Глава 2
Новый год мы встречали в Киеве, у родителей мужа. И все было бы хорошо, если бы я не оставила одной своей коллеге по работе номер киевского телефона. Это я спорола глупость! Первого января та самая коллега позвонила не с поздравлениями, как можно было бы ожидать, а с печальной вестью. Первого января скоропостижно скончался наш главный редактор Дмитрий Палыч, отличный мужик и почти идеальный начальник. Поскольку следующим по ранжиру начальником была я, утвержденная в штатном расписании как заместитель главного редактора, высшее руководство в лице директора телекомпании настоятельно требовало моего присутствия на службе. Пришлось скрепя сердце поставить крест на каникулах и самолетом через Москву срочно вылететь в родной Екатеринодар. К сожалению, прямого авиасообщения между столицами Кубани и Украины нет уже много лет, со времен развала Союза.
– Если хочешь, мы с Масянькой завтра же сядем в поезд и уже через два дня будем дома, – предложил Колян, с трудом удерживая сынишку, истошно вопящего: «Мама! Мама!»
– Не надо, – я обняла малыша. – С моей стороны было бы свинством испортить отпуск и вам тоже. Я буду ждать вас после старого Нового года.
Скучать по оставшимся в столице братской Украины мужу и сыну я начала уже в самолете, а пару дней спустя моя тоска достигла апогея. Приглушить ее можно было бы, с головой уйдя в работу, но это не представлялось возможным, потому как работы-то и не было. Первая половина января – мертвый сезон, ни рекламы, ни новостей. Честно говоря, мне абсолютно нечего было делать! Проклиная директора, который отозвал меня из отпуска «на всякий случай», я слонялась по пустым коридорам телекомпании, не зная, чем себя занять.
Дома было еще хуже. Обычно в так называемое «свободное» время мне вздохнуть некогда, нужно внимательно пасти резвого малыша и при этом успевать заниматься домашними делами. Сейчас у меня не было ни малыша, ни особых домашних дел: я себе не готовила, разве что чайник кипятила, питалась творожными сырками, яблоками и шоколадками. А грязные вещи для ежедневной стирки поставлял в основном сынишка, не вполне освоивший горшок, и источником беспорядка в квартире являлся, как правило, он. Так что сейчас ни стирать, ни убирать не требовалось.
Скуки ради я сходила в книжный магазин, набрала охапку томиков в ярких обложках и попыталась убить время, поглощая дамские романы, жанр которых определяю как «слюнтяйство». Вышло только хуже, потому что описания жарких эротических сцен, попадающихся через страницу, вызывали в моем отдохнувшем организме отнюдь не смутное томление по любимому мужу. Телевизор же показывал исключительно юмористические программы, вызывающие у меня максимум кривую усмешку.
Тоскуя и грустя, я сняла с полки альбом с семейными фотографиями и долго листала его, с нежностью всматриваясь в дорогие мне физиономии. Попутно вспомнила, что перед самым отъездом в Киев мы с Коляном отщелкали новую пленку, но не вытащили ее из фотоаппарата, потому как пара не отснятых кадров еще осталась.
– Ура! – воскликнула я, радостно потирая руки. – Вот и нашлось хоть одно полезное и нужное дело! Проявлю-ка я эту пленочку и напечатаю новенькие фотографии!
Сказано – сделано! Я бросила взгляд на часы: девятнадцать десять! Ближайшее фотоателье «Коника-чудо» работает до восьми. Успею, если потороплюсь!
Я так стосковалась по активным действиям, что собралась, как хорошо обученный солдат по тревоге, – минуты за две. Мгновенно влезла в джинсы, на бегу натянула свитер, прыгнула в ботинки и уже на лестничной площадке, захлопнув дверь, запаковалась в шубку. Фотоаппарат я сунула в карман, решив, что пару оставшихся кадров отщелкаю по пути в фотоателье. Не пропадать же добру!
