2. Первый день – Храм Гроба Господня
Слава Богу, теперь на Святую Землю не нужно ехать месяцами, как это приходилось делать паломникам из России в прошлые века. Они совершали настоящий подвиг, неделями, месяцами пробираясь через недружественные, а бывало, что и воюющие государства.
Самые первые русские христиане, как написано в летописях, прибыли в Иерусалим сразу после крещения Руси, их послал изучить святыни принятой его страной религии сам князь Владимир. После освобождения Святого города крестоносцами жена Владимира Мономаха лично приезжала как паломница поклониться святым местам. Три раза Иван Грозный посылал посольства с дарами и золотом на ремонт Храма Гроба Господня, в те времена нужно было купол над храмом восстанавливать, вот русское государство и помогало. А грозный князь замаливал таким образом свои грехи. Начиная с Петра I пожертвования в Иерусалим стали постоянными, позже при императрице Анне Иоанновне появилась даже строка в смете Священного Синода, по ней выделялись специальные суммы, которые перечислялись Храму Гроба Господня и Иерусалимскому Патриархату. В 1814 году, несмотря на тяжёлое положение после нашествия Наполеона, на ремонт Храма Гроба Господня из казны Российской империи выделили 25 тысяч рублей и ещё 140 тысяч собрали простые люди – по всей стране «по копеечке» – это были огромные по тем временам деньги, жителей в России было немногим более 40 миллионов, получается, почти каждый дал свою «копеечку» и не одну. Такая любовь и постоянная забота была у русских людей о сохранении Гроба Господня и Голгофы.
Массово русские паломники поехали в Иерусалим с 1700 года, после того как царь Пётр I победил турок. В мирном договоре с ними специально было оговорено, что русские паломники с этого момента будут иметь право свободно посещать Святую землю, принадлежавшую тогда Османской империи. Царь так же заставил побеждённых турок оговорить в этом документе права паломников, по которым православным людям, ехавшим к Святым местам Палестины, турецкие власти не должны были чинить препятствия. После этого русские христиане стали безбоязненно приезжать в Иерусалим.
Одно только оставалось плохо – путешествие в Палестину было опасное, дорогое. И на самой Святой Земле паломников никто не ждал, жили они в ночлежках, платили подати османским властям, мусульмане их не жаловали, от жаркого климата и антисанитарии многие начинали болеть, а то и умирали. Только в 1841 году удалось русскому правительству договориться о создании Русской Духовной Миссии, вскоре было организовано и Православное Палестинское общество, в руководство которого вошли семь членов царствующего Дома Романовых, высокопоставленные чиновники и богатые люди, а Председателем общества стал Великий Князь Сергей Александрович – брат императора Николая II. Ежегодные взносы членов общества были не сказать, что большие, просто огромные, доходили до 25 тысяч рублей с человека. Дело пошло быстро. К 1914 году православные русские организации превратились в Палестине в уважаемую структуру – им принадлежали четыре десятка земельных участков, десяток церквей, монастыри, пять больниц, семь гостиниц, сто школ для арабских детей, а ещё подворья и т. д. В результате на Святую Землю из России в год могли приезжать более десяти тысяч паломников, большинство из которых были простые крестьяне. Для людей всех небогатых сословий на поездку специально устанавливались большие скидки. Однако дорога всё равно оставалась непростой, в основном, потому что долгой.
Со всех концов необозримой России паломники съезжались или приходили пешком в Одессу, где получали паспорт подданного российской империи и пакет документов для поездки. После этого они отплывали в Константинополь, там оформляли документы у турецких властей – что-то типа охранных грамот для безопасного путешествия по Османской империи. Получить их было непросто, паломники вынуждены были какое-то время жить в Константинополе. Затем на парусных судах они две недели плыли в Яффу, из неё выходили караваны в Иерусалим, в которых люди проводили ещё три дня пути, что в испепеляющую жару Иудейской пустыни было очень тяжело. Полностью вся дорога от родного дома до Иерусалима у большинства паломников занимала несколько месяцев.
Много лет, все долгие атеистические времена советской власти, российские христиане жили без Иерусалима, без поддержки и вдохновения, которые дают его великие святыни. Только когда вновь появилась страна Россия, и о вере в Бога власти разрешили говорить вслух, новые россияне смогли вернуться на Святую землю.
