Связанные любовью. Глава 1 (Розмари Роджерс, 2009)

Глава 1

1821, Санкт-Петербург

Дом княгини Марии рядом с Невским проспектом не претендовал на звание самого большого во всем квартале, но определенно считался самым роскошным.

Фасад его, в полном соответствии с канонами красоты, отличался строгими классическими линиями, выстроенными в ряд окнами и широкой, дополненной колоннами террасой. Греческие статуи на крыше взирали вниз через верхнюю балюстраду с холодным выражением надменного превосходства. Вполне, впрочем, возможно, они всего лишь демонстрировали свое неодобрение в отношении окружавших особняк садов. В вольном изобилии цветов, кустарников и мраморных фонтанов, столь обожаемых русской аристократией, не было и намека на классику.

Внутреннее убранство дома не уступало внешнему виду в элегантности. В отделке просторных комнат с высокими потолками преобладали золотистый, алый и темно-синий цвета. В долгие унылые месяцы зимы густые, насыщенные краски создавали ощущение тепла.

В мебели атласного и вишневого дерева, мило контрастировавшей с темными, мрачными картинами фламандских мастеров, угадывался вкус скорее французский, чем русский, что более отвечало нынешним предпочтениям княгини. Местного колорита интерьеру добавляли разве что инкрустированные драгоценностями аксессуары да расставленные беспорядочно нефритовые статуэтки.

Но подлинным украшением особняка, предметом гордости и славы был открывающийся из его окон вид.

Отсюда вы могли любоваться церквами с сияющими золотыми куполами и богатыми дворцами. Потрясающая панорама позволяла по достоинству оценить красоту города, избежав соприкосновения с напряженным пульсом, отчетливо ощущаемым на его улицах.

Впрочем, у двадцатидвухлетней Софьи, проведшей в этом доме всю свою жизнь, знакомый пейзаж восторга уже не вызывал; куда больше ее порадовал вливавшийся в окно спальни теплый весенний свет.

Усевшись перед зеркалом, она предала себя в руки служанки, которая сначала расчесала длинные золотистые волосы, а потом собрала их в замысловатый узел на макушке, оставив по вьющейся прядке у висков. Столь строгий стиль давал возможность в полной мере оценить идеальный овал лица с чистейшей алебастровой кожей и пронзительными голубыми глазами под тяжелыми, густыми ресницами.

Не унаследовав знойной, чувственной красоты матери, Софья бесспорно считалась милой прелестницей и, что немаловажно, имела очевидное сходство со своим отцом.

Последнее обстоятельство выглядело довольно странно, учитывая, что фактически она была незаконнорожденной.

Да, муж матери охотно признавал Софью своей дочерью, так как ко времени ее рождения уже состоял в браке с ее матерью. Мало кто в России и, возможно, за пределами страны не знал о бурном романе Марии с императором Александром Павловичем, завершившемся поспешным браком Марии с графом. Мало для кого оставался секретом и тот факт, что влиятельный царедворец граф внезапно разбогател и использовал полученные средства для приведения в порядок имения под Москвой, из которого почти не выбирался, тогда как его жена получила во владение пышный особняк и содержание, вполне достаточное для безбедной жизни.

Это был один из тех секретов, о которых знают и молчат все. Время от времени Александр Павлович приглашал Софью к себе, но в целом в ее жизни оставался скорее сторонним благодетелем, чем полноправным родителем.

Да разве мало и одного родителя, с грустью подумала молодая женщина, когда в комнату стремительно вошла ее мать. Под серебристым атласным халатом угадывались роскошные формы, плечи укрывала газовая накидка вишневого цвета, серебристые ленточки перехватывали темные блестящие волосы.

Бьющая в глаза красота как нельзя лучше соответствовала ее импульсивному характеру. Взгляд скользнул по голубому с кремовым дамасту, коим, по настоянию Софьи, отделали спальню, и красивое лицо ее матери исказила гримаска недовольства.

Мария не понимала тяги дочери к простоте и скромности.

– Матушка. – Софья посмотрела на мать настороженно и удивленно. Две эти женщины питали друг к другу самые теплые и нежные чувства, но старшая отличалась твердой волей и в стремлении к цели безжалостно устраняла все, что вставало на пути. Дочь не стала бы исключением. – Что вы здесь делаете?

– Софи, мне нужно поговорить с тобой наедине, – заявила Мария.