У меня родилась мысль по случаю сфотографировать Котофана. Так мы с Коляном окрестили здоровенного рыжего котяру, ошивающегося возле нашего дома. Хозяев у Котофана нет, но он и сам малый не промах: ловко ловит мышей, крыс и голубей, а также регулярно собирает дань с обитателей всех трех подъездов нашего дома. Честно говоря, рыжий разбойник просто-напросто шантажирует мирных граждан: если ему не выносят еду, он писает на лестничной клетке и метит коврики. Котофан здоровенный зверь, крупнее многих собачек, морда поперек себя шире, усы веником, хвост трубой. Сломанное правое ухо придает ему некоторое сходство с породистым «британцем». Наблюдательный пост котяра устроил себе на трубе теплотрассы, буквой «П» поднимающейся над проулком. Рыжий бродяга сидит на трехметровой высоте с царственным видом, свесив вниз полосатый, как милицейский жезл, пушистый хвост.
Мне давно хотелось запечатлеть эту картину, и сейчас два пустых кадра на пленке оказались кстати. Резво добежав до резиденции Котофана, я нашла нужный ракурс и щелкнула котяру. Котофан позировал как надо, но с фоном мне не повезло. На заднем плане оказался новенький, с иголочки, двухэтажный особнячок, невесть как затесавшийся в ряды старых, еще сталинских времен, трехэтажек. Как раз в тот момент, когда я нажала на кнопку фотоаппарата, неожиданно открылись ворота в окружающем терем сплошном кирпичном заборе. Понимая, что быстрое скольжение сдвижных ворот может смазать снимок, я терпеливо дождалась, пока проем откроется полностью, и снова щелкнула.
Смотрела я при этом на Котофана. То, что в кадр попал чей-то двор с готовой тронуться машиной и парой мужиков на крыльце, меня не интересовало. А вот их, мужиков этих, фотовспышка явно обеспокоила. Один из них даже что-то крикнул и шагнул за ворота. Наверное, хотел наорать на меня за то, что я без разрешения вторгаюсь в частную жизнь со своей старенькой «мыльницей».
– Подумать только, меня приняли за папарацци! – тихо хихикнула я, поспешно отступая.
Знаю я таких богатеньких невоспитанных дядечек, которые ошибочно думают, будто они повелевают всем миром. Им ничего не стоит натравить на хрупкую женщину дюжих охранников, отнять фотоаппарат и засветить пленку. Попробуй объясни такому жлобу, что объектом фотосъемки был уличный кот, а вовсе не Их Величество!
И я предусмотрительно ретировалась. Быстро пересекла небольшую заснеженную площадку перед теремом, на ходу оглянулась и увидела, что из ворот выскочил мужичок типа «толстолобик». Такой, знаете ли, с крепкими бицепсами, с арбузными кулаками, но без шеи и с маленькой бритой головой, мозги в которой защищены лобовой броней дюймовой толщины. Оп-ля! Никак и впрямь за мной погоня?!
Не особенно этому удивившись, я метнулась к ближайшему дому. Старый район, в котором я живу, застроен в основном домами «малой этажности», среди которых попадаются весьма интересные образчики архитектуры середины прошлого века. В частности, та трехэтажка, в которую я влетела, примечательна тем, что ее средний подъезд – сквозной. То есть, кроме парадного входа, имеется черный. Нужно только спуститься на несколько ступеней под лестницу, войти в подвал и уже из него можно выйти по другую сторону дома через маленькую дверцу. О черном ходе знают многие, не только жильцы конкретной «сталинки», но и обитатели соседних домов: по проходу, именуемому местными жителями «сквознячком», очень удобно выходить из глубины квартала к трамвайной остановке. Не нужно делать крюк в обход сплошной линии домов.
Я пролетела по пустому «сквознячку», как легкий весенний ветерок, и дунула прямиком в трамвай, который очень удачно причалил к остановке именно в этот момент. Неразворотливый «толстолобик» не появился. Наверное, не знал про черный ход. Тихо порадовавшись этому, я проехала одну остановку до «Коники-чудо», сдала в проявку пленку и узнала, что могу забрать ее через полчаса, не раньше. Но и не позже, так как в восемь фотоателье закроется.
