Жизнеописание
Детство и юность
Будущего равноапостольного просветителя Японии, архиепископа Николая, в миру звали Иваном Касаткиным. Он родился в деревне Береза Смоленской губернии (в настоящее время этот почти запустевший населенный пункт входит в состав Тверской области и, соответственно, Тверской епархии). Родители Ивана Касаткина – Дмитрий Иванович и Ксения Алексеевна – принадлежали к духовному сословию. Отец его служил в местной церкви дьяконом. В семье его был еще один сын.
О детстве будущего святого известно очень мало. Лишь то, что семья Касаткиных была очень бедной, и мальчик рано лишился матери – ему было тогда около четырех лет.
Несмотря на большую нужду, овдовевший отец заботился об образовании сыновей – достигнув положенного возраста, они были устроены в Бельское Духовное училище. По окончании училища, Иван, как один из лучших учеников, поступил в Смоленскую Духовную семинарию.
В семинарии Иван Касаткин также был одним из лучших учеников. В 1856 году, блестяще окончив курс, он был за казенный счет отправлен в Санкт-Петербургскую Духовную Академию.
Студента Касаткина отличали выдающиеся способности. Предполагалось, что окончив курс, он останется при Академии и займется преподавательской и научной деятельностью. Сам он тогда еще не строил далеко идущих планов и не задумывался ни о каком конкретном церковном служении.
Во время учебы в Академии Ивану Касаткину попалась книга «Записки капитана Головнина о приключениях его в плену у японцев». Эта книга произвела на него сильное впечатление – Касаткин впервые задумался о возможности когда-либо самому увидеть загадочную Японию, но в то время Япония была еще закрытой страной, куда практически не допускались иностранцы.
Однако Промысел Божий призвал Ивана Дмитриевича Касаткина к церковному служению в Японии и просвещению этой страны светом Православия. Призванию Ивана Касаткина к миссионерскому служению в Японии предшествовала череда грандиозных событий.
Призвание
В 1855 году был заключен договор между Японией и Россией, вскоре было открыто русское консульство в японском порту Хакодате. В 1858 году консулом был назначен Иосиф Александрович Гошкевич. Он прибыл в Японию вместе с семьей и сотрудниками консульства, среди которых был и священник отец Василий Махов. Стараниями Гошкевича и отца Василия была устроена церковь при консульстве. Однако, отец Василий недолго пробыл в Японии – он был человеком слабого здоровья и уже в 1860 году вернулся в Россию. Тогда Гошкевич направил в Синод прошение прислать в Японию священника с высшим духовным образованием, который мог бы быть одновременно и настоятелем консульской церкви и миссионером.
Святой Николай (Иван Касаткин) в молодости. Фотография приводится по изданию «История Японской Православной Церкви» Кафедрального Собора Воскресения Христова, Токио
Как ответ на прошение Гошкевича в Санкт-Петербургской Духовной Академии было вывешено объявление, предлагавшее кому-либо из выпускников отправиться в Японию в должности настоятеля посольской церкви.
Поначалу это объявление показалось Ивану Касаткину занятным и не более того. Куда более жаркий отклик оно нашло у его друзей, Михаила Горчакова и Николая Благоразумова – они одними из первых записались в число желающих, каковых набралось около двенадцати человек. Однако, все они собирались пополнить ряды белого духовенства и принять сан уже после вступления в брак.
Ивана Касаткина в этом списке не было – он не считал себя вправе оставить старого отца и младшего брата. По академической традиции он пошел ко всенощной. И вот, во время богослужения он вдруг почувствовал призыв Божий, решив, что должен ехать в Японию. Сразу же по окончании богослужения Иван Касаткин отправился к ректору академии, епископу Нектарию, и заявил ему о своем желании ехать в Японию, но не женатым священником, а монахом. Это решило вопрос о служении в Японии, поскольку традиционно в делах духовной миссии монахи имели предпочтение перед женатыми священниками.
Епископ Нектарий доложил митрополиту Исидору и Святейшему Синоду о том, что среди выпускников Академии нашелся тот, кто готов ехать в Японию в монашеском чине. Решение о постриге и рукоположении Ивана Касаткина было принято в кратчайшие сроки.
Практически сразу по окончании Академии, 21 июня 1860 года Иван Касаткин был пострижен в монахи с именем Николай. Епископ Нектарий, постригавший его в монахи, сказал в напутственной речи: «Не в монастыре ты должен совершить течение подвижнической жизни. Тебе должно оставить самую Родину, идти на служение Господу в страну далекую и неверную. С крестом подвижника ты должен взять посох странника, вместе с подвигом монашества тебе предлежат труды апостольские». [1, с. 10–11]
29 июня в день святых первоверховных апостолов Петра и Павла он был рукоположен во иеродиакона, а на следующий день, когда праздновался Собор двенадцати апостолов – во иеромонаха. Все это произошло так стремительно, что родные отца Николая просто не смогли приехать, дабы присутствовать на его постриге и посвящении.
После священнической хиротонии иеромонах Николай ненадолго отправился на родину, дабы проститься с отцом и братом. Всего лишь три дня провел он в своей семье. Затем, простившись с родными, отец Николай на долгие годы отправился в Японию. Несмотря на вынужденное расставание, святой заботился об отце до самой его смерти, ежемесячно отсылая ему часть жалованья. В благословение отец Николай взял с собой Смоленскую икону Божией Матери, которую хранил всю жизнь.
На пути в страну восходящего солнца
Дорога в Японию была долгой и трудной. В то время по всей России еще не было железнодорожного сообщения, так что до отдаленных уголков приходилось добираться на лошадях. Выехав в середине лета, отец Николай добрался до Николаевска-на-Амуре лишь поздней осенью, причем впоследствии он вспоминал, что едва не погиб на Амуре, так как лошади заплутали в ненастье.
В Николаевске-на-Амуре иеромонаху Николаю пришлось задержаться, поскольку навигация уже закончилось. Но и это время не прошло даром. Там он познакомился с архиепископом Камчатским Иннокентием (Вениаминовым) – легендарным миссионером, который по должности своей был его епархиальным архиереем. Владыка Иннокентий сразу же узрел в молодом иеромонахе и родственную душу, и человека с похожей судьбой. Так же как и отец Николай, владыка Иннокентий – тогда еще Иван Вениаминов – окончил семинарию одним из лучших. Но, будучи обременен семьей, он не смог продолжить образование. Однако, несколько лет спустя, уже будучи диаконом, он, также как и Иван Касаткин, почувствовал призыв Божий и отправился на Аляску проповедовать Православие коренным жителям Северной Америки. Там он провел более пятнадцати лет. Миссионерская деятельность отца Иоанна Вениаминова в Русской Америке была успешной – благодаря ему тысячи местных жителей приняли Православие. Для новообращенных христиан он строил храмы и школы при них. Кроме того он заботился не только о духовном, но и о телесном здоровье своей паствы – благодаря его нравственному влиянию алеуты и индейцы соглашались на прививки оспы, что остановило массовые эпидемии на Аляске. Впоследствии, приняв монашество с именем Иннокентия и будучи поставленным архиепископом Камчатским, он много потрудился на Камчатке, в Якутии, на Курилах и Чукотке.
Владыка Иннокентий очень внимательно отнесся к своему молодому коллеге, посоветовав ему начать изучение японского языка еще до приезда в Японию. Кроме того святитель Иннокентий позаботился и о материальных нуждах отца Николая. Видя его убогую рясу и понимая, что молодому человеку не на что купить новую, владыка Иннокентий купил хороший бархат, из которого и была сшита новая ряса для отца Николая. Владыка подарил ему и свой наперсный бронзовый крест, полученный за участие в Крымской кампании.
Отец Николай провел в Николаевске-на-Амуре около полугода – зиму и весну, изучая японский и китайский языки. Также общение с владыкой Иннокентием само по себе было школой миссионерства.