Пухленькая служанка послушно склонила голову, успев тайком подмигнуть Софье.

– Конечно, госпожа.

Служанка вышла. Подождав, пока дверь за ней закроется, Софья поднялась со стула и расправила плечи. Разговор мог повернуть в любую сторону, и, имея дело с княгиней, следовало быть готовой ко всему. Впрочем, отступать перед материнским напором она не собиралась.

– Что-то случилась? – напрямик спросила Софья.

Странно, но, оставшись наедине с дочерью, Мария вовсе не спешила перейти к сути вопроса. Пройдя по комнате, она остановилась у широкой кровати под белоснежным балдахином.

– Разве я не могу просто поговорить с собственной дочерью?

– По-моему, такое желание просыпается у вас нечасто, – пробормотала Софья. – И определенно не в столь ранний час.

Мария усмехнулась.

– Скажи-ка, моя дорогая, ты упрекаешь меня за лень и праздность или за недостаток материнского внимания?

– Я вовсе не упрекаю вас, матушка, а всего лишь пытаюсь найти объяснение столь нежданному визиту.

– Мой бог! – Мария подняла лежащее на постели светло-желтое муслиновое платье и пробежалась взглядом по двойному ряду гранатов, которыми был обшит неглубокий вырез. – Жаль, что ты не захотела воспользоваться услугами моей модистки. В таком наряде тебя легче принять за какую-нибудь мещанку. Ты представляешь русское дворянство. Не забывай о своем положении.

Представить, что мать могла выманить из постели необходимость донести до дочери сей избитый аргумент, было невозможно.

– Я бы не забыла даже при всем желании. Вы посто янно твердите мне об этом, – вздохнула Софья.

Мария повернулась и устремила на дочь непонимающий взгляд.

– Ты что-то сказала?

– Я сказала, что предпочитаю свою портниху, – твердо ответила молодая женщина. В этом вопросе она уступать не намеревалась. – Мои вкусы скромнее, чем у других женщин.

– Скромность… – Мария нетерпеливо вздохнула, мельком окинув взглядом изящную фигурку дочери, начисто лишенную тех соблазнительных выпуклостей и округлостей, что так привлекают большинство мужчин. – Сколько раз можно повторять, что женщина бессильна, если не пользуется тем оружием, коим наградил ее Господь!

– Мое оружие – платье?

– Тогда лишь, когда оно скроено и пошито, дабы дразнить мужское вожделение.

– Я предпочитаю не дразнить, а наслаждаться комфортом, – резко, но с абсолютной искренностью возразила Софья. Хотя весна и пожаловала наконец в Петербург, в камине, обложенном белыми с золотистыми прожилками плитками, потрескивали дрова. Софья постоянно зябла и ничего не могла с этим поделать.

Мария бросила платье на постель и покачала головой:

– Глупое дитя. Я сделала все возможное, дабы обеспечить твое будущее. Ты могла выбирать из самых влиятельных и достойнейших.

– Я уже говорила вам, матушка, что не имею ни малейшего желания выйти замуж по расчету. Вы хотите этого, но не я.

Мария вдруг решительно пересекла комнату и, встав перед дочерью, твердо посмотрела на нее.

– Это потому лишь, что ты не представляешь себе, каково это, не иметь ни денег, ни положения в обществе. Можешь насмехаться над моими желаниями и устремлениями, но уверяю тебя, гордость легко забудется, если ты уверишь себя, что сумеешь прожить только за счет любви. Замерзать зимой – удовольствие небольшое, как и прятать от посторонних глаз потрепанный подол платья. – Глаза ее потемнели от напомнившей о себе давней боли. – Как и чувствовать себя изгоем…

– Простите, матушка, – негромко произнесла Софья. – Я понимаю и ценю те жертвы, что вы принесли ради меня, но…

– Неужели? – бесцеремонно перебила ее мать.

Софья растерянно моргнула:

– Простите, матушка?

– Ты действительно понимаешь и ценишь все, что я сделала?

– Конечно.

Потянувшись к дочери, Мария сжала ее запястья.

– Тогда ты согласишься сделать то, о чем я должна тебя попросить.

Софья торопливо высвободила руки.

– Я люблю вас, матушка, но моя признательность не безгранична. Я уже говорила вам, что не приму предложение Орловского. Он не только стар настолько, что годится мне в отцы, но от него еще постоянно пахнет луком.

