9
Прошло около двух месяцев с момента переезда Стаса в Москву. Он успел свыкнуться с колкостями Слюнкина и насмешками одноклассников. Стас старался избегать любых контактов со Звездиной, хорошо запомнив Кешин совет держаться от нее подальше, а также урок, преподанный ему Киселем. Дружба с Кешей крепла день ото дня. Каждое утро они встречались внизу у подъезда и вместе шли в школу.
– Слушай, Кисель чего—то в последнее время затаился. Уж не задумал ли чего? – одним морозным утром поделился Кеша со Стасом своими мыслями, поеживаясь от холода.
– Думаешь? – спросил Стас, подходя ко входу в школу.
– Раньше и недели не проходило без какой—нибудь истории, – потянув на себя дверь и пропуская вперед друга, ответил Кеша.
– Слушай, Кеш, – перебил его Стас. – А чего он, например, до тебя или Слюнкина не докапывается?
– У Андрюхи двоюродный брат крутыш. В качалку ходит, кик—боксингом занимается. У него серьезный тусыч, и Кисель это прекрасно знает. А меня? – ухмыльнулся Кеша, расшнуровывая ботинки. – Если меня тронет, братишка вернется, яйца ему отрежет, яичницу сделает и сожрать заставит. Жаль, что он в армии. Я бы с ним поговорил насчет тебя.
Поднявшись по лестнице, они вошли в класс французского и заняли свою парту возле окна. За несколько секунд до звонка появилась Екатерина Михайловна. Поприветствовав ребят, она отметила присутствующих и вызвала Кешу. Тот достаточно бойко ответил на все заданные вопросы всего лишь с несколькими ошибками и, получив законную четверку, довольный сел на место.
– Надо нам почаще между собой базарить по—французски, – шепнул он Стасу. – Двойная польза. Уроки меньше учить придется, и хрен кто нас поймет, если вдруг приспичит обсудить что—нибудь важное в присутствии посторонних.
– Хорошо, давай, – тихо ответил Стас.
После урока учительница попросила Стаса задержаться. Он дождался, когда все выйдут из класса и подошел к розовощекой Екатерине Михайловне, которая закончив записывать что—то в журнале, заложила его ручкой, и отодвинула на край стола.
– Что ж, я довольна твоими успехами, – улыбнулась она. – Очень довольна. Ты быстро прогрессируешь. Грамматика у тебя на высоком уровне, несмотря на то, что ты изучал ее самостоятельно.
Стасу было необычно и в то же время приятно, что его хвалят. Сам он был уверен, что толком ничего не знает. Правда, мог достаточно легко читать и понимать французские тексты. Но он всегда считал, что разговорная речь намного важней. Что знание грамматики без нее не стоят ровным счетом ничего. А тут за два месяца такой прогресс со слов Екатерины Михайловны.
– Мы с Надеждой Алексеевной думали насчет тебя. Стас, весной в 217—ой собеседование. Мне кажется, что тебе просто необходимо попробовать поступить во французскую школу. Английский ты знаешь прекрасно, так что с ним проблем не будет. А вот французский для поступления надо подтянуть.
– Французская школа?! А… она далеко находится? – запнувшись от неожиданного предложения, спросил Стас.
– Далеко? – удивленно посмотрела на него Екатерина Михайловна. – Десять минут быстрым шагом или две остановки на автобусе.
– Как? – воскликнул Стас.
– Вот так. Конечно, придётся дополнительно позаниматься с преподавателем. У меня там работает приятельница. Вот, возьми ее телефон, – вырвав из ежедневника небольшой листок и написав на нем номер, протянула его Стасу. – Поговори с родителями и позвони Ирине Сергеевне.
– Спасибо, Екатерина Михайловна. Вы думаете, меня примут? – аккуратно сложив пополам лист и убрав его в нагрудный карман рубашки, неуверенно спросил он француженку.
– Стас, будь добр, приоткрой, окно, – попросила Екатерина Михайловна.
Стас подошел к окну и повернул ручку. Через образовавшуюся щель в помещение вместе со струями холодного свежего воздуха посыпались крупные снежинки. Екатерина Михайловна задумчиво посмотрела на улицу.
– На дворе ноябрь. Собеседование в мае. Если ты будешь так же усердно заниматься, то у тебя в запасе уйма времени. Ну а теперь мне пора, – сказала она, собирая со стола свои вещи.
– Спасибо, Екатерина Михайловна, до свидания! – выпалил Стас и вылетел из кабинета.
