Часть вторая
Рене
Четырнадцать лет назад, в день появления Бертана у ворот обители Святого Франциска, по дороге, что находилась в четырех лье9 на север, проезжала крестьянская повозка. Из города возвращался Гастон Шайо со своей женой Мартой. День клонился к закату, Монотонное шуршание листвы и мерная поступь лошади навевали дремоту. Супруги уже успели поругаться и сидели, насупившись, не глядя друг на друга. Вдруг Марте показалось, что в траве, поодаль от дороги, что-то блестит.
– Эй, придержи-ка лошадь, – сварливо обратилась она к мужу. – Там точно лежит вещь, похожая на шелковый лоскут, торчащий из корзины.
– Отстань со своей ерундой, Марта! Откуда здесь взяться шелку? Думаешь, проезжала карета знатных сеньоров, и они обронили платок?
– А тебе почем знать, разиня! Может, и обронили, у богатых всего много, станут они считать потери.
– Вечно ты ищешь повод для ссоры, жена. Хочешь убедиться, что там полная корзина шелковых тряпок, пожалуйста. Иди, забери их себе. Вокруг ни души, стало быть, все достанется тебе одной! Иначе будешь пилить меня до самого дома. – Едко произнес Гастон.
Марта поджала губы и решительно полезла вон из повозки. Если муж глуп как деревяшка, ничего не поделаешь. Она не намерена упускать богатство, что само плывет в руки. Но подойдя ближе, женщина вскрикнула и испугано попятилась. Гастон решил, что жену ужалила змея и, схватив трость, бросился на помощь. Каково же было его удивление, когда подбежав к Марте, он увидел корзину выстланную шелком. Теперь крестьянин понял, от чего жена его так испугалась. В корзине лежал ребенок.
– Как думаешь, Марта, жив ли бедный ангелочек? – Прошептал Гастон
– Откуда мне знать, – ядовито прошипела жена. – Пожалуй, лучше убраться отсюда по – добру по – здорову. Жаль только оставлять корзину, полную дорогой ткани и кружев.
– Да ты в своем уме? – Воскликнул возмущенный крестьянин. – У дороги лежит невинное дитя, а ты думаешь о кружевах.
Малышка, разбуженная их ссорой, открыла глаза и, оглядевшись вокруг, громко заплакала.
– Ох, Святые покровители! Она жива! – Обрадовался Гастон. – Бедняжка, как же ты здесь оказалась?
– Сейчас, годовалая девчонка доложит тебе свою родословную, пробурчала Марта. – Жива и хорошо, совесть наша будет чиста, что не пришлось обобрать покойника. Заберем подушечку, одеяльце и кружевной чепчик.
– Я знал, что ты жадна сверх всякой меры, а ты оказывается еще и бессердечна, словно камень! Забрать вещи малютки и оставить ее на ночь глядя у лесной дороги.
– С чего это ты назвал меня бессердечной? Я могу оставить девчонке старую шаль. Она уж будет потеплее шелка.
– Будь проклят день, когда я посватался к такой ведьме! – В сердцах выкрикнул Гастон. Он осторожно взял малышку на руки и прикрыл полой своего плаща. Девочка прижалась к нему и затихла.
– Куда ты собрался ее девать? Надеюсь не оставишь у нас? – Сварливо спросила Марта. – У нас есть двое родных детей, и приемыши нам ни к чему!
– Замолчи! Пока я хозяин и сам решу, кого брать в дом. – Сердито ответил муж и направился к повозке.
Марта, красная от злости, подхватила корзину и засеменила за мужем, а то, чего доброго, совсем разозлиться да и уедет один. А ей придется добираться домой пешком.
Оставшийся путь, супруги вновь дулись друг на друга. Гастон улыбался, только поглядывая на малышку. А его жена дарила ласковую улыбку шелковой подушке, обшитой кружевом. Пожалуй, за нее можно выручить хорошие деньги, или оставить себе, вызывая зависть соседок. В крестьянских домах таких вещиц не встречалось.
Как Марта ни спорила с мужем, Гастон все же настоял на своем. Раз девочка попалась на дороге именно их семье, знать то промысел Божий. Сам, господин Шайо, человек богобоязненный и не станет совершать поступков, о которых надо жалеть всю жизнь. Да и местный священник его одобрил. Разве Господь не учит нас совершать добрые дела и заботится о сиротах?
Соседи наперебой расхваливали Гастона, и крестьянке ничего не осталось, как выходя на люди, кисло улыбаться, взяв приемыша на руки.
Марта с сожалением увидела, что на девчонке вовсе нет драгоценных украшений. Экая досада! Хотя бы золотую цепочку надели, или кулончик с изумрудом. Хотя, если люди задумали избавиться от ребенка, станут они оставлять ему драгоценности. Из всех украшений, лишь странный амулет из дерева. То – то завидная вещь. И что творилось в головах родни, когда одетому в шелк и кружево ребенку, вешают на шее деревяшку.
В день всех Святых, девочку крестили, заплатив кюре целых, пять экю, к большой досаде Марты. Малышка получила имя Рене и оловянный крестик.
– Добро пожаловать в семью, маленькая Шайо, – ласково пробормотал Гастон.
Его жена лишь поджала губы. И зачем муж навязал им подкидыша? У них есть двое детей, Семилетняя Ортанс и пятилетний Флоримон. Когда родители помрут, доля наследства родных детей уменьшится из – за приблудной девчонки! Если бы чета Шайо владела замком и большими угодьями, акрами леса и сундуками золота, можно было делить наследство хоть на десятерых. А теперь?
Вот и вышло, что радость, малышка Рене вызывала только у Гастона. И Марта и дети, едва терпели ее присутствие. Когда Рене начала самостоятельно топать по дому, чудо, что с ней не приключалось никакой беды. Присмотра за девочкой никогда не было. Марта ссылалась на дела по хозяйству, дети под любым предлогом сбегали, предоставив малышке самой выпутываться из приключений, или не попадать в них. Рене набивала шишки и синяки, защемляла пальцы, разбивала колени. Скатившись, очередной раз с лестницы, девочка лишь морщилась, потирая ушибленное место, что толку плакать, если никто не пожалеет.
Родные дети Гастона, характером пошли в мать. Они были сварливы, жадны и завистливы, как и она. При том, ленивы, словно маленькие господа. Ортанс и Флоримон вечно отлынивали от работы. Если старшую дочку отправить с кувшином молока в поле к отцу, оно успевало скиснуть по дороге. А если брату поручали принести хвороста, можно было замерзнуть возле очага в долгом ожидании.