Я вышла в темноту январского вечера и поежилась. Не очень-то уютно в это время года и суток на улице, может, ну ее, эту пленку, завтра заберу? Но тут же вспомнила, что дома меня никто не ждет и спешить мне совершенно некуда… Я потопталась на месте, соображая, куда бы направить свои стопы, чтобы переждать тридцать минут в теплом помещении, и пошла в парикмахерскую. Давно хотела подстричься, все времени не было…
Двадцать пять минут спустя я вышла из парикмахерской, совершенно преображенная. Длинные каштановые волосы, еще недавно спадавшие мне на спину, стали гораздо светлее, а также заметно короче и ниспадали на плечи игривыми локонами. Правда, я подозревала, что тут весь фокус в укладке. Как только я вымою голову, прическе придет полный капут, торчащие лохмы опять придется забирать в банальный хвост, но пока что я сама себе нравилась, и портило мне настроение только одно обстоятельство. На улице пошел мокрый снег, который чрезвычайно быстро испортит мою прическу.
Впрочем, у меня был верный шанс ее спасти. Моя белая с рыжим шубка из шерсти австралийского мериноса сшита таким образом, что ее можно носить на две стороны. Если вывернуть шубку мехом внутрь, а подкладкой наружу, получается золотисто-коричневая стеганая куртка, тепленькая и непромокаемая, что делает ее особенно удобной. Очень практичная вещь для наших южных широт с их непредсказуемой погодой! Вдобавок вместо воротника у шубки-куртки большой капюшон, так что я избавлена от необходимости носить в морозы шапку, а в дождь – зонтик!
Между прочим, прошу заметить, как гордо звучит: «австралийский меринос»! А ведь речь идет о самой обыкновенной овце, только живущей на другом континенте. Вот это я называю хорошим пиаром!
Я ловко вывернула свое меховое одеяние подкладкой наружу, упаковалась в куртку и осторожно накрыла голову капюшоном. Под непрекращающимся снегом перебежала через дорогу к фотоателье. Получила проявленную пленку, села в трамвайчик и вернулась домой тем же путем, через «сквознячок», мимо терема и трубы теплотрассы, с которой уже удалился рыжий Котофан.
Как вскоре выяснилось, умная животина спряталась от дождя в нашем подъезде, так что мне пришлось выдать коту один творожный сырок – на тот случай, если никто из соседей не успел еще откупиться от него сосиской или мясными обрезками. Если Котофан пометит двери – это будет почище газовой атаки в токийском метро!
Дома было пусто, тихо, но тепло и потому уютно. Сняв с себя и перевесив на плечики над ванной подмокшую куртку, переобувшись в теплые домашние тапочки, я достала из фирменного конверта «Коники-чудо» проявленную пленку и кадр за кадром внимательно рассмотрела ее на свет настольной лампы. Четко и разборчиво заполнила специальные графы на конверте, указывая номера кадров, с которых хотела сделать фотографии. Свернула пленку, затолкала ее в специальный цилиндрик и машинально положила в большую обувную коробку с остальными фотопленками разных времен.
Немножко поскучала перед телевизором, скушала последний завалявшийся в холодильнике творожный сырок, запила его чаем, зевнула и пошла баиньки. В отсутствии любимых мужа и сынишки был только один, но зато очень большой плюс: никто не будил меня в половине седьмого утра, так что до начала рабочего дня вполне можно было выспаться. Чем я и занялась безотлагательно.
– И какой ты, на фиг, после этого «мобиль»? – злобно прорычал Босс.
Здоровенный мордоворот Петя Мобиль виновато потупился.
