ПРОЛОГ
Вот и прошла еще одна ночь, закончился еще один день. Еще одна ночь, и еще один день, и еще один. И каждый день был темен как ночь…
Сырость, вязкую темноту и подтекающие с журчанием лужи еще можно было как-то терпеть и даже со временем о них забыть. Если бы не гадкий, давно уже разбухший от воды и крови обломок осины. Он по-прежнему торчал из онемелого тела, касаясь своим мерзким боком живого еще сердца. Яношу казалось, он слышит, как жалуется его сердце на такое невыносимое соседство, как жжет оно и какую несет боль. Но своему сердцу Янош как раз не сочувствовал. Счастье еще, что рука старого, воняющего страхом горца оказалась недостаточно тверда для удара и кол – страшный, плохо заостренный осиновый обрубок – ушел в бок. Не убил, но пригвоздил и обездвижил надолго, может, и навсегда. «Интересно, кто был тот первый дурной монах, который придумал убивать нас колом, и непременно осиновым?» – в который раз от вынужденного бездействия спрашивал себя Янош. Убить можно чем угодно, любым оружием, подходящим и для обычных людей, но только в сердце, точно в самое твое сердце. А это не так-то просто – подобраться к сердцу вампира. Для простого человека это почти всегда гибель. А старик промахнулся, и острие с тошнотворным чавканьем прошло мимо, но пропороло что-то важное внутри Яноша, без чего нельзя пошевелить даже кончиком бесчувственного пальца. Если бы Янош мог хоть как-то дотянуться и выдернуть проклятое дерево, рана затянулась бы в считанные часы: солнце не успело бы пройти и половины дневного пути, как он был бы на ногах и начал бы набирать силу. Хоть бы увидеть это солнце еще когда-нибудь! «Неправда, будто мы боимся солнца. Но надо быть последним недоумком-учеником, чтобы шляться открыто, средь бела дня, по своим надобностям. Хотя был среди нас один такой. Думал: золото и власть его защитят, – он и творил что хотел. Наглый был… Из-за него-то и пошло все наперекосяк». И он, Янош, лежит тут, в кромешной тьме, и сам уже не помнит, сколько с тех пор прошло дней и лет, когда суровые, одетые в патлатые козьи шкуры полулюди сволокли его, как падаль, в эту дыру и, пропев над ним заунывный воющий плач, завалили вход камнями.
Но сейчас Яношу сильнее всего досаждало то, что уже некоторое время сверху над ним раздавались неприятные, гулкие стуки, беспорядочные и оттого еще более раздражающие. Отдающая эхом возня все никак не прекращалась, а на лицо стала осыпаться колкая каменная крошка. Это продолжалось довольно долго, и Янош почти свыкся с непонятными звуками и даже напряженно прислушивался, если наступала тишина. Когда вдруг воздух разорвало диким грохотом, стократно подхваченным недрами пещеры, Яноша ослепил резкий огненный всплеск. И тут же сильный удар по голове отправил его в небытие.
– Не понимаю я, как это могло получиться, командир! Я ведь его нечаянно уронил, да и камень-то был небольшой, – виновато бубнил, почесывая давно небритый подбородок, нескладный детина в разодранном на колене брезентовом комбинезоне.
– Ты, б…, молись, что не убило никого, а то б я тебя под суд отдал! Если бы от тебя, конечно, осталось что-то! – в ответ орал на него щупленький, лысый «командир», размахивая перед собой очками в стальной оправе почему-то с одним только правым стеклом. – Это надо же, прямо на шашку! Как еще никого из нас не покалечило, диву даюсь!
– А дыру! Дыру-то какую пробило! – ахнул из-за «командирского» плеча чей-то сиплый голос. – Прямо колодец какой-то.
Спелеологи столпились у пролома, беспорядочно тыча фонариками вниз.
– Смотрите, блестит что-то. Похоже – серебро или железо.
– Какое здесь железо! Ванькину флягу небось взрывом выкинуло.
– А там, глядите, что-то белеет. Как будто маска – вон нос, а вон вроде глаза…
– Фильмов побольше смотри, – огрызнулся лысый «командир», однако все же опустился на коленки и заглянул в пролом. – Да посветите же, черти!
В колодце и впрямь что-то лежало. Но хоть и был он неглубок, всего лишь каких-нибудь три-четыре метра, толком разглядеть ничего не удалось. И лысый разогнал всех приводить в порядок то, что еще осталось от экспедиционного снаряжения.
Однако после скудного, на скорую руку, обеда любопытство все же взяло верх. Было решено, что двое спустятся в пролом на тросах и, если обнаружат что-то интересное, попытаются по возможности поднять наверх. Остальные четверо будут страховать у колодца, по двое на каждый трос. Первым, кое-как приладив разбитые очки, в дыру стал неловко спускаться лысый «командир». За ним молодецки ухнул тот самый Ванька, чью флягу якобы взрывом забросило вниз.
На дне колодца фляги не оказалось. То, что лежало в грязной белесой луже, под острыми обломками горной породы, полузасыпанное, но все же хорошо различимое, было пострашнее недавнего взрыва и порчи их имущества. Прямо у ног, будто в плохо зарытой могиле, где вместо комьев земли блестели в лучах фонариков гранитные камешки, лежал человек. Человек этот был мертв, и, судя по почти истлевшим обрывкам его необычной одежды, мертв уже очень и очень давно.