В 1990-е годы интерес к религии стал «модным», вот и возникла у редактора одной из обычных московских массовых газет идея – поручить журналисту повторить путь дореволюционного паломника в Иерусалим. Редакционное задание с задором вызвалась выполнить молодая журналистка-комсомолка, неверующая, но родственниками во младенчестве крещёная. Перед дорогой с ней встретился Патриарх Алексий, благословил, пообещал, что в пути и в самом Иерусалиме ей помогут священники, монахи, паства. До Одессы она шла пешком, ночевала в монастырях, у священников, у православных христиан. Её кормили, благословляли, люди собирались с целых областей, чтобы попросить её передать записочки о здравии и упокоении на Святую землю. Прикасались к её одежде со словами: «Дайте прикоснуться к Вам. Вы идёте к Гробу Господню». К Одессе её сумка была неподъёмной – полной записок. И с каждой новой встречей, с каждым шагом приближавшим её к Гробу Господню, в душе комсомолки-атеистки что-то менялось. Когда она, уставшая, измученная трудной дорогой, ехала на такси из Яффы в Иерусалим, то вдруг поняла, что не может «въехать» в Святой город, она всем обещала, что повторит путь русских паломников. Девушка остановила такси и пошла пешком, ночью, блуждая среди тернистых кустов пустыни, с трудом нашла православный монастырь, где её ждали. Она долго плакала на плече у монахини, открывшей ей ворота обители. Дни в Иерусалиме журналистка уже провела как настоящая православная христианка – в молитве. Вернувшись в Москву, она сдала комсомольский билет, уволилась из газеты, и свою жизнь посвятила вере – стала прекрасным православным публицистом, писателем, редактором.
В наши дни на Святую землю попасть просто: пять часов и самолёт перенесёт вас в Израиль. Нельзя сказать, что перелёт – совсем уж приятное путешествие, особенно, если выпадает он на ночь. А нам достались билеты именно на ночной рейс.
Лететь в самолёте ночью неприятно, не очень-то спится, быстро устаёт спина, и даже долгожданный полётный паёк с горячим мясом или рыбой ешь без аппетита. А уж хлопоты по прилёту – получение визы, затем багажа – изматывают окончательно.
К моменту, когда мы (я с мужем и дочерью) вышли на площадь перед главным аэропортом Израиля, расположенным где-то между Тель-Авивом и Иерусалимом, силы нас совсем покинули. К тому же даже после зимней Москвы в этой южной стране оказалось довольно холодно, шёл дождь, казалось, ещё чуть-чуть – и его сменит снег.
Какое-то время ушло на поиск маршрутки до Иерусалима, причём, определённого номера – едущей в нужный нам район. Альтернативы не было, так как таксисты называли за свои услуги какие-то несусветно высокие цены. Ранним утром водитель маршрутки долго собирал пассажиров, наотрез отказавшись ехать, если хотя бы одно место останется пустым. Почти сразу, выехав из аэропорта, маршрутка свернула с магистрали на грязную полуразвалившуюся дорогу и долго кружила между недостроенными или, может быть, наоборот развалившимися посёлками, по виду совсем нежилыми, на их улицах не было видно людей или бездомных животных, как бывает у нас – кошек или собак. Деревья и трава не росли вокруг одинаковых песчаного цвета строений, на фасадах которых редко встречались не только окна, но почему-то даже двери, наверное, они находились где-то в переулках. Наконец, один из пассажиров, сидевший в конце салона араб, что-то скомандовал водителю на незнакомом нам языке, и, выскочив из маршрутки, растворился где-то за ближайшим домом. Маршрутка снова долго кружила по плохим дорогам, а когда, наконец, выехала на настоящую широкую трассу, мне почудилось, что все находящиеся в ней люди выдохнули с облегчением.
Маленький отель в Иерусалиме мы наши тоже не без проблем, вывески у него не было, вернее, это оказалась крошечная, неподсвеченная дощечка. Дверь подъезда была заперта, внутри у стойки никого, код от двери прислали в письме. В отсутствие ночного портье нам обещали оставить ключ от номера в шкафчике стола, но в условленном месте его не оказалось. На звонок на номер мобильного телефона из того же письма никто не отвечал, в итоге мы ещё несколько часов пили чай и кофе в найденном поблизости круглосуточном кафе.
Полусонный бармен сварил нам кофе и заварил чай, нагрел в микроволновке булочки и сразу ушёл в подсобку, наверное, спать дальше. Однако долго ему отдыхать не пришлось, дверь открылась, звякнул колокольчик на ней, в кафе вошли парень с девушкой. Они так нежно прижимались друг к другу, не расцепив объятий, даже когда заказывали завтрак, что сразу было понятно – это влюблённые. Они показались бы обычной романтической парой, как в любом другом городе или стране, не смутила бы и одежда парня цвета хаки, если бы через плечо у него на длинном ремне не висел автомат. Солдат постоянно поправлял его, потому что автомат своей тяжестью стягивал ремень с его узкого плеча, и дуло упиралось в ботинок.
