Глава 3
Две недели назад между мужчиной и женщиной на веранде одного из первых летних кафе города состоялся важный разговор. Оба держались напряженно, хотя и знали друг друга пропасть лет, привыкли доверять и помогать друг другу. Напряжение возникало оттого, что оба знали, что от результатов этого их разговора зависит очень многое – и их собственное будущее, и будущее еще нескольких человек.
Оба были красивые и темноволосые. Несмотря на некоторую разницу в росте, они были до такой степени похожи, что их часто принимали за брата и сестру. Лишь внимательный взгляд заметил бы различия в форме носа, ушей и разреза глаз. Различия, невозможные для родственников, и эти различия полностью перечеркивали возможность кровного родства между ними.
Но если родства между ними и не было, то связь, установившаяся за долгие годы, была куда более сильная, чем бывают иные родственные связи. А все потому, что их двоих объединяло не только общее прошлое, но и общее будущее.
У них была общая цель. Они хотели отомстить своему обидчику. Хотели отомстить человеку, по вине которого самая светлая пора их жизни оказалась безнадежно испорчена. Человек, отнявший у них детство, должен был понести давно заслуженное наказание. И ради этой цели оба были готовы идти на жертвы.
– Нашел? – спросила женщина.
– Да. Посмотри, вроде бы подходящий.
Мужчина протянул собеседнице айфон, на экране которого была фотография мальчика. На вид малышу было года полтора-два. Женщина, внимательно изучив фотографию, осталась довольна.
– Идеальный кандидат. Лучше, чем можно было ожидать. Все остальное тоже по плану? У него только мать?
– М-м-м… Не совсем.
– В смысле?
– Отец тоже есть.
– Ни фига себе! – поразилась женщина. – Ты что, нашел пацана из полной семьи? Может, еще и бабушки-дедушки имеются?
– Я не знаю. Наверное, имеются.
– Обалдеть, – сказала женщина. – Это нам не годится. Лучше всего подошел бы вообще сирота, я же тебе говорила.
– Если нужен сирота, искала бы по своим каналам.
– Я не могу. Меня и так уже подозревают. Могла бы, давно бы сама это сделала.
– Тогда бери этого мальчишку. Отец у него чисто номинальный. Бросил мать с ребенком, куда-то уехал. Хлопот от него не будет.
– Да? Ты уверен?
– Уверен. Я достаточно общался с матерью ребенка.
– Что ж, если ты ручаешься…
В голосе женщины слышалось сомнение. Но она уже готова была сдаться. И мужчина поспешил закрепить победу.
– Точно тебе говорю! Мало ты знаешь отцов, которые сбежали от своих детей?
Женщина ничего не ответила. Да и что ей было отвечать? Она сама была дочерью такого отца. Собственно говоря, она даже не могла сказать, что отец ее бросил, поскольку он и не появлялся в ее жизни. Как начал отмечать рождение дочери, пока они с матерью еще были в роддоме, так и отмечал почти полгода. Через полгода папаша несколько просох и предпринял попытку воссоединиться с семьей. И очень удивился дочери, которая уже сидела и даже пыталась ползать. На радостях папочка так преисполнился чувств, что снова ударился в запой. Больше этого человека в их с матерью квартире никогда не бывало.
Взглянув еще раз на фотографию ребенка, женщина отметила, что он просто идеально подходит для их целей. Настолько подходит, что можно забыть даже о том, что у мальчика есть родители. В конце концов жизнь и смерть ходят рядом. Сегодня ты жив, завтра уже нет. Эти мысли заставили женщину вернуться в собственное прошлое.
В тот день мать вернулась из больницы с посеревшим лицом. А когда дочка попыталась узнать, в чем дело, мать лишь покачала головой и отослала ее прочь.
– Иди к себе, принцесса, поиграй.
Комната девочки и впрямь напоминала покои сказочной принцессы. Огромная кровать в форме сердца была застелена пушистым розовым покрывалом. Оно было таким мягким, что на нем хотелось нежиться целый день. Лежать и наблюдать, как кружевной балдахин красивыми складками ниспадает вниз. На всех окнах были чудесные шелковые шторы, обои, словно во дворце, с золотыми узорами. Великолепная резная мебель, выписанная мамочкой из Франции, комодик, трюмо с зеркалом, огромный шкаф, в котором с трудом помещались наряды маленькой королевны.
Комната была буквально забита игрушками. Тут были и дорогие американские и английские куклы, и домики для них, машины, карета, запряженная четверкой лошадей, которые могли двигаться и катать принцессу. Любая девочка, окажись она в этой сказочной комнате, умерла бы от восторга.
