Мир поющий и грохочущий
Сравните уши осла и человека. У осла они огромные, сокращением мышц поворачиваются раструбом своим по направлению к звуку, чтобы звуковые волны попадали в слуховой проход. Человек с ослабленным восприятием слуха прикладывает ладонь к ушной раковине и поворачивает голову, чтобы звук тоже попадал ему в наружный слуховой проход. Отсюда становится ясным назначением ушной раковины, как, наверное, ясно и назначение наружного слухового прохода – направить звуковой поток в нужном направлении. По пути он встретит еще наружную барабанную перепонку, систему слуховых косточек, назначение которых усилить колебательные движения (резонаторы), а раздражение нервных окончаний во внутреннем ухе продуцирует нервные импульсы, которые направятся в головной мозг, где возникнет их анализ. Этот анализ и будет положен в синтез слухового ощущения. У одного ощущение мелодии, у другого – неприятного звука. Когда спросили одного видного физика, как он относится к оперной музыке, тот ответил: «Музыки нет, есть тихие и громкие звуки!»
Мир полон звуков, чарующих и оглушительно грозных. Создатель исключил из нашей программы огромное количество звуков. Трудно представить, что было, если бы мы могли их все воспринимать? Помните книгу Ж. И. Кусто, ученого океанографа – «В мире безмолвия», красочно и доступно описывающего мир водной стихии. Читая, начинаешь ощущать, насколько мы еще слепы в познании того, что нас окружает. Толща вод для нас – все еще закрытая книга. Нами приоткрыты, но не прочитаны даже первые страницы ее. Моря и океаны – это густо населенный мир со своими законами, таинственный и неизученный. А ведь четыре пятых земной поверхности занимает вода. Этот мир создает звуки, но мы их просто не слышим. Передача звуковых волн в плотной среде, каковой является вода, происходит значительно лучше. Не по этому ли мы не слышим ультразвуки, улавливая приборами, скажем, «попискивание» дельфинов. Нам, людям, нужно знать, что ультразвуками можно «прощупать» любое тело, в том числе и человеческое. Запредельные параметры его разрушают все, гранит в том числе. Поэтому истинное счастье, что наш слуховой аппарат не воспринимает ультразвук. Но есть звуки противоположного спектра, настолько низкие, что мы тоже не слышим их, хотя можем воспринимать их как нечто непонятное гнетущее чувство опасности, вызывает иногда панику, сопровождающимся двигательными реакциями. Звуки такие мы назвали инфразвуками.
В начале XX века в старинном лондонском театре «Лайрик» ставили пьесу, в середине которой действие переносилось из современности в прошлое. Но постановщик Джильберт Миллер напрасно пытался нагнать необходимую таинственность – ухищрения костюмеров и декораторов казались жалкими трюками. Среди друзей театра на репетиции присутствовал знаменитый физик Роберт Вуд. Он предложил воздействовать на публику низкой, почти неслышимой нотой. На следующий день в театр привезли очень длинную и широкую трубу и пристроили ее к органу. Никто, кроме Вуда и еще нескольких лиц, не знал об этой затее. По-видимому, рассчитывая трубу, Вуд ошибся – звука не было вовсе. Но хрустальные подвески на канделябрах старинного зала дрожали, все присутствующие почувствовали беспричинный страх. Даже на улице началась паника…
Некоторые животные хорошо слышат звуки, слишком низкие по частоте для человеческого уха. Становится понятным, почему медузы накануне шторма уходят от берегов, а глубоководные рыбы перед землетрясением поднимаются кверху. На медуз инфразвук действует сверху, а на глубоководных рыб – снизу, от дна. Возможно, что восприятие инфразвука нами утрачено сравнительно недавно и еще полностью не исчезло. Мы его просто не осознаем. Для животного слух важнее зрения. Зрение может быть закрыто естественным, природным экраном, а слух предупредит о надвигающейся опасности. Вы, люди, хоть на экране кино, видели картину сорвавшихся и бегущих в безумном страхе животных? Такое происходит часто наяву в природе. Животные не видят, но они уловили слухом невидимую опасность. Следует и самим спасаться, не доверять тем, кто слышит лучше вас, не стоит. Скажем, лошадь слышит звуки, издаваемые гремучей змеей на расстоянии более 10 км. Нам не следует обижаться на Бога, он дал нам великолепный слух, просто живя в цивилизованном мире, полном искусственных звуков, мы утратили этот дар, отвыкли от естественных звуков. Звуков спокойного летнего дня, когда весело шелестит листва, разговаривая между собой, поскрипывают стволы одряхлевших деревьев, пения птиц, кукования кукушки, стук дятла, долбящего ствол дерева, чтобы добраться до насекомого, спрятавшегося под корой. А звуки шмелей, пчел, жуков, стрекоз?..
