9. С полки азбука свалилась
В субботу вечером Рифкат забегал в их комнату несколько раз для того только, чтобы спросить, пойдёт ли Бармин на танцы. Странно. Юрик отвечал, что ещё не знает, но обязательно подумает над этим вопросом. Несколько позднее. Рифкат стоял в дверях комнаты, поправлял очки, смотрел, недоверчиво улыбаясь, выходил в коридор, будто раздумывая там невесть над какой проблемой, снова входил с тем же вопросом:
– Идёшь на танцы?
– Что такое? Что случилось? С полки азбука свалилась?
– А ты во сколько в прошлый раз ушёл?
– Часов в одиннадцать.
– Во-во, а после такой бордель начался, – Рифкат завел глаза поверх очков к потолку. – Приятно вспомнить! Несколько девиц устроили… как бы это выразиться… короче, секс-револьюшн.
– Что, разделись?
– Размечтался. Танцевать стали убойно, причем в основном первокурсницы разбалделись на полную катушку, которые прежде у стенок выстаивали, а тут такое началось… Я с одной потанцевал этак пару минут, так чуть не это… короче полная борделино де коморра! Разогрели публику – дым коромыслом! До утра по черной лестнице не пройти было, на всех ступеньках парочки стояли в обнимку, нормальному человеку даже ступить негде.
– А чего нормальному делать в целовальнике?
– Ну, как бы да, в смысле нечего, я так… случайно там… пробегал, – Рифкат скромно поправил реденькую белесую челку, оскалился радостно. – Так ты идёшь сегодня? Давай сходим, на пару не так колотит.
– Немного позже, ладно?
Рифкат стеснительно фыркнул, поправил сползающие на вспотевшем носу очки и отправился на негнущихся ногах в нижний холл за час раньше назначенного срока постоять у стенки, присмотреться что да как.
Юрик, напротив, на час припозднился. Он спустился по лестнице в атмосферу громкой танцевальной музыки, когда дым уже действительно стоял коромыслом. Впрочем, первокурсники пока скромно держались по стеночке в проходе, начиная от самой лестницы, и девушки в их ряду сильно преобладали. Что-то не похоже, что прошлый раз они устроили секс-революшн… нет, право, совсем не похоже.
Вовсю грохотали ритмические зонги, под которые толпа ритмически колебалась. Кое-кто вздымал руки к низкому потолку, изображая водоросли в аквариуме с выключенным освещением. Кое-кто шевелил в такт локтями, защищая жизненное пространство от посягательств. Кое-кто призывно извивался нижней частью тела, одетой в джинсовую ткань, или вращал ею по разным орбитам.
Большинство ограничивались тем, что слегка переставляли ноги. Несколько раз Юрик столкнулся взглядом с высокой первокурсницей, забившейся в самый тёмный угол. Отчего-то глаза ее и там ярко блестели. В середине зала он обнаружил Шихмана, самозабвенно подпрыгивающего в небольшом кружке однокурсниц абсолютно невпопад. Оказывается, чувство ритма было ему неведомо, и, несмотря на это обстоятельство, он выглядел вполне счастливым человеком. В свою очередь, девушки делали вид, что не имеют к однокашнику ни малейшего отношения, танцевали на одном месте, отвернув лица во все стороны света, за исключением Толиковой.
Заиграла медленная музыка, зал недовольно взвыл, несколько человек кинулись к магнитофону с желанием перемотать ленту, однако наткнулись на дружинника, ответственного за порядок.
– Не трогать, руки оборву, – предупредил тот с самым решительным видом, не поднимаясь со стула. – Что, не поняли, что ли? Кавалеры приглашают дам.
Заметив на другой стороне холла в полутьме интересное лицо, Бармин начал к нему пробираться, стараясь избежать столкновения с танцующими. Три последних метра оказались абсолютно свободными от публики, и он заторопился, опасаясь, что музыка окончится, а вместе с ней бесславно завершится его исторический поход. За шаг до того, как окончательно подойти и пригласить, случилось непредвиденное: навстречу с подоконника очень резво спрыгнула девушка, вовсе не та, к которой шёл, а сидевшая рядом с нею, и это как раз в тот момент, когда, сделав последний шаг, он очутился уже без всяких сомнений перед другой.
Что прикажете делать? Мигом развернулся, взяв за руку спрыгнувшую, и пригласил танцевать. С большими, вроде бы чёрными в полутьме глазами, живо блестящими, высокая, в общем, что надо девица, если бы все время не отворачивалась и не говорила при этом:
– Вы шли не ко мне, извините, я перепутала…
– Ничего страшного, я ведь её тоже первый раз вижу, как и вас.
– Нет, это нехорошо. Мне так стыдно, что я соскочила, сама не знаю почему. Знаете, мне слишком неудобно перед всеми и вообще как-то расхотелось танцевать. Вы извините, я пойду.
– Может, дотанцуем? Музыка скоро сама кончится.