Мобиль – это не кличка, а фамилия, которую Петя получил в детдоме. При этом имя Петя являлось уменьшительно-ласкательным от «Перпетуум». Перпетуум Васильевич Мобиль! В раннем детстве Пете казалось, что это звучит гордо, но уже в подростковом возрасте он горел желанием узнать, кто был тот умник, который окрестил пацаненка «вечным двигателем»! Ни один из воспитателей в авторстве не признавался, что было, в общем-то, понятно: малец Перпетуум даже на жидких детдомовских харчах умудрился вымахать в громилу с пудовыми кулачищами.
А «мобиль» из него и впрямь получился никудышный! По скорости реакций Петя сильно уступал трехсотлетней галапагосской черепахе и был могуч, но неповоротлив, как диплодок. Жили в незапамятные времена такие здоровенные динозавры с мощными шеями, маленькими головками и головным мозгом, развитым меньше, чем спинной.
– Дак я чего… Я это… Я бежал! – оправдывался Петя.
– Как ты, блин, на фиг, бежал?! – снова зарычал Босс.
– Ногами, – простодушно ответил Петя.
Босс возмущенно взревел, как паравоз, и, выпуская пар, пробежался вокруг своей «Ауди». Машина две минуты назад вкатилась во двор, ворота за ней закрылись, и Босс, обычно старающийся лишний раз не высовываться из дома, нарезал круги по двору, не опасаясь того, что в этот поздний час его кто-нибудь увидит.
– Прям не знаю, куда она подевалась, – Петя растерянно развел руками, похожими на две снегоочистительные лопаты. – Вроде чесала впереди, как свинка, а потом вдруг – раз! И нет ее!
– Какая свинка? – Босс остановился и посмотрел на Петю с явным недоумением.
– Морская, – ответил тот.
– Так, спокойно! – Босс крепко потер лоб, сделал одно за другим два упражнения дыхательной гимнастики, приложил к разгоревшимся щекам пару снежков и только после этого снова посмотрел на Петю.
– Так какая, блин, на фиг, морская свинка?
– Здоровенная! – детина развел руками, показывая, какого размера была свинка.
Получалось, что свинка по величине могла поспорить с коровой холмогорской породы.
Босс страдальчески скривился.
– Мех на ней такой же был! – поспешил пояснить Петя. – Бело-рыжий, пятнами! Ну, чисто морская свинка! У нас в детдоме в живом уголке жила одна такая – смешная тварь, веники жрала!
– То есть эта баба в пятнистой шубе была? – до Босса наконец дошел смысл Петиных иносказаний.
– Честно говоря, не уверен я, баба это или мужик, – признался Петя, почесав в затылке. – Морду-то я не видел, только спину в шубе и хвост!
– Какой хвост?!
– Рыжий, – подумав, сказал Петя. – Или русый, я толком не разглядел.
– Ты про волосы говоришь? – уточнил Босс.
Мобиль обрадованно кивнул.
– О-ох, – тяжело вздохнул Босс.
Он сделал несколько приседаний, искоса посмотрел на улыбающегося Петю и строго сказал:
– Чего стоишь? Загоняй машину в гараж, пока не остыла!
– Угу! – громила с готовностью полез за руль «Ауди».
Функции Пети при Боссе были многообразны, но Мобиль на судьбу не жаловался. Кров, стол, высокооплачиваемая работа – чего еще мог желать парень, жизнь которого началась в детском доме, а продолжилась в ПТУ и колонии для несовершеннолетних?
– А морскую свинью эту чтоб нашел, понял? – велел Босс, наклонившись к окошку автомобиля. – Не отыщешь мне эту бабу в пятнистой шубе, я с тебя самого шкуру спущу!
– Найду, не беспокойтесь! – пообещал Петя. – Ночами спать не буду, а поганку эту подкараулю и ноги-руки ей вырву!
– Достаточно вырвать у нее пленку, – проворчал Босс, взмахом руки отпуская машину.
Туповатый и недалекий, Петя был исполнителен и полон рвения.
Над всеми бабами в пятнистых шубах в радиусе километра нависла смертельная опасность.