С открытием навигации в конце мая отец Николай стал собираться в Японию. Туда он, как будущий представитель Российского посольства, отправился на военном корабле. Впоследствии он вспоминал о своем путешествии: «Когда я ехал туда, я много мечтал о своей Японии. Она рисовалась в моем воображении как невеста, поджидающая моего прихода с букетом в руках. Вот пронесется в ее тьме весть о Христе, и все обновится… Тогда я был молод и не лишен воображения, которое рисовало мне толпы отовсюду стекающихся слушателей, а затем и последователей слова Божия, раз это последнее раздастся Японской стране». [1, с. 11] 14 июня 1861 года иеромонах Николай прибыл в японский порт Хакодате, где располагалось русское консульство.
Первые шаги в Японии
Реальность оказалась совсем не тем, что представлял в своих мечтах отец Николай. Из-за двухсотлетней изоляции и активной антихристианской пропаганды японцы относились к иностранцам, а особенно к христианским проповедникам, с большой подозрительностью. Вот как писал об этом впоследствии сам святой Николай: «Каково же было мое разочарование, когда я по прибытии в Японию встретил совершенно противоположное тому, о чем мечтал! Тогдашние японцы смотрели на иностранцев как на зверей, а на христианство – как на злодейскую секту, к которой могут принадлежать только отъявленные злодеи и чародеи» [19]. Иногда отец Николай сталкивался и с откровенными проявлениями злобы и ненависти – на улицах Хакодата его оскорбляли, иногда могли кинуть чем-нибудь вслед. Поначалу у него не складывались отношения даже с консулом Гошкевичем, ожидавшим увидеть в выпускнике Духовной Академии православного иезуита с вкрадчивыми манерами. Лишь со временем Гошкевич смог по достоинству оценить прямодушие и открытость молодого иеромонаха, его академические знания, талант блестящего собеседника.
Однако, отец Николай не впал в уныние от трудностей и не оправдавшихся ожиданий. Напротив он с удвоенной энергией начал изучать японский язык и культуру. Он ежедневно брал уроки японского языка. Как только отец Николай начал понимать разговорную речь, он, помимо обычных уроков и чтения книг по-японски, стал выходить в город для закрепления пройденного материала. Он стал посещать местные частные школы, школы фехтовальщиков и даже буддийские и синтоистские храмы, дабы лучше усвоить и разговорную речь и специальную терминологию.
Вот как вспоминал об этом времени один из жителей Хакодата Янагита Токичи – руководитель одной из частных школ: «Пришел как-то, в нашу школу проживавший в то время в Хакодате русский проповедник Николай. Ничего не говоря, зашел в класс и стал внимательно слушать, как ведется преподавание. С этого дня он стал появляться в школе ежедневно и слушал лекции наравне с другими воспитанниками. Посещение русским проповедником нашей школы породило в публике толки, что школа Янагита, якобы, занимается преподаванием христианских догматов, и я немедленно приказал директору школы Сузуки отказать проповеднику Николаю в посещении ее. Однако Сузуки доложил мне после, что проповедник Николай не подчинился распоряжению и продолжает без стеснения посещать занятия. Я был возмущен.
Случайно встретившись с англичанином Брайкстоном /один из преподавателей/, я посоветовался с ним, как мне поступить с Николаем. На это англичанин ответил: «Вот пустяки, вызовите его к себе и категорически заявите ему, чтобы он прекратил хождение в школу, а если он не послушает, то вытолкайте его в шею». Пойти на такую грубость я не решился, а решил повидать Николая и лично запретить ему посещение школы.
На следующий день, когда он показался в школе, я остановил его и заявил, что его посещения причиняют мне очень много неприятностей и что я требую прекратить это. Проповедник Николай возразил мне с улыбкой: «К чему такие строгости? Отказаться от посещения училища я не могу». Тогда я заявил: «Вот что, это дом мой, и я требую, чтобы Вы больше здесь не появлялись, в противном случае я вынужден буду применить против Вас силу». – «Ну, что же, если Вам доставит нравственное удовольствие побить меня, тогда бейте, пожалуйста, скорее; от посещения же этой школы я все-таки никогда не откажусь», – улыбаясь, сказал Николай.
При виде такой твердой решимости Николая я начал было уже сожалеть, что сразу же не расправился с ним, как советовал мне Брайкстон. Но так как теперь момент был уже упущен, то я решил воздействовать на Николая миролюбивым путем. Я объяснил ему, что его посещение нашей школы вводит многих в заблуждение; публика смотрит на нашу школу, как на место, где ведется проповедь христианства, и что все это мне страшно неприятно. Николай спокойно выслушал это и, указав на соседний пустырь, спросил меня: «Какого Вы мнения об этом участке?»
Должен заметить, что рядом с нашей школой жил некий Сиратори, занимавшийся приготовлением мисо. Пустырь был обнесен поломанным забором и, очевидно, никогда не убирался, т. к. был до крайности запущен; он являл собою полный контраст саду нашей школы, содержавшемуся в идеальной чистоте. Склад для мисо скорее был какой-то сарай, а не склад. На вопрос Николая я ответил, что участок действительно грязен. «Да, поистине, грязен», – сказал Николай.
«Всякому из нас тяжело смотреть, когда рядом с его чистым садом находится грязный, запущенный сад соседа. Некоторые берут на себя смелость и труд привести такой сад в чистый вид. Если Вы уразумели смысл моих слов, то Вы поймете, что нет никакого вреда в том, что я прихожу в Вашу школу и знакомлюсь с преподаванием в ней, тем более, что с моей стороны не было никаких попыток проповедовать в ней свою религию. Кроме этой школы, я посещаю также и буддийскую школу при храме секты «Синсиу» и ежедневно слушаю там проповеди, и во всех случаях, когда у меня возникают сомнения, я не стесняюсь расспрашивать. В этом и состоит все мое занятие. Пусть там говорят, что хотят, но это так. Вы не должны бранить меня за то, что я посещаю Вашу школу»…
Использовав все возможные средства воздействия на Николая, я, в конце концов, обратился к Брайкстону с просьбой написать мне на листе бумаги по-английски следующую фразу: «Русскому священнику вход воспрещается».
Эту надпись на следующий день я наклеил на школьные ворота.
Однако и эта мера оказалась бесполезной: Николай, придя в тот же день в школу и заметив надпись на воротах, сорвал ее, сунул себе в карман и как ни в чем не бывало вошел в школу. На следующий день он пришел опять, и так продолжалось долгое время. Мы с Брайкстоном были так поражены этой настойчивостью Николая, что больше уже не пытались запрещать ему посещение школы». [10]
Несмотря на внешние невозмутимость и добродушие, самого отца Николая одолевали многообразные искушения. Он неоднократно сомневался: правильным ли был его выбор, не ошибся ли он, приняв монашество и оставив Родину.
Но со временем усердие отца Николая дало свои плоды – за семь лет он не только изучил в совершенстве японский язык, но и стал одним из лучших знатоков японской истории и культуры. Теперь он был готов приступить к проповеди Православия в Японии.
Начало проповеди
Господь предоставил отцу Николаю случай для начала проповеди – случай, в котором он смог проявить лучшие свои качества монаха и миссионера.
Консульство регулярно посещал Такума Савабе; он давал уроки фехтования сыну консула Гошкевича. Сам Такума Савабе был очень колоритной и неординарной личностью – по рождению он принадлежал к самурайскому клану Тоса. Воспитанный в лучших самурайских традициях, Такума был фанатичным националистом, убежденным в том, что всех иностранцев и их пособников нужно уничтожить. Такума – превосходный фехтовальщик, мысли его не расходились с действиями. Все это привело молодого самурая в тайную самурайскую организацию, на счету которой был ряд убийств. После того как тайная организация попала в поле зрения властей, Такуме пришлось бежать в Хакодат. Здесь он женился на дочери местного синтоистского жреца Савабе и принял его фамилию. Вскоре старый жрец умер, и его должность в синтоистском храме занял зять.