Но сегодня маленькой принцессе совсем не хотелось играть со своими игрушками. Она чувствовала, что происходит нечто крайне важное. И ей хотелось знать, что именно. Поэтому она не пошла к себе, а затаилась неподалеку от маминой спальни, спряталась в стенном шкафу. Она слышала, как мама кому-то звонит и просит его приехать. Не прошло и часа, как в квартиру вошел высокий мужчина.
Девочка знала этого мужчину, она звала его дядя Федор. Он частенько навещал маму. Приезжал к ним в гости и его брат – дядя Жора, но тот бывал гораздо реже. И его мама принимала с куда меньшими почестями. А вот перед дядей Федором мама заискивала. И девочке это совсем не нравилось.
– Он противный, – твердила она маме. – Брось его. Не хочу, чтобы он к нам приходил.
Но та шикала на нее:
– Молчи! Федор надежный. Если со мной что-нибудь случится, кто позаботится о тебе? Только он!
– А что с тобой может случиться? – тревожилась девочка, пытаясь заглянуть матери в глаза. – Скажи мне, что?
Но та лишь отводила взгляд и уклончиво отвечала:
– Мало ли.
– Ты всегда будешь со мной.
– Я тоже этого хочу, – обнимала ее мать. – Больше всего на свете! Все, что я делаю, все это только для тебя! Ради тебя я живу, ради тебя я… Ах, если бы ты только могла знать, сколько всякого я натворила, чтобы у тебя была эта комната, эти игрушки, чтобы ты жила и ни в чем не нуждалась, моя маленькая принцесса.
В любви матери девочка не сомневалась. У нее была самая чудесная и добрая мама на свете. И жизнь тоже была чудесная. Девочка ни в чем не знала отказа. Вот если бы противный дядя Федор и его брат перестали появляться у них дома, было бы совсем прекрасно. Но…
После того визита в больницу мама все чаще стала отсутствовать дома. Выглядела она все хуже. Все чаще плакала. А дядя Федя, наоборот, зачастил. Девочка чувствовала исходящую от этого человека угрозу. В чем эта угроза состоит, девочка не понимала до того дня, когда, вернувшись домой с кладбища, где они навсегда оставили маму, придавленную к земле тяжелым гранитным памятником, она услышала от дяди Федора:
– Собирайся. Ты уезжаешь.
– Куда?
– Теперь ты будешь жить в другом месте.
– Но мы с мамой живем здесь.
– Твоя мать умерла. Забыла?
– Это мой дом.
– Ты теперь будешь жить там, где я тебе скажу.
И девочка оказалась в доме, где помимо нее жили и другие дети. Всех объединяло одно: все они потеряли родителей. И если некоторые дети своих родителей еще помнили, отчего было лишь больней, то другие папу с мамой не помнили вовсе. Мальчик, с которым она подружилась, тоже не помнил. Да, мальчик, и что с того? Дружить с мальчишкой оказалось даже лучше, чем с девочкой. Он не пищал, не капризничал, не обижался. Смотрел в рот своей подруги, ловя каждое слово. Так в жизни бывшей принцессы появился друг.
Женщина снова перевела взгляд на фотографию. Но ребенка самого она сейчас как будто не видела. А видела лишь то, что с его помощью она сможет отомстить тому человеку! Дяде Феде. Врагу ее мамы и ее самой. Наказать того, кто обобрал ее до нитки. Кто изуродовал ее жизнь. Она докажет ему, что она вовсе не такое ничтожество, каким он ее считал и каким казалась ему ее мать. Жгучее желание увидеть своего врага растоптанным пересилило в женщине ее обычное благоразумие.
– Хорошо! – выпалила она. – Мальчишка годится! Работаем.
Ее собеседник повеселел. В их союзе роль вожака всегда играла его подруга. Как возникла между ними эта зависимость почти тридцать лет назад, в момент первой встречи, так и продолжалось до сих пор. Она принимала решения, он подчинялся. И это устраивало обоих, потому что помогало достичь цели, ради которой они и жили.
Улица Счастливая порадовала Германа цветущими яблонями. Нигде в городе деревья еще не цвели, даже вишни еще только робко распускали первые бутоны, а здесь, пожалуйста, яблони уже раскрыли свои нежно-розовые цветки. Герман прекрасно помнил эти старые деревья, в мае усыпанные цветами, а в августе пестреющие мелкими желто-красными плодами.
Это были райские яблони с мелкими, кисло-горькими на вкус плодами. Но Оксана уверяла, что из них получается божественное варенье. Она действительно собирала плоды с веток, которые буквально стучались в окна ее квартиры. Вот только попробовать это варенье Герману так и не довелось. Как ему теперь вспоминалось, их роман с Оксаной прервался еще до того, как первая банка варенья из райских яблочек была готова. А буквально через несколько дней Герман познакомился со своей будущей женой.
