Велегож
Это был или 1983, или 1984 год. Я учился в Серпуховском приборостроительном техникуме. Мои два друга, Игорь и Андрей – на курс меньше, в машиностроительном. Тоже в Серпухове. И вот июне, сдав экзамены, мы решили вместе съездить на турслёт в Велегож. Небольшой посёлок возле реки Оки каждый год в начале лета собирал туристические команды из разных школ. Там проводились соревнования, разжигались пионерские костры, было весело и интересно. Естественно, так как мы уже в школе не учились, то поехали в Велегож дикарями. Взяли напрокат палатку, набрали еды, дров, спальных мешков и захватили пошарпанную гитару.
После обеда приехали на станцию Заокская, там ещё раз проверили, всё ли взяли, и на последнем автобусе поехали в сторону Оки. Выгрузились в Велегоже, миновали этот небольшой посёлок и подошли к обрыву, с которого открывался вид на пойму реки. Подошли и обомлели. В прежние годы опушка леса около реки была забита палатками. Сейчас же внизу было пусто. Никого. И как потом выяснилось, турслёт из-за чего-то перенесли на неделю позже. Но мы-то этого не знали и припёрлись, как нам казалось, вовремя.
Но делать нечего. Спустились к лесу. Выбрали самое хорошее место, поставили палатку. Зажгли костёр, пожарили хлеба, запили его квасом и завалились спать. Наутро сбегали в посёлок, купили бутылку вина Лидия и сварили на костре гречневую кашу с тушёнкой. Туристическая жизнь постепенно налаживалась.
И вдруг после обеда на расстоянии примерно 100 метров от нас возникла палатка и костёр. Посланный в разведку Игорёк доложил, что там установили палатку три барышни и чего-то варят. Мы засуетились. Начали думать, как лучше познакомиться. Предложения сыпались одно за другим. Как вдруг Андрюха воскликнул: надо попросить у них соли.
– Так у нас есть соль, – возразил я, – целая пачка соли, кило.
– Была, – поправил меня Андрей и, выхватив из рюкзака пачку, высыпал соль в костёр. И тут же с гордым видом отправился к девчонкам знакомиться, то есть просить соль взаймы. Мы с Игорем поспешили за ним.
– Здравствуйте. А у вас соли не найдётся? – сияя как медный пятак, спросил Андрей.
Девчонки переглянулись.
– Нет, – ответили они, – мы сами хотели у вас просить идти.
Как потом выяснилось, они тоже думали, как познакомиться с соседями, и им в голову пришла та же мысль про соль. Но в отличие от нас они её не высыпали в костёр, а просто спрятали. Пришлось вновь идти в поселковый магазин и покупать соль. По дороге в местный продуктовый лабаз мы и познакомились. Девочек звали Вера, Надя и Люба. Они были старше нас на три-четыре года. Работали в Туле на каком-то предприятии и в Велегож приехали на турслёт, который, как оказалось, в этом году перенесли.
Андрей с Игорем немного поспорили, кто из них будет ухаживать за блондинкой Верой – самой красивой из троицы. Победил в этой дуэли Андрюха. Игорю досталась Люба, низенькая шатенка, смешливая и весёлая. Мне волей-неволей пришлось ухаживать за полненькой Надей, черноволосой и спокойной девушкой. Она была обычной, тихой и неторопливой. До тех пор пока вечером, выпив две бутылки Лидии на шестерых, мы не уселись у костра. Надя взяла нашу гитару, настроила струны и… запела.
Репертуар был до боли знаком. Розембаум. Его ранние песни. Но вместо мужского хрипа над Окой звенел её звонкий голосок.
– Гоп-стоп, мы подошли из-за угла, – пела она, глядя прямо на меня. И я влюблялся в этот голос, в это круглое лицо, в эти длинные чёрные волосы…
А потом три дня мы жили на опушке леса. Ходили друг к другу в гости каждые полчаса. Варили кашу на огне, пили Лидию, а когда в местном лабазе она закончилась, то обнаружили там же замечательное полусладкое вино Арбатское. Причём за те же деньги. По вечерам мы собирались у костра, и Надя пела нам песни. Про любовь, про друзей, про воров и свободу. Своим чистым девичьим голосом.
А потом мы разъехались – девчонки в Тулу, мы к себе домой. Пару раз мы приезжали к ним летом, встречались в каком-нибудь кафе. Игорёк разливал под столом полюбившееся нам Арбатское. Мы разговаривали, смеялись, дурачились. Но с приходом осени ребята окунулись в учёбу и поездки прекратились. Их летние романы закончились. А мой ещё продолжался.
Половину своей стипендии я теперь тратил на телефонные переговоры. Приходил на площадь Ленина на переговорный пункт и ждал, когда меня по межгороду соединят с Тулой. С бухгалтерией какого-то предприятия, где работала моя Надя. Все сотрудницы этой бухгалтерии через неделю уже узнавали меня по голосу, звали Надежду, а пока она шла к телефону, расспрашивали про учёбу, про здоровье, про погоду. Я заочно подружился со всеми тётками, которые там работали. Они искренне переживали за наши отношения.
Этот телефонный роман продолжался почти два месяца. Я звонил через день, иногда через два. Пока однажды Надя не сказала мне:
– Приезжай, надо поговорить.
В субботнее раннее октябрьское утро я взял билет на электричку и поехал в Тулу. Был последний солнечный тёплый день. Я нашёл её дом, поднялся на третий этаж, позвонил в дверь. Она открыла, улыбнулась, провела в свою комнату, предложила чаю. Родители её были на даче, так что никто нам не мешал.
Но вместо запланированных мной поцелуев и объятий Надежда завела разговор о разнице в возрасте. О том, что мне 17, а ей целых 22 года. И что ей надо замуж, а не по телефону разговаривать. И что эта разница в возрасте очень большая, и даже год она не будет ждать. Она не будет ждать, когда я подрасту. Потому что ей надо замуж. Уж замуж невтерпёж.
Я всё выслушал молча. Только один раз спросил:
– А может, подождёшь?
– Нет, – отрезала Надя, – ты очень хороший и нравишься мне. Но нет. И с этим надо покончить.
– Покончить так покончить, – согласился я, – выбора у меня же всё равно нет. Спой мне напоследок. Вальс-Бостон.
– Нет, – снова сказала Надя, – не до песен. Мы прощаемся, навсегда.
Я допил чай. Поблагодарил. Вышел во двор. Мне было 17 лет и мне было очень грустно. Впереди у меня была целая жизнь. Впереди у меня были встречи с другими женщинами и расставания с ними. Но всё это было впереди. А в 17 лет я думал, что это самое прекрасное и самое ужасное, что произошло в моей жизни. Я дошёл до вокзала, сел в электричку и на клочке бумаги написал свои первые стихи. Все мы в 17 лет писали стихи. Наивные и корявые.
Прощальный поцелуй и ты одна
Глядишь тревожно и задумчиво мне вслед.
А улица пустынна и тиха. И только след
Останется на уличной пыли.
Но и его сотрёт ближайший миг.
Ты далеко, но всё же позади
Мне чудится знакомых глаз изгиб.