По общему мнению, жизнь Такумы Савабе в Хакодате была прекрасна и безмятежна. Как жрец древнейшего в городе синтоистского храма он пользовался огромным уважением и получал от своей деятельности хороший доход. У него была прекрасная любящая жена и маленький сын. Кроме того он был известен, как великолепный фехтовальщик и имел множество учеников. Но непокой в душе не давал жрецу наслаждаться жизненным успехом – идеалы его юности требовали уничтожения всех иностранцев, в особенности же проповедников христианства.
Наибольшую ненависть вызывал у него священник консульской церкви отец Николай. Когда они встречались в доме Гошкевича, Савабе всегда с ненавистью смотрел на отца Николая. А однажды Савабе пришел в консульство, желая затеять ссору с христианским священником. Вот как описывает эту сцену сам святой: «Пришедши, он грубо начал: «Вы, варвары, приезжаете высматривать нашу страну; особенно такие, как ты, вредны; твоя вера злая». – «А вы знаете мою веру, что так отзываетесь о ней?», – спросил я. – «Ясно, не знаю». – «А не зная вещи, поносить ее разумно ли?» Это несколько остановило его, но он с прежней грубостью произнес: «Так что же за вера твоя? Говори». – «Изволь слушать». И стал говорить о Боге Едином, о Боге Творце вселенной, Боге Искупителе. По мере того, как я говорил, лицо моего слушателя прояснялось и он, не переставая внимательно слушать, одной рукой достал из-за пояса тушницу, другой – из рукава бумагу и стал записывать мою речь. Через час или полтора он был совсем не тот человек, который пришел. «Это совсем не то, что я думал», – сказал он, когда я окончил говорить. «Поговорите еще», – попросил он уже ласково. «Приходите», – пригласил я». [19]
С этого времени Такума Савабе ежедневно навещал отца Николая, дабы послушать что-либо новое о Православии. Через неделю он готов был уже принять крещение. Его не останавливало даже то, что придется оставить доходное место жреца, и, возможно, отправиться в тюрьму, так как обращение японцев в христианство было тогда запрещено законодательно. Отцу Николаю приходилось сдерживать горячий порыв новообращенного, уговаривая его подождать до того времени, когда он больше узнает и утвердится в вере.
Со своей стороны Такума Савабе прилагал все усилия, чтобы получше узнать о христианстве. Отец Николай дал ему Евангелие, напечатанное в Китае и тайно ввезенное в Японию, но нужно было соблюдать осторожность – в то время в Японии даже своим домашним было опасно открывать такую тайну. Савабе нашел следующий выход: «Открыто читать эту книгу /Евангелие/ я не мог, а читать хотелось. Вот я и выдумал читать ее в то время, когда совершал службы в своем мия /то есть в языческом храме/. Положишь, бывало, перед собой Евангелие вместо языческого служебника, да и читаешь, постукивая в обычный барабан. Никто и не думал, что я читаю иностранную «ересь»». [28]
Несмотря на всю опасность своего положения – за обращение в христианство полагалась смертная казнь, Такума не мог молчать; он рассказал о своей вере другу врачу
Ацунори Сакаи, увлеченному конфуцианством. Поначалу Ацунори только смеялся над новой верой, которую он считал варварской. Тогда Такума Савабе предложил ему пойти послушать христианского священника – отца Николая. Сакаи согласился и вскоре он также стал ревностным слушателем и почитателем русского миссионера. Через некоторое время к ним присоединился третий друг, еще один врач – Урано.
Все они уговаривали отца Николая крестить их, несмотря на официальный запрет. И вот в апреле 1868 года – три года спустя после начала проповеди – отец Николай крестил трех друзей. Крещение было тайным – оно было совершено в русском консульстве в комнате отца Николая. В крещении Савабе получил имя Павел, Сакаи – Иоанн и Урано – Иаков. После крещения все они ради сохранения тайны решили на время уехать из Хакодата.
Но, несмотря даже на меры предосторожности, Павел Савабе все таки был арестован и заключен в тюрьму. Лишь наступление эпохи Мэйдзи спасло его от казни. Тем не менее, на долю этого ревностного христианина выпало множество испытаний – его жена, узнав об обращении мужа, повредилась в рассудке и подожгла дом, а сын подросток, дабы прокормить себя и мать, вынужден был стать жрецом вместо отца.
Духовная миссия
Время, получившее название «эпоха Мэйдзи», было необычно и непривычно для Японии. Незадолго до этого на трон вступил новый император – юный Муцухи-то (Мэйдзи), и покачнулась казавшаяся незыблемой власть сёгуна – правителя Японии. Существующим положением в стране были недовольны все – от знати до простолюдинов. Павшая десятилетие назад самоизоляция Японии дала права иностранцам, но оставила японцев под гнетом старых традиций. В результате часть аристократии начала добиваться упразднения сёгуната и возвращение всей полноты власти императору, который мог бы провозгласить начало реформ. Это движение пользовалось большой поддержкой населения. И все же страна оказалась расколота на два лагеря, что привело к гражданской войне, получившей название «войны Босин». В результате этой войны сёгун отрекся от власти, молодой император провозгласил эпоху Мэйдзи – «просвещенного правления», и при поддержке знати и народа начал всесторонние реформы.
Перемены не могли не отразиться на судьбе отца Николая и его духовных чад – новообращенных японцев. Отныне они могли не скрывать свою веру, равно как и отец Николай получил возможность для открытой проповеди. Так что очень скоро число его слушателей увеличилось – его духовные чада приводили к нему своих знакомых – молодых самураев, которые были обескуражены крушением привычного строя и искали, где обрести смысл жизни. Постепенно к их кружку присоединялись новые слушатели. И вот несколько времени спустя японцы – Савабе и Сакаи – стали сами проводить катехизаторские беседы, отдавая все свое время проповеди христианства. Не прошло и года как отец Николай крестил еще нескольких японцев. Из Хакодата проповедь распространилась в Сендай, где временно обосновался Савабе. Однако два самых активных катехизатора, Савабе и Сакаи, остались практически без средств к существованию и отец Николай считал своим долгом поддержать их, но его собственных средств на помощь катехизаторам было недостаточно.
Тогда он решил отправиться в Россию, дабы хлопотать там об открытии Русской Духовной Миссии. Вот как писал об этом сам святой: «Все более и более увеличивалось число принимающих святое крещение и стала предвидеться возможность систематического распространения христианской веры в Японии. С этою именно целью, для получения на это официальных полномочий, я отправился на время в Россию и, получив там на это разрешение и благословение у Святейшего Синода, опять возвратился в Японию». [28]
Действительно, в конце 1869 года отец Николай, испросив отпуск, отправляется в Россию дабы ходатайствовать перед Святейшим Синодом о разрешении открыть в Японии Русскую Духовную Миссию. До Санкт-Петербурга он добрался лишь весной следующего года. Святейший Синод, уже подготовленный письмами отец Николая к своим наставникам – владыкам Иннокентию и Исидору, отнесся к прошению благосклонно. О нем сразу же было доложено императору.
6 апреля 1870 года Александр II высочайше утвердил определение Святейшего Синода об учреждении в Японии Русской Духовной Миссии в составе начальника миссии, трех иеромонахов-миссионеров и причетника. Половину намечаемых расходов брало на себя казначейство, другая половина была отнесена за счет типографского капитала духовного ведомства. Всего духовной миссии ассигновалось 6000 рублей в год и 10000 рублей единовременно. Миссионерские центры располагались в Токио, Киото, Нагасаки и Хакодате. Начальником миссии был назначен иеромонах Николай с возведением в сан архимандрита. Миссия подчинялась ведению Камчатского епископа. Обязанности миссионеров были изложены в «Инструкции для миссии», представленной иеромонахом Николаем и утвержденной Синодом.