– К графу это не имеет никакого отношения.

Первоначальная настороженность уже сменилась явной тревогой. Похоже, ее мать явилась не только для того, чтобы устроить сцену. Речь могла пойти о чем-то более серьезном.

– Что-то случилось?

Мария нервно сжала пальцы. Драгоценные камни колец заблестели в утреннем свете.

– Да, случилось.

– Расскажите.

Вместо ответа Мария проплыла к окну, оставляя за собой аромат духов.

– Ты почти ничего не знаешь о моем детстве.

Софья недоуменно уставилась в спину матери. Княгиня никогда не позволяла себе откровений, касавшихся своего более чем скромного происхождения.

Никогда.

– Вы говорили, что выросли в Ярославле и жили там до переезда в Петербург, – осторожно сказала она.

– Мой отец приходился дальним родственником Романовым, но поссорился с императором Павлом, а поскольку гордость и упрямство не позволяли извиняться, ему было запрещено появляться при дворе. – Мария криво усмехнулась. – Глупец. Мы жили в жутком, безобразном доме в нескольких верстах от ближайшей деревни, существовавшей лишь благодаря стараниям полудюжины крестьян. Я влачила жалкое существование в окружении дикарей и тупиц. Одна лишь служанка составляла мне компанию и помогала пережить серое однообразие этой глуши.

Софья сочувственно посмотрела на мать. Подумать только – эта общительная женщина, не способная и дня прожить без подруг и знакомых, была заточена в деревенской глуши. Бедняжка, наверное, чувствовала себя как в аду.

– Не могу представить вас в такой обстановке, – вы дохнула она.

Мария повела плечами и тут же дотронулась до брильянтового колье, словно желая убедиться, что тяжкие воспоминания не унесли его с собой.

– Живя в нищете, я поняла, что должна сделать все, чтобы сбежать оттуда, и, когда моя тетя сочла своим долгом пригласить меня к себе, я приняла приглашение вопреки угрозам отца. Что мог он предложить дочери, кроме долгих лет прозябания в одиночестве? В конце концов я продала то немногое, что имела, и отправилась в Петербург одна.

Софья даже прищелкнула восхищенно языком. Ничего иного от матери она и не ожидала. Та шла к цели напрямик, и никакие препятствия не могли остановить ее.

– Изумительно. Я восторгаюсь вами, матушка. На свете найдется немного женщин столь же решительных и отважных.

Мария медленно повернулась. Грустная улыбка скользнула по ее губам.

– Дело не в отваге, а в отчаянии. К тому же я прекрасно понимала, что буду под крышей у тети не столько гостьей, сколько служанкой. Не уверена, что решилась бы сейчас повторить то изматывающее путешествие.

– А я нисколько не сомневаюсь, что вы сделали бы то же самое. Вы никогда не отказывались от своих желаний и преодолевали любые препятствия.

Ее мать пожала плечами:

– Это верно, но какой бы решительностью и смелостью я ни обладала, мне ни за что не представилась бы возможность попасть в свет, если бы не Елизавета Троицкая.

Софья не сразу поняла, о ком идет речь.

– Вы говорите о герцогине Хантли?

– Ее семья жила по соседству с моей тетей, – объяснила Мария. – В свете ее знали и любили все. Иначе и быть не могло. Красавица, богатая и невероятно добрая. Я, наверное, никогда не пойму, почему она сжалилась надо мной и убедила мою тетю позволить мне побывать в ее салоне. Я многим обязана ей и навсегда останусь благодарна.

В глубокой и искренней привязанности княгини к давней подруге сомневаться не приходилось. И привязанность эта выглядела странной, учитывая, что Мария предпочитала общество молодых офицеров, а не светских дам.

– Тогда вы и познакомились с Александром Павловичем?

– Да. – Глаза княгини смягчились, как бывало всякий раз при упоминании императора. – Он был такой милый, такой обворожительный. Я с первого взгляда поняла, что ему уготована великая судьба.

Софье стоило немалых усилий удержаться от расспросов. В отношениях матери с Александром Павловичем до сих пор оставались белые пятна, но ведь есть вопросы, которые лучше не задавать.

– Все это очень интересно, матушка, но я не совсем понимаю, что именно вас беспокоит.

Мария разгладила юбку, и Софья заметила, что руки у матери дрожат.