Природа напоминает о себе горожанам, когда стихия разгуляется, оглушая нас раскатами громов, шумом несущихся водных потоков и глухим уханьем обвалов. А обычно мы слышим хлопанье закрываемых дверцев автомобиля, шуршание резины колес по асфальту, лязг и скрежет тормозных колодок. Человек, в поисках гармонии с природой, уходит в музыку. Уходили еще тогда, когда естественных очагов природы было в избытке. Но естественных звуков в дни торжеств, народных гуляний, не хватало. Невозможно заказать хор певчих птиц на свадьбу. Можно наслаждаться чудесными трелями соловья, но пуститься в пляс под них невозможно. И человек стал создавать искусственно предметы, издающие звуки. Ими были дудки, флейты, барабаны. Общество людей развивалось, усложнялись и музыкальные инструменты. В ритм звуков вплетались слова. Возникали песни, гимны. Стихи, хорошие стихи служили музыке, в свою очередь музыка служила поэзии. В ритме величавых песен создавались гимны Богу. В рифме стихов написан самый серьезный и важный документ – Библия. Я верю, что найдется такой музыкант, который подарит человечеству музыку, близкую к той, что создал Бог для главы «Бытие». Но, вернемся к тому, что орган слуха, как и орган зрения, состоит из периферического, воспринимающего отдела уха, слухового нерва, идущего от него в головной мозг, и участок коры, где происходит анализ и на основе его создается синтез слухового ощущения. Следует сказать, что у человека, в быту, работают одновременно несколько анализаторов. Скажем, орган зрения и слуха. По звуку, слышимому вами, вы создаете мысленно знакомое вам зрительное ощущение. И не видя его, а, только слыша, уверенно заявляете: «По улице двигается колонна автомобилей!» «А вот промчалась полицейская машина, издающая своеобразные чередующиеся звуки сирены». Вы, не видя ее, мысленно представляете мигание цветных фонарей, прикрепленных спереди, над крышей.
И опять все мы люди по степени работы анализатора слуха разнимся между собой. Пример может быть анекдотическим:
«У вашего сына, к сожалению, нет слуха, – сказал преподаватель музыки матери, проверив способности мальчика.
«Он должен играть, а не слушать! – отрезала мать.
И есть гении в музыке. Один слыша по радио арию из оперы, только слышит музыку и слова, распеваемые актером. А музыкально образованный человек, слушая оперную музыку, видит еще все действие оперы. Еще сложнее восприятие симфонической музыки, в которой нет слов, но есть действие, и это действие следует ощутить не только органом слуха, но и увидеть зрительно.
Симфония – вершина музыки. К ней идет музыкант долго, утверждая свое право выразить все то, чем живут люди: их горе и радость, их сомнения и борьбу за счастье. В Древней Греции симфонией называли благозвучную последовательность тонов, а также совместное пение. В Древнем Риме под симфонией понимали созвучие музыкальных инструментов. В начале XVIII века симфонией стали называть развернутое вступление в итальянской опере, построенное на контрасте темпов: быстро – медленно – быстро. Родоначальником симфонического жанра считается итальянец Саммартини. Вначале симфонии были очень близки к бытовой, развлекательной музыке, состоящей из трех частей. Чтобы музыка симфонии стала более эмоциональной, гибкой в передаче сложного переменчивого мира людей, появляется четвертая часть. Первая часть симфонии – борьба, действие. Вторая – медленная, лирическая часть. Третья основана на бытовых жанрах. Четвертая, названная финалом, подвижная, светлая, это может быть, торжество массового шествия, картина всенародного праздника…
Гайдн насыщает симфонию звуковыми, ритмическими контрастами, Моцарт подарил ей интонацию человеческой речи, Бетховен насытил симфонии героикой, высказываться научил Шуберт, Чайковский сделал ее лирико-драматической. Работа над усилением контрастов и возможностей симфонии продолжается.