Но сейчас, оказавшись у дома, где жила любимая девушка, Герман неожиданно почувствовал грусть. Атмосфера, которую создавали эти деревья, качающиеся одним сплошным бело-розовым маревом и источающие дивный аромат, нагретые солнцем стены домов, вся эта улица, залитая светом, – все это манило и притягивало к себе. Сколько помнил себя Герман, в каком бы состоянии он ни выходил из метро, на улице Счастливой он неизменно попадал под действие ее ауры.
Телефонный звонок прервал сентиментальные мысли Германа. Он взглянул на экран мобильника и тяжело вздохнул. Звонила теща, а ее звонок не предвещал ничего хорошего. У Светланы Александровны не было привычки звонить зятю, чтобы просто поболтать или поздравить с праздником. Зато, если возникала какая-то проблема, теща немедленно хваталась за трубку.
– Ванечка все еще кашляет.
– Да, я слышал, как он ночью кхекал.
– Ночью! Ночью – это ерунда. Теперь он кашляет без передышки. Послушай!
Теща отставила трубку, и Герман услышал надсадный детский кашель.
– Вызывайте врача.
– Вызвала. Но я и так знаю, что они предложат госпитализацию. А я не могу ложиться в больницу с Ванечкой. У меня дела.
– Да, я помню, у вас Сергей Павлович.
– Ты нашел Иру?
– Ищу.
– Лучше ищи, – посоветовала ему теща. – А то следующую ночь будешь возиться с Ванечкой сам.
Звонок тещи подстегнул Германа. Оставив сентиментальные воспоминания, он резво потрусил к дому номер пять. И лишь набрав номер тридцать три, задумался. А живет ли еще здесь его Оксана?
Оказалось, живет. Более того, она совсем не удивилась, когда услышала его голос.
– Я тебя ждала. Проходи.
Ждала?
Кодовый замок щелкнул, и Герман вошел в подъезд. Оксана стояла на пороге, встречая его.
За два года она не сильно изменилась, но как будто еще больше похорошела. Хотя, будь на месте Германа строгий критик, он бы нашел, что ноги у Оксаны полноваты, талия широковата, а сама она простовата. Но Герману эти недостатки казались достоинствами. Оксана была прочной, надежной, рядом с ней ему всегда было легко и спокойно.
– Явился, блудный муженек, – хмыкнула она и дружески чмокнула Германа в щеку.
В этом поцелуе не было даже намека на былую страсть. Точно так же Оксана поцеловала бы брата или отца. Но то, что она назвала Германа блудным муженьком, не удивилась его приходу и явно подтрунивала над ним, говорило о многом.
– Ирина у тебя?
– Ночевала, – кивнула Оксана.
Горячая волна облегчения затопила Германа. Он все-таки нашел свою Иришку! Пусть для этого пришлось поставить на уши весь персонал «Красоты не для всех», он об этом не жалеет.
Жалел Герман о другом.
– Ты говоришь, Ира у тебя только переночевала?
– Ага.
– А теперь она где?
– Ушла.
– Куда?! – взвыл разочарованный Герман. – Куда ушла? Она тебе сказала?
Герман снова слишком громко кричал. Его голос гулко разносился по лестничной клетке, что совсем не понравилось Оксане.
– Слушай, зайди-ка ты лучше в дом, – сухо велела она. – А когда Герман перешагнул порог, укоризненно сказала: – А ты ничуть не изменился. По-прежнему готов драть глотку по любому поводу.
– Где Ирина?
– Я же уже сказала, ушла. И я не имею понятия, куда она отправилась.
– Как она вообще на тебя вышла? Как узнала, что у нас… что мы с тобой…
Герман смутился. А Оксана, казалось, наслаждалась его беспомощными попытками подобрать правильные слова для их былых отношений. Но долго мучить кого-либо было не в характере Оксаны. А потому уже через несколько секунд она смилостивилась над Германом и сказала:
– Ира ни о чем таком не знает. А ко мне пришла, потому что мы с ней подруги.
– Подруги? Вы?
– Именно так.
– Но я понятия не имел, что вы вообще друг с другом знакомы.
– А зачем тебе было об этом знать? Скажи, ты многих своих школьных друзей с женой знакомил?
Герман молчал. Нет, не многих. Точнее, вообще никого.