– Ты должна понять, что я очень признательна Елизавете.

– Почему?

– Вскоре после приезда в Петербург я познакомилась с герцогом Хантли. Как и многие дамы тогдашнего общества, она пала жертвой чар красавца англичанина и вернулась с ним в Лондон, где они должны были пожениться. – Мария вздохнула. – Я потеряла ближайшую подругу и очень расстроилась. Утешало лишь то, что мы могли обмениваться письмами и быть в курсе дел друг друга.

– Понимаю, – кивнула Софья.

– Я была молода и глупа, – продолжала Мария, – и, когда Александр Павлович стал проявлять ко мне интерес, не могла не поделиться подробностями нашего романа с Елизаветой.

– Но насколько я понимаю, ваши с царем Александром отношения не были таким уж строго охраняемым секретом.

– Конечно нет, – беззаботно ответила Мария, никогда не скрывавшая интимной близости с императором. – Они были источником бесконечных сплетен, но вот о содержании наших личных разговоров посторонним знать не полагалось. Даже тем, чья преданность Романовым никогда не подвергалась сомнению.

Софья напряглась.

– Вы рассказали о своих разговорах с Александром Павловичем герцогине Хантли?

– Я знала, что ей можно доверять, – с ноткой обиды заявила княгиня. – К тому же мне надо было с кем-то поделиться. Не могла же я держать при себе свои самые сокровенные мысли. Все женщины Петербурга умирали от зависти ко мне. Все хотели бы оказаться на моем месте.

– Они и сейчас завидуют, – поспешно вставила Софья, зная, что матери будет приятно это услышать. Вытянуть из нее что-то можно было только лестью, а в том, что вытягивать нужно, она уже не сомневалась. – Но вы редко бываете неблагоразумны.

Однако смягчить Марию оказалось не так-то просто.

– Я и подумать не могла, что письма увидит кто-то, кроме герцогини.

Сердце Софьи оборвалось.

– Значит, их видел кто-то еще?

– Ты вовсе не обязана при каждом случае напоминать, какой безрассудной дурочкой я была. Понимаю, ошибок наделала немало.

– Хорошо. – Софья сделала глубокий вдох и постаралась успокоиться. – Если я правильно поняла, в этих письмах содержатся сведения, которые могли бы повредить царю?

– Все гораздо хуже. Враги царя, если завладеют ими, смогут уничтожить его.

– Уничтожить? – изумилась Софья. – Не может быть. Вы конечно же преувеличиваете?

– Если бы…

– Матушка?

Мария грациозно опустилась на стул с мягким, обшитым парчой сиденьем. В утреннем свете под глазами у нее обозначились тени, а пухлые губы словно оказались заключенными в скобки морщин.

И все мелодраматические намеки на близящуюся опасность померкли на фоне этой страшной картины.

– Править такой страной, как Россия, дело необычайно тяжелое. – Мария понизила голос. – Здесь всегда зреют волнения, здесь измена – едва ли не любимая игра дворянства, но в последние годы положение заметно изменилось к худшему. Александр много путешествует по миру, и трон слишком долго остается незанятым. Такое положение вещей подталкивает врагов к новым заговорам.

– Их и подталкивать особенно не требуется.

– Возможно, но эти люди смелеют буквально с каждым днем.

Софья облизала пересохшие губы.

– И в тех письмах есть нечто такое, что даст врагам Александра Павловича оружие против него?

– Да.

– И что же… Мать повелительно подняла руку:

– Не спрашивай меня, Софья.

Первым ее побуждением было потребовать ответа. Если уж ей придется расхлебывать кашу, что заварила мать, то разве не заслуживает она знать правду?

Но, немного подумав, Софья пришла к мудрому заключению, что делать это не стоит, и слова, уже готовые сорваться с губ, так и не прозвучали.

Она любила Александра Павловича и питала к нему глубокое уважение, но прекрасно понимала, что он всего лишь человек, со своими слабостями и недостатками. А еще ей всегда казалось, что императора окружает аура меланхолии, словно он носит в себе некую тяжелую тайну.

Так ли уж она хочет знать, какая именно тайна породила такую печаль?

– В таком случае, матушка, вам нужно написать императору и предупредить его о грозящей опасности. Император непременно пожелает вернуться в Петербург.

– Нет, – отрубила княгиня.

– Но правду скрыть невозможно.

– Именно это я и должна сделать.