Но мать никогда не ругала своих детей, брань и окрики щедро сыпались на голову Рене. Бедняжке оставалось молча сносить незаслуженные обиды и дожидаться вечера. Доброе слова она могла услышать только от отца. Гастон брал малышку на руки и напевал забавную песню про Жана – дровосека, что отправился в лес, да позабыл топор. Девочка так и засыпала у отца на коленях.
– Вечно ты таскаешься с этой паршивой девчонкой! – Сварливо бурчала Марта. – Словно она особа королевской крови. Нам приходится кормить лишний рот, вот и вся радость от ее появления. Умные люди, хотя бы получают деньги за приемышей.
– Да перестань ты зудеть, словно осенняя муха! У кого я по – твоему, должен попросить денег за малышку? Уж, наверное, порядочные люди не бросили бы девочку в лесу.
– Конечно, не бросили, значит, ее родня, проходимцы и жулики. А может они убийцы, что скрываются от правосудия. Хороши мы будем, укрывая в доме дитя разбойников!
– Да замолчишь ты сегодня? Весь день я надрываюсь на работе, а дома слушаю твои нескончаемые бредни!
– Можешь не слушать, только потом поздно будет каяться. Если девчонка уродилась в свою разбойничью родню, то, пожалуй, прирежет нас ночью, когда подрастет.
Гастон в сердцах сплевывал приставший к губам табак, и, уложив Рене на узкую лежанку, отправлялся спать. Да уж, повезло несчастному подкидышу попасть в эдакую семейку. За пять лет ни одного дня и часа в ней не царили лад и покой.
В один из осенних дней, Гастон вернулся с поля позже обычного. Рене успела получить увесистого шлепка от матери, за то что, то и дело выбегала на дорогу посмотреть, не идет ли отец. Нашла забаву, вместо того что бы помешивать суп.
Гастон вошел в дом, покачиваясь, и тяжело опустился на лавку. Лицо его было бледным, а волосы взмокли от пота и прилипли к вискам.
– Не хватил ли ты лишнего в трактире, муженек? – Едко спросила Марта.
– Одно служит мне утешением, – прошептал Гастон. – Когда я помру, хотя бы избавлюсь от твоих вечных придирок.
– Ох, с чего это ты собрался помирать? С утра был здоров как бык, а к вечеру вдруг захворал.
– Рене, дочка, сбегай скорее к знахарке Мадлен, видно кроме тебя в этом доме не от кого ждать помощи. – Слабо пробормотал Гастон.
Девочка стремглав бросилась за дверь. А Марта удивленно уставилась на мужа. Неужто и впрямь дело плохо?
Да куда уж хуже. Беднягу Гастона ужалила змея. Проклятая видно притаилась в куче соломы и в сумерках, крестьянин ее не заметил. Ему становилось все хуже и хуже и к приходу знахарки, он вовсе не мог пошевелиться. Нога его распухла и покраснела. Холщовый лоскут, смоченный водой, мигом высыхал на его голове. Видно у несчастного был сильный жар.
Ортанс и Флоримон стояли, открыв рот, да бестолково таращились на отца.
Что только не делала знахарка Мадлен. И жгла над изголовьем больного травы, что бы отогнать змеиный дух. И прикладывала к ноге нож, что бы «разрезать боль», и шептала заговор от яда. Гастон лишь стонал, а опухоль на ноге не уменьшалась.
– Лучше вам позвать господина священника, – пробормотала старуха Мадлен. – Видно час бедняги Шайо пробил и никто не сможет ему помочь.
Рене заливаясь слезами, со всех ног бросилась вон. Но пробежав половину дороги, свернула совсем в другую сторону от церкви. Не прошло и четверти часа, как девочка отчаянно заколотила в дверь господина лекаря.
Ах, с каким удовольствием, Марта наградила бы непослушную девчонку славным подзатыльником! Паршивка привела лекаря Бурже. Несчастному мужу все равно не помочь, а господину Бурже придется платить за визит.
Лекарь хмуро осмотрел больного и сердито пробормотал:
– Вот бестолковые! Отчего вы сразу не позвали меня? Беднягу можно было попытаться спасти. Теперь вам и впрямь осталось звать священника!
К несчастью, лекарь оказался прав. Не прошло и часа, как Гастон отдал Богу душу. Дом немедля заполнили соседки, надо приготовить бедного господина Шайо в последний путь. Ортанс и Флоримон громко завывали, завистливо поглядывая, как мать достает из сундука припрятанные монетки для лекаря.
Лишь бедняжка Рене, забившись в чулан со старыми корзинами, заливалась горючими слезами от жалости к отцу.
Не прошло и двух месяцев со дня похорон, как Марта решила избавиться от навязанной приемной дочери раз и навсегда. Дождавшись, когда девочка отправится пасти гусей, мать зазвала в кухню старших детей.
– Ортанс, Флоримон, некому теперь позаботиться о нас бедных сиротках. Мы должны беречь каждый кусок. Негоже нам тратиться на приемыша. Девчонка больше съест, чем наработает. Вот что, я дам вам семь экю.
При этих словах, глаза сына и дочери блеснули жадностью. Марта заметила это и, нахмурив брови, покачала головой.
– Деньги вовсе не для вас, сделаете дело, получите по одной монетке. Завтра на рассвете, возьмете нашу повозку и отвезете Рене в город. Я сама не могу отлучиться из дому. В городе отыщите монастырь Святой Урсулы, пойдите к настоятельнице и упросите принять девчонку. Отдайте деньги и посулите, что за нее исправно станут платить каждые полгода. Так мы, наконец, избавимся от лишнего рта.
– Как думаешь, сестрица, – спросил Флоримон, запрягая лошадь. – Не слишком ли жирно каждые полгода платить за подкидыша?
– Ну и дурак же ты, братец! – Усмехнулась Ортанс. – С чего ты взял, что мать расстанется с деньгами из – за никчемной девчонки? Главное сплавить ее. А после, монахини пусть ждут своей платы, хоть сто лет.
– Ну и умора! Тогда, пожалуй, крысенка Рене вытолкают взашей прямо на улицу.
– А хоть и так, кто станет убиваться о подкидыше?
