быстрый Кидн сверкал и нес в море свои холодные воды, а ты читала мне греческие стихи… Римское воспитание не мешало тебе понимать Тору. Ты вечно смеялась над моей фарисейской строгостью, но оттого нравилась мне только сильнее. В твоих устах мне не было досадно даже мое римское имя.

ЮНИЯ. Павел! Мой Павел! Я смотрю на юг, и мне кажется, что ты слышишь меня…

САВЛ. (Поет).

Пленила ты сердце мое, сестра моя невеста;

Пленила ты сердце мое одним взглядом очей твоих,

Одним ожерельем на шее твоей,

Ибо крепка, как смерть, любовь.

ЮНИЯ. Я всегда чувствовала тебя… Я всегда знала, что ты – необычный, мой Павел…

САВЛ. Опять она говорит со мной, будто догадывается, что я слышу ее!

ЮНИЯ. Но теперь я чувствую тебя сильнее. Моя лихорадка будто несет меня к тебе…

САВЛ. Боже милосердный, она больна!

ЮНИЯ. Мне и прежде казалось часто, что твоя душа вдруг входит в мою, хотя тебя нет рядом. А теперь, когда болезнь сжигает меня, я будто слышу твой голос…

САВЛ. Господи, ты и на нее обрушил недуг?! За что?.. Приступ уже одолевает меня. (Дрожит). Всякий раз – эта расплата! Господи, не щади меня, но спаси ее! Я предал ее ради верности Твоему Закону! (Падает в судорогах).


Юния исчезает во тьме. Сцена светлеет. Входят Барбула и Плацид.


БАРБУЛА. Э, да у него – падучая! Беги-ка за врачом!

САВЛ. (Приходя в себя). Не нужно врача. Мне уже лучше.

БАРБУЛА. Тебе не стоит жить здесь одному, студент Савл, если у тебя такая болезнь.

САВЛ. Это – ничего, это быстро проходит.

БАРБУЛА. Смотри, чтоб не узнала храмовая стража… (Плациду). Ты свободен, Плацид.


Плацид уходит.


(Савлу). Скажи-ка мне, что это за пятно на твоей палатке? Похоже на кровь!

САВЛ. Я поранился, когда резал веревку. Вот этим ножом. (Берет нож).

БАРБУЛА. Пусть так. Но мы не нашли того, кого искали. Его не было на рынке, Савл! А деться ему было некуда… Мне придется доложить о тебе! (Уходит).


Входит Иосиф, неся клетки с голубями и мешок. Его догоняет Плацид. Савл с ножом прячется за колонну.


ПЛАЦИД. Постой, иудей! Что в твоем мешке?

ИОСИФ. (Останавливаясь). Я – бедный человек.

Что ты хочешь от бедного человека, римлянин? Что говорят тебе глаза твои? Ты видишь, я продаю птиц. Этого здесь никто еще не запретил. Бедным людям нужны маленькие птички, чтобы их заколоть и отдать священнику для жертвы! Что говорят тебе глаза твои?

ПЛАЦИД. Мои глаза говорят мне, что у тебя в руке мешок, но не говорят, что в нем. Что-то другое говорит мне, что там – не птицы. Очень тихо в твоем мешке. Развяжи его.

ИОСИФ. (Нехотя развязывает мешок). Птицы в мешке не поют!

ПЛАЦИД. (Достает из мешка рыбу). Особенно такие. (Бросает рыбу обратно).

ИОСИФ. (Заискивающе). Ну да, рыбка… Вы, римляне, любите рыбку! Кто-то же должен для вас ее доставить, вот, пожалуйста! Купи у меня рыбу, добрый солдат, я не возьму дорого с такого молодца…


Проходит и уходит Стражник, возглашая: «Канун Субботы!». Савл прячет нож за пазуху.


Ой! Храмовая стража! (С испугом захлопывает мешок). Не выдавай меня, солдатик! Я угощу тебя отличной рыбой и не возьму денег, пусть только уйдет стражник…

ПЛАЦИД. А рыба твоя – не тухлая?

ИОСИФ. Тише, умоляю! Рыба – свежайшая: всего час, как я выловил ее в пруду у Лазаря!

ПЛАЦИД. И кто этот Лазарь, у которого ты воруешь рыбу?