Софья нахмурилась, отказываясь верить в то, что мать может быть настолько себялюбивой.

– Вы готовы подвергнуть Александра Павловича опасности только потому, что не желаете признаться в собственном неблагоразумии?

Темные глаза раздраженно блеснули.

– Боже мой, неужели ты ничего не замечала в последние месяцы?

– Вы имеете в виду бунт?

– Александр очень расстроен.

Мария поднялась, прошла по полированному полу. На лице ее явственно проступило выражение крайней озабоченности. – Он всегда считал Семеновский полк самым верным и предательство воспринял как удар кинжалом в сердце. Мне страшно за него. Он такой впечатлительный. Я не уверена, что он переживет то, что сочтет еще одним предательством.

– Мы все желаем ему добра и здоровья, но он – император, – мягко напомнила Софья. – Он должен знать обо всем, что может угрожать трону.

Мария остановилась и, гордо подняв подбородок, посмотрела на дочь.

– Я намерена устранить все угрозы до возвращения Александра.

– Как? Если кто-то завладел вашими письмами…

– Не уверена, что их кто-то видел.

Софья потерла пальцами виски.

– У меня, матушка, от вас голова разболелась. Может быть, вам лучше начать сначала.

Мария устало вздохнула и, переведя дыхание, постаралась собраться и взять себя в руки.

– Неделю назад, на маскараде у графа Бернадского, ко мне подошел некий мужчина в маске, назвавшийся Голосом Правды. Заявив, что располагает письмами, которые я писала Елизавете, он пригрозил опубликовать их, если я не соглашусь заплатить сто тысяч рублей.

– Сто тысяч рублей, – прошептала Софья, пораженная размером названной суммы. Худшего варианта развития событий она и представить не могла. – Боже… Но мы не сможем собрать такие деньги.

– Я и не намерена платить, – резко бросила Мария. – Ни рубля. По крайней мере до тех пор, пока не удостоверюсь, что письма действительно в руках этого мерзавца. В чем я сильно сомневаюсь.

– Почему?

– Потому что, когда вымогатель собрался уходить, я попросила Геррика Герхардта проследить за ним.

Софья вздохнула. Геррик Герхардт был ближайшим советником Александра Павловича и самым необыкновенным человеком из всех, кого она встречала. От его цепкого, внимательного взгляда не ускользало, казалось, ничто. Зная о его преданности императору, можно было не сомневаться: любая угроза будет устранена безжалостно и решительно. Находясь рядом с ним, каждый чувствовал себя неуютно, ведь по малейшему знаку этого человека вас могли запросто отправить в темницу.

– Конечно, – прошептала она.

Мария пожала плечами; похоже, она не разделяла страха дочери в отношении Герхардта.

– Я уже сталкивалась с чем-то подобным. Само мое положение привлекает многих, кто хотел бы, используя меня, так или иначе повлиять на Александра Павловича.

Для Софьи признание матери не стало откровением. К ней самой нередко обращались люди, рассчитывавшие склонить императора к принятию того или иного решения.

Смешно. Неужели они не понимают, что у нее нет никаких возможностей повлиять на царя?

– И что Геррик? Удалось ему выследить вашего вымогателя?

– Да. Им оказался некто Николай Бабевич. Его отец – русский офицер, а мать… – Мария зябко повела плечами, – француженка. Такой неприятный народ эти французы. Им абсолютно нельзя доверять.

Этого мнения матери Софья не разделяла. Мария, как и многие люди ее поколения, слишком хорошо помнили вторжение Наполеона и разорительную войну с ним.

– Его схватили?

– Геррик решил, что будет лучше, если злодей пока останется в неведении. Пусть думает, что его маленькая тайна не раскрыта.

Софья покачала головой. Да что ж такое с ее матерью? О чем она только думает?

– Я, конечно, плохо представляю, как работает правительство, но если известно, кто злодей и где он находится, то почему бы не арестовать его прямо сейчас? – простодушно спросила она.

– Мы не знаем, действует ли он в одиночку или у него есть сообщники.

– Но Геррик, по крайней мере, вернул ваши письма?

– За Бабевичем установлено наблюдение, так что, если письма у него, он рано или поздно приведет нас к ним.

Похоже, настаивать на незамедлительном аресте шантажиста не имело смысла. Если Геррик решил, что злодей пока должен оставаться на свободе, так и будет, своего мнения он не изменит.