Начало Японской Церкви
Архимандрит Николай вернулся в Японию в марте 1871 года. Его встретила небольшая христианская община и несколько человек, подготовленных к крещению в его отсутствие. Вот как рассказывал об этом впоследствии сам святой Николай: «Когда я снова прибыл в Хакодат, то нашел, что ревностный Савабе уже образовал у себя маленькую церковь: у него собралось из Сендая несколько молодых хорошо образованных «сизоку» (дворян); то были: ныне еще здравствующие о. Матфей Качета, о. Петр Сасачава, уже скончавшийся о. Яков Такая, о. Иоанн Оно, только что отшедший в другой мир Павел Цуда и некоторые другие; всех я нашел уже довольно наученными в вере и в душе христианами. Кто же им указал путь из Сендая в Хакодатэ и кто обратил их в христианство, если не Сам Господь таинственным действием Своей благодати?» [19]
Начальный этап жизни Японской Церкви напоминал собой жизнь первой апостольской общины, даже недоразумения, возникавшие между христианами, были полны веры и любви, в качестве примера можно привести рассказ самого отца Николая: «По моем приезде скоро меня навестил г-н Савабе и, между прочим, сообщил мне о странном, во время моего отсутствия из Японии, поведении г-на Сакая, который проводил все время в заботах о возможно большей выручке денег из своих занятий, тогда как остальные христиане старались, напротив, всем делиться со своими братьями. Услышав об этом, я хотел было обличить г-на Сакая, но с приходом последнего дело тотчас объяснилось. Явившись ко мне, г-н Сакай представил собранные им сто иен (около двухсот рублей), которые пожелал употребить на дела Церкви. Так разъяснилось недоумение г-на Савабе относительно странного, по-видимому, поведения г-на Сакаи.
Другой, подобный по своей видимой странности, случай произошел с г-ном Томи Петром. В одно время все заметили его внезапное исчезновение куда-то. Никто не знал, куда он скрылся… Но вот, спустя 11 дней после этого, однажды вечером, около одиннадцати часов, г-н Петр Томи является ко мне в сопровождении г-на Сакая. Вижу – худ до невероятности, кости сильно выдались на совершенно изменившемся в своем цвете лице; просто жалко было смотреть на него. На мои вопросы, где он был и почему так сильно исхудал, он ответил, что все это время он проводил в воздержании от сна и пищи и в молитве о скорейшем просвещении братьев-язычников тем светом истины, которого он сам недавно сподобился. Услышав обо всем этом, я был очень изумлен столь трогательным проявлением горячей верности по вере. Но все-таки я должен был заметить ему, что такое дело впредь нужно совершать согласно с установлениями Церкви, ибо иначе можно принести сильный вред своему здоровью». [1, с. 29]
Вскоре, в 1872 году отец Николай обрел деятельного помощника – в Хакодат прибыл иеромонах Анатолий (Тихай), кандидат Киевской Духовной Академии. Архимандрит Николай отзывался о нем так: «Лучших помощников я не желал бы!» Благодаря приезду отца Анатолия, архимандрит Николай смог расширить ареал своей проповеди. Он перебирается в Токио, оставив и консульскую церковь, и христианскую общину на отца Анатолия.
В Токио отец Николай поселился в районе Цукидзи. По сравнению с жизнью в консульстве, он оказался в довольно скудных условиях. В Токио отец Николай арендовал небольшую комнату на чердаке. Здесь же и проходили катехизаторские беседы – недостатка в слушателях не было. Напротив, из-за большого количества слушателей беседы приходилось проводить в две смены – утром и вечером.
Помимо непосредственно миссионерской проповеди, отцу Николаю, как начальнику Духовной Миссии, необходимо было позаботиться о многом. В частности, первоочередным делом было строительство православного храма в Токио. Об этом отец Николай неоднократно писал в Россию, и ему удалось заинтересовать этим делом адмирала Евфимия Васильевича Путятина, неоднократно бывавшего в Японии – он взял на себя сбор средств на строительство храма.
Между тем, из Хакодата пришли тревожные вести – там вновь были арестованы ревностные катехизаторы – Павел Савабе и Иоанн Сакаи. В данном случае преследовались не именно православные, а все христиане. В Сендае и Хакодате было арестовано около 120 человек; кроме того по приказу местного губернатора были уволены все чиновники-христиане. Дабы выручить своих духовных чад, архимандрит Николай обратился к правительственным чиновникам, Ивакуре Томоми и Кидо Такаёси. Просьба отца Николая была принята благосклонно и катехизаторов отпустили.
Однако, в связи с этим остро встал вопрос о том, как быть с теми неофитами в Токио, которых отец Николай подготовил к крещению. В случае крещения и они и сам отец Николай также могли подвергнуться гонениям. Решившись, отец Николай все таки крестил тайно двенадцать человек, которых посчитал наиболее надежными и готовыми к принятию святого крещения. Известие о крещении вышло за рамки христианской общины – отец Николай узнал об этом от знакомого жреца. Оказалось, что когда пришел донос, влиятельные представители местного духовенства из уважения к русскому священнику решили не давать делу хода.
Вскоре, 10 февраля 1873 года, вышел императорский указ, отменяющий все антихристианские законы. Теперь японские христиане могли не бояться произвола местных властей, ссылавшихся на старинные законы. Этот указ был очень важен и для Русской Духовной Миссии, которая получила возможность действовать в Японии официально.
На пожертвования, собранные адмиралом Путятиным в России, отец Николай покупает у графа Тода участок земли на холме в Суругадае. Некоторое время спустя там было устроено двухэтажное здание Миссии с домовой церковью. Большую часть помещений заняли школы: катехизаторская школа, школа русского языка, женская школа. Впоследствии к ним добавилась и семинария. Все школы включали в себя не только учебные классы, но и общежития для учащихся. Уровень преподавания в миссийских школах был очень высок – благодаря помощи Святейшего Синода отец Николай приглашал в Миссию преподавателей из России. В учебные заведения при Русской Духовной Миссии принимали не только христиан, но и язычников. Некоторые из них впоследствии приняли христианство, другие же остались язычниками, но навсегда сохранили благодарность Русской Миссии и ее руководителю.
Владыка Николай с Павлом Накаи
После отмены антихристианских законов проповедь Православия в Японии была чрезвычайно успешной – не прошло и года, как число принявших крещение перевалило за тысячу. Отец Николай был счастлив служить «водворению Царствия Божия на земле». [1, с. 39] Но он не мог не задумываться и о внутреннем устроении Японской Церкви, каким оно будет. Несмотря на огромную любовь к Родине и к Русской Церкви, он не собирался слепо копировать русские церковные традиции синодального времени. Он решает обратиться к установлениям древней Церкви, стоявшей на соборных началах, когда миряне играли значительную роль в церковной жизни.
В 1874 году отец Николай созывает первый Поместный Собор Японской Церкви. Большинство присутствующих были миряне. Более того на соборы без права голоса допускались даже язычники. Однако, несмотря на такую открытость, отец Николай старался придерживаться иерархического начала. Поэтому он разделяет две части – большую, где могли присутствовать и высказываться все желающие, и малую, где собирались в основном священнослужители и представители приходов.
На первом же соборе были озвучены проблемы – в то время христианство распространилось уже по всей Японии, но храмы, где христиане могли бы приступить к Таинствам, имелись только в Хакодате – консульская церковь и в Токио – домовой храм Духовной Миссии. С большими трудами и лишениями христиане приобретали участки земли или небольшие строения, где можно было бы устроить храм, но в них некому было служить. Отец Николай неоднократно писал в Россию, прося прислать миссионеров, но приезжавшие из России священники по большей части были не готовы к миссионерскому служению – прожив год или два в Японии они, по разным причинам, возвращались в Россию.
Такое положение вещей очень огорчало отца Николая. Поэтому на следующем соборе он предлагает катехизаторам-японцам выдвинуть из своей среды кандидатов на рукоположение в священный сан. Все они были шокированы предложением своего духовного наставника, ибо считали себя новообращенными, не готовыми к священническому служению. Однако, отец Николай настаивал. Тогда были выдвинуты три кандидата: один решительно отказался, оставшиеся два дали свое согласие – это были первые японские православные – Павел Савабе и Иоанн Сакаи. Отец Николай благословил их выбор. Но сразу же встал вопрос о совершении хиротонии, поскольку в Японии не было православного епископа.