Парень и девушка, сосредоточенные друг на друге, может быть, перед долгой разлукой, не обращая на нас никакого внимания, присев за соседний столик, принялись есть свою яичницу. Автомат буднично лежал рядом с тарелками. Никогда до этого мне не приходилось видеть, чтобы опасное оружие легко, свободно лежало на столе в обычном городском кафе, и его обыденно передвигали по столу, переставляя посуду. Что это значило? Может, здесь действительно рядом происходила настоящая война, думала я, и нам стоит быть осторожными. Или они здесь живут иначе, чем в спокойных странах, постоянно не забывают об опасности. Кажется, готовясь к поездке, я читала о терактах, но вот будничный завтрак с автоматом объяснил мне всё лучше любых предупреждений.
Портье в отеле появился к утру, выяснилось, что служащие что-то перепутали и заказанный нами номер занят. После долгих объяснений нас временно поселили в другой номер, и только через несколько часов всё же разрешили перебраться в свой. К тому времени мы были готовы на что угодно за чистую постель и возможность отдохнуть. Но пока мы, измученные, спали, погода совсем испортилась – к дождю прибавился снег и они вместе «разыгрались» в настоящую бурю. Все аэропорты Израиля к вечеру не работали, стоял вопрос о закрытии дороги из Тель-Авива в Иерусалим, к ней подтянули военную технику, потому как израильтяне, не умеющие ездить по скользкой снежной каше, десятками вылетали на своих машинах в кюветы. Оттуда их автомобили вытаскивали тягачи и даже боевые военные машины.
Можно было, поужинав где-нибудь в уютном кафе, отложить планы осмотра Иерусалима на следующий день. Но как, оправдавшись плохой погодой или усталостью, в первый же день в Иерусалиме не пойти в главную святыню христианского мира – в Храм Гроба Господня? Оставалось два часа до его закрытия, понятно, что нельзя за это время попасть во все храмы огромного здания, вмещающего больше десятка церквей и часовен, нельзя успеть поклониться всем святыням, но даже просто зайти под его крышу – не меньшая радость.
Уже в сумерках мы вошли на площадь перед Храмом Гроба Господня, узнаваемую сразу, зажатую со всех сторон высокими тысячелетними зданиями. Ежегодно на Пасху, стоя плечом к плечу, заполнив каждый сантиметр, встречают здесь христиане Благодатный огонь. Сегодня площадь оставалась абсолютно пустой, на камнях собралась талая вода, снег с дождём лились с неба и каплями отскакивали от их отшлифованной, скользкой поверхности. Никаких ярких украшений на фасаде храма не оказалось. Были открыты створки только одних из двух скромных древних ворот – в левой полукруглой арке. Шаг через порог – и ты внутри легенды.
В последний момент меня остановил вид прилипшей к стене мраморной колонны, расположенной рядом с открытым проёмом храмовых ворот. Это же… та самая колонна, разбитая молнией Благодатного огня. Сжимается душа, ты видишь реальное физическое подтверждение Божественного чуда. Уже несколько столетий стоит эта колонна, разорванная и обожжённая. Глубокая – на всю её длину – трещина закопчена чёрной сажей, следом горевшего в этом месте огня. Можно прикоснуться к шраму Божественной молнии – к неровным краям неглубокой, в два сантиметра, борозды в теле светлого камня. Вот кто-то оставил несколько малюсеньких записочек, засунув их в щель, они белеют на фоне чёрной сажи, а на самом верху из начала разлома краснеет живой цветочек в каплях дождя, какая-то добрая душа специально принесла его сюда.
Прижавшись лицом к колонне, я припомнила её историю: однажды армянские христиане, поддержанные османским правителем Иерусалима, на Пасху не пустили христиан других конфессий в храм, надеясь, что они одни получат Благодатный огонь. Все остальные верующие остались ждать у закрытых дверей. Шли сначала минуты, потом часы, а огонь к армянским священникам всё ни сходил. Остальные христиане не расходились, молились, оставаясь на площади у закрытого храма, впереди стояли православные архипастыри. Вдруг, ни в дождь, ни в грозу, с ясного неба сверкнула как будто молния, ударив в колонну на фасаде храма, в образовавшейся трещине, к всеобщей радости, загорелся Благодатный огонь. Все смогли зажечь от него свечи, он не погас, пока последний стоявший на площади верующий не прикоснулся к нему. Столетия прошли с тех пор. И дал же мне Господь такую радость – прикоснуться к следу этого огня.