ИОСИФ. Что ты такое говоришь?! Да я бы отсек себе обе руки, если бы хоть одна из них посягнула на добро нашего Лазаря! Это же – такой достойный человек, богатый, но благочестивый! Он жалеет таких бедняков, как я. Его дом – самый большой у нас в Вифании. Это – там (указывает на гору), на Масличной Горе, только немножко с той стороны. Так моя лачуга – совсем близко от дома Лазаря, и этот достойнейший человек позволяет мне накануне Субботы половить в его пруду немножко рыбы…

ПЛАЦИД. Ладно, давай сюда твою рыбу.

ИОСИФ. (Доставая рыбину из мешка). Вот, ешь на здоровье, добрый человек!

ПЛАЦИД. Это – мало. (Тот достает вторую рыбину). Мало. Давай всё. (Берется за мешок). Ты стар, тебе тяжело это таскать, хватит с тебя и птиц.

ИОСИФ. (Удерживая мешок). Но я – бедный человек, не отнимай у меня последнее!

ПЛАЦИД. Ты – жадный человек. А я – нет: мне не жалко отдать твой мешок вашим храмовым стражникам, которых ты боишься больше, чем римских солдат. По-моему, тебе лучше отдать рыбу мне. (Отнимает мешок и хочет уйти).


Входит Луций.


ЛУЦИЙ. Стоять, солдат!

ПЛАЦИД. Трибун! (Вытягивается, отдает честь).

ЛУЦИЙ. А, это ты, Плацид.… Верни-ка этому иудею его мешок, и будь поблизости.


Плацид повинуется и уходит.


(Иосифу). Иди, старик, продай свою рыбу в другом месте. Ты знаешь не хуже моего: здесь продают только то, что годится для жертвы. Порядок есть порядок.


Иосиф уходит.


(Савлу). Так. Ну, а ты – кто? Почему прячешься?


САВЛ. Я – Савл. Я – студент, я изучаю Тору. Мой учитель – Гамлиэль.

ЛУЦИЙ. Гамлиэль мне известен. Значит, ты посещаешь его академию… забыл, где она?

САВЛ. Здесь, сразу за мостом, по левую руку.

ЛУЦИЙ. Верно. Ты – иерусалимлянин?

САВЛ. Нет, я – родом из Тарса киликийского.

ЛУЦИЙ. А, вольный Тарс, славный город философов на реке Кидне! Не довелось побывать.… Но постой… ведь Тарс еще при Августе стал римской колонией, со всеми привилегиями. Выходит, ты – римский гражданин?

САВЛ. (Нехотя). Да. От рождения.

ЛУЦИЙ. Тебе повезло, Савл из Тарса! Я сам – каппадокиец, моя родина – недалеко от твоей Киликии. Но мне, чтобы стать командиром, пришлось купить римское гражданство… Однако, Савл, как римский гражданин ты должен иметь римское имя.

САВЛ. (Через силу). Мое римское имя – Павел.

ЛУЦИЙ. Павел… Ты неохотно его произносишь. Ты не любишь свое римское имя? Стыдишься римского гражданства? Говори, не бойся меня!

САВЛ. Я не боюсь! Я – не Павел, я – Савл! Моя мать назвала меня именем первого из царей Израилевых! Я – иудей! Я никогда не буду зваться Павлом!

ЛУЦИЙ. Ну, как знать! Не горячись так… Впрочем, ты мне нравишься. Я люблю горячих молодых людей, какого бы племени они ни были. Но твой нож, который ты прячешь за пазухой, ты должен мне отдать. Я желаю тебе добра. Дай мне его. (Савл отдает нож). И ты рассчитывал вот этим вот убить Плацида? Он – сильный и опытный воин, а ты не больно-то крепок на вид. Ты не похож на тех, кто нападает со спины. Но даже если б ты ударил Плацида сзади, вряд ли ты уцелел бы. Ты бы погиб в любом случае. Ради чего? Ради старика-птицелова? Кто он тебе?

САВЛ. Он – мой соотечественник! У нас с ним – один Бог. Мы все, иудеи – дети одного Бога, поэтому мы – братья друг другу. Язычнику не понять этого.