– То-то и оно, – кивнула Оксана. – Вот и мы с Иришкой, как институт окончили, так и не виделись, почитай, лет пять. Иногда перезванивались, о мужиках своих рассказывали. Конечно, когда Иришка сказала, что замуж вышла и что мужа зовут Германом, мелькнуло у меня смутное подозрение. Стала я Иришку потихоньку расспрашивать, на фотки ваши «ВКонтакте» посмотрела. И поняла, что к чему.
– Как такое может быть? Чтобы ты и она… И вы со мной обе…
Но Оксана, казалось, ничего странного в этом совпадении не находила.
– Мы с тобой где познакомились?
– На работе. Будто ты сама этого не помнишь.
– А с Ирой ты где познакомился?
– Тоже на работе.
– А на чье место Ира к вам пришла?
– На твое. Ты тогда ни с того ни с сего уволилась, а ее наняли вместо тебя. – И уставившись на подругу, Герман протянул: – Кажется, теперь понял. Ты перед уходом сосватала кадровичке свою подружку, да?
– Ира искала работу, а я все равно уходила.
– Кстати, почему? Я так этого и не понял.
– Потому что тяжело было тебя каждый день видеть, – спокойно сказала Оксана. – После того, что между нами было и так внезапно закончилось, я не могла и не хотела тебя видеть. Слишком больно было.
Герман смутился:
– Я и понятия не имел, что причинил тебе боль. Мне казалось, ты спокойно отнеслась к нашему разрыву.
– А что я должна была делать? Биться в истерике? Пытаться тебя удержать?
– Что-то в этом роде. Ирина бы уж точно себе в таком удовольствии не отказала.
– Нет уж, – сказала Оксана. – Как решил, так решил. Навязываться я не хотела.
– Прости меня, – пробормотал Герман.
– Чего там, дело прошлое. Я и не сержусь. Наверное, у тебя были причины.
Герман молчал.
А Оксана продолжила как ни в чем не бывало:
– Вот я и подумала: раз все равно увольняюсь, почему бы не помочь Ирке? Подсоблю подружке с работой. Конечно, я и не подозревала, что помогу ей еще и в организации личной жизни. Кто же мог подумать, что у нас с Иркой окажутся схожие вкусы и мы обе западем на одного и того же мужика.
– Но Ирине ты о нас с тобой ничего не говорила?
– Зачем? Какой смысл? Если уж ей не насплетничали обо мне на работе, что мне зря былое ворошить? И ей неприятно будет, и мне. О тебе вообще молчу.
Герман посмотрел на Оксану с благодарностью. Вот она какая! Но тут же ему в голову пришла новая мысль, и он со страхом выпалил:
– Но этой-то ночью вы наверняка обо всем переговорили?
Он с волнением ждал ответа. От него зависело очень многое, в частности, как долго ему придется разыскивать сбежавшую жену. Если Ирина узнала, что у мужа с ее приятельницей были отношения, пусть даже и давно, еще до появления самой Ирины в жизни Германа, – все, обида будет долгой, и прощение придется вымаливать не один день. Да еще фиг Ирку найдешь, если она обиделась.
– Нет, не говорили, – успокоила его Оксана. – Иришка все больше о докторе переживала. Зря, мол, она ему доверилась и ребенка своего доверила.
Герман мигом насторожился.
– Ты говоришь о Марке Меерсоне?
– Это кто еще такой?
– Доктор.
– Никогда не слышала этого имени.
Удивление Оксаны казалось искренним.
– Иришка другое имя называла – Геннадий Владимирович Почтарев.
– Случайно не в клинике «Красота не для всех» работает?
– Где работает, я не знаю. Только замуж он Иришку уже звал. И Ванечку вашего усыновить обещался.
Ничего себе! Сколько разных событий произошло за эти две недели, что его не было. Каков размах! Герман даже позавидовал жене. Сам-то он провел отпуск по сравнению с Ириной совсем убого. Даже жалкого курортного романчика не завел, если не считать поцелуя, которым его в первый же вечер наградила пьяненькая Надин – подружка одного из ребят из их лагеря. Основательно так к нему присосалась, а потом и вовсе разошлась, в штаны к нему даже пыталась залезть. Прямо на глазах у всех! Герману потом перед Олегом, ее парнем, было неудобно. Но тот ничего, в драку не полез. Отцепил свою милую и в палатку поволок. Видать, не первый раз у них уже такое, привык человек. Еще и Германа попросил помочь, уж больно активно Надин от Олега отбивалась и Германа все время требовала.
Но что поцелуй, если жену Германа в это время уже и замуж позвали! Наверное, не просто так. Причем, что интересно, один звал Ирину замуж, другой на машине катал, а третий, глядишь, еще чего предлагал, о чем Герман до сих пор ничего не знает. А он-то думал, что Иркина верность – это нечто само собой разумеющееся, прилагающееся к штампу в паспорте.