То – то удивилась Рене, когда старшая сестра ласково позвала ее прокатиться в город. Неужто после смерти отца, ей перепадет не только брань, но и доброе слово? Вот радость, прокатиться до города и поглазеть на ярмарку. Говорят, там устраивают настоящие представления.
Девочку разбудили так рано, что мерное покачивание повозки мигом ее сморило. Ортанс посмотрела на уснувшую Рене, и зашептала Флоримону в самое ухо:
– Послушай, братец, жаль расставаться с деньгами из – за этого жалкого мышонка. Нам и самим найдется, куда потратить монеты.
– Так – то оно так, но настоятельница потребует платы.
– Ну и глуп же ты, Флоримон. Да мы не станем тащить в монастырь девчонку. Положись на меня, я сумею и от помехи избавиться и денежки приберечь.
Повозка проехала одну деревню, затем другую, и когда до города оставалось миновать лишь перелесок, Флоримон остановил лошадь. Ортанс растолкала девочку.
– Рене, сестричка, ось колеса соскочила. Пока наш братец занят починкой, не хочешь ли размяться и собрать немного каштанов? Давай, милая, ты же любишь жареные каштаны.
– А корзина? Мы же не взяли корзину?
– Ах, какие пустяки, собирай их в свой фартук. Пойдем, вон там неподалеку славная каштановая роща.
Ортанс уводила девочку все дальше и дальше от дороги пока повозка не скрылась из глаз.
– Нет, эти слишком мелкие, – говорила она. – Поищи лучше у того дерева.
Рене старательно собирала каштаны, и вскоре фартук наполнился до отказу, девочка с трудом придерживала эдакую тяжесть.
– Ортанс, помоги мне, пожалуй, тесемки фартука лопнут и весь мой труд пропадет даром, – крикнула она.
Но ей никто не ответил. Старшая сестра, что давно уже скрылась за деревьями, со всех ног мчалась к повозке. Поджидавший ее Флоримон, хлестнул лошадь, и седоки помчались в город, оставив за собой, лишь облако пыли.
Рене беспомощно озиралась. Вот беда, наверное, она ушла слишком далеко и заблудилась. Должно быть, брат и сестра давно ее ищут. Девочка кружила между деревьев и вскоре окончательно запуталась. Тяжелый фартук мешал идти, а бросить каштаны жалко. И Рене согнувшись, пробиралась по лесной тропинке, и во весь голос звала сестру и брата. Бедняжка совсем выбилась из сил и наконец, решила бросить свою ношу. Теперь, налегке, она пыталась бежать, как ей казалось, в сторону дороги, но на самом деле кружила на одном месте.
А Ортанс и Флоримон чудесно добрались до города и мигом спустили все деньги на лакомства и развлечения. На обратном пути, эта славная парочка нарочно сделала крюк, что бы ненароком не попасть на глаза оставленному в перелеске ребенку.
Бедняжка Рене, совсем осипшая от крика, вышла на дорогу уже в сумерках. Личико ее опухло от слез, девочка дрожала от холода. Она уже не пыталась найти брата и сестру и бесцельно брела вдоль дороги, кутаясь в жалкий платок. Пожалуй, ночь скоро раскинет над ней свои крылья и останется лечь, да помереть в ближайшем овраге.
Рене свернула с дороги, и тут же кубарем покатилась в канаву, споткнувшись о придорожный камень. Но вместо колючих веток, девочка свалилась на что – то мягкое и теплое.
– Эй, кого это носит ночью по дорогам? Неужто с неба свалился мешок полный золотых луидоров? Послышался хриплый женский голос.
Рене с испугу не могла и рта раскрыть. Груда тряпья, на которую она скатилась, вдруг зашевелилась и чья-то рука схватила ее за плечо.
– Ого, девчонка! Что же ты шатаешься по ночной дороге, одна одинешенька?
Взошедшая луна осветила канаву скудным светом и Рене увидела толстую женщину, в неряшливой одежде и рваном чепце. Малышка вновь захлюпала носом, и от радости, что за весь день встретила хотя бы одного человека, выложила незнакомке всю свою коротенькую историю.
Толстуха вздохнула и прикрыла Рене полой своей накидки.
– Вот, бедняжка! Ты так меня растрогала, что пожалуй, придется сделать пару глотков винца. – С этими словами, незнакомка выудила из кучи грязных тряпок бутылку. – А ты пожалуй, с голоду помираешь? На, возьми, у меня осталась горбушка хлеба и яблоко.
Рене, у которой с утра маковой росинки во рту не было, мигом расправилась с угощением. Женщина вновь сделала щедрый глоток из бутылки, и запах сидра защекотал нос.
– Отец всегда говорил, что вино можно пить только в праздник, – робко пробормотала девочка.
– А сегодня и есть праздник, – захохотала женщина. – Нынче день дурачков, которых выставили из дому. И не смотри на меня с таким удивлением, глупышка. Каждому понятно, что родня избавилась от лишнего рта. Сколько же тебе лет, маленькая простофиля?
– На день всех Святых исполнится семь, мадам.
– О, в твои годы, я соображала быстрее. Как тебя зовут, малышка?
– Рене Шайо, мадам.
– А меня можешь называть тетушка Фанни. Вообще, меня назвали Фантиной, а злые языки кличут Мадам Попрошайкой, ну Господь их накажет за лишнюю болтливость. Ладно, пойдем, постараемся найти ночлег. И радуйся, что повстречала меня, уж со мной-то не пропадешь.
Фантина и впрямь уверенно двинулась по ночной дороге и вскоре путники набрели на скромное крестьянское жилье. Мадам Попрошайка напросилась переночевать в хлеву и хозяева из сострадания к девочке, что дрожала от холода, согласились их приютить.
Уже сквозь дрему, уставшая Рене услышала голос Фантины:
– Тебя видно Господь послал, малышка. Люди охотно пожалеют девчонку с хорошеньким личиком. Не станешь развешивать уши, так заживешь припеваючи, безо всякого труда. Должно быть, ни единожды будешь благодарить свою тетушку Фанни, что научила тебя уму разуму.
Вот так, Рене и стала жить у Мадам Попрошайки и ничуть не жалела о том, что семейка Шайо так подло выкинула ее из дому. Фантина оказалась права, люди охотно давали милостыню миленькой девочке, с красивыми серыми глазами. Рене нравилось, что никто больше не кричал на нее и не взваливал тяжелую работу. Да к тому же, гораздо интереснее ходить по разным местам, чем кружить между домом, дровяным сараем и амбаром.