ЛУЦИЙ. Отчего не понять? Вы все – братья, поэтому, чуть что, вы режете друг другу глотку, как все братья на свете. Но это – ваше дело. Мое дело – не допускать, чтобы резали глотку моим солдатам. По возможности… Ты же – фарисей, Савл, ты живешь по заповедям. «Не убей», «не лжесвидетельствуй», так ведь? За четверть часа ты нарушил две заповеди: солгал, чтобы сбить солдат со следа убийцы, и сам замыслил убийство.

САВЛ. Я не замышлял убийства. Мне просто нужно было понять, поднимется ли моя рука на убийство. Я хотел это понять, сжимая нож в руке!

ЛУЦИЙ. И что ты понял?

САВЛ. Что я не могу вонзить нож в человека.

ЛУЦИЙ. Ну и что мне с тобою делать, студент Савл?

Ты уже не так юн, чтобы отвести тебя к твоему учителю и велеть ему наказать тебя. Может, ты просто дашь мне слово – не пытаться убивать римских солдат? Я поверю.

САВЛ. Если я дам слово, я не смогу его нарушить. Но я не дам слово из одной трусости.

ЛУЦИЙ. (Подумав). Попробуем так. Меняемся: мое слово – на твое слово.

САВЛ. Какое слово хочешь ты мне дать? ЛУЦИЙ. Придумай сам. Я – военный трибун, у меня есть власть. Я могу многое сделать.

САВЛ. Ты хочешь купить мое слово? Чего бы я ни попросил взамен? Ты так дорого ценишь слово незнакомого тебе иудея?

ЛУЦИЙ. Ты уже достаточно мне знаком, и я ценю твое слово.

САВЛ. Позволь спросить тебя. ЛУЦИЙ. Спрашивай. САВЛ. Ты только что, перед твоим солдатом, заступился за старика-иудея, торговавшего рыбой вблизи Храма. А сейчас хочешь отпустить под честное слово иудея, замышлявшего убить твоего солдата?! Почему ты добр к иудеям?

ЛУЦИЙ. Если я скажу тебе правду, ты дашь мне твое слово?

САВЛ. Да. ЛУЦИЙ. Иудей спас моего сына. Мой сын был очень болен. Он умирал. Врачи, каких я мог привести к нему, были бессильны. И тогда мне сказали об одном бродячем раввине. Он в ту пору гостил здесь неподалеку, в Вифании. Я хотел было послать за ним центуриона с парой солдат, но передумал и поскакал в Вифанию сам. Едва увидев этого человека, я почувствовал необъяснимую уверенность: ему не нужно идти со мною в мой дом! Достаточно, чтоб он пожелал вылечить моего сына! И я сказал ему это. Он удивился и промолвил: «Такого я не встречал и среди Израиля». Потом улыбнулся мне и сказал, что я могу вернуться домой, сын мой здоров. Так и вышло.

САВЛ. И как же звали того чародея?

ЛУЦИЙ. Его называют Иисусом Назарянином.

САВЛ. Иисусом Назарянином…

ЛУЦИЙ. Так ты даешь слово?

САВЛ. Клянусь никогда не поднимать руку на римских солдат.

ЛУЦИЙ. Ты не заметил, как поклялся Иисусом Назарянином!

САВЛ. Это вышло нечаянно. Что ж из того?

ЛУЦИЙ. Для меня – много. Ты поклялся именем живого бога.

САВЛ. (Гневно). У меня один Бог! Я – не язычник, я не верю, как ты, в живых богов!

ЛУЦИЙ. Мне важно, во что верю я.

САВЛ. О Боже, опять!


Вспышка, тьма, затем видение: Юния.


(Луцию). Ты, конечно, не видишь ее…

ЛУЦИЙ. Кого? САВЛ. Вон там, девушка в голубом плаще!

ЛУЦИЙ. Там ничего нет, кроме галереи. Ты бредишь?

САВЛ. Я не знаю как, но в это время я всегда вижу то, что происходит с нею там, в Тарсе.

ЛУЦИЙ. Кто она? САВЛ. Юния, моя возлюбленная, которая никогда не будет моей!

ЛУЦИЙ. Почему? САВЛ. По матери она – иудеянка. Но ее отец и отец ее отца – не иудеи!

ЛУЦИЙ. Ах вот оно что! И кто же виноват?