– Нет, это нехорошо, – девушка отняла руки от его плеч и действительно исчезла в толпе, пробираясь по направлению к лестнице.
Он стоял меж танцующих, не зная, что делать. Шихман самозабвенно обнимал незнакомую толстушку, шепча ей на ухо нечто явно математическое, если судить по слишком сосредоточенному выражению её недовольного лица.
– Объявляется белый танец, – провозгласил ведущий дружинник. – Дамы приглашают кавалеров.
Застигнутые этим объявлением молодые люди скромно застыли на местах. Кое к кому поспешили девушки от стенок, используя редкий шанс самостоятельного выбора.
– Что? – переспросил Бармин первокурсницу, ту самую, из угла, которая с самоотверженным вызовом приблизилась, встала перед ним, что-то спросив.
– Можно вас пригласить?
– А… Ну, да, конечно. Меня Юриком зовут. А вас?
– Елена.
Партнерша оказалась несколько даже повыше Бармина, впрочем, весьма стройная и в принципе симпатичная. Полные руки девушки увесисто лежали на его плечах. Наверное, спортсменка. Оба промолчали весь танец.
Юрику почему-то было неудобно, что его пригласили. Казалось, все без исключения, стоящие у стенок, смотрят именно на них. Вероятно, той девушке, которую он до того приглашал сам, было также неприятно, не зря она отказалась с ним танцевать. Когда музыка окончилась, Бармин с вежливой улыбкой проводил первокурсницу в ее уголок, а сам быстро-быстро прыгая по лестнице, вернулся к себе в комнату.
Рифкат прав: не танцы, а коморра какая-то. Хотя и не совсем уж борделино. Да ладно, учиться надо, нечего по целовальникам шляться.
В расписании занятий второго курса появилось множество мелких непрофильных предметов, от исторического материализма до теоретической кибернетики, и разного рода философий, которые тем не менее нужно было изучать, конспектировать, а иногда и сдавать. Они только отнимали массу времени, вызывая у Бармина тихое раздражение. Кибернетика являлась таким второстепенным предметом, однако занятия вел замдекана Рутман Вилли Теодорович, поэтому и лекции, и семинары посещали все поголовно, опасаясь, как бы неким случайным неловким движением не испортить отношения с деканатом.
В любой сезон года Вилли Теодорович выглядит респектабельным и даже роскошным мужчиной, но особенно хорош, конечно, летом в своем светло-бежевом костюме, при платочке, жёлтых туфлях с дырочками, солнцезащитных очках, роскошной шевелюре а-ля Элвис Пресли, когда идет по широкой аллее меж цветочных клумб по направлению к главному корпусу, милосердно раскланиваясь со всеми без исключения, поворачивая голову ровно на десять градусов, с достоинством, неторопливо опуская ее на пять градусов и тут же вновь вскидывая. Родители абитуриентов принимали его за какого-то самого главного профессора и следили, раскрыв рты, как Вилли Теодорович подходит к огромным университетским вратам и, боже упаси войти первому, пропускает несколько минут всех тех, что спешат ему навстречу, и тех, кто торопится за его спиной. Настоящий тридцатипятилетний красавец профессор, услада для женских глаз всех возрастов без исключения, непреходящий пример воспитанности для всех чад.
Меж тем, несмотря на респектабельность, воспитанность, шарм и тяжелую летнюю работу в приемной комиссии, Вилли Теодорович не был не только профессором, но даже доцентом. Обычный старший преподаватель плюс ставка замдекана со множеством административных обязанностей, не позволяющих как следует заняться наукой, к которой… впрочем… он не питал особенной тяги. Зимой Рутман придерживается консервативного темного цвета костюма, галстука в полоску на белой нейлоновой рубашке и по университету передвигается только в лакированных штиблетах. Встречая его в сумрачных университетских коридорах, вахтеры вытягивались в струнку, как перед проректором, не принимая за ректора лишь потому, что ректор ростиком невысок. Ну не поклонник Вилли Теодорович новой научной моды, подувшей с Запада, когда иные академики, а доктора наук так через одного, и по большей части молодого возраста, начали ходить на лекции без галстуков, в рубашках с расстегнутыми воротничками и пуловерах с вытянутыми локтями. Нет, определенно Рутман не из таких. Лекции для двух групп чистых математиков он читал в том же безупречном стиле, в каком был выдержан его костюм, точно по учебнику кибернетики, принятому на Ученом совете в качестве основного, фраза в фразу, формула в формулу. Конспектировать совершенно необязательно, а он, кстати, и не настаивал, рекомендуя тот самый учебник, от которого не отходил ни на йоту. «Вы, ребята, только посещайте все занятия. Если что непонятно – спрашивайте, я обязательно объясню», – добродушно пояснял замдекана свою линию, но когда его спрашивали нечто конкретное, начинал говорить немного другое. Было ясно, что отходить от текста учебника Вилли Теодорович не любит. Это компенсировалось на все сто процентов тем приятным обстоятельством, что на экзамене Рутман требует знаний опять же в рамках всем хорошо известного учебника, вглубь не копает, на допвопросах не сыпет, ставит хорошие отметки всем подряд, кто отвечает с выражением и гладко, заботясь в первую очередь о показателях факультета на общеуниверситетском уровне.