Конечно, не всегда дни были удачными, иной раз приходилось делить пополам жалкую лепешку. Зато в иные деньки, они объедались сладостями. Как только в деревне или городке, эта парочка задерживалась надолго, и горожане становились не столь щедрыми, Фантина и Рене перебирались в другое место. Жаль только, что Мадам Попрошайка, иногда любила хватить лишнего, тогда им приходить ночевать чуть ли не под открытым небом. Не могла же Рене тащить на себе грузную тетушку Фанни.
Самое славное время наступало в пору ярмарок и базаров. Вот где, попрошайкам и воришкам всех мастей было раздолье. Правда по началу, девочка никак не решалась стащить с лотка приглянувшуюся мелочь, или еду. Но Мадам Попрошайка лишь посмеялась над ее сомнениями:
– Ну и простофиля же ты! Пусть платит тот, у кого есть деньги. Будь ты дочкой знатных господ с кошельком полным монет, другое дело. А раз у тебя и кошелька отродясь не водилось, так бери все даром. Да смотри в оба, что бы ни попасться. Иначе получишь тумаков, или угодишь в тюрьму.
– А вы бывали в тюрьме, тетушка? – Испуганно спросила Рене.
– Пришлось, когда была помоложе и поглупее. Отвратительное местечко, надо сказать. Не желаю я очутиться там вновь.
Девочка не стала расспрашивать подробности. Уж если тетка сказала, что это отвратительное место, стало быть, и спорить нечего. И Рене отчаянно трусила, каждый раз, когда рука ее тянулась за румяным яблоком или шелковой ленточкой.
Когда девочка подросла, просить подаяние стало труднее. Раньше, достаточно было заунывным писклявым голоском попросить хлеба, как жалость к маленькой сиротке охватывала каждого проходящего. А теперь, добродетельные крестьяне и горожане, лишь сурово качали головой: «Экий позор. Девчонка двенадцати лет вполне может заработать себе на хлеб, а не попрошайничать у дороги. Пусть наймется помощницей к прачкам, или пасти свиней. Да мало ли работы найдется для порядочного человека».
– Тетя, – как – то сказала Рене. – А что если, мне и впрямь наняться в работницы? Думаю, платы хватило бы на нас обеих.
– Ты что, перепутала воду и вино, когда пила из кувшина, девочка? Иди, иди, наймись в прачки, или работницы. И полдня не пройдет, как ты сбежишь. Охота тебе стоять по колено в холодной воде и колотить деревянным вальком господское белье? Или по нраву придется гоняться день – деньской за свиньями, что вечно разбегаются кто куда. Будешь надрываться целый месяц за пять жалких медяков и крошечный отрез грубого полотна. Да в придачу три монетки из пяти потратишь на новые сабо, ведь старые ты собьешь на работе. Хозяева будут погонять тебя руганью, или отвешивать оплеухи за нерадивость. Уж поверь мне, глупая девчонка, если бы работа была так хороша, а плата щедрой, неужто я не нанялась бы в работницы?
Рене поразмыслила и решила, что тетушка, пожалуй, права. Уж бить баклуши целыми днями, куда веселее. И вновь парочка начинала свой нескончаемый путь по дорогам.
Мадам Попрошайка была мастерица выдумывать трюки по части добывания деньжат. Как-то проходя через очередной городок, Фанни умудрилась стащить нарядное платье, вывешенное для просушки. В другом месте ей в руки попался чепец обшитый кружевом и чудесная накидка из тонкой шерстяной ткани.
– Вот, примерь, Рене. Готова поклясться, что в этом наряде сойдешь за господскую дочку.
Пришлось девочке тщательно умыться и как следует расчесать свои длинные каштановые волосы, что блестели на солнце и закручивались крупными кольцами. Как только она нарядилась, Фани всплеснула руками от радости.
– Ну, что я говорила! Кто поверит, что ты маленькая попрошайка? Ни дать ни взять, господское дитя. Эх, Рене, моя красавица, теперь, пожалуй, наймем повозку, да поселимся в лучшей комнате трактира.
Нарядная девочка часами прогуливалась вдоль торговых ярмарочных рядов, но потом, замерев на месте, начинала беспомощно озираться.
– Помогите! – Кричала Рене. – На помощь, воры украли мой кошелек!
– Эй, что случилось?
– Да вот, кто-то обчистил бедняжку.
– Ах, незадача! Не надо было ребенку из знатной семьи гулять без провожатых.
– Верно, надо было хоть нянюшку с ней отправить. Вот проклятые воришки!
Рене продолжала вопить на всю ярмарочную площадь и вдобавок заливаться фальшивыми слезами. Толпа сочувствовала, окружив бедняжку плотным кольцом. В это время, тетушка Фанни совала в свой мешок, все, что попадалось под руку.
И только когда раздавался крик какого – нибудь торговца:
– Братцы! У меня украли товар! Не иначе здесь целая шайка орудует!
– Точно! Сначала обокрали девочку, а теперь и нас!
Люди кидались проверять свои кошели и товары, а Рене и Мадам Попрошайка исчезали, смешавшись с толпой.
Так продолжалось больше года, но однажды, старый крестьянин, закричал, указывая на Рене пальцем:
– Эй, люди! Я уже видел эту пройдоху девчонку! Стоит ей появиться, как товары исчезают, словно по волшебству. Ишь выдает себя за господскую дочку. Да где вы видали господ в деревянных сабо?
Счастье, что торговцы опомнились не сразу. Ну и натерпелись же страху Мадам Попрошайка и Рене, пока со всех ног удирали из города. Когда беглянки, наконец, решились остановиться в роще, подальше от опасного места, то битый час не могли отдышаться.
– Ну и дела, – пробормотала Фанни, – пожалуй, надо поблагодарить Святую Урсулу, что выбрались без потерь.
– Вот беда, тетя, что же теперь делать? Должно быть, слава о нас разнеслась по всей провинции. Эдак нам скоро и носу не высунуть из лесу. Не станем же мы жить в норе и грызть желуди.
– Ха, как бы ни так, красавица! Придумаем кое-что получше. Мы хорошенько припрячем твою нарядную одежду, она нам еще послужит. Осталось запастись терпением, да на рассвете отправиться в путь.
– В какую сторону, тетя Фанни, нас везде узнают.
– Не будь дурочкой, Рене. Мы отправимся туда, где легче всего затеряться, в Париж! Поверь мне, для таких пройдох как мы там сущий рай.
