Рецензент
д-р ист. наук А. И. Яковлев
Научный редактор
магистр богословия, канд. ист. наук Н. Ю. Сухова
Введение
В истории русской духовной мысли святителю Филарету принадлежит место, которое в истории русской словесности принято отводить Пушкину. Как Пушкин обращал в поэзию все, к чему бы ни прикасался, так под пером святителя все становилось богословием. При этом его мысли была свойственна одна загадочная, на первый взгляд, черта: хотя эта мысль всегда органична, самостоятельна, точно выражена и не сводима ни к чьей чужой, она (при малом количестве прямых цитат) несет в себе множество аллюзий на сочинения самых разных церковных и не церковных авторов. Примирить одно с другим возможно, только усвоив святителю дар синтезировать исходный материал на ином, высшем уровне[1].
Чтобы быть принятым или отвергнутым, это интуитивное ощущение нуждается в исследовании источников, с которыми работал святитель[2], того, как он работал с ними, и чего в результате достиг.
Как известно, формирование богословского гения святителя Филарета пришлось на первую четверть XIX столетия. Сегодня оценка этого времени двойственна: если в отношении русской культуры она однозначно положительна, то в разговорах о богословских достижениях эпохи слышатся снисходительные нотки[3]. Значит ли это, что так странно раздвоился национальный гений и, завоевав всемирную славу духовностью своей культуры, оказался немощным в области собственно духовной? Что никто не изложил тогда истины веры «по внушению Духа применительно к времени»[4]?
Конечно нет. И именно имя святителя Филарета должно быть названо здесь первым, как имя великого не только в слове, но и в жизни, кратко сказать – в святости.
Что по сей день мешает этому?
Более всего, кажется, – лежащая на синодальном богословии «тень Запада»[5].
С одной стороны, отрицать очевидный факт широкого распространения в тогдашнем обществе западной богословской литературы неразумно[6]. С другой – сегодня необходимо по крайней мере перепроверить оценку действительного влияния этой литературы на русское богословие и русскую духовность по следующим соображениям.
Во-первых, не споря о том, раньше или позже 2000 года окончился XX век[7], должно признать, что век этот ушел в прошлое. Вместе с ним историческую относительность обрели и его богословские достижения, уже не выглядящие сегодня – как еще десять лет назад – абсолютными и непогрешимыми. Устами русских богословов этот век провозгласил лозунг «вперед к отцам»[8] и поставил своей задачей обрести область собственно православного предания[9], а стало быть, и богословия. Однако порой он действовал при этом, исходя более из подспудного желания быть как можно менее похожим на «век минувший»[10]. Отчасти это объясняется могучим и недооцененным до сих пор влиянием на русское богословие личности и взглядов митрополита Антония Храповицкого. Владыка Антоний был воспитан на идеях славянофилов, любивших Русь и не ценивших Россию. Эти представления не могли не сказаться и на его интерпретации проделанной в синодальный период богословской работы [11].
Во-вторых, существовала еще одна серьезная объективная причина, наложившая свой отпечаток на историко-богословские взгляды ХХ века. Поскольку русская богословская наука сосредоточилось тогда преимущественно на Западе, постольку она, во-первых, волей-неволей ориентировалась в своем изложении именно на тот самый Запад, от влияния которого так хотела освободиться[12]; во-вторых, не всегда имела доступ к первоисточникам и полагалась на авторов конца синодального периода, писавших в духе своего позитивистского времени. Потому вернуться сегодня к изучению первоисточников интересующей нас эпохи есть насущная потребность церковной науки.
Наконец, когда работа эта будет проделана, необходимо с учетом ее результатов приступать к проверке богословских выводов уже самого XX столетия, плодами которого зачастую питается наша церковная повседневность[13]. Последнее придает задаче чисто практический, жизненный интерес, ибо, по справедливому замечанию епископа Михаила Грибановского, «богословские положения и догматы суть только формулы того, что должен переживать и во что должен веровать каждый человек, живущий духом, и каждый народ, желающий жить…»[14]
Какое отношение к сказанному имеет тема генезиса и сути богословских воззрений святителя Филарета?
Самое непосредственное.
Эти воззрения являются подлинно святоотеческими и дают точку отсчета для взвешенной оценки позднейшей традиции. Кроме того, достижения филаретовской мысли связаны с определенной методологией, которой святитель последовательно пользовался в своей работе (а разве методологическая путаница не одна из бед сегодняшнего богословия?). Вот почему, если мы желаем продвинуться вперед, то направление нашего продвижения справедливо было бы обозначить так: вперед – к Филарету[15].