Каким я ожидала увидеть Тебя – Храм Гроба моего Господа – каким бы мог быть главный храм всех христиан? Великое место добровольной смерти Бога, точка Его главной жертвы своему созданию. Такой храм могли бы построить огромным, богатым, наполненным возвышенными произведениями лучших художников и скульпторов, сияющим замысловатыми позолоченными орнаментами, утверждающим своё величие дорогим разноцветным мрамором. Но такой храм есть, это собор Святого Петра в Риме, он совершенен, роскошен, лучшее, что создано великой европейской культурой, украшает это грандиозное здание на главной площади в Ватикане. В нём всё прекрасно, человек будто говорит – это мой дар Тебе Господи, я отрабатываю Твои таланты, я творец, и всё лучшее, что создано мною, – дарю Тебе.
Или главный храм христиан можно покрыть чистым золотом и драгоценными камнями, чтобы он сиянием покорял сердца, и каждому стало понятно, что для Бога человеку ничего не жаль. Люди готовы принести в дар Создателю все драгоценности и сокровища мира. Такой храм был – Святая София в Константинополе. Сейчас в ней, разграбленной, осталось всего несколько стен, покрытых золотыми мозаиками, но и они позволяют понять, какое это было богатство, когда огромное здание вместе с куполом внутри сплошь горело солнечным золотом с вкраплениями россыпей драгоценных камней.
Нет, в Храме Гроба Господня не оказалось венцов творчества человека, которые, при всей важности и одухотворенности, всего лишь бледная тень идеала, не было и богатств, которые не более чем мера денежная, придуманная самим человеком для оценки стоимости материального мира.
В Иерусалимском храме всех христиан каждая деталь оказалась проста и незатейлива. Будто детство человечества проступило в церквях и часовнях вокруг Гроба Иисуса и Голгофы. В этом месте должно быть лучше всего детям, которые постоянно спрашивают обо всем у родных и учителей: «Почему?». Дети верят ответам взрослых, всем чудесам мира, фантастическим сказкам. Они долго не догадываются о том, что люди бывают недобрыми. Зло для них никогда не может победить добро, да и существует для того, чтобы лучшие из людей в борьбе с ним казались ещё прекрасней и могущественней. Детям еще не нужны лучшие скульптуры и картины для осознания красоты мира, они видят её во всём, способны потерять самый дорогой алмаз, не отличив его от стекляшки. Что им радости обладания и богатства, когда их любят просто так. Под куполом Храма Гроба Господня собрались дети-христиане из разных конфессий, но одного Евангелия, в единственном в мире их общем храме. Увы, больше нигде в мире христиане не молятся под одной крышей. Только здесь они на время забывают свои ненужные взрослые дела и споры, объединившись перед величием Божьей Жертвы отданной за них всех.
Напротив двери внутри храма – величайшая святыня – Камень Помазания. Над ним в ряд лампады от всех церквей, присутствующих под общим куполом. Входишь и сразу останавливаешься перед этим Камнем, на нем омыли тело Иисуса перед погребением, смывали запекшуюся кровь, очищали раны. Горько плакали. О эти великие женщины, которые не разбежались, как апостолы, не дрогнули, выдержали, отстояли самую тяжелую службу – у креста, разделив со Спасителем Его боль. Наверное, Ему совсем было бы невыносимо страдать одному, оставленному всеми. И на этом Камне, надрывая сердца, они до конца выполнили свой долг – подготовили Его Тело к погребению. Как страдала здесь Богородица, вмиг потерявшая Бога и единственного сына. С благодарностью вспоминается и тайный ученик Иисуса, в гробе которого Его похоронили, как рисковал он, какие кары пали бы на его голову, узнай фарисеи об его участии в похоронах. На стене над камнем фреска с изображением Помазания. Вокруг Камня постоянно на коленях стоят люди. Над ними неусыпно горят лампадки.
Несколько раз в день у Камня Помазания службы. В остальное время люди раскладывают на камне вещи, которые станут тут святынями. Кто-то скромно кладёт носовой платочек или головной платок, другие приносят целые сумки вещей, десятки платков, свечей, иконок, чёток и даже еду. А почему нет, у каждого свои молитвы в этом месте, свои заботы. Когда людей в храме немного, и на камень долго ничего не кладут, на нём густо выступает миро, оно благоухает запахом невероятных цветов. Миро собирается много, оно заливает щели и ложбинки этого шероховатого розового камня, почти правильной геометрической формы, где-то полтора метра на три. Проведешь по нему рукой, она легко скользит по маслянистой жидкости, летит, чудо – камень плачет неземной слезой миро. Мой впитавший эту благодать платок несколько месяцев сохранял чудный запах.