Придя к такому заключению, Софья постаралась получить ответ на другие вопросы.

– Почему вы считаете, что Бабевич лжет относительно писем?

Мария снова прошлась по комнате, перебирая массивные камни ожерелья, как делала всегда, когда пыталась выдать желаемое за действительное. Похоже, не все было так просто, как она хотела показать дочери.

– Когда этот негодяй обратился ко мне в первый раз, я потребовала, чтобы он показал письма. Он ответил, что не держит их при себе. Я потребовала доказательств того, что шантажист, по крайней мере, знаком с их содержанием. И он снова отказался, заявив, что никаких доказательств не будет, пока я не выплачу затребованную им сумму.

– Странно. Он ведь должен понимать, что выкуп платят только после предъявления доказательств и что просто так никто не даст ему и рубля.

– Мужчины склонны недооценивать женщин. Бабевич, наверное, полагал, что я запаникую и тут же соглашусь на все его требования. – Мария презрительно усмехнулась. – Есть и еще кое-что.

– Что?

– Мы с Елизаветой часто обменивались разными секретами, а потому – на случай, если письма попадут в чужие руки – придумали собственный шифр, которым и пользовались при переписке. Шифр, конечно, почти детский и разгадать его не составит труда, но показательно уже то, что вымогатель даже не похвастал своими успехами.

Софья согласно кивнула – довод и впрямь показался ей убедительным. Даже считая, что с женщиной легко справиться, нагнав на нее страху, злодей не удержался бы от того, чтобы продемонстрировать свою сообразительность.

Жизненный опыт, пусть и недолгий, убедил ее в том, что мужчина никогда не упустит возможности показать свое превосходство над женщиной.

– Если у него нет писем, то откуда ему известно об их существовании? И откуда он знает, что эти письма могут навредить Александру Павловичу?

– Именно поэтому Геррик и не принял мер к изобличению негодяя, – объяснила Мария. – Он убежден, что Николай Бабевич всего лишь пешка в чужой игре.

Софья поежилась. По спине пробежал холодок. И дело было не только в том, что она сидела в одной лишь ночной сорочке и корсете посреди остывшей комнаты. В какой-то момент молодая женщина вдруг почувствовала, что впереди ждут большие неприятности. Мысль о том, что у них с матерью появились опасные враги, не добавляла радости.

– Значит, не остается ничего другого, как сидеть и ждать, пока злодей не приведет вас к своим сообщникам.

Мать ответила не сразу и, оборвав наконец затянувшуюся паузу, нерешительно посмотрела на дочь.

– Вообще-то есть одно очень важное дело.

Софья инстинктивно подалась назад. Этот тон был хорошо ей знаком. Как и испытующий взгляд исподлобья. Ни первое, ни второе ничего хорошего никогда не обещали.

По крайней мере, ей.

– Нет-нет, матушка, можете не продолжать.

– Кому-то нужно отправиться в Англию и обыскать поместье герцога Хантли, – продолжала Мария, как всегда не обращая внимания на протестующие жесты дочери. – Если письма на месте, мы будем знать, что Николай Бабевич блефует, и опасаться нечего.

Беспокойство, овладевшее Софьей с самого начала разговора, грозило вот-вот перерасти в настоящую панику.

Боже. Вот уж не ждала так не ждала. А следовало бы. Мария никогда ни перед чем не останавливалась, и вот теперь не видела ничего странного в том, чтобы свалить на плечи дочери невыполнимое поручение.

– Но… – Софья попыталась восстановить дыхание. – Если письма спрятаны где-то в Англии, как может посторонний знать об их существовании?

Мария махнула рукой:

– Может быть, о них упомянул нынешний герцог или его брат, лорд Саммервиль. В конце концов, Эдмонд был здесь, в Петербурге, всего лишь несколько месяцев назад.

Софья ухватилась за последние слова, как за спасательный канат.

– Тогда почему бы просто не написать им и не потребовать вернуть письма? Герцогиня давно умерла, какое им дело до ее переписки?

Мария нетерпеливо махнула рукой:

– Нельзя. В первую очередь потому, что эти двое целиком и полностью преданы принцу-регенту… Ах да, этот ужасный человек стал теперь королем. – Она состроила гримасу. – Так или иначе, всем известно, что сей достойный господин остался весьма недоволен последним визитом Александра Павловича по случаю празднования победы в войне. Если бы король узнал о содержащихся в письмах сведениях, способных навредить императору, он несомненно потребовал бы передать их ему.