Из сказанного ясно, что объектом предлежащего исследования станут прежде всего богословские источники эпохи и тексты самого святителя. Последние будут сопоставляться с первыми для того, чтобы выявить методологические принципы его богословской работы. Итогом исследования должна явиться реконструкция совершенного святителем на основе этой работы синтеза [16], в котором нашли свое разрешение объективные духовные проблемы эпохи. Отсюда логика предлагаемой работы выстраивается следующим образом.
Первая, вводная глава исследования посвящается восстановлению богословского контекста эпохи, что подразумевает не только описание «богословской среды»[17], но и выявление поставленных временем перед богословием проблем. Поскольку же богословские воззрения, как правило, невозможно отделить от личности их «носителя», постольку уместным представилось сказать нечто необходимое и о самих авторах, так же как в дальнейшем будет дана и краткая характеристика личности самого святителя.
Во второй главе на основе анализа филаретовской работы с конкретными источниками будет показано, как сложился его творческий метод, обеспечивший в конечном счете разрешение вышеназванных проблем.
Третья глава отводится изложению основных положений филаретовского учения по сформулированным в первой главе вопросам, т. е. изложению идей, составивших суть самого синтеза.
В четвертой, заключительной, эти идеи соотносятся с Преданием вселенской Церкви, и делаются общие выводы.
Логикой работы определился и выбор источников, точные выходные данные которых, так же как и использованной в монографии литературы, приведены в помещенном в конце книги «Списке источников и литературы». Изучение контекста потребовало прежде всего знакомства с трудами представителей богословской школы, воспитавшей святителя: сюда относятся сочинения архиеп. Феофана Прокоповича, свт. Георгия (Конисского), свт. Тихона Задонского, архиеп. Анастасия (Братановского), митр. Платона (Левшина).
Необходимым дополнением к ним стали работы богословов мирян: И. В. Лопухина, А. Ф. Лабзина, Гр. Сковороды, а также известных тогда западных писателей: Сен-Мартена, Дютуа, Фенелона, Юнг-Штиллинга, Дузетана, Буддея [18]. Последние представлены в русских изданиях эпохи святителя Филарета. Исключение составляют «Historia Ecclesiastica Veteris Testamenti» Иоганна Франциска Буддея, а также некоторые сочинения Фенелона на французском языке, необходимые переводы из которых выполнены автором[19] этой книги.
Рассматриваемые в работе сочинения самого святителя Филарета можно подразделить на две группы. Первую составляют тексты, написанные в период становления его мысли – с 1801 примерно по 1825 год. Сюда относятся проповеди 1806–1825 годов, сохранившиеся в конспективных записях студентов академические лекции, «Записки на книгу Бытия», «Начертание церковно-библейской истории», «Разговоры между испытующим и уверенным о православии восточной греко-российской Церкви», «Изложение разности между Восточною и Западною церковью в учении веры», письма, воспоминания и т. д. Вторую, меньшую, – сочинения (преимущественно проповеди) более позднего периода, необходимые для реконструкции учения святителя по тому или иному вопросу в целом. Тексты проповедей святителя разбираются по известному пятитомному изданию его слов и речей, осуществленному Обществом любителей духовного просвещения в 1872–1885 годы. Кроме того, в исследовании использованы прижизненные издания «Записок на книгу Бытия» и «Начертания церковно-библейской истории», а также публикации в духовной периодике 70-90-х годов XIX столетия.
Соотнесение учения школы и воззрений святителя с общим преданием Церкви потребовало привлечения творений свт. Григория Богослова, свт. Григория Нисского, блж. Августина, прп. Максима Исповедника, свт. Григория Паламы, св. Николая Кавасилы и некоторых других святых отцов. Их сочинения цитируются преимущественно в русских переводах, только при необходимости уточняемых текстами на оригинальных языках.
Важные для понимания филаретовской мысли черты личности святителя восстанавливаются по воспоминаниям Н. В. Сушкова, игумении Евгении (Озеровой), Н. П. Гилярова-Платонова, А. В. Толмачева.
В работе использованы только опубликованные источники, поскольку именно они «овеществляют» в себе бытование значимых идей времени.
Что касается литературы, то из внушительного числа дореволюционных монографий по XVIII веку, всерьез анализирующих его богословие, совсем мало. Это работа А. Архангельского «Духовное образование и духовная литература в России при Петре Великом», это классическая диссертация Ю. Ф. Самарина «Стефан Яворский и Феофан Прокопович как проповедники», мало известное, но глубокое по мысли исследование П. Червяковского «Введение в богословие Феофана Прокоповича», опубликованное в Христианском чтении за 1876–1877 годы, и еще несколько[20].