Высшей формой облечения мыслей является стих. В древности способность писать стихи объяснялась особой благосклонностью богов. Стих намного объемнее прозы, он легче запоминается. Неудивительно, что Библия написана стихами и может читаться нараспев. В церкви богослужение священник ведет речитативом, а хор певчих подхватывает и заканчивает молитву. Истинное наслаждение для души, слушать звучание церковной службы в соборе с великолепной акустикой. Представить сегодня богослужение без хора просто невозможно. А ведь первые христиане вели богослужение в полутемных римских катакомбах, освещенных коптящим смоляным факелом. Позднее молитвы стали читать нараспев. Репертуар церковных хоров рос. Для ведения уже требовался хорошо подготовленный музыкант. Очень многие композиторы свою деятельность связали с церковным хором, клавесином и органом. Постепенно в богослужении стали использоваться темы светских песен, весьма далеких от религиозного благочестия. Еще в XVI веке с легкой руки Лютера в протестантском обиходе получил широкое распространение обычай использовать мелодии популярных в народе светских песен, заменяя их слова благочестивыми. «Не надо отдавать дьяволу красивые мелодии, – говорил Лютер. В попытке обращения в свою веру составляются списки песен, которые богомолец мог использовать без обвинения его в ереси. Так в 1571 году во Франкфурте-на-Майне был издан сборник с названием: «Уличные песни, песни кавалеров и горцев, превращенные в христианские, моральные и добропорядочные, дабы искоренить со временем дурную и соблазнительную привычку петь на улицах, в полях и домах негодные безнравственные песенки, заменив их тексты душеспасительными и хорошими словами».
Не обходилось и без конфузов. Английский церковный композитор XVI века Дж. Тэвернер в качестве опорной мелодии для мессы выбрал мотив народной баллады с такими словами: «О западный, подуй посильней, чтоб дождь пролился поскорей, чтобы снова в объятьях милой моей я проснулся в постели своей». Когда прихожане узнали эту мелодию в разработке органной мессы, они хором подхватили мотив… Говорят, даже Жан Кальвин не мог удержаться от смеха, услышав, как легкомысленные мелодии сочетаются с благочестивыми словами псалмов. Это был единственный раз, когда Кальвин смеялся.
В XVII веке использованные церковью мелодии укрепились в своем новом, религиозном качестве, стали связываться в памяти верующих с религиозным текстом. В практике богослужения широко использовались хоральные прелюдии – органные вариации на темы известных прихожанам протестантских хоралов. Баху, великому органисту и импровизатору, принадлежат сотни подобных прелюдий. Светское происхождение мелодий протестантских хоралов дает о себе знать: они сохраняют первоначальную жизненную свежесть, искренность и теплоту интонаций, выразительность и пластичность. Церковь утверждала, что главное в духовной музыке – текст благочестивого содержания, мелодия же второстепенна. Композиторы на практике сохраняли воздействие богатого музыкального фольклора. К началу XVIII века сложился тип протестантских «страстей», включавших в себя не только речитативное распевание евангельского текста, но и протестантские хоралы, арии и хоры на специально сочиненный текст. «Страсти сочиняли многие композиторы, такие, как Генрих Шютц, Иоганн Маттезон, Георг Вальтер Телеман и другие.
Гигантскую работу сделал Бах в своих «страстях по Матфею». В 1729 году в Лейпциге состоялось первое исполнение «Страстей по Матфею», сочиненных к страстной неделе Иоганном Себастьяном Бахом, кантором церкви святого Фомы. Композиторский гений Баха собирает воедино в высшем выразительном синтезе разнородные элементы музыкального построения и придает пассионам удивительную стройность. В исполнении участвуют восемь певцов-солистов, два хора мужских и хор мальчиков – каждый со своим оркестром, орган, клавесин. Грандиозное и впечатляющее произведение вызвало осуждение духовенства и ревнителей церкви, заявивших: «Нам всем эта музыка чрезвычайно не понравилась, и мы по справедливости выражали наше неудовольствие». До запрещения «Страстей» дело не дошло, но они нигде не исполнялись и были надолго преданы забвению, как и многие другие сочинения Баха. До нас дошли «Страсти по Иоанну»; пассионы по Марку и по Луке до сих пор не найдены.