– В Париж! Ах, тетя, там живет король! И мы увидим короля!
– Да оставь ты, глупые бредни, девочка. У короля своя жизнь, у нас своя. Давай-ка лучше поищем ночлега, путь предстоит не близкий и двинуться надо на рассвете.
Дорога заняла больше времени, чем рассчитывала Мадам Попрошайка. Пришлось продать нарядное платье Рене, затем чепчик и накидку. Наступившие зимние морозы заставили сделать долгую остановку.
Рене с Мадам Попрошайкой, напросились на ночлег к зажиточному крестьянину. Вдовцу Паскалю было тяжеловато управляться с хозяйством и двумя маленькими ребятишками, и он предложил работу в обмен на кров и еду. Поразмыслив, путешественницы решили согласиться. До Парижа путь не близкий, а зимняя дорога слишком тяжела.
Но, если Рене хотя бы немного помнила, как справляться с домашними делами, то Фантина была вовсе никудышной работницей. Гуси разбегались по всему двору, потому что она забывала прикрыть дверцу. Если она принималась за стирку, то понапрасну расходовала воду и золу, а белье так и оставалось грязным. Сор она мела только посреди комнаты. Ребятишки часто оставались голодны, они не желали, есть недоваренный суп или подгоревший пирог.
К тому же, Фанни была отчаянной лентяйкой и вечно отлынивала от работы, изводя всех жалобами на хвори и болезни. Терпение бедняги Паскаля кончилось, и он выставил нерадивых работниц, не дожидаясь весны. Пришлось брести по дорогам, утопая в снегу и дрожа от холода. Все что можно продать, они давно продали и проели вырученные деньги.
Когда Фанни с девочкой добрались до окраины Парижа, обе походили на настоящие чучела, что отпугивают ворон в поле.
– Не беда, девочка, что одежда наша изрядно потрепана. Увидишь, как славно мы устроимся, и денежки потекут рекой. – Уверенно заявляла Мадам Попрошайка.
Фантина ловко шныряла в грязных и подозрительных проулках, точно бездомная кошка, что прекрасно знает, где можно поживиться. Остановившись у забрызганной грязью дверцы, в самом конце узкой улочки, Мадам Попрошайка постучала три раза. Жалкая дверь приоткрылась и скрипучий голос спросил:
– Кого это принесло, на ночь глядя?
– Баронессу «Хватай – Что – Плохо – Лежит», любопытный нос. – Пробормотала Фантина.
– Кто с тобой?
– Молодая герцогиня «Держи – Карман – Шире»
– Никак Мадам Попрошайка? Фантина! Мы думали, что увидим тебя только на виселице.
– Скорее там окажутся те, кто желает этой участи другим. – Язвительно ответила Фанни.
Наконец дверь открылась и в слабом пламени свечного огарка, Рене увидела старика в грязной замусоленной шляпе. Он с любопытством оглядел девочку и пошел, вперед освещая дорогу жалким огарком. Даже в скудном свете, видно было как грязно и убого в жилище. Гнилые и закопченные балки нависшего потолка, того и гляди рухнут. Стены покрыты паутиной и пропитаны затхлой сыростью подземелья. В нос ударяет вонь прокисшего супа, прогорклого сала и старых тряпок.
– Ну и местечко, тетя, ни дать ни взять, королевские палаты. Уж лучше ночевать в стогу сена, там хотя бы не воняет. – Скривилась Рене.
– Эй, Фанни, ты, должно быть, сманила господскую дочку из знатной семьи. – Хихикнул старик. Она видно привыкла спать на шелковых простынях.
– Отстань, Жак, нам надо найти ночлег на несколько дней. Потом мы устроимся в другом месте.
Рене и Фантина расположились в маленькой комнатенке под лестницей. На полу вместо кроватей лежали два тюфяка, набитые соломой и возле двери стоял колченогий стул. На этом убранство комнаты заканчивалось. Старик поставил огарок свечи на стул и зашептался о чем – то с Мадам Попрошайкой. Та нахмурилась и в ладонь старика легли три монетки.
– Спокойной ночи, госпожа принцесса, – хмыкнул старик. – Надеюсь, горничные хорошенько взобьют пуховые подушки для вас и вашей славной тетушки.
Рене показала в спину уходящему старику язык.
– Кто этот человек, тетя?
– А, это Жак Герен, по прозвищу «Фокусник». В молодости, он был самым удачливым и ловким воришкой. Его пальцы были гибкими, словно у музыканта. Он срезал кошельки одним махом, никто и заметить не мог, как ему это удается. Однажды он даже смог снять ожерелье с изумрудами у знатной дамы, что засмотрелась на уличную потасовку. Представь, девочка, бедняжка хватилась потери, когда Жака и след простыл. Но однажды полицейские выследили его и «Фокусник» был приговорен к каторжным работам. Ему удалось сбежать, но прыгая с моста, он сломал руку. С тех пор пальцы потеряли ловкость. Теперь он дает укрытие тем, кто в этом нуждается, да прячет краденые вещи. Старик отчаянный пройдоха и всегда знает, где схватить кусок пожирнее.
– Так вы знали его раньше, тетя Фанни и, стало быть, тоже жили в Париже?
– Ну и растяпа ты, Рене, – захохотала Мадам Попрошайка. – Конечно, знала, я родилась здесь неподалеку в квартале бедняков. Однако мне, как и Жаку пришлось нос к носу столкнуться с полицией. Вот я решила убраться подальше. Надеюсь, что за столько лет, обо мне успели позабыть. Ну ладно, давай – ка спать. Свеча давно погасла, а завтра предстоит работенка.
Рене долго ворочалась на колючей подстилке и уже сквозь дрему услышала голос Фанни.
– Не расстраивайся, дорогуша, если дело пойдет, наймем чистую комнату и заживем словно господа.
Вскоре для Рене вновь раздобыли нарядную одежду, из тех вещей, что приносят на хранение к старику Жаку и Мадам Попрошайка с девочкой вновь занялись привычным делом. Фанни оказалась права, в огромном Париже действительно было раздолье для жуликов и воришек всех мастей. Кто-то прикидывался калекой и просил подаяние, кто-то морочил горожанам головы «чудо настойками» от всех хворей. Отчаянные головорезы обирали припозднившихся прохожих.