– И что этот Почтарев?
– Собой хорош, – кивнула Оксана. – Прости, если тебе неприятно это слышать, но слова из песни не выкинешь. Когда Иринка мне этого своего Почтарева показала, я сперва даже не поверила, что такие красивые мужики встречаются. Думала, фотошоп. Но Иришка сказала, что он такой и в жизни.
– Значит, красавчик, да?
– Брюнет, – с жаром принялась описывать Оксана. – Выше Иришки почти на целую голову. В плечах широк, в бедрах узок. Смуглый, глаза с чертовщинкой, ему бы серьгу в ухо – был бы вылитый пират Питер Блад.
Вообще-то Ирина всегда утверждала, что в мужчинах ее прежде всего привлекает надежность, потом ум, затем шли эрудиция и умение вовремя эти ум и эрудицию продемонстрировать. Дальше следовали еще какие-то качества, и уже в самом конце значилась красота. От себя Герман еще мог добавить, что Ирина далеко не на последнее место ставила материальное положение потенциального кандидата. Но красота вообще и внешние данные жена если и упоминала, то где-то в самом хвосте списка.
И вдруг разворот на сто восемьдесят градусов.
– Ты что, этого Почтарева видела? Ира тебя с ним знакомила?
– Фотки у нее в телефоне были.
Уже и нафотографироваться успели. Впрочем, что удивляться, если дело к свадьбе шло.
– А почему Ирке со мной-то не жилось? – задал он риторический вопрос. – Зачем ей этот Почтарев понадобился?
– Сам не догадываешься?
– Нет.
– А о Надюше тоже забыл?
– Какая еще Надюша?
– Та, с которой ты на берегу океана амуры крутил.
Так это она о той малолетке, что присосалась к нему, словно голодный клещ после долгой зимовки. Но откуда она узнала?
Герман бросился все отрицать:
– Не было у нас с ней ничего!
Оксана хмыкнула:
– Мне-то можешь не заливать, видела я ваши фотки. Мы с Иркой долго сидели, прошлое вспоминали. Три бутылки красненького уговорили. Вот после третьей она и разоткровенничалась. Тебя ругать стала, об измене твоей всплакнула, дальше она фотографии показала.
– Какие фотографии?
– Да уж такие. Вы там с этой девчонкой основательно сплелись. И не стыдно вам, что за столом полно народу? А еще фон такой романтичный: океан, фонарики, пальмы. Думаешь, Иришке не обидно было все это видеть? А когда видео открыла, где вы в палатке кувыркаетесь, ей вообще башню снесло. Она мне сама признавалась.
В палатке Герман точно ни с кем не кувыркался. Откуда Ирка все это взяла? И откуда узнала о Надин?
– Да как же она могла это увидеть?
– Фотографии ей прислали. И видео.
– Кто прислал?
– Наверное, кто-то из тех, с кем ты в лагере был. Снял и твоей жене прислал.
– Но зачем? – поразился Герман.
Оксана вздохнула:
– Извращенцев и просто сволочей на свете видимо-невидимо. Для таких сделать гадость – сердцу радость. Неспроста поговорка придумана.
– Но я ничем таким ни с Надей, ни с кем-то другим там не занимался. Веришь? Я Иришке верен был все это время.
– А она иначе подумала. А тут еще с ребенком беда случилась.
– С Ваней? А с ним что?
– Не знаешь?
– Не знаю. Хоть ты скажи!
– Заболел он. Температура поднялась. Плачет. Время позднее, Иришка «Скорую» вызвала. Вот и приехал этот Почтарев. Сразу же определил, что у ребенка опасная инфекция, такие в обычных больницах не лечат. В инфекционное надо. Только в инфекционное, как попадешь, не скоро оттуда выберешься. Я лежала, знаю. Это правда. Одни анализы назначат, вторые, третьи. Пока все круги не пройдешь, нипочем не отпустят. А уж если что-то обнаружат, вообще все, считай, что в карантине. Да и контингент там соответствующий, сплошь бомжи и бродяги.
– В детской больнице?
– Думаешь, у бомжей детей не бывает? Такие же, как они, только маленькие. Бомжам тоже размножаться небось охота. А Почтарев этот на Иришку сразу глаз положил. И комплиментов ей наговорил. Хотя Иришке не до комплиментов особо было, за ребенка волновалась, но все равно заметила, что врач на нее запал. Приятно ей было, особенно после твоей выходки.
– Да не было никакой выходки!