САВЛ. Сестру моего деда соблазнил римский центурион. Он увез ее к себе в Иллирию. Овдовев, она вернулась в Тарс с дочерью, мечтая выдать ее за соплеменника. Но в Тарсе не нашлось иудея, пожелавшего бы оскверниться таким браком. Девушку взял в жены юноша из римской семьи. От их союза и родилась Юния.

ЛУЦИЙ. Выходит, она тебе – родня!

САВЛ. Никто бы не помешал мне жениться на троюродной сестре. (Начинает дрожать). Но брак с дочерью язычника немыслим для меня, сына раввина!

ЛУЦИЙ. Тебя лихорадит. Тебе нужен врач.

САВЛ. Она хочет говорить! Тише, прошу тебя!

ЛУЦИЙ. (В сторону Плацида). Плацид! Плацид, сюда, ко мне!

САВЛ. Пожалуйста, дай мне услышать ее!


Вбегает Плацид.


ЛУЦИЙ. (Плациду). Беги за врачом, за Лукасом! Он – в претории, перевязывает раненого.


Плацид убегает.


ЮНИЯ. Мне все труднее приходить, но меня тянет сюда, к нашему месту. Здесь никто не услышит, как я разговариваю вслух одна. Иногда это странное чувство – что ты меня слышишь – бывает таким сильным, что я не могу не говорить с тобой…

САВЛ. Я слышу тебя, слышу, любимая! Ты этого не знаешь, но говори! (Падает на колени). Говори, пока припадок не скрутил меня! (Луций берет Савла за плечи).

ЮНИЯ. Павел! Мой Павел! Если возможно такое чудо, и ты слышишь меня, то я скажу тебе: не укоряй себя никогда из-за меня. Ты все сделал верно. Твой путь указывает тебе твой Бог. Я верю, что Он любит тебя…


В видении мимо Юнии медленно проходит Плакальщица.


Я скоро умру, Павел. Счастье любить тебя было слишком велико, чтобы быть долгим. Мне больше ничего не нужно от жизни. Лишь одно: чтобы ты не изменял самому себе.

САВЛ. (У него начинается припадок). Что там за тень рядом с ней?!

ЮНИЯ. Мне неведом твой жребий, но он будет великим, я знаю. Я умру, радуясь, что была частью тебя и останусь ею. (Поет).

Ибо крепка, как смерть, любовь.

Юния и Плакальщица исчезают во тьме. У Савла судороги. Сцена светлеет. Вбегают Плацид и Лука.


ЛУКА. О, боги! (Наваливается на Савла, рапластывая его). Оставьте меня с ним, уйдите!

ЛУЦИЙ. Ты отвечаешь мне за него, Лукас! Идем, Плацид! (Уходят вдвоем).

ЛУКА. Демон разрушения! Повелеваю тебе именем Иисуса Назарянина, Сына Воды и Огня, выйди из этого человека, удались в место безлюдное и безводное и насыть себя песками! Человек, выдохни демона и вдохни Духа животворящего от Иисуса Назарянина!

САВЛ. (Приходя в себя с глубоким вздохом). Кто ты?

ЛУКА. Думаю, что теперь я – твой друг. А еще я – врач. С тобой часто такое бывает?

САВЛ. Каждую пятницу.

ЛУКА. Вот как!

САВЛ. (Смутясь). Да, но… так сильно – впервые.

ЛУКА. Ты едва не умер!

САВЛ. Благодарю тебя. Ты – чужестранец?

ЛУКА. Я – родом из Антиохии.

САВЛ. Ты – антиохиец? Моя родина – совсем рядом с твоей! Ты бывал в Тарсе?

ЛУКА. О, конечно! Тарс киликийский мне знаком. Я даже учился там врачеванию.

САВЛ. Мое имя – Савл. Как мне называть тебя?

ЛУКА. Я – Лукас. По-вашему – Лука.

САВЛ. (С внезапным отчуждением). Ты – язычник?

ЛУКА. Какие же вы, иудеи, забавные! Столько уже перевидали; пожили и с египтянами, и с персами, и с эллинами, а все удивляетесь – как это человеку можно быть не иудеем!

САВЛ. Но ведь ты – не римлянин?

ЛУКА. Я – грек. Тебе стало легче? САВЛ. Прости, если мое слово ты нашел для себя обидным.