Лишь век спустя, в 1829 году, энергичными усилиями Феликса Мендельсона, восторженного поклонника Баха, «Страсти по Матфею» были извлечены из архивной пыли и с громадным успехом исполнены в концертном зале Берлинского певческого общества. «Переполненный зал казался храмом, среди присутствующих царило торжественное благоговение, только изредка раздавались непроизвольные изъявления глубоко взволнованного чувства, – писал современник об этом триумфальном возрождении великого творения Баха. К сожалению, «Страсти по Матфею» не были приняты церковью, никогда не звучали в храме, а навсегда стали достоянием светской духовной культуры. А ведь выбрал композитор для своего сочинения тему каноническую, святая святых христианской церкви.
«Страсти» (пассионы) – особый жанр церковной музыки по евангельскому сюжету о трех последних днях жизни Иисуса Христа: здесь тайная вечеря, предательство Иуды, пленение Христа, суд над ним, муки крестного пути на Голгофу и распятие на кресте.
Арии и хоры баховских пассионов написаны на слова поэта Пикандера (Иоганна Хенрици) и представляют собой развернутые в риторическом плане эмоциональные комментарии и иллюстрации к «страстям» Иисуса. Текст отступает на задний план перед глубокой, искренней музыкой. В ариях Бах достигает особой проникновенности и выразительности, Арии как бы приостанавливают течение драмы, чтобы глубже дать прочувствовать происходящее, создавая свой образ и настроение. В арии «Кровоточи любимое сердце», следующей за эпизодом сделки Иуды с фарисеями, печальная мелодия, полная душевной муки, горечи и смятения, звучит как грустный и безнадежный протест против обмана, предательства и лицемерия. Тема эта проходит затем в ариях «О боль!», «Ах, увели моего Иисуса», «Помилуй меня». Ария Петра, отрекшегося от Христа, – трогающий до глубины души слезный голос раскаяния и страждущего сердца. Ближе к финалу «Страстей» звучит ликующая, жизнеутверждающая ария «Глядите, Иисус нам руку протянул». Каждая из арий близка к оперным, но отличается от них обобщенностью чувств, эмоциональной насыщенностью. «Страсти» превращаются во впечатляющую картину жизни, отданной за торжество разума, справедливости и добра. Не менее впечатляет и заключительный хор «Страстей по Матфею», с его просветленно-печальным настроением, мирной, плавной темой мягкой грусти.
Все произведение Баха как бы обрамлено двумя величественными музыкальными порталами – начальным и финальным. Судьба распорядилась так, что церковное произведение не было принято церковью и даже осуждено. Его осудили как слишком театральное и непригодное для назидания.
Следует сказать, что исполнение «Страстей по Матфею» представляет значительные трудности. Даже в крупных концертных залах оно звучит сравнительно редко. К счастью, сделаны современные стереофонические записи, сделанные под руководством первоклассных дирижеров, с участием лучших певцов, хоров и оркестров мира. Шедевр классического искусства не утратил своего величия, мощи и красоты.
Мы живем в такое время и при таких условиях, когда наше ухо подвергается воздействию искусственных, огромных по силе, звуковых воздействий. Если прежде глохли звонари храмов от оглушительного и частого воздействия колокольного звона, то теперь пилоты самолетов страдают той же глухотой от рева двигателей. Страдает орган слуха и от взрывов. От баротравмы, когда повреждаются барабанные перепонки. Мы представляем трагедию того человека, который музыку избрал своей профессией, но потерял слух.
«О, люди, вы, которые меня ославили и сами считаете меня озлобленным, сумасшедшим или человеконенавистником… вы не знаете той скрытой причины, по которой я кажусь вам таким… Как мог я открыться, что у меня поражен орган слуха, который должен быть более совершенным, нежели у других… Ах, нет! Этого был бы не в состоянии сделать… Один, совершенно один, я не решаюсь появляться на людях, пока меня не вынуждает к этому крайняя необходимость. Я должен жить, как отверженный!»
Эти слова принадлежат Людвигу ван Бетховену.