Совсем рядом слева от Камня две крутые узкие мраморные лестницы возносятся на Голгофу, по одной люди поднимаются вверх, по другой спускаются. Обыденная дорога из потёртых двух десятков достаточно измазанных мокрыми башмаками ступеней – и человек оказывается в горестном месте, на границе Нового завета, соединяющего его с Богом. Плохая погода сделала своё дело, на Голгофе только один человек – строгий греческий монах – читает про себя духовную книгу, отвлекшись на секунду, чтобы дать нам свечи, он снова погружается в чтение.
Небольшое пространство, крест с нарисованным телом распятого Иисуса среди сплошной позолоты украшений на иконах, яркие красочные дорогие лампады, и под всем этим – внизу, куда можно приползти только на коленях, круглое отверстие в скале, в которое был вставлен Его Крест. Ещё несколько мокрых от непогоды паломников следом за нашей семьёй благоговейно опускаются на колени, чтобы прикоснуться к месту водружения Креста.
Господи, почему же так тяжело? Стою на Твоей Голгофе и испытываю страшный стыд. Прости, у памяти Твоих Страданий остро чувствую себя животным человеком, бесконечно несовершенным. Какой-то мудрый человек вынес ящик-подсвечник о здравии прочь в сторону от сияющего алтаря распятия на Голгофе, в темноту, в проход. У Распятия только свечи об упокоении, молитва о тех, кто уже готов к суду. Что мы, живые, можем просить у Тебя в этом святейшем месте? Когда голову тяжело поднять от стыда. Помилуй, Господи, помилуй. Ты бесконечно добр, вот и апостола Петра простил, когда тот отказался от Тебя. Страшно подумать, сколько раз, сама того не ведая, за прошедшую жизнь я отказывалась от Тебя своими поступками. Я часть того самого человечества, что ходит веками по этому городу и по всей Земле и кричит – «Распни Его», – что сейчас продолжает страшно воевать и лютовать на Земле. Этот первородный грех, он на мне, на всех моих родных. Его не замолить, это, как по Твоим словам из Евангелия, возможно исправить только Богу. Прости за всё несовершенство, я поставлю пахучие свечи в тёмном коридорчике слева от Голгофы и поплачу от стыда, горя, вдохновения, радости от предвкушения Твоего Воскресения, немного позавидую монаху, что вечность читает здесь свою духовную книгу. И решу для очищения приходить сюда каждый день, пока буду в Иерусалиме.
К закрытию, когда храм совсем опустел, приехавшие на автобусах паломники поспешили разъехаться, боясь плохой погоды, ушли в дождь группы пеших туристов, кутаясь в куртки и прикрываясь зонтами. За полчаса до закрытия храма на лавке у ворот появился пожилой ключник-араб, который каждый день следит здесь за порядком. Из года в год он по утрам открывает двери храма, а вечером их закрывает, как до него делали многие поколения его предков. Именно этой семье когда-то вручили ключ от Храма Гроба Господня, вот теперь века он переходит от отца к сыну. Уставший вечером ключник сидел тихо, думая о чём-то своём, покорно ожидая ухода паломников.
У Камня Помазания никого не осталось, напротив него за открытым проемом ворот лил дождь, порывами ветра заносивший брызги под крышу храма. Высокие своды над Камнем, вход в греческий православный храм и лестницы, ведущие на Голгофу, были освещены плохо, блики от ряда тусклых маленьких фитильков лампад лишь немного освещали пространство, делая его загадочным. На Камне вновь собралось миро, он блестел, как отполированный, как зеркальный, а его розовый цвет в полутьме стал казаться кирпичным. Совсем рядом за порогом шел дождь, холодный, со снегом, и так было понятно, что за воротами начинался обычный взрослый, жестокий мир. И уходить не хотелось, и так хорошо думалось о важном, о главном. И стоять у Камня на коленях стало уютно, и зачерпнутое пальцем льющееся из него миро осталось нарисованным крестиком на лбу. И хотелось сказать старому арабу, многозначительно погремевшему ключами: «Не выгоняй нас, дорогой, оставь нас на этом островке, напрямую связанным с лучшим горним Иерусалимом. Откуда на этот священный Камень стекает священное миро».