Отец Николай писал об этом Камчатскому архиерею, которому была подчинена Русская Духовная Миссия в Японии. Для совершения первой на японской земле православной хиротонии в Токио прибыл начальник Камчатской Миссии епископ Павел. Он рукоположил Павла Савабе во священника, а Иоанна Сакаи во диакона.
Епископская хиротония
Благодаря проповеди отца Николая и его учеников, число новообращенных постоянно росло. За десять лет с начала проповеди их число достигло нескольких тысяч. Молодая Японская Церковь нуждалась во многом: в книгах на доступном и понятном языке, в храмах, в утвари для богослужений, но главной нуждой был недостаток священнослужителей. Причем кандидаты на посвящение богословски образованные и утвержденные в вере были, но для рукоположения им приходилось ехать в Россию, что тяжким бременем ложилось на Миссию.
Поэтому в 1878 году отец Николай писал в Синод, что Японской Церкви нужен свой епископ. Святейший Синод с должным вниманием отнесся к его прошению – кандидатура будущего Предстоятеля Японской Церкви тщательно обсуждалась. В частности предлагалась кандидатура святителя Феофана Затворника, у которого уже был опыт служения за границей – он несколько лет возглавлял Русскую Миссию в Иерусалиме. Но святитель Феофан отказался покинуть свой затвор ради служения в Японии. Назывались кандидатуры и других архиереев, но все они или по состоянию здоровья, или по другим обстоятельствам не могли отправиться в Японию. Тогда было решено предложить возглавить Японскую Церковь самому архимандриту Николаю.
Он, будучи человеком великой веры и великого смирения, никогда не стремился к епископскому сану. Однако, когда из Синода была прислана телеграмма с предложением принять на себя епископское служение, он с верой и смирением, принимая волю Божию ответил:
«Если из России не может быть назначен епископ, я согласен». [1, с. 39]
После почти восьми лет отсутствия святой вновь увидел Россию. Его путешествие было и радостным и грустным одновременно. Он радовался, что снова увидел Родину, смог пообщаться с родными и друзьями, но духовный настрой общества вызвал огорчение. Отец Николай помнил, как сам он был студентом, какой духовный настрой, желание послужить Богу были у его соучеников. Студенты нового поколения были более практичны, они интересовались жалованием, содержанием, карьерными перспективами. Ехать в далекую страну без какой-либо перспективы все отказывались.
Общение с людьми, не принадлежащими к духовному сословию, также вызвали и радость и огорчение. Радость от готовности пожертвовать на проповедь христианства в языческой стране, огорчение – от всеобщего падения нравов. Отец Николай приходил в ужасное расстройство, видя, как люди добрые и щедрые внешне, совсем отступили от Церкви, от Божиих заповедей, от церковных постановлений. Он удивлялся массовому равнодушию к вере и вольнодумству, тому, что общество, пока еще только словесно, готово ниспровергнуть и Церковь и царство. Он предчувствовал многие беды для России и горячо молился о своей заблудшей Родине. Так что почти за два года пребывания в России отец Николай испытал не только радость, но и множество огорчений.
30 марта 1880 года, в воскресенье четвертой недели Великого Поста, в Троицком соборе Александро-Невской Лавры отец Николай был рукоположен во епископа, с наречением титула «Ревельского и Японского». Хиротонию совершил митрополит Новгородский и Санкт-Петербургский Исидор. При вручении жезла митрополит Исидор сказал новому епископу: «До конца жизни тебе служить взятому на себя делу, и не допусти, чтобы другой обладал твоим венцом». [34]
Епископ Николай провел в России еще некоторое время, занимаясь сбором пожертвований на миссию, – он планировал построить в Токио большой кафедральный собор. А в конце 1880 года первый Предстоятель Японской Церкви вернулся в Японию.
Устроение Церкви
Японская паства радостно приветствовала возвращение своего Предстоятеля. Отныне кандидатам в священнослужители не было нужды выезжать в Россию для рукоположения. Однако, по инициативе владыки Николая, лучшие выпускники семинарии и катехизаторской школы получили возможность ездить в Россию для получения дальнейшего богословского образования – их ждали в Духовных Академиях России. Благодаря этому, уже через несколько лет Японская Церковь практически перестала нуждаться в педагогах из России.
Другой не менее важно проблемой было упорядочение богослужения. Еще со времен служения в Хакодате святой Николай начал переводы богослужебных текстов. Ко времени епископской хиротонии святого тексты, составляющие основу богослужения, были переведены. Однако, все богатство православных богослужебных текстов было еще недоступно японским верующим. Так что, вернувшись в Японию, владыка Николай продолжил переводы богослужебных текстов. Кроме того он привез из России регента Дмитрия Львовского, который вместе с Яковом Тихаем, братом архимандрита Анатолия, переложил и аранжировал церковные песнопения для исполнения по-японски. Они заложили основу, на которой впоследствии была устроена духовно-музыкальная школа Духовной Миссии и миссийский хор.
Участники Всеяпонского Православного Собора 1882 г. В центре сидит св. равноап. Николай Японский
Святитель Николай сознавал важность печатного слова в современном ему мире; поэтому вскоре по возвращении из России он инициирует выпуск собственного журнала Миссии, который получает название «Сэйкё Симпо» – то есть «Православный Вестник». Журнал выходил два раза в месяц. В нем публиковались статьи миссионерского характера, подробно разъясняющие православное вероучение и мировоззрение, а также обзоры жизни Японской Церкви и всего христианского мира. Несколько лет спустя, в 1883 году, начали выходить журналы «Синкай» – «Духовное море» и «Урансики» – «Изнанка парчи», выпускаемый женской школой при Миссии. Вообще все издания, как периодические, так и иная литература, публикуемая Духовной Миссией, были предметом особой заботы владыки Николая. Он внимательно следил за тем, чтобы все издания, выходившие под эгидой Духовной Миссии, были на должном уровне, как по содержанию, так и по форме.
Несмотря на то, что Японская Церковь была небогата, и зачастую верующим приходилось довольствоваться небольшими, переделанными из обычных домов, храмами, владыка Николай еще до своей епископской хиротонии задумал строительство грандиозного собора в Токио. Будучи в России, ему удалось собрать значительную сумму на строительство и заказать проект будущего храма. Однако, приступить к строительству храма удалось только в 1884 году. Храм строился семь лет. За это время каких только слухов ни ходило о строительстве в Русской Духовной Миссии! Некоторые говорили, что это сооружение строится для шпионажа за императором, другие предполагали даже, что это крепость, на которой будут установлены пушки для обстрела императорского дворца. Большинство ограничивалось лишь слухами, но отдельные горячие головы предлагали различные меры, дабы оградить императора от нападения Духовной Миссии. Подобные разговоры очень огорчали владыку Николая, принявшего Японию, как свою вторую родину и искренно полюбившего японский народ.
Cоборный храм Воскресения Христова «Николай-до» в Токио. Современная фотография
Но лишь в 1891 году, когда храм Воскресения Христова, наконец, был достроен, все скептики смогли убедиться, что это здание никак не навредило Японии, а напротив – украсило японскую столицу. На освящение Воскресенского храма в Японию прибыл наследник русского престола – цесаревич Николай – будущий святой страстотерпец. Но, к сожалению, он не смог принять участие в торжествах. В городе Оцу на него было совершено покушение – один из самураев-фанатиков пытался убить «варвара», но был обезврежен местными служителями правопорядка. Цесаревич Николай отделался легким ранением, но подобное происшествие грозило серьезными дипломатическими проблемами. Владыка Николай приложил все усилия, дабы погасить возможный конфликт – в значительной мере благодаря его влиянию дипломатические проблемы были улажены. Но цесаревич все-таки вернулся в Россию раньше задуманного срока, так что освящение собора прошло без него.