Софья и хотела бы возразить, но слухи о затаенной вражде между королем Георгом и Александром Павловичем, скорее всего, соответствовали действительности, что было совсем неудивительно. Монархи являли собой полные противоположности.

Император терпеть не мог пустой шумихи и неуместной болтовни.

Софья тут же попыталась найти другой предлог, чтобы отказаться от пугавшего ее путешествия в Англию.

– Обыскать поместье Хантли, не имея на то разрешения, невозможно. У английского герцога, должно быть, целый батальон слуг. Меня остановят у первых же дверей.

Мария снисходительно улыбнулась:

– Тебя примут там как дорогую гостью.

– Матушка…

– Распоряжения касательно твоего отъезда уже отданы и исполняются, – тоном, не терпящим возражений, оборвала ее Мария. – Ты отправляешься в конце недели.

Паника нарастала, мысли путались, и теперь уже Софья поднялась и прошла по комнате, изо всех сил стараясь взять себя в руки.

– Даже если бы я согласилась с вашим абсурдным планом – а согласиться с ним не могу, – положение герцога Хантли таково, что мое появление там в качестве гостьи было бы проявлением крайней неучтивости. Он ведь не женат.

– Я уже написала лорду Саммервилю и его молодой жене, что Александр Павлович хотел бы, чтобы тебя должным образом представили английскому свету. Так что прогнать тебя они не посмеют.

Положение ухудшалось, становясь критическим.

– Лорд Саммервиль живет в поместье со своим братом?

– Нет, но король предоставил в распоряжение супругов прежний дом леди Саммервиль, откуда до Мидоуленда не более мили. Несомненно, ты будешь часто бывать у герцога.

Софья покачала головой:

– Боже, матушка, что вы делаете? Навязываете молодоженам гостью, совершенно постороннего человека, и совсем не думаете о том, в какое неудобное положение всех нас ставите.

Лицо княгини мгновенно точно окаменело, глаза сверкнули холодным блеском. Решение было принято, и теперь уже ничто не могло его поколебать.

– Дочь моя, если эти письма попадут в чужие руки, неприятности ждут не только меня, но и Александра. – В ее голосе прозвучали жесткие нотки. – Еще одного скандала ему не пережить.

Еще одного?

Что бы это могло значить?

Софья выпрямилась – ее терпению пришел конец. Мать уже не раз изобретала хитроумные планы и комбинации, но эта…

– Итак, вы хотите, чтобы я отправилась в чужую страну, навязала свое присутствие людям, которых едва знаю, проникла в хорошо охраняемый дом герцога и выкрала письма, которых там, возможно, и нет? Я правильно все поняла?

Княгиня даже глазом не моргнула.

– Да.

Софья фыркнула.

– Предположим, я выполню это невозможное поручение и добуду письма. Что дальше? Что мне с ними делать? Сжечь?

Мария сделала большие глаза:

– Нет! Конечно же нет! Я хочу вернуть письма.

– Ради бога, матушка, разве эти письма уже не причинили вам кучу неприятностей? Их следует уничтожить.

Мария повернулась так быстро, что шелка и газ встрепенулись, словно крылья.

– Не говори глупостей, Софья. Они мне нужны.

Застигнутая врасплох неожиданной настойчивостью матери, Софья нахмурилась.

– Зачем?

Мария помолчала, вероятно, обдумывая, что сказать.

– Александр Павлович всегда любил меня и был весьма… щедр к нам. Но мы оба знаем, что его братья не одобряли нашу связь и были против того, чтобы он помогал мне содержать этот скромный дом. Если что-то случится – не дай, конечно, Бог, – боюсь, мы можем оказаться в весьма затруднительном положении и без того, что по праву принадлежит нам.

– Я не… – Софья не договорила – открывшаяся истина оглушила ее. – О нет! Вы намерены воспользоваться этими письмами, чтобы вымогать деньги у следующего царя? Да вы с ума сошли, матушка!

Мария раздраженно вздохнула.

– Должен же кто-то подумать о будущем.

– Я думаю о будущем, матушка. – Софья повернулась и, пройдя через комнату, остановилась у окна. – Надеюсь, вам понравится в той сырой темнице, которая несомненно ожидает нас.