По-другому, казалось бы, должно было обстоять дело с литературой о самом святителе. Однако, хотя вышедший сравнительно недавно и не без участия автора этих строк «Библиографический указатель трудов святителя Филарета и литературы о нем» (М., 2005) в разделе «Публикации о святителе Филарете» содержит около 500 наименований, работ, относящихся непосредственно к теме исследования, в нем также не слишком много.
Среди писавших о святителе дореволюционных исследователей первенствующее место, безусловно, занимает профессор И. Корсунский, глубоко почитавший святителя и оставивший целую серию трудов, посвященных как его жизни, так и наследию. Эти работы составляют основу научной филаретики, и можно утверждать, что в них Корсунский более других приблизился к проблематике данной работы. Вероятно, если бы он поставил перед собой сходную задачу, то во многом бы и разрешил ее, однако он исходил из необходимости прежде всего собрать и описать наследие святителя, а затем, как ни странно, из апологетических соображений, будучи озабочен тем, чтобы снять со святителя обвинения в заимствованиях, подражании, симпатии к мистицизму и т. д. Кроме того, при разборе филаретовских проповедей Корсунский более обращал внимание на их ораторские достоинства, чем на развитие богословской мысли (хотя и в этом отношении сделал ряд ценных наблюдений). Им учтены не все «контекстные» источники (конкретно об этом ниже). Наконец, проведя ряд важных частных исследований, он не свел их в единое целое.
Труды проф. Корсунского дополняются исследованиями А. Смирнова «Митрополит Филарет как автор «Начертания церковно-библейской истории» и Н. Троицкого «Митрополит Филарет как истолкователь Священного Писания», опубликованными в «Юбилейном сборнике 1883 г…». Их достоинства (и недостатки) во многом те же. При большом количестве ценного фактического материала в них доминирует описательность, не выявляющая ни динамику мысли, ни ее контекст.
Ряд глубоких и верных наблюдений об учителе содержит статья ученика святителя, А. М. Бухарева (архимандрита Феодора), «О митрополите Филарете как двигателе развития православно-русской мысли».
Добросовестным, но неудачным с точки зрения верности оригиналу должен быть признан труд А. Городкова «Догматическое богословие по сочинениям Филарета, митрополита Московского», просчеты которого обусловлены самим подходом, избранным автором: заполняя готовую догматическую систему набором цитат, он и с точки зрения описательной волей-неволей пришел к полной нивелировке богословских акцентов в мысли святителя и лишил ее главного достоинства – органического прорастания и иерархической взаимосвязи понятий.
Последним словом дореволюционной науки в интересующем нас отношении явилась статья М. Тареева «Митрополит Филарет как богослов». Она опубликована в юбилейном сборнике Московской духовной академии, посвященном пятидесятилетию со дня кончины святителя. Сделав ряд ценных замечаний и наблюдений, Тареев, однако, в конечном счете склоняется к тому, чтобы с помощью интерпретации воззрений святителя утвердить правоту собственных взглядов, и не доводит до конца рассмотрение учения святителя о слове Божием, останавливаясь как раз там, где следовало бы сказать, что, собственно, принципиально нового и почему внес в это учение святитель. Напечатанная в том же сборнике статья Д. Введенского «Митрополит Филарет как библеист» не добавляет нового к выводам предшественников.
Далее следует упомянуть о работах представителей дореволюционной исторической науки, занимавшихся эпохой святителя, таких, как А. Пыпин, А. Галахов, И. Чистович, Н. Дубровин и т. д.
Не подвергая сомнению их эрудицию, нужно заметить, что все они стояли, как правило, на позитивистских позициях и именно с этой точки зрения судили изучаемую эпоху. В этом отношении весьма показательно высказывание А. Суровцева, автора монографии о И. В. Лопухине, которое стоит привести дословно: «Именем мистицизма обозначается нравственно-религиозное направление мыслей, при котором человек старается познать Бога, природу и человечество не посредством доводов разума, а путем какого-то необъяснимого, чудесного сближения с высшим божественным миром. Мистицизм, имеющий своим источником произвол и фантазию, по самой своей сущности противоположен и даже враждебен точному знанию, основой которого служат факты опыта и наблюдений, строго логически проверенные; он сильно задерживает поступательное движение идей, сковывая мысль в известных рамках. Велика была бы заслуга нашего масонства, если бы они, при своем желании улучшить и облагородить человеческие отношения, явились ради того же человечества борцами за истинную науку, за право свободного мышления»[21] (курсив мой. – Свящ. П. Х.). Н. Дубровин, автор работы о А. Ф. Лабзине, в число людей, которые, не довольствуясь «познаниями о Боге и путем спасения, указанным Христом, старались проникнуть сокровенные тайны Божества»[22], вносит прп. Макария Египетского. А. Пыпин в свою очередь снисходительно почитает интерес русского духовенства к мистическим учениям простительным, так как «сравнительно с прежней схоластикой и это был некоторый успех, как начало некоторой пытливости и как сближение с нравственно-религиозными интересами, занимавшими общество»[23]. Выступавший в защиту прот. Герасима Павского в его споре со святителем Филаретом Н. Барсов называет Буддея католическим автором и т. д. и т. д.