Торжественное освящение храма состоялось 24 февраля 1891 года. Отпраздновать это событие съехались представители большинства православных приходов. Впоследствии, еще во время земной жизни святителя, этот храм в народе прозвали «Николай-до» – то есть «храм Николая».
Болея душой о Миссии, владыка Николай неоднократно писал в Святейший Синод, прося прислать в Японию монахов-миссионеров. Но просьбы его по большей части оставались без внимания. Несколько человек приезжали в Японию, вдохновленные подвигом святого, но по прошествии времени все они возвратились в Россию, не понеся тягот миссионерского служения.
Особой скорбью в этом плане стала для владыки Николая смерть ближайшего сотрудника – архимандрита Анатолия (Тихая). Более двадцати лет прослужил этот миссионер в Японии, погубив свое здоровье. В конце концов, по просьбе всей Японской Церкви он отправился в Россию на лечение. Назад он уже не вернулся, скончавшись в 1893 году в Санкт-Петербурге.
Но даже потеря близкого друга и соратника не повергла владыку Николая в отчаяние. Он по-прежнему, возложив все упование на Бога, продолжал созидать Японскую Церковь.
Ангел Церкви
За время своего более чем тридцатилетнего служения в сане Предстоятеля святитель Николай стал воистину Ангелом Японской Церкви – вся его жизнь, все силы его души, все его помыслы принадлежали его пастве. В жизни святитель был подвижнически прост. Его часто видели в старой, залатанной рясе, в поношенном подряснике, с широким, вышитым ученицами духовного училища, поясом.
Святой не щадил себя. Он всегда вставал в 5 часов. В 6 к нему являлся с докладом секретарь. В 7 он возглавлял общую утреннюю молитву для учеников. После молитвы и до 12 часов владыка Николай читал лекции по богословским предметам в семинарии и катехизаторской школе. С часа дня до 5 пополудни он занимался административными делами. Владыка диктовал секретарю ответы на поступившую корреспонденцию. Кроме того он с секретарем разбирал поступившие отчеты – священники и катехизаторы по заведенной традиции ежемесячно предоставляли отчеты о состоянии дел, и делал соответствующие указания. В 6 часов вечера начинался «второй» рабочий день владыки Николая – вместе со своим неизменным сотрудником, Павлом Накаи, он занимался переводом Священного Писания и богослужебных книг. Работа эта продолжалась в течение четырех часов и оканчивалась в 10 часов вечера. Откладывалась она только в дни вечернего богослужения и праздников. В часы работы над переводами двери кельи владыки были закрыты. Так был распланирован почти каждый день святителя – исключения из общего правила составляли его поездки по епархии, которой была вся Япония.
Поездки по Японии святитель Николай предпринимал ежегодно. Обычно он объезжал общины со священником, в ведении которого они находятся. Местные христиане задолго до приезда владыки готовились ко встрече своего любимого «дайсимпы» (епископа) и устраивали ему по возможности торжественный прием. После первых приветствий вся процессия – прибывшие и встречающие – направлялась в заранее отведенное помещение, где после краткого молебствия святитель произносил поучение.
Затем он просматривал списки крещеных, вступивших в брак и умерших данной общины. Местные христиане беседовали с епископом: высказывали ему свои предложения, спрашивали его советов и указаний по разным недоуменным вопросам. Иногда к приезду святителя приурочивалась проповедь для язычников. В таких случаях заранее вывешивалось объявление о прибытии в общину «известного проповедника» – епископа Николая. В назначенный час собиралась публика и проповедь начиналась. Сначала проповедовал катехизатор, священник и, наконец, епископ. Речь владыки обыкновенно длилась не менее часа и всегда производила сильное впечатление. Очевидцы вспоминали, что, поучая, он весь горел и зажигал сердца слушателей. Говорил он просто и понятно для самого простого человека – о начальных словах молитвы Господней, о радости, что у нас есть небесный Отец, о молитве за еще непросвещенных христианством братьев.
В центре фотографии – владыка Николай. В одном из напутствий своим семинаристам владыка сказал: «Выходите с радостью, но отчасти и с печалью, после столь долгого пребывания здесь, выходите на радость, но еще больше на печаль мира, а главное на жизненный труд, который есть долг, назначенный от Бога всем живущим».
Иногда речь епископа прерывалась возражениями. Если можно было ответить на вопрос, не нарушая хода мысли, то, обычно, святитель так и делал. Если же нет, то вопрошающего просили подождать до конца проповеди. По окончании проповеди святитель всегда спрашивал, не хочет ли кто-либо из слушателей возразить или задать вопрос. Иногда завязывался целый диспут.
В каждой общине владыка Николай проводил по несколько дней. Он обходил все христианские дома и присутствовал на богослужении. При посещении святителем каждого прихода община собирала совет и здесь вместе с владыкой решали свои дела. По вечерам он записывал все впечатления прошедшего дня.
Для всех христианских общин посещения любимого архипастыря были праздником – радостной встречей с любящим отцом. Причем любовь владыки Николая не ограничивалась кругом его паствы – она простиралась и на язычников. Так, когда в 1891 году было большое землетрясение в трех провинциях (Тифу, Айчи и Мие), он собирал пожертвования от христиан других провинций, приезжих русских туристов и через своих помощников-японцев раздавал их всему пострадавшему населению.
Благодаря самоотверженным трудам святителя, с каждым годом все успешнее развивалось миссионерское дело в Японии, строились новые храмы, ежегодно присоединялось к Церкви до тысячи человек, но разразившаяся в 1904 году Русско-японская война поставила под удар само существование Японской Церкви.
Русско-японская война
Отношения России и Японии можно проследить с XVIII века – они никогда не были безоблачными. Первоначальные попытки России при Петре I, а затем при Екатерине II установить дипломатические отношения с Японией успехом не увенчались.
Следующая попытка, предпринятая при Александре I, закончилась серьезным конфликтом. Посланный в Японию камергер Николай Резанов вел себя достаточно вызывающе – он был грубо выдворен из Японии. После этого, он, обладая значительным влиянием и властью, решил мстить Японии, тем паче, что взаимные территориальные претензии относительно Курильских островов и острова Сахалина имели место быть уже тогда. Резанов приказал морским офицерам, служащим на его собственных кораблях, заняться каперством в отношении сахалинских японцев – в то время часть острова Сахалин принадлежала Японии. Приказ Резанова был исполнен командиром фрегата «Юнона» Хвостовым – он в 1806 году сжег японские хлебные склады у губы Анива. На следующий год каперская эпопея была Хвостовым продолжена. Он, по-прежнему командуя судном «Юнона», в сопровождении тендера «Авось» под начальством мичмана Давыдова отправился к острову Итуруп, где сжег два японских селения – Найбо и Сяна. Оттуда он направился к острову Матсмая, где захватил японские грузовые суда, которые были отведены в Охотск. На этом каперская эпопея была окончена – Хвостова и Давыдова отозвали в Санкт-Петербург, где отдали под суд за самовольные действия. Главный виновник – Резанов – к тому времени скончался.
Однако, Япония приняла собственные ответные действия. В 1811 году шлюп «Диана» под командованием капитана В. М. Головнина проводил гидрографическое описание Курильских островов. На острове Кунашир капитан Василий Головнин, два офицера и четверо матросов были захвачены в плен японским гарнизоном Кунашира и перевезены на остров Хоккайдо, где содержались в тюрьме близ города Мацумаэ.
Лишь благодаря решительным действиям капитана П. И. Рикорда удалось освободить российских моряков и немного успокоить взаимную неприязнь. В 1812 году бриг «Зотик» под командованием капитана Рикорда отправился к японским берегам. 8 сентября русские моряки задержали японское судно «Кандзэ-Мару» («Кансэ-Мару») с Такадая Кахэем – богатым и влиятельным японцем, который сообщил, что русские моряки живы и находятся в заключении. Тогда Рикорд принимает решение вернуться в Россию, взяв с собой Такадая Кахэема в качестве заложника. Переговоры с влиятельным японцем продолжались всю зиму – в конце концов, Рикорду удалось склонить Такадая Кахема к помощи в освобождении российских моряков. Такадая Кахем вернулся в Японию и обратился к сёгуну с просьбой отпустить подданных Российской империи. Еще год шли трехсторонние переговоры, результатом которых стало освобождение русских моряков и взаимная удовлетворенность сторон. Тем не менее, определенная предубежденность по отношению к русским у японцев осталась.