– Мне-то все равно, сами с Иркой разберетесь. А я тебе рассказываю, что мне Ира говорила. Словом, Иришка согласилась поехать с этим Почтаревым и сначала очень довольна была, потому что привезли их с Ванечкой в необычную больницу. Представь, там даже бассейн был! Правда, маленький, всего двадцать пять метров, зато с водяными горками и фонтанчиками. А в номере у них даже джакузи имелось.
Герман слушал и не знал, верить или нет.
– Ты не о джакузи рассказывай, а о Ване.
– Ване в больнице быстро полегчало. Уже на следующий день температура спала. Только когда ему процедуры делали, ребенок головой ударился, пришлось даже швы накладывать. И крови много было. Хорошо, что Ирка этого не видела, а то она бы еще пуще разволновалась. А так ей уже чистенького Ванечку принесли, только шрамик небольшой. Но он под волосами, и совсем даже не заметно.
– Безумие какое-то.
– Безумие – молодую жену одну так надолго оставлять! – встала на защиту подруги Оксана. – А еще безумие – на жену все домашние дела перекладывать!
Герман мог бы возразить, что жену он оставил не одну, а с ее драгоценной мамочкой, подругой и ее новым кавалером, то есть с людьми самыми что ни на есть близкими. И насчет домашнего хозяйства у Германа тоже было свое мнение. Он добытчик! Он приносит в дом мамонта. А уж забота супруги – этого мамонта освежевать, приготовить, а потом кастрюли после этого помыть и насухо вытереть.
Вот Оксана никогда его домашними обязанностями не грузила. Правда, ей он и сам всегда был рад помочь. Как-то это легко и естественно у них получалось, а с Иркой всякое дело выходило как из-под палки.
Но ничего этого Герман говорить не стал, а вместо этого сказал:
– Рассказывай, что там у Иришки с этим Почтаревым. Любовники они? Ирина от тебя к Почтареву покатила?
– Может быть. Даже наверное. Хотя они и повздорили, но милые бранятся – только тешатся.
– Адрес его знаешь? Телефон? Хоть что-нибудь?
Но Оксана помотала головой. Герман тоже что-то не мог припомнить, чтобы на сайте «Красоты не для всех» видел фамилию Почтарев. Врачей там было всего несколько, мужчин только трое, и никакого Почтарева среди них не было. И все же Герман был уверен, что его жену с сыном доставили именно в «Красоту не для всех». Пока он носился по зданию, он успел заглянуть в некоторые палаты и поразился тамошним интерьером. Ванные с джакузи там тоже имелись.
И все же Герман совершенно не мог взять в толк, как косметологическая клиника решилась взять на себя смелость и принять больного малыша с подозрением на опасную инфекцию. Пусть даже подозрения не подтвердились, Ванечка быстро пошел на поправку, все равно, как медики из «Красоты не для всех», которых он видел сегодня и которые производили впечатление людей адекватных, не побоялись пустить к себе на территорию заразного пациента? Ванечку!
Ведь он мог заразить всех их випов! Куда бы они потом пошли всем своим дружным коллективом – в тюрьму?
Когда Герман уже выходил от Оксаны, снова позвонила теща. Голос ее звучал неподдельно тревожно.
– Ванечка совсем задыхается. Кашляет и кашляет.
– Температуру мерили?
– Разве с этими вашими электронными градусниками что поймешь! Тридцать пять показывает! Куда дели ртутный, который я вам привезла?
Герман вспомнил, что теща и впрямь привозила термометр, но Ирина его спрятала, сказав, что градусник может разбиться, ртуть окажется на полу и все они отравятся и либо умрут в страшных мучениях, либо получат такие осложнения, что до конца дней уже не оправятся.
Сам Герман, сколько себя помнил, пользовался ртутным термометром и даже несколько раз разбивал его, и ртуть они потом с мамой осторожно собирали на бумажку – и ничего, жив остался. Но Ирину, если уж она вобьет себе что-то в голову, сам черт ее не переубедит. Ртутный градусник она куда-то убрала, и вот теперь как измеришь температуру у Ванечки?
– Сил моих нет слушать, как он кашляет! Это может быть дифтерит! Или коклюш! А может, и скарлатина. Ребенок привит от этих болезней?
– Я не знаю.
– Приезжай сейчас же!
Герман понимал, что от его приезда сыну легче не станет, но послушался. Из-за своей черствости он уже почти потерял жену, не хватало еще потерять сына. Герман очень торопился, в душе надеясь, что к его приезду Ванечка уже будет здоров. Но когда он переступил порог, Ванечка все еще кашлял. И сильно.