Одним словом, общий недостаток этих работ состоит в том, что идеалы позитивистской научности понуждают авторов «свысока» смотреть на изучаемые ими явления духовной жизни, а подобный подход в науке (как и в жизни) неизбежно чреват ошибочными выводами. Сегодня эти работы не представляют большого концептуального интереса и сохраняют свою ценность только в отношении собранного в них фактологического материала.
XX век по указанным выше причинам в области филаретики дал немного.
Из общих работ прежде всего следует назвать не утратившие своей значимости «Пути русского богословия» о. Георгия Флоровского[24]. Однако уже из цитированного выше замечания о. Георгия ясно, что он только наметил проблему, но не разрешил ее. Как бы то ни было, по масштабности охвата материала и (во многом интуитивной) глубине мысли рядом с о. Георгием и сегодня поставить некого.
Одной из важнейших (и сложнейших) для предлагаемого исследования проблем – проблеме имени в трудах святителя Филарета – посвящен раздел в труде архиепископа Илариона (Алфеева) «Священная тайна Церкви», и, хотя вл. Иларион воздерживается в нем от аналитического разбора воззрений святителя, ценным является здесь само помещение их в широкий контекст святоотеческого предания в целом.
Среди несомненных достижений филаретики XX столетия необходимо назвать и небольшую, но во многих отношениях выдающуюся работу В. Зубова «Русские проповедники», где дается ряд блестящих по своей точности характеристик богословских воззрений митрополита Платона и самого святителя.
Существенный материал по истории русской духовной школы, с именем которой имя святителя Филарета связано неразрывно, можно найти сегодня в работах Н. Ю. Суховой.
Отдельного упоминания заслуживают сочинения Н. К. Гаврюшина, стремящегося расставить свои приоритеты в истории русского богословия, однако поскольку святителю Филарету им отводится в этой истории исключительно отрицательная роль, постольку это невольно приводит его к выводам, необъективность которых будет показана ниже.
Положения работ Н. Троицкого и А. Смирнова развиваются в академической диссертации владыки Симона (Новикова) «Митрополит Московский Филарет как истолкователь Священного Писания Ветхого Завета».
Как положительную тенденцию, возникшую в самое последнее время, следует рассматривать пробуждение интереса к личности и наследию святителя у светских философов и историков. Это прежде всего серьезные статьи В. К. Шохина и посвященные религиозной жизни эпохи Александра I монографии Ю. Е. Кондакова. Последние, к сожалению, зачастую страдают указанными недостатками работ дореволюционных историков, прямым наследником которых Ю. Е. Кондаков себя позиционирует: отсутствие богословского образования играет порой с ним злую шутку[25].
Нельзя также не отметить диссертацию зарубежного ученого, американского профессора Р. Л. Николса «Филарет, митрополит Московский, и возрождение Православия», пожалуй, единственную из перечисленных выше работ, выходящую на проблемы генезиса, хотя автор более сосредоточивается на философской, чем богословской стороне вопроса. Диссертация содержит ряд интересных наблюдений и отличается взвешенностью выводов. Однако считать ее исчерпывающей нельзя. «Взгляд извне» при очевидных плюсах объективно ограничивает возможности исследователя.
В заключение следует указать, что в текст монографии вошли в более-менее фрагментарном или опосредованном виде статьи и доклады ее автора, опубликованные преимущественно на страницах «Филаретовского альманаха» и в «Трудах богословской конференции ПСТГУ» за последние пять лет.
Отдавая книгу на суд читателю, я искренне благодарю всех, чьи молитвы, советы и поддержка сделали ее написание и издание возможным, и прежде всего – ректора ПСТГУ прот. Владимира Воробьева; коллег по филаретовской группе Г. В. Бежанидзе, Н. Ю. Сухову, А. И. Яковлева; а также А. Н. Паршина, Г. И. Финогенову, В. и Н. Сарайкиных и свою жену Ирину.