В начале лета, Мадам Попрошайка с девочкой, перебрались в тихий квартал, где селились цветочницы и белошвейки. Вечерами, Рене с тетушкой возвращались домой, тщательно припрятав «добычу» в корзинку накрытую холстом. И поджав губы, изображали порядочных горожанок, вернувшихся с прогулки.
Но в один прекрасный день, к ним на улице подбежал чумазый мальчишка.
– Эй, не ты ли Фанни, по прозвищу Мадам Попрошайка?
– А тебе что за дело, негодник? – Возмущенно спросила Фантина.
– Кое-кто просил передать, что честные люди должны платить за свой труд, иначе с ними может случиться неприятность.
– Кто тебя прислал, наглец ты эдакий? – Прошипела Фанни.
– Король. – Захохотал мальчишка и бросился наутек, быстрее, чем Мадам Попрошайка сумела все выспросить.
– Экая беда, Рене. Пожалуй, придется искать другое жилье. Здесь оставаться нельзя.
– А что случилось, тетя?
– Нас выследили, а я не желаю делить деньжата с кем – то еще за здорово живешь.
Но стоило им перебраться в другой квартал, как через несколько дней нагрянул старый Жак.
– Фанни, Фанни, ну не глупо ли бегать по всему Парижу? Ты же знаешь, что у Папаши Кольбера, везде свои люди. Плати каждый месяц по пятнадцать экю и заживешь спокойно.
– Хм, так теперь нашим правителем стал Папаша Кольбер? Вот незадача, с чего это он обо мне вспомнил?
– С того, что Париж его королевство, все кто работают здесь, должны платить.
– Так я и выброшу на ветер целых пятнадцать экю! Наш заработок не велик, едва хватает утолить голод.
– Ай, Фани, хватит прибедняться, оставь эти слова для девчонки. Вчера она стащила пару шелковых перчаток у мадам де Бринье. И прихватила трость с серебряным набалдашником у шевалье Дезарижа. Видишь, от глаз папаши Кольбера ничего не может ускользнуть.
– А вам-то, что за дело? – Огрызнулась Рене. – Если господа разевали рты.
– Ха – ха – ха, а девчонка-то, пожалуй, перещеголяла тебя, Фанни! Ну и хорошо же ты ее выучила. Да ладно. Мне недосуг тратить на вас время. Я просто зашел предупредить. Если через три дня Папаша Кольбер не получит платы, вас ждут большие неприятности.
Когда Жак Фокусник ушел, Рене спросила:
– А кто такой, Папаша Кольбер, тетя?
– Ох, девочка, я сама видала его только однажды, тогда он был правой рукой короля нищих и воришек, Горбатого Тьери. Прежний правитель был справедлив. Он следил, что бы каждый мог спокойно работать. И никогда не назначал непосильной дани. А вот Кольбер, всегда славился жестоким нравом и неуемной жадностью. Экая досада, что теперь он занял место Тьери. Знаешь, Рене, – прошептала Фантина. – Поговаривают, что бедняга Горбун покинул наш мир не без его помощи. Ходил слушок, что Кольбер отравил старика, что бы занять его место. Это ужасный человек.
Всю ночь, Рене и Мадам Попрошайка не сомкнули глаз. Обе ломали голову, как выпутаться из беды.
– Тетя, а может заплатить, да покончить с этим?
– Ах, глупая! Да стоит один раз отдать деньги, как Папаша Кольбер начнет повышать цену. Сама знаешь, что день на день не приходится. И даже пятнадцать экю слишком дорогая цена.
И вновь Рене и Фантина погрузились в невеселые мысли. А на рассвете, они не нашли ничего лучше, как вновь перебраться в другой квартал, на противоположном конце города.
Авось Папаше Кольберу надоест искать бедняжек из-за нескольких серебряных монет и он оставит их в покое.
Не прошло и пяти дней, как под вечер в их новое жилище заявились трое громил. Ну и страшилища! От одного взгляда на них порядочно человека дрожь берет.
– Что, красотки, решили сбежать, да понадеялись затеряться? – Хрипло прорычал один из разбойников, по кличке Клешня.
Рене и опомниться не успела, как он схватил Фанни и приставил к ее горлу нож.
– Эй, Хват, Кувалда, перетряхните-ка вещички этих глупых куриц. Наверняка найдется, чем поживиться.
Рене растерянно прижалась к стене и уставилась на разбойников. Глаза ее внезапно потемнели и вскоре, стали непроницаемо черными. Губы скривились в хищной усмешке.
Разбойники замерли, словно окаменели. Из рук Клешни выпал нож, и Мадам Попрошайка рухнула на пол, лишившись чувств. Громилы пытались сделать хотя бы шаг и тут же беспомощно падали на пол. Они ползали на четвереньках пытаясь встать на ноги, но это лишь походило на усилия младенца, что учиться ходить. Недоумение вскоре сменилось ужасом, неужто ноги отказались им служить и в одночасье они стали калеками?
Разбойники хватались за край стола, за стул и дверную ручку, но так и не смогли подняться на ноги.
– Пресвятая Дева! – Завыл Кувалда, – помилуй нас!
С четверть часа они ползали по дощатому полу, роняя все, за что цеплялись. Хват, скрипя зубами кое – как выполз за дверь и вскоре раздался страшный грохот. Бедняга видно покатился с лестницы.
Еле покинув комнату, бледные с трясущимися руками, разбойники подхватили Хвата, и, шатаясь из стороны в сторону, спотыкаясь и падая, заковыляли прочь.
– Ох, Рене, что это приключилось? Не во сне ли привиделось нападение?
– Нет, тетя, какой уж тут сон, проклятые ни одной целой вещи не оставили. Валялись по полу, словно горькие пьяницы, да сыпали бранными словечками.
– Никак не возьму в толк, они чуть душу из меня не вытрясли, а затем убрались, не причинив вреда.
– Сама не знаю, наверное, Святая Урсула, которую вы поминаете ежечасно, спасла нас от беды.
Ну, что бы там не случилось, ни Рене, ни Фанни не желали больше поминать произошедшее. Если приключение окончено, то и из головы вон.