Впоследствии, в 1855 году между Россией и Японией был заключен Симодский трактат, благодаря которому равноапостольный святитель Николай и смог приехать в Японию. Согласно этому трактату для русских в Японии вводилась, по существу, консульская юрисдикция. Курильские острова к северу от острова Итуруп объявлялись владениями России, а Сахалин продолжал оставаться как совместное, нераздельное владение двух стран. Однако, несколько лет спустя вновь возникли территориальные споры из-за Курильских островов и острова Сахалин. Противоречия сторон были разрешены в 1875 году с подписанием Санкт-Петербургского договора, согласно которому Россия уступала Японии все Курильские острова в обмен на полноправное владение Сахалином.
К началу XX века противоречия между Японией и Россией вновь обострились. Император Николай II и его окружение считали очень важным усиление российского влияния на Дальнем Востоке – так называемая «Большая азиатская программа». Японское же правительство считало, что решающим на Дальнем Востоке должно быть именно японское влияние. В результате интересы Японии и России столкнулись в Маньчжурии и Корее.
Россия при поддержке европейских держав вступилась за Китай и Корею, которые по результатам японо-китайской войны не только попали в сферу влияния Японии, но и лишились части территорий, в частности Ляодунского полуострова в Маньчжурии. Однако, в результате русской интервенции в Маньчжурию Ляодунский полуостров отошел к России. Кроме того Россия претендовала на лесные концессии в Корее.
Все это привело к резкому обострению русско-японских отношений и не могло не сказаться на Русской Духовной Миссии в Японии. Против владыки Николая и его паствы выступили все крупные издания, формирующие общественное мнение. Вот как писала о Православии газета «Нихон»: «Православная церковь является злостным местом, откуда сыплются проклятия на голову Японии и где молятся о ее поражении. Она всегда была центральным агентством шпионов, состоящих на русской службе. Японцам ненавистен купол русского собора, который, возвышаясь над всем городом, как бы шлет презрение самому императорскому дворцу, ненавистен храмовый колокол, который каждое воскресное утро своим гвалтом докучает мирному сну жителей». [1, с. 54]
Газеты называли святителя «ротаном» – то есть русским шпионом. Православные христиане назывались в Японии «Никораи но яцу», то есть николаевские негодяи, или «Суругадаи но яцу», то есть суругадайские негодяи. Устраивались открытые провокации. В частности, известен случай, когда некий японец начал шантажировать святителя, требуя денег и предлагая, с одной стороны, доставить ему секретные сведения, а в случае отказа донести на владыку как на русского шпиона. Но святой сам обратился к властям с просьбой оградить его и Миссию от подобных провокаций.
Предчувствуя войну, святитель Николай молился о примирении России и Японии, так как от грядущего конфликта, по его мнению, произойдут только беды для обеих стран. Но, к сожалению, его молитвы не возымели действия и война между Японией и Россией все-таки разразилась.
В 1903 году спор из-за русских лесных концессий в Корее и продолжающейся русской оккупации Маньчжурии привел к резкому обострению русско-японских отношений. Япония требовала, чтобы Россия очистила Маньчжурию, но император Николай II счел эти требования неприемлемыми.
27 января (9 февраля) 1904 года Япония начала войну нападением японского флота на русскую эскадру на внешнем рейде Порт-Арту-ра. Подданные России должны были покинуть Японию; в их числе был и равноапостольный Николай. Но православные японцы не хотели лишиться своего духовного отца – они просили святого остаться в Японии. И, несмотря на свою горячую любовь к России, епископ Николай принимает решение остаться со своей паствой. Посол России в Японии, барон Розен, уговаривал владыку вернуться на Родину, но святитель был непреклонен; он просил содействия, дабы ему было разрешено не покидать своей паствы.
Вот его собственные слова, обращенные к пасомым: «Я надеюсь, что объявление военных действий не принесет с собою никакой перемены в деятельности нашей церкви. Катехизаторы будут продолжать проповедовать Евангелие Спасителя, ученики – посещать школу миссии, а я сам отдамся всецело переводу наших богослужебных книг… Сегодня по обычаю я служу в соборе, но отныне впредь я уже не буду принимать участия в общественных богослужениях нашей церкви… Доселе я молился за процветание и мир Японской империи. Ныне же, раз война объявлена между Японией и моей родиной, я, как русский подданный, не могу молиться за победу Японии над моим собственным Отечеством. Я также имею обязательства к своей Родине и именно поэтому буду счастлив видеть, что вы исполняете долг в отношении к своей стране». [1, с. 54–55]
Кроме того, святителем было составлено Окружное послание, обращенное ко всей Японской Церкви: «Благочестивым христианам Святой Православной Церкви великой Японии.
Возлюбленные о Господе братия и сестры! Господу угодно было допустить разрыв между Россией и Японией. Да будет Его святая воля! Будем верить, что это допущено для благих целей и приведет к благому концу, потому что воля Божия всегда благая и премудрая. Итак, братия и сестры, исполните все, что требует от вас в этих обстоятельствах долг верноподданных. Молите Бога, чтобы Он даровал победу вашему императорскому войску, благодарите Бога за дарованные победы, жертвуйте на военные нужды; кому придется идти в сражения, не щадя своей жизни, сражайтесь не из ненависти к врагу, а из любви к вашим соотечественникам, помня слова Спасителя: Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих (Ин. 15, 13). Словом, делайте все, что требует от вас любовь к отечеству. Любовь к отечеству есть святое чувство. Спаситель освятил это чувство Своим примером: из любви к Своему земному отечеству Он плакал о бедственной участи Иерусалима (Лк. 19, 41). Но кроме земного отечества у нас есть еще Отечество Небесное. К нему принадлежат люди без различия народностей, потому что все люди одинаково дети Отца Небесного и братья между собою. Это Отечество наше есть Церковь, которой мы одинаково члены и в которой дети Отца Небесного, действительно, составляют одну семью. Поэтому-то я не разлучаюсь с вами, братия и сестры, и остаюсь в вашей семье, как в своей семье. И будем исполнять вместе наш долг относительно нашего Небесного Отечества, какой кому надлежит. Я буду, как всегда, молиться за Церковь, заниматься церковными делами, переводить богослужение; вы, священники, усердно пасите порученное вам от Бога словесной ваше стадо; вы, проповедники, ревностно проповедуйте Евангелие еще не познавшим истинного Бога, Отца Небесного; все христиане, мирно ли живущие дома или идущие на войну, возрастайте и укрепляйтесь в вере и преуспевайте во всех христианских добродетелях. Все же мы вместе будем горячо молиться, чтобы Господь поскорее восстановил нарушенный мир. Да поможет вам во всем этом Сам Господь. Благодать Господа нашего Иисуса Христа и любовь Бога и Отца и причастие Святого Духа буди со всеми вами. Аминь. Великой Японии Православной Церкви епископ Николай». [2, кн. 2, с. 190–191]
Владыка Николай сдержал свое слово. Как ни прискорбно ему было, он отказался от участия в богослужении. Кроме того он прекратил всяческую переписку с Россией и всецело посвятил себя переводческой работе.
Святой Николай горячо любил свою Родину – ее неудачи и поражения жгучей болью отзывались в его сердце. Впоследствии он рассказывал, что в период войны он совсем не читал газет, потому что они полны были ликованиями победителей и насмешками над Россией.