Из непосредственного контакта с Рутманом на первом же занятии Бармин сделал вывод: перед нами человек добрый, отзывчивый, очень деловой, но доступный в общении. Близкий к студенческому люду, ведь самый первый стол от двери в деканате – Рутмана. Нет, нет, Юрик не собирается делать карьеру на общественном поприще, он просто хочет получить место в общежитии на следующий год по закону. И если для этого нужно выполнять какую-то общественную работу, то лучше всего найти ее через человека типа Вилли Теодоровича, простого и понятного. Но общественные работы факультетского уровня на полу, естественно, не валяются. Их немного, на всех не хватает, как и мест в общежитии. Все они плотно заняты. Значит, надо придумать самому ещё одну маленькую общественную работу… создать ее. Юрик стал думать и придумал. На стенке возле деканата, рядом с расписанием занятий, висел фанерный «Экран успеваемости», заголовок которого был написан красивыми масляными буквами, сам же экран практически всё время от сессии до сессии пустовал, и только по итогам сессий секретарь деканата Феодора Кузьминична печатала и вывешивала на нём списки с результатами экзаменов по всем группам сразу.
Почему бы не сделать «Экран» более мобильным? Бармин решил эту работу по оживлению наглядной агитации взвалить на свои плечи. Первым делом отправился в магазин канцелярских принадлежностей, где купил лист ватмана по размеру фанерной доски и пачку самой лучшей мелованной бумаги. Жилиться не стал. Затем, набравшись смелости, явился в деканат к секретарю, достопочтимой Феодоре Кузьминичне, и попросил списать результаты первых контрольных, какие были проведены для подведения итогов в учебной комиссии. Он сказал между делом, что ему поручили вывесить эти итоги на «Экране». Кто конкретно поручил, умолчал. А Феодора Кузьминична не спросила, у неё самой дел по горло. Но если бы спросила, он назвал имя председателя учебной комиссии Ани Эшпай. Обычное разовое поручение, хотя и довольно важное.
Благополучно переписав списки, Юрик три дня просидел над «Экраном успеваемости», пока не добился, чтобы всё выглядело по высшему классу. К результатам по каждой группе добавил несколько итоговых слов с фамилиями преподавателя, куратора и средним баллом группы. После чего принёс свёрнутый рулоном ватман к Вилли Теодоровичу на приём.
Рутман работал с документами, засучив рукава белой рубашки, пришпилив галстук малахитовой заколкой, чтобы тот не мешался. В предбаннике деканата он позволял себе такую маленькую вольность, как снять пиджак.
– Вы ко мне? – спросил Вилли Теодорович тотчас, стоило Бармину войти. – Как вас?
– Бармин, второй курс…
– Да, да, да, то-то мне лицо знакомо…
– Вилли Теодорович, я принёс показать «Экран успеваемости» по последним контрольным точкам на факультете, – с этими словами развернул перед замдекана ватман.
– «Экран успеваемости»? – подивился Рутман и широко, совсем как Грамм в моменты волнения, распахнул глаза. – А… ну да, конечно, конечно, как же… С экраном у нас вечный провал. Кладите сюда, прямо на стол, посмотрим, посмотрим… Э, да у вас действительно последние данные, ребята, молодцы… Феодора Кузьминична снабдила? Отличная работа… Бармин, отличная работа. Вы от учебно-воспитательной комиссии, кажется?
– Нет.
– Но вы же отличник, я помню.
– Да.
– Работа с «Экраном успеваемости» – ахиллесова пята УВК нашего факультета. Не тянут они это дело ни в какую. Сколько ни просил Эшпай выпускать периодично результаты, в ответ слышу одни обещания, а теперь, когда её выбрали районным депутатом, не только экрана, и саму месяцами не вижу. Знаете что, товарищ Бармин? Возьмите-ка, дружище, на себя функцию по обновлению экрана на постоянной основе. Вы же раньше были в комиссии?
– Нет, не был, но экран выпускать могу.
– О, так за чем дело стало? Мы вас введём в новый состав УВК. Какие могут быть разговоры? Завтра они собираются, я буду присутствовать, кооптируем с постоянным поручением. Тем более что две сессии на «отлично». Такие люди нам нужны.
И точно, на следующий день по рекомендации деканата Юрик был введен в состав Учебно-воспитательной комиссии с подачи Вилли Теодоровича, тем самым во мгновение ока став человеком с общественной факультетской нагрузкой.
Конечно, роль его в комиссии чисто техническая, посему деканат и кооптировал без санкции парткома. Для такой мелочёвки высшего соизволения не требуется. Другое дело, если он вдруг начнёт расти. Однако расти Бармин не собирался. С него вполне достаточно места в общежитии.