А громилы, еле – еле добрались до тайного убежища и, дрожа от страха, явились к самому Папаше Кольберу. Все, кто знал, или хотя бы слышал об Огюсте Кольбере, бледнели при его упоминании. Поговаривали, что такого жестокого, умного и хитрого повелителя нищих, бродяг и воришек, еще не бывало. Никто не знал, откуда он появился, и как сумел захватить власть. Ничего нельзя было скрыть от Папаши Кольбера, а с теми, кто пытался ему перечить, он мигом расправлялся. Жулики и попрошайки, лишь шепотом передавали друг другу страшные казни, которые вершил их король. Огюст Кольбер наводил на своих подданных неописуемый ужас. При этом внешность его вовсе не была свирепой, как у Кувалды, Хвата и Клешни, что служили ему верой и правдой. У Папаши Кольбера было гладкое круглое лицо, мягкие слегка вьющиеся волосы, белые, не знавшие работы руки и светло серые, слегка на выкате, глаза. Он походил на обычного зажиточного горожанина, что мирно живет со своей семьей и исправно ходит к утренней мессе.
Разбойники, что вызывали страх и отвращение у честных людей, почтительно склоняли головы, перед своим невысоким и полноватым хозяином.
– Надеюсь, вы с хорошими вестями, мои дорогие? – Сладким голосом спросил Кольбер.
– Ах, господин, с нами беда приключилась, не знаем, как и рассказать. – Замялся Хват.
– Что, Фанни не дала денег и отвесила вам парочку оплеух? – Усмехнулся Папаша, но брови его нахмурились.
– Ах, господин Кольбер, позвольте все рассказать, мы еле живы! Видно все Святые простили нам грехи и спасли от лютой смерти! – Забормотал Клешня, падая на колени.
Брови папаши Кольбера удивленно поднялись вверх, что ж, если история занятная, от чего не выслушать. Расправиться с нерадивыми служаками он всегда успеет.
– Господин Кольбер! Или Фантина заключила сделку с нечистью, пока шаталась по лесам провинции, или ее девчонка – ведьма!
Перебивая друг друга, размахивая руками и осеняя себя крестом, Хват, Кувалда и Клешня рассказали о страшном недуге, что обрушился на них в доме Мадам Попрошайки.
Папаша Кольбер задумался. Такой истории он не ожидал услышать.
– Ладно, сегодня я вас прощаю, а теперь убирайтесь вон, мне надо поразмыслить. И не вздумайте повторить ваши россказни кому-нибудь еще. Иначе станете пересказывать это рыбам на дне реки. – Произнес он.
Головорезы на все лады поблагодарили хозяина за милость и доброту и поспешили убраться восвояси.
Ночью, Кольбер приказал явиться старику Жаку.
– Вот, что, старик, пришла пора тебе сослужить службу своему хозяину.
– Все, что прикажете, господин Кольбер, – скрипучим голосом пробормотал Жак.
– Мне нужна эта девчонка, что таскается с Фантиной по ярмаркам. Как ее имя?
– Рене, господин. Она конечно отменная пройдоха, но у нас есть люди и половчее.
– А ты глуп, мой дорогой Жак. Если то, что я узнал о девочке, правда, то она стоит дороже всех ваших тупых голов. Эта малышка, словно ключ от всех дверей королевства, от всех сундуков набитых драгоценностями, от всех решеток и замков. Ну да это не твоего ума дело. Твоя забота доставить малышку сюда и как можно скорее.
– Я постараюсь, господин, но хочу предупредить, что девчонка упряма и строптива, словно ослица.
– Это тоже не твоя забота, старик. Возьми подручных из банды Триаля и смотри, что все было тайно. Мне в этом деле не нужны лишние глаза.
Жак Фокусник отвесил почтительный поклон и поспешил выполнять приказ.
Мадам Попрошайка с утра пораньше отправилась на рынок. Накануне Рене удалось разжиться чудесной шелковой сумочкой, шитой бисером. Теперь осталось сплавить добычу и купить провизии. Фантина так замечталась о куске сыру и стаканчике доброго вина, что не заметила, как за ней медленно движется крытая повозка. Как только, Мадам Попрошайка свернула в переулок, из повозки выскочили двое мужчин в низко надвинутых на глаза шляпах. Фанни и охнуть не успела, как ей зажали рот и ловко втолкнули в экипаж.
Представ перед папашей Кольбером, бедняга, со страху не могла и слово вымолвить.
– Ах, Фантина, как меня расстроил твой отказ. – Состроив скорбную гримасу, произнес Огюст. – Видишь, мне пришлось беспокоить занятых людей, что бы наша встреча состоялась.
– Помилуйте, господин Кольбер, – запричитала Мадам Попрошайка, упав на колени. – Я вовсе не отказывалась платить. Но мы живем бедно, где уж нам собрать нужную сумму. Вот я и медлила с ответом.
– Это так прискорбно, Фанни, что ты и девочка живете впроголодь. Да, кто эта несчастная малышка?
– Это.…Это моя племянница, господин Кольбер, – пробормотала Фантина, пряча глаза.
– Ах, мне становиться грустно до слез, когда люди лгут. Разве ты не знаешь, что ложь один из страшных грехов, Фанни? Ты не боишься, что попадешь в ад, за грехи?
Мадам Попрошайка заерзала на месте.
– Бедняжка Фантина, откуда появляется племянница у человека, не имеющего ни сестер, ни братьев?
– Простите меня, господин Кольбер! Сама не знаю, от чего я соврала. Девочка – сирота, я нашла ее на дороге.
– Отрадно видеть, как ты раскаялась и становишься на путь истины, Фанни. А теперь расскажи мне, все, что знаешь о сиротке, и так, что бы я не усомнился ни в одном слове.
И Мадам Попрошайка выложила все, до последней мелочи.
– Хм, сколько же теперь лет бедному ребенку?
– На день всех святых исполнилось пятнадцать, господин Кольбер.
– У девочки есть особые приметы, шрамы, или родимые пятна?
– Нет, господин, только оловянный крестик на шее, да простенький кулончик из дерева.
– Деревянное украшение? Странно. И как оно выглядит?
– Крест, обвитый листьями платана.
– И все?
– Все, господин Кольбер.
– Ладно, Фанни, пожалуй, ты сможешь заслужить прощение, за свою честность. Иди с миром и больше никогда не лги. Эй, Клешня, проводи добрую женщину. – И Папаша Кольбер кивнул стоящему в нише прислужнику.