Герман пощупал его лоб. Лоб был обычный, теплый. Если бы не непрерывный кашель, ничто не указывало бы, что Ванечка болен. Мальчик сидел на полу, возился с машинками и кхекал. Герман заметил, что все машинки у Ванечки выстроились строго по размеру – от самой маленькой до самой большой. Время от времени кашель усиливался, создавалось впечатление, что ребенок тщетно силится что-то выплюнуть.
– И поесть толком не поел. Каждый глоток – кашель.
– Приятель, открой-ка рот.
Ванечка раздвинул челюсти, и Герман заглянул внутрь. Горло было в меру розовым, ничего необычного там не наблюдалось. На всякий случай Герман встал перед зеркалом и широко разинул собственную пасть, изучая собственную гортань. У него ткани были даже более красными, чем у Ванечки. Герман покашлял, и ему показалось, что горло у него тоже начинает побаливать.
– Давай снова открывай рот.
На этот раз Герману показалось, что в горле у Ванечки что-то виднеется. Какая-то палочка или проволока.
– Там что-то есть. Как бы до этого дотянуться?
И Герман отправился за пинцетом. Обычным косметическим пинцетом достать до этой штуки не удалось. Поразмыслив, Герман вспомнил, что в его рыболовных принадлежностях есть длинный медицинский пинцет. Возможно, инструмент назывался как-то иначе, но предназначен он был для того, чтобы вытаскивать из горла щуки или другой зубастой рыбы застрявший там крючок.
Герману казалось, что он отлично придумал. Но теща, увидев, как он подступается к Ванечке с пинцетом в руке, завопила благим матом:
– Ты что удумал? В горло ребенку ржавой железкой лезть? Совсем ополоумел?
Она схватила Ванечку на руки.
– Пустите.
– Не дам! У него же там воспаление! А если ты еще инфекцию занесешь? Ржавое железо – так и до столбняка недолго.
Герман наступал, не выпуская из рук пинцет. Теща голосила. Ванечка орал, не зная, плакать ему или смеяться. Но, как водится, когда веселье достигло апогея, им помешали. В разгар схватки в дверь несколько раз сильно позвонили.
– Врачи приехали!
Врачи оглядели Германа, застывшего со ржавым пинцетом в руках, раскрасневшуюся Светлану Александровну, которая все еще прижимала к своей мощной груди кашляющего Ванечку, и кивнули:
– Собирайтесь!
В больницу поехал Герман. Теща осталась караулить возвращение Ирины. В машине Герман попытался выяснить у врача, возможно ли, чтобы ребенка с подозрением на инфекционное заболевание увезли не в специализированную больницу, а в косметологический центр, больше напоминающий санаторий. Врач посмотрел на него как на сумасшедшего и категорически отверг такую возможность.
Что же, Герман и сам так думал.
Он стал расспрашивать дальше. Его интересовало, как найти Почтарева. Есть какая-то общая база, в которой числятся все врачи, работающие на «Скорых»? Оказалось, что общей базы нет. Разные бригады могли быть приписаны к разным станциям, имелись свои машины реанимации и у всех крупных госпиталей, больниц и поликлиник.
– Могу дать вам телефон нашего отдела кадров. Может, там чего и подскажут.
Но Герман отказался. Он уже надумал, что будет делать, когда вопрос с Ванечкой решится. Он поедет к этому гаду Меерсону и вытрясет из очкастого вруна всю правду. Ясно, что Меерсон знаком с Почтаревым, иначе Ванечку никогда бы не согласились принять в «Красоте не для всех». А если приняли, значит, Меерсон пошел против правил.
Вот и пусть ответит, где сейчас Ирина.
В больнице имени Рауфуса врач в приемном отделении потратил на Ванечку совсем немного времени. Едва заглянув мальчику в горло, он хмыкнул и взял в руки пинцет – родного брата того ржавого инструмента, который пыталась отнять у Германа его теща.
– Ну-ка, посмотрим, что у тебя там. Посмотри на потолок, видишь попугая? Зеленого такого? А перья в хвосте какие яркие!
И пока Ванечка с разинутым от удивления ртом пытался рассмотреть на потолке несуществующую птицу, врач ловко полез к нему в горло и уже через секунду воскликнул:
– Оп-ля! Готово!
Герман с удивлением смотрел на то, что он принял за нитку или кусок проволоки. Это была тонкая щепка, заноза, которая издалека казалась тоньше, чем на самом деле.
– Как это оказалось у него в горле? – изумленно пробормотал Герман.
– Это еще что! – весело воскликнул врач. – Видели бы вы, что иногда из детей приходится извлекать. От бабушкиного серебряного половника до папиного комплекта шахмат. Причем ладно бы одну-две пешки, но случалось, что и все тридцать две фигуры находились внутри проказника. Сосал он у вас какие-нибудь деревяшки?