ЛУКА. Не нашел. Что обидного в слове «язычник»? Если я поклоняюсь Аполлону Дельфийскому, обижусь ли я на друга за то, что он поклоняется Артемиде Эфесской? Да я и сам обращусь к сей грозной деве – по какой-нибудь отдельной надобности. Не лучше ли просить у каждого то, в чем он сильнее? Да и невежливо – всеми своими прихотями докучать одному богу, как будто ты у него один на свете.

САВЛ. Так легко говорить о божественном можно только, не зная истинного Бога!

ЛУКА. Да, конечно, он же известен только иудеям! Все прочие боги – неистинные. Но сколько ни сотрясай воздух, богов – больше, чем народов. А может быть, их – столько же, сколько людей?.. Я верю, что есть Единый Бог, единый художник единой картины. Но почему же Он – непременно единственный? Почему бы другим богам не быть Его подмастерьями? У каждого – своя кисть, своя краска. И удобнее и красивее!

САВЛ. Ты все время шутишь. Твоя мысль так подвижна! Она не хочет удержаться на глубине, потому что хочет шутить. Но через шутку нельзя понять истинного Бога!

ЛУКА. Я шучу не о богах. Я шучу о серьезных людях, которые думают, что знают, какой бог – истинный, а какой – нет. Я – врач. Я знаю, что многим больным полезно кровопускание. Это – моя маленькая истина. Но кровопускание пригодно не для всех, и эта истина – уже чуть побольше первой. А на слишком большие истины я не посягаю. Знаешь, почему? Я видел много серьезных людей, склонных к очень большому кровопусканию ради очень больших истин. И мне это не по душе.


Входит Барбула.


Это – ты, Барбула? Как там раненый?

БАРБУЛА. Бредит. Боюсь, он – не жилец. Тот галилеянин умеет орудовать ножом!

ЛУКА. Не говори так. Жизнью человека распоряжается не тот, кто хочет ее отнять, а тот, кто ее дал.

БАРБУЛА. Гм! Моя мать дала мне жизнь. Разве она распоряжается моей жизнью?

ЛУКА. Кто-то ведь дал твою жизнь твоей матери, чтобы она дала ее тебе. Разве нет?

БАРБУЛА. Мой отец?

ЛУКА. Твой отец дал тебе не свою жизнь, а твою.

Откуда он по-твоему ее взял? Кто-то должен был дать ему твою жизнь, чтобы он отдал ее твоей матери.

БАРБУЛА. И кто же дал моему отцу мою жизнь?

ЛУКА. Не знаю. Зови его «Кто-то».

БАРБУЛА. (Подумав). Что мне это даст?

ЛУКА. И этого я не знаю. Может быть, это освободит тебя от страха…

БАРБУЛА. Разве я боюсь кого-то?

ЛУКА. Барбула, я знаю, что ты храбр. Но разве ты свободен от страха?

БАРБУЛА. (Подумав). Ох, лукавый же ты грек, Лукас!.. Но я пришел сюда не болтать с тобой. Трибун спрашивает о здоровье студента Савла. Что мне передать ему?

ЛУКА. Передай трибуну, что студент Савл вполне здоров. Болезнь оставила его.

БАРБУЛА. Только колдун может за пять минут вылечить падучую болезнь. Я передам трибуну, что ты – колдун, Лукас. (Уходит).

ЛУКА. Так и передай.

САВЛ. Это была шутка?

ЛУКА. Нет. Твоя болезнь ушла.

САВЛ. Навсегда?! Как ты можешь знать?!

ЛУКА. Ты жалеешь, что выздоровел? Объяснись.

САВЛ. (В смущении). Я не могу.

ЛУКА. Мне показалось, что мы можем быть друзьями. Чем я вызвал твое недоверие?

САВЛ. Ты говоришь то, во что трудно поверить. Кто ты, чтобы знать, что болезнь ушла?

ЛУКА. Я – врач.

САВЛ. Просто врач?

ЛУКА. Нет, не просто. Я – как бы тебе сказать… Я – посвященный.

САВЛ. Посвященный во что?

ЛУКА. В некоторые тайны. Я не могу их тебе открыть не оттого, что не доверяю тебе. Ты просто не готов их вместить. Но, возможно, я смогу тебе помочь.

САВЛ. Помочь в чем?

ЛУКА. Легионер сказал мне, что перед припадком ты разговаривал с кем-то невидимым. Ты кого-то видишь? И хочешь видеть вновь? Ты боишься потерять это вместе с недугом?