Тело неизвестного предка, после недолгих пререканий снизу вверх, договорились все же поднять, прикрепив его к тросам на карабинах, а там уже разглядеть его получше и решить, что к чему. «Командир» с Ванькой взялись за дело и, раскидав немного завал, аккуратно вытащили труп из-под оставшихся камней.
– Ничего не понимаю. Тело должно было давно сгнить или хотя бы мумифицироваться. А впечатление такое, будто он умер с полчаса назад.
– Может, здесь воздух какой особый… а, Анатолий Иваныч? Или его, перед тем как похоронить, намазали чем? – пропыхтел Ваня, подтаскивая тело к тросам.
– Иван, пожалуйста, не городи чепуху. Так труп даже в леднике не сохранить. А где ты здесь видишь лед? – «Командир», нахмурясь, снял остатки очков, но тут же снова нервно водрузил их на переносицу. – И одет он, Ваня, очень странно.
– Это да. Прикид, как из кино про трех мушкетеров, только грязный и рваный совсем. – Ванька уже крепил первый карабин. – Ну ничего, сейчас вытащим его на свет, там и будем рассматривать.
Меньше чем через четверть часа тело уже лежало в верхней пещере на расстеленном куске брезента. Спелеологи присели рядом, мрачно разглядывая жутковатую находку. Чужой, пусть и давний, труп хорошего настроения им не прибавил.
– Ну, убили-то его ножом или кинжалом в сердце. Это понятно. Вон и рукоятка деревянная торчит… Склизкая-то какая, – брезгливо поморщился сиплый, пытаясь выдернуть из тела орудие убийства.
– Лучше не трогай его. Оставь все как есть – ты же не специалист. Может, тут руками ничего трогать нельзя?
– Да ему, бедняге, судмедэксперт уже не нужен, а на кинжал охота посмотреть, – рассмеялся негромко сиплый.
И обеими руками с силой выдернул то, что он принял за нож или кинжал, из груди лежащего перед ним мертвеца.
Янош очнулся от волшебного, до боли острого чувства легкости и пустоты внутри. Вокруг него был свет. Он пробивался даже сквозь опущенные веки и будто уговаривал его открыть глаза и убедиться в том, что он, свет, и в самом деле существует вокруг. Янош не замедлил приоткрыть глаза и посмотреть. Он увидел невероятную, странную, но в то же самое время весьма приятную для себя картину. Невероятную потому, что сидевшие вокруг него люди имели совсем чудной и нелепый вид, а приятную потому, что они, переговариваясь между собой на неведомом ему языке, разглядывали, передавая друг другу, кусок осины, очевидно, только что вынутый из его, Яноша, груди. Но, посмотрев еще несколько мгновений на отрадное для себя зрелище, Янош тут же зажмурился. Он вдруг не на шутку испугался того, что сейчас эти странные люди догадаются, что к чему, и уж тогда постараются как можно скорее вернуть окаянный кол на место. «А они ведь могут не промахнуться! – забилась в липком кошмаре его мысль. – И тогда уж мне конец. Защитить себя я еще долго не смогу – пока не затянется рана и я не восстановлю хоть частичку своей силы. А мне для этого нужна кровь, очень много крови, и хорошо бы свежей. Но добыть ее сейчас никак не возможно!» Холодея от смертельного страха, Янош тихо ждал конца. Но ничего такого ужасного не происходило, и ему оставалось только ждать, пока его могучий, нечеловеческий организм потихоньку сам сделает свое дело, если, конечно, Яношу и дальше улыбнется удача.
– А ножик-то деревянный. Весь! И лезвие тоже, – сказал сиплый, удивленно разглядывая то, что держал теперь в руке.
– Да не ножик это и не кинжал. Вы будете смеяться, но это больше похоже на какой-то культовый атрибут, каким вроде бы оборотней или колдунов убивали. Было в старину такое народное поверье.
– Обратите внимание! Вот вам налицо бабкины суеверия! Бедняга небось прирезал чужого барана или украл – а его колом, чтоб другим неповадно было. – Ваня забрал из рук сиплого несостоявшийся кинжал и небрежно передал его «командиру». – Верно я говорю?
– Все может быть, – задумчиво сказал Анатолий Иванович и осторожно положил полусгнившую деревяшку сверху на рюкзак. – Вот что, ребята, надо нам возвращаться. Все равно после Володиного подвига, – тут он кивнул в сторону долговязого в драном комбинезоне, – оставаться здесь смысла нет.
Мы впятером пойдем налегке, – продолжал Анатолий Иванович, – а ты, Ваня, останься и собери пока вещи. И жди нас. Наверное, придется вызывать милицию или пожарников, а может, и эмчеэсников, чтобы тело поднять.
Ребята засобирались, что-то стали вытаскивать из рюкзаков, громко спорили, что взять, а что оставить. Лысый «командир» давал последние указания Ваньке, как лучше и удобнее упаковать и сложить сильно подпорченный багаж экспедиции. На тело, лежащее в углу, уже никто не обращал внимания. Меньше чем через час «командир» со своей группой отбыл, и Ванька остался совершенно один. Напевая что-то смутно похожее на «Мой дельтаплан» и подсвечивая себе фонариком, он принялся хозяйничать в развороченной взрывом пещере.
Когда же Анатолий Иванович в сопровождении спасательных служб вернулся на место, Ивана там не было. Тело на брезенте отсутствовало тоже. Спасатели искали пропавшего спелеолога не одну неделю, но абсолютно безуспешно. Ни Ивана, ни загадочный труп они так и не нашли.