– Было дело, – признался Герман.
– Пожалуйста! Заноза и застряла.
Едва из горла извлекли занозу, Ванечка почти сразу перестал кашлять. Он заметно повеселел, хотя и раньше грустным не был.
– Так я могу его забирать?
– Забирайте, – великодушно разрешил врач. – Все в порядке с вашим сыном.
Но у Германа оставался еще вопрос.
– Скажите, а вы могли бы посмотреть шрамик у него на лбу? Дело в том, что я уезжал, ребенок оставался с… няней. А теперь я вижу, что у него появился шрам. Но няня удрала, и мы не можем понять, что это была за травма.
– Хм, посмотрим, что здесь у нас.
Подняв волосы на лбу у Вани, врач осмотрел шовчик.
– Что я могу сказать? Шов наложен профессионально. Еще и лазером здесь шлифовали. Что странно: шов совсем свежий, ему от силы дней десять, но следов ушиба или другой травмы я не вижу. Конечно, могло быть и такое, что ребенок просто порезался. Если хотите, оставьте его у нас. Мы проведем обследование и дадим заключение. – Видя, что Герман колеблется, врач добавил: – Будь это какое другое место, я бы вас отпустил, не раздумывая. Но это голова, а с ней все-таки шутки плохи.
Нельзя сказать, что Герману хотелось оставлять Ванечку в больнице. Но какой у него выход? Теща прямо заявила, что ее друг не выдержит второй ночи в разлуке, и она не намерена приносить свое женское счастье в жертву.
– Если до вечера ты не приведешь Ирину домой, будешь сидеть с Ванечкой сам. И плевать мне, что ты работаешь. Посидишь пару деньков, авось оценишь мою дочь по достоинству.
Так что, оставляя Ванечку в больнице, Герман испытывал двоякие чувства. С одной стороны, жалко ребенка, но с другой – руки-то теперь у Германа развязаны. Он может целиком посвятить себя поискам Ирины.
Почему Герман решил, что Меерсон знает Почтарева? Не верил он, что больного ребенка могла принять у себя косметологическая клиника. Разве только по очень большому блату. Значит, Почтарев должен быть не просто знакомым Меерсона, а очень близким другом.
Вот пусть теперь и отдувается за своего приятеля.
Если бы Герман только знал, какими неприятностями обернется это решение, он бы и шагу не сделал в сторону Меерсона. Больше того, обошел бы этого господина за сто километров. Увы, Герман не обладал даром провидца и потому двинулся в сторону дивного зеленого городка Сестрорецка, где проживал господин Меерсон.
Ехать пришлось на общественном транспорте, потому что его машина осталась возле дома, а возвращаться не хотелось. Но Герман не огорчился, что остался без колес. Несмотря на полученные по настоянию Ирины права, он так и не полюбил крутить баранку. И сейчас он с удовольствием доверился профессиональному водителю. Хорошо, сиди себе, наслаждайся видами из окна. Совсем не то же самое, что самому рулить по пробкам и огрызаться на других водил.
Прощаясь с сыном в больнице, Герман получил от Ванечки в подарок рисунок, который тот успел нарисовать, пока врачи занимались оформлением нового пациента. На маленьком столике лежала бумага и цветные карандаши, которыми могли пользоваться юные пациенты, чтобы отвлечься от больничной обстановки.
Герман чмокнул сына в теплую макушку, поблагодарил и сунул рисунок в карман. А сейчас в дороге делать ему было особенно нечего, он достал бумагу и развернул ее.
– Ух ты! – непроизвольно вырвалось у него.
Рисунок не шел ни в какое сравнение с прежними каракулями Вани. Прежде ребенок насилу мог провести прямую линию, все у него получалось криво и косо. А теперь перед глазами Германа были идеально нарисованные прямые прямоугольники – окошки – и треугольная крыша. Рядом с домом росли деревья, гуляли человечки. Картинка была плотно заполнена таким множеством мелких и четко прописанных деталей, что никак не могла быть нарисована Ваней.
– Наверное, кто-то из старших детей нарисовал, – решил Герман. – А Ванечка просто подобрал чужой рисунок и подарил мне. Добрый мой мальчик.
Снова сложив рисунок, Герман взглянул в окно. До Сестрорецка оставалось всего ничего. Скоро они с Меерсоном встретятся лицом к лицу, и все наконец прояснится. О том, что все не только не прояснится, а еще больше запутается, Герман еще не знал. И хорошо, что не знал. Меньше знаешь, крепче спишь.