САВЛ. Ты как будто слышишь мои мысли.

ЛУКА. Это – часть врачебного искусства. Но будь же милосерден к любопытству врача: расскажи мне о своей болезни. Возможно, тогда я пойму, как мне сделать, чтобы твое исцеление не так тебя печалило. Объясни хотя бы, причем здесь пятница?

САВЛ. (Еще колеблясь). Перед припадком у меня всегда бывает видение. Я вижу девушку… Она дорога мне. Она осталась в Тарсе. Брак с нею был невозможен, мы встречались тайно. Всегда в пятницу.

ЛУКА. И ты видишь ее всегда в этот день?

САВЛ. Да, и слышу. С недавних пор она стала говорить со мной, словно догадывается…

ЛУКА. И затем, всякий раз – припадок?

САВЛ. Да, но не такой ужасный, как нынешний.

ЛУКА. У тебя – дар ясновидения! Он может стать даром пророческим!

САВЛ. Послушай, ты говоришь, что тебе ведомы какие-то тайны.… Скажи, разве все это не может быть обманом, демонским наваждением?

ЛУКА. Может. Хотя и не похоже. Надо проверить.

САВЛ. Как?!

ЛУКА. Ты напрасно беспокоишься. Ты решил, что твой дар – от болезни. Но все – наоборот: дарованная тебе сила породила болезнь. Твое тело оказалось слабым для такого дара! Если припадков больше не будет, то почему с ними должен уйти и твой дар? Вот если это было, как ты говоришь, демонское наваждение, то и оно ушло вместе с демоном болезни. Но тогда и жалеть не о чем!

САВЛ. Как у тебя все легко… Но моя возлюбленная говорит, что умирает!

ЛУКА. Тебе все равно придется дождаться следующей пятницы, и тогда посмотрим.… Но скажи мне вот что. Твои видения – всегда одинаковы? Это всегда – только девушка из Тарса? Тебе не случалось видеть ничего другого?

САВЛ. Было… Одно-единственное видение было совсем иным…

ЛУКА. Расскажи. Это – важно!

САВЛ. Именно в ту пятницу Юния впервые и заговорила… но странно: она никогда не звала меня Савлом, а тут, будто в забытьи, сказала: «Савл, взгляни на гору!». После обычного легкого приступа я невольно стал всматриваться в гребень Масличной Горы, что всегда у меня перед глазами. Я смотрел и смотрел, и вдруг, над самой гранью между небом и горой вспыхнул свет. Он ослепил меня, и во тьме я и увидел это…

ЛУКА. Что? Что ты увидел?!

САВЛ. Ту сторону горы. По склону быстро поднимался высокий человек с волосами до плеч… В одном греческом трактате о колдовстве говорится, что колдун, являясь человеку во сне, не показывает своего лица, подставляя вместо него чужие лица…

ЛУКА. Я читал об этом. Дальше!

САВЛ. Лицо этого человека все время менялось. То мне казалось, что я вижу Юнию, то моего учителя Гамлиэля, то отца. А потом вдруг я понял, что вижу собственное лицо…

ЛУКА. Так-так! Высокий человек с волосами до плеч?.. И это все?

САВЛ. Нет. За ним шла толпа, но из всех лиц я помню только одно. Это была женщина, редкой красоты… Человек с длинными волосами остановился и, обняв кого-то из встречавших его, сказал весело: «Здравствуй, Лазарь! Что, не решился раздать имение нищим? Ладно, ладно! Я придумал для тебя что-то лучшее. Ты можешь совершить путешествие, если захочешь». «Куда?» – спросил тот. «Туда и обратно» – отвечал пришелец и продолжал: «Это – трудное путешествие, Лазарь, это – много труднее, нежели раздать имение. Но я тебе помогу. Я привел в твой дом Марию из Магдалы галилейской, пусть она будет сестрой тебе и твоей сестре Марфе». И он указал на ту женщину, что была необычайно красива, и тогда к ней приблизилась другая, обняла ее и сказала: «Здравствуй, Мария, пойдем в дом!» Вот и все.

ЛУКА. Так… (Про себя, в задумчивости). Путешествие туда и обратно?.. Труднее, чем отдать имение?.. Хм!.. Туда и обратно! (Савлу). Любопытные вещи ты рассказываешь!