Мадам Попрошайка, не верила своему счастью. Неужто гроза миновала, и она так легко выпуталась из беды? Кланяясь и благодаря, она поспешила покинуть комнату папаши Кольбера. Клешня взял свечу и вышел за ней. Перед Фантиной простирался длинный коридор, выложенный каменными плитами. От старых стен веяло сыростью. Слабое пламя от свечи едва освещало дорогу. Мадам Попрошайке отчаянно хотелось побыстрее покинуть мрачное место да избавиться от провожатого, что своей внешностью навевал тоскливый страх. Но как только ей показалось, что впереди виднеется лестница, Клешня, бредущий сзади, потянул за медное кольцо в стене.
Плита под Фантиной опустилась, и несчастная провалилась вниз.
– Ну, надеюсь, проводы прошли удачно? – Спросил Кольбер, вернувшегося в комнату, Клешню.
– Да, господин, тетка Фанни отправилась прямиком в реку.
– Отлично, друг мой. Теперь позови мне малыша Анри.
Клешня поклонился и вышел прочь. Не прошло и минуты, как перед папашей Кольбером, оказался чумазый мальчишка с лохматыми вихрами цвета соломы.
– Ну, мой мальчик, – ласково улыбаясь, проворковал Огюст. – Ты отправишься с поручением, где весьма кстати будет твое умение скрывать правду.
– Да, господин Кольбер! Я исполню любой приказ, а соврать мне легче легкого, недаром меня прозвали Ловкачом.
– Ха – ха – ха, вот маленький наглец. Если тебя не упекут на каторгу, или не повесят на площади, вырастешь богатым господином. Запомни только одно, малыш, никогда не вздумай лгать мне, иначе даже тюрьма покажется райским местом.
– Никогда, господин Кольбер, я не посмел бы обмануть вас. – Воскликнул побледневший мальчик.
– Отлично, дитя мое, а теперь слушай, что нужно сделать. – И Папаша Кольбер наклонившись к Ловкачу, зашептал ему на ухо.
Тем временем, Рене уже устала сидеть у окна, поджидая Мадам Попрошайку. Сколько же можно ходить за едой? Не иначе, тетка Фанни забрела в трактир и сидит, там попивая вино, позабыв обо всем. Рене давно проголодалась и решила разыскать тетушку сама. Она обошла несколько трактиров, где могла быть Фанни, поспрашивала рыночных торговок, но те уверяли, что сегодня мадам Фантина не появлялась. Рене проходила по улочкам и переулкам битых три часа, но все безуспешно. А может тетушка уже вернулась домой другой дорогой? И девочка поспешила обратно. Каково же было ее удивление, когда вместо Мадам Попрошайки в их комнате, она застала пронырливого мальчишку.
– Хм, что – то я не припомню, когда приглашала тебя в гости, парень. – Нахмурилась Рене.
– Эй, хозяюшка ты разве не рада меня видеть? – хихикнул Анри. – А я – то думал, что приглянулся тебе.
– Да ты скорее приглянешься лягушке из болота, маленький висельник! Говори скорее, зачем пожаловал и проваливай.
– Вот досада, выходит я не являлся тебе во сне? – Вновь хихикнул мальчишка.
– Ну и наглец, пожалуй, ты заслуживаешь хорошего тумака!
– Ладно, ладно, не шипи словно змея, Мадам Злючка. Я пришел, проводить тебя в славное местечко, куда без моей помощи не добраться. Твоя тетка прислала меня.
– Фантина? Ты сразу не мог сказать, жалкий мышонок?
– Люблю поболтать с добрым человеком, а ты как раз добра, словно монахиня из приюта.
– Ну, хватит! Если знаешь дорогу, так делай дело, не люблю лишних разговоров.
И Рене без колебаний отправилась вслед за Анри Ловкачом, решив, что тетка вновь захотела сменить укрытие.
Они плутали по улочкам и переулкам пока не начало темнеть.
– Ты решил водить меня за нос, грязная обезьянка? За это время можно было обойти и сам Париж и его окрестности! – Сварливо пробормотала Рене.
– Там где нас ждут, лишние глаза не нужны, Госпожа Злая Кошка. Иди за мной, осталось совсем немного.
Вскоре, Анри привел свою спутницу на окраину города, где находилось кладбище для бедноты.
– Еще не легче! – Воскликнула Рене. – Сроду не бывала в эдаком милом месте.
И впрямь, вид, что открылся ее глазам, был мрачен и уныл. Могилы заброшены, плиты валялись кое – как. У замшелой стены лежали старые ссохшиеся гробы, сваленные в кучу. Видно могильщики не утруждали себя заботой наводить порядок. Несколько раз Рене споткнулась о камни, но затем с ужасом увидела, что это черепа. Она вскрикнула и испуганно перекрестилась.
– Что, твою спесь, как рукой сняло? Надо было привести тебя сюда раньше. – Захохотал Анри.
Рене не успела ничего ответить, как мальчишка остановился у могильной плиты из черного камня.
Согнувшись, он начал сдвигать плиту в сторону. – Давай-ка помоги, иначе до утра провозимся, – пробормотал он.
Вдвоем они сдвинули плиту со своего места, и перед Рене открылась лестница ведущая вниз. Анри вытащил старый фонарь, припрятанный в жалких кустах жимолости, и зажег промасленный фитиль.
– Иди за мной след в след, – прошептал он. – И не думай спешить, иначе полетишь кувырком и сломаешь шею.
Рене и уговаривать не нужно было, она со страхом вцепилась в рукав грязной блузы своего провожатого и осторожно двинулась за ним. Тусклый свет фонаря едва осветил сырые стены мрачного подземелья. Каменные ступени давно истерлись, слышно было как где – то внизу с тоскливым звуком падают капли воды. Наконец крутая узкая лестница привела их длинному коридору, конец его терялся в непроглядном мраке. Рене озиралась по сторонам, но кроме обветшалых стен ничего не могла разглядеть. По ноге ее скользнуло что – то мягкое.
– Ай, крыса! Вот мерзость какая! – Вскрикнула девочка.
– Скажите, неженка, должно быть ты росла в господском доме и отродясь не видала крыс. – Хмыкнул Анри.
– Господь миловал, полевые мыши куда приятней.
Наконец впереди забрезжила узкая полоска света, что шла от тяжелой дубовой двери. Мальчишка уверенно открыл ее и потянул за собой спутницу.
– Жди здесь, пойду, доложу, что ты явилась.
– Эй, и долго мне тут торчать, пронырливый мышонок? И куда подевалась тетя Фанни?
– Я же сказал, посиди и подожди. – С этими словами Анри юркнул в нишу, скрытую за гобеленом.
Конец ознакомительного фрагмента.