А вскоре в Японию стали пребывать партии русских военнопленных. Святитель Николай с согласия японского правительства образовал общество «Духовного утешения военнопленных». Для окормления пленных им были отобраны пять священников, в свое время окончившие Духовные Академии в России и владевшие русским языком. Японцы-священники совершали богослужение, напутствовали умирающих и больных и погребали усопших. Владыка Николай принял все меры к тому, чтобы облегчить тяжелую участь пленных русских. Материально и духовно помогал он им, тратя подчас последние гроши своих скудных средств. Кроме того он устраивал сборы в пользу раненых, снабжал их книгами, иконами, крестиками, сам неоднократно обращался к пленным со словами утешения. Вот как один из пленных офицеров, писал о святом: «Около 40 лет этот великий по своим убеждениям, твердый мыслью и светлый душой человек трудится на пользу Православия. Хотелось бы, чтобы об этом епископе узнали в русском обществе и оценили его поистине трогательное отношение к нам и заботы о нас». [34]
Русско-японская война завершилась Портсмутским миром, подписанным 23 августа (5 сентября) 1905 года. Портсмутский мирный договор состоял из 15 статей. Согласно договору Россия признавала Корею сферой японского влияния, уступала Японии арендные права на Ляодунский полуостров с Порт-Артуром и Дальним, часть Южно-Маньчжурской железной дороги от Порт-Артура до Куаньчэнцзы и соглашалась в статье 12 на заключение конвенции по рыбной ловле вдоль русских берегов Японского, Охотского и Берингова морей. Согласно статье 9 этого договора Россия уступала Японии юг Сахалина. Договор закреплял только коммерческое использование маньчжурских дорог обеими сторонами.
Самоотверженность святого не могла не остаться незамеченной – японцы, поначалу взиравшие на него с ненавистью, проникались глубоким уважением к владыке. Профессор, японец М. Кониси, хорошо знавший святого Николая, писал: «Последняя война для преосвященного Николая была большим испытанием, но он сравнительно легко переносил его, ибо стоял выше войны. Наш народ ясно понимал такое его отношение к войне и стал еще больше благоговеть перед ним» [34]
Деятельность епископа Николая во время войны была высоко оценена не только в Японии, но и в России. Император Николай II писал святителю: «Вы явили перед всеми, что Православная Церковь Христова, чуждая мирского владычества и всякой племенной вражды, одинаково объемлет все племена и языки… Вы, по завету Христову, не оставили вверенного Вам стада, и благодать любви и веры дала Вам силу выдержать огненное испытание брани и посреди вражды бранной удержать мир, веру и молитву в созданной вашими трудами церкви». [1, с. 56]
Последние годы и кончина
Последнее десятилетие жизни святого также было посвящено служению. В это время случались и трудности, которые владыка Николай старался переносить с терпением, и радости, воодушевлявшие его.
После войны русское общество было настроено резко против всего японского – от этого пострадала и Японская Церковь, оставшаяся только на одних субсидиях Святейшего Синода, частные пожертвования на Русскую Духовную Миссию практически прекратились. Такое отношение очень огорчило святителя, тем паче что ему пришлось отправить множество катехизаторов на вольные хлеба – Церковь уже не могла платить им жалование. Вскоре из-за недостатка средств была закрыта и катехизаторская школа. Не хватало средств и на строительство новых храмов. Но, даже несмотря на эти трудности, число православных в Японии медленно, но росло.
24 марта 1906 года Святейший Синод возвел святителя Николая в сан архиепископа Токийского и всея Японии. В том же году было основано Киотоское викариатство. К сожалению, епископа Киотоского так и не было – после войны русские архиереи опасались ехать в Японию. Владыка Николай по-прежнему писал в Синод, прося назначить в Японию еще одного архиерея; это было тем более необходимо, что после войны в ведении святителя оказались Русские Миссии в Китае и Корее.
Помощника святитель дождался лишь в 1908 году – им стал епископ Сергий (Тихомиров). До назначения в Японию он был епископом Ямбургским и ректором Санкт-Петербургской Духовной Академии. Несмотря на возможность хорошей карьеры в России, он согласился ехать в Японию.
Святитель Николай, архиепископ Японский
Прибыв в Японию, епископ Сергий быстро вошел в доверие к святителю Николаю, который увидел, что Бог исполнил его многолетнюю молитву – он обрел долгожданного преемника. Новый Киотоский епископ быстро овладел японским языком и занялся активной миссионерской деятельностью. Наконец, владыка Николай смог со спокойной душей передать епископу Сергию пастырские поездки по Японии. Обострившиеся болезни уже не позволяли самому святителю совершать пастырские поездки.
Сам святой Николай отзывался о своем сотруднике так: «Теперь я могу спокойно умереть в уверенности, что дело миссии в добрых руках… Еще бы нам надо двух таких же ревностных миссионеров. Молим об этом Бога и обращаем взоры на Россию». [1, с. 56]
В июле 1911 года Японская Церковь отмечала пятидесятилетие служения своего Предстоятеля. Это событие по желанию японских христиан было приурочено к очередному Собору Японской Церкви. Со всей Японии в Токио съезжались священнослужители, катехизаторы, миряне. Все они поздравляли святителя, рассказывали ему о состоянии общин в разных уголках Японии.
Кроме того было прислано множество поздравлений, как со всей Японии, так и из России. В частности прислала поздравление святителю Санкт-Петербургская Духовная Академия: «Благоговейно преклоняясь перед дивным величием Вашего 50-летнего уже священнослужения, начавшегося в академическом храме Двенадцати Апостолов в самый годовой день священной их памяти, С.-Петербургская духовная академия приносит Вашему Высокопреосвященству, своему избраннейшему из избранных студентов и своему в течение двадцати уже лет почетному члену, радостное приветствие, испрашивая себе у Вас, истинный святитель Христов, молитвы и благословения на новую, открывающуюся пред нею жизнь». [34] Можно сказать, что это послание выражало мнение о святителе всей Русской Церкви.
Еще одно столь же значимое поздравление было прислано губернатором Токио Абе Коо, язычником. В своем послании он называл святителя «основателем православного христианства в нашей (Японской) стране и споспешником развития цивилизации в нашей стране» и желал ему – «маститому учителю Николаю» – «неисчислимых лет и блага». [19] И это было выражение взглядов всего японского общества.
К сожалению, торжества подкосили и без того слабое здоровье святителя. Нервное напряжение и переутомление обострили сердечную астму, которой страдал владыка. Силы его стали быстро таять. Но, несмотря на просьбы сотрудников, архиепископ Николай не оставлял своих обычных трудов. В результате, к концу года его здоровье было расстроено окончательно.
Весь декабрь 1911 года болезнь сильно мучила святителя. По ночам он не спал от страданий, но сидел в кресле, и только днем старался дополнить свой сон.
С января 1912 года болезнь приняла угрожающее течение. В последний раз архиепископ Николай служил в первый день Рождества Христова 1912 года. Затем владыку поместили в госпиталь. Здесь сильнодействующими средствами поддерживали жизнь святителя. Ежедневно служились утром литургии о его здравии, а вечером молебны. Сам святитель, несмотря на страдания от болезни, до последней минуты стремился еще и еще поработать над переводом священных книг. 5 февраля владыка, спешивший закончить свои дела, настоял на том, чтобы его доставили обратно на Суругадай, и вновь вернулся к переводческой работе.
Равноапостольный святитель Николай скончался 3 февраля 1912 года в 12 часов дня.
Похороны святого Николая стали своеобразным Торжеством Православия в Японии. Десятки тысяч японцев – христиан и язычников – провожали его, а перед гробом несли Смоленскую икону Божией Матери «Одигитрии», которую он благоговейно хранил всю жизнь. Венок на гроб святого прислал сам император Японии.
Преемник святителя – епископ Сергий (Тихомиров) – писал Святейшему Синоду: «Все, что есть в Японской Церкви доброго, до последнего христианина в храмах, до последнего кирпича в постройках, до последней буквы в переводах богослужебных книг, есть дело его христиански просвещенного ума, широкого сердца и твердой, как скала, воли, соделавших его избранным сосудом благодати Христовой». [34]