САВЛ. Ты что-то знаешь об этом?! Можешь что-то объяснить?!

ЛУКА. Пока нет. Мне нужно время. Может быть, совсем немного!

САВЛ. Но что мне делать?!

ЛУКА. Ждать следующей пятницы. Ты измучен. Ты должен отдохнуть немедленно.

САВЛ. Мне не удастся. Сюда идет Никодим, друг Гамлиэля, моего наставника.

ЛУКА. И что?

САВЛ. Он будет укорять меня за мою вчерашнюю размолвку с учителем.

ЛУКА. Иди в палатку и ложись. Я – твой врач. Я скажу ему, что ты – нездоров.

САВЛ. Благодарю тебя, Лука!


Савл уходит в палатку.


ЛУКА. (Один). Твоя вторая благодарность – горячее первой! Никогда не знаешь, делаешь ли добро – даже, если спасаешь от смерти! Но всегда угодишь человеку, взяв на себя его грех! Ведь как рад, что я вместо него солгу почтенному раввину, который идет сюда с добрыми намерениями! Ведь то, что я ему скажу – не совсем правдиво. А, фарисей Савл?


Входит Никодим.


НИКОДИМ. Мир тебе! Знаком ли тебе хозяин этой палатки? Я хочу говорить с ним.

ЛУКА. Он только что уснул. Он очень слаб.

НИКОДИМ. Савл нездоров? Но кто ты, добрый человек? Твое лицо мне незнакомо.

ЛУКА. Я – недавно в Иерусалиме. Я – врач. Я перевязывал раненого в казарме, когда меня позвали к этому юноше, опасаясь за его жизнь.

НИКОДИМ. Боже милосердный! Что с ним произошло?!

ЛУКА. Необычайно сильный приступ падучей болезни. Он мог умереть.

НИКОДИМ. Какое несчастье! Какое несчастье!.. Но никто из нас, его учителей, ни его товарищи, не знали о его недуге!

ЛУКА. Выходит, он не хотел, чтобы об этом знали.

НИКОДИМ. Но что ждет его?

ЛУКА. Надеюсь, он будет здоров.

НИКОДИМ. Мое имя – Никодим. Я преподаю Тору в академии моего друга Гамлиэля.

ЛУКА. А я – Лука. Я наслышан о высокоученом Гамлиэле, и рад узнать тебя, равви.

НИКОДИМ. Ты – грек?

ЛУКА. Я – грек.

НИКОДИМ. Я не знаю тебя, Лука, не знаю, сколь высоко твое врачебное искусство, но позволь мне сказать тебе, что, если ты спас жизнь этого молодого человека, то я, и мой друг Гамлиэль и все учителя нашей академии будут испытывать к тебе величайшую признательность! Савл – наша гордость, наша надежда. Мы верим, что он станет светочем фарисейской учености, одним из великих учителей народа нашего. Ты не знаешь, какое благо ты сделал Израилю, если Савл будет здоров!

ЛУКА. Я рад сделать благо Израилю.

НИКОДИМ. Если скажешь, я пришлю кого-нибудь из учеников, чтобы побыли с ним.

ЛУКА. В этом нет нужды. Я побуду здесь. Ночь не должна быть холодной.

НИКОДИМ. Да, весна в Иерусалиме, похоже, выдалась теплая.

ЛУКА. Однако, кажется, начинает дуть северный ветер.

НИКОДИМ. Да, пожалуй, немного холодает… Что ж, я должен оставить тебя, добрый человек. Солнце заходит, а мой дом – не близко. Да и беспокоюсь, не отвязал бы кто моего ослика: люди здесь ходят разные. Да поможет Бог тебе и твоему подопечному! Скажи ему, что я непременно его навещу после Субботы. (Уходит).

ЛУКА. (Заглядывает в палатку). Спит надежда Израиля.


Проходит и уходит храмовый стражник.


СТРАЖНИК. Субботний покой! Субботний покой в Иерусалиме! Субботний покой!..

ЛУКА. Отдыхай, Израиль! Празднуй свою Субботу! Ты не знаешь, что ты празднуешь, избранный народ! Не чуешь, не слышишь, что зреет в твоих недрах! Отдыхай!


КОНЕЦ ПЯТНИЦЫ ПЕРВОЙ