«Ни фига себе, я и французская школа! – воскликнул про себя ошеломленный Стас. – Разве такое возможно? Я его учу—то всего пару месяцев по—настоящему. А до этого что? Так, сам ковырялся в учебнике. Как оказалось, только грамматику боле—менее освоил, а произношение было ни туда, ни сюда. Да и сейчас, по—моему, оно хромает», – размышлял ошеломленный Стас, оказавшись в коридоре.
Холл оживленно гудел. Старый начищенный мастикой паркет поскрипывал под ногами, словно свежевыпавший снег. Стас подошел к Кеше, который стоял в кругу незнакомых ребят и о чем—то горячо спорил с невысоким длинноволосым парнем. Заметив приближающегося друга, Кеша что—то сказал приятелям на прощание, отчего те захохотали, и присоединился к Стасу. – Погнали скорей, а то через пару минут физика начнется, – поторопил Кеша.
– Это с кем ты базарил? – спросил Стас друга на ходу.
– Да это Антоха Чумаков из девятого б. У наших паханов гаражи рядом. Вот он все пытается меня переспорить, что их двенадцатилетний мерседес лучше нашей двадцать первой волги, которой уже лет сорок. Еще ее и рухлядью, гад, назвал.
– А что, не так?
– Конечно, нет! У них местами сквозная коррозия, и это всего через двенадцать лет. А на нашей тачке еще мой дед колесил. Есть, без базара, ржавчина. Но такой металл, как у двадцать первого волгана, хрен разъешь и за сто лет. Батя говорит, что раньше по уму делали и не жалели качественного железа. А сейчас у производителя задача кое—как дотянуть до конца гарантии, а потом извините, будьте любезны в течение нескольких лет привезти в сервис как минимум половину стоимости вашего авто. Такая вот технология. Японцы, правда, говорят, пока еще марку держат. Да и то не все.
– Ты хочешь сказать, что твой батя на ней до сих пор ездит? Чего—то я вашу волгу ни разу во дворе не видел, – усомнился Стас.
– Пахан, ты сам знаешь, – полушепотом сказал Кеша, – бухает периодически. На работу его водила на служебной машине возит. А на своей тачке он в выходные по гаражу круги почета нарезает перед соседями—собутыльниками. Тормозами своими хвастается. Она как вкопанная останавливается. Кстати, а чего от тебя Кате понадобилось?
– Военная тайна, – ответил Стас.
– Какие еще тайны? Ты чего—то, попутал, Мальчиш—Кибальчиш хренов…
– После уроков расскажу, господин главный буржуин, – сказал Стас, вместе со звонком входя в класс физики.
– Костик, кстати, обещал, что сегодня какие—то опыты будем ставить, – громко сказал Кеша, устраиваясь за партой.
Он не заметил, что в этот момент из маленькой комнатки рядом с доской, где хранился необходимый для практической деятельности реквизит, вышел Константин Алексеевич, молодой преподаватель физики с полоской редких темных усиков под носом. Вместо того, чтобы добавить ему серьезности и зрелости, усики делали его почти юнцом, поэтому за спиной школьники называли его просто Костиком. Он нахмурился и строго посмотрел на Кешу.
– Так, Кешкин, – прокашлявшись, грозно начал он. – Принеси из лабораторной необходимые приборы и раздай одноклассникам.
– Одну минутку, Константин Алексеевич! – уважительным тоном произнес Кеша, чем тут же себя реабилитировал и юркнул в комнатку.
Физик быстро оттаял и начал объяснять, что за опыт они будут сегодня ставить и что им для этого понадобиться.
Кеша раздал приборы и сел на место.
– Эх, если бы он нам что—нибудь дельное про тротил, нитроглицерин или на крайняк динамит рассказал, было бы дело. А то опять эти цепи, проводники, – разочарованно пробубнил себе под нос Кеша.
– Чего ты говоришь? – не расслышал Стас.
– Да так, ничего, проехали. Опыты, хотя бы интересней ставить, чем просто формулы зубрить. Скорей бы уже уроки закончились.
Выйдя на улицу после занятий, Стас с Кешей попали под обстрел тяжелой снежной артиллерии. Школьники лепили снежки—снаряды и мощными залпами встречали выходивших из школьных дверей. Выбравшись из—под огня, Кеша метнул несколько комков в сторону осаждавших школу, и они повернули за здание, которое своей белизной сливалось с густым снежным покровом.
– Может, прогуляемся? – предложил Стас.
– Чего это тебя вдруг на улицу потянуло? А как же корм для зубра, любимая зубрежка?
– Поговорить нужно. Где тут французская школа?
– А на фиг она тебе сдалась? – спросил Кеша.
– Давай дойдем. Там поговорим.
– Ну, пошли, партизан несчастный! А ты че, в Москве уже несколько месяцев и не знаешь, что в округе находится? Ты вообще был на Красной площади, на старом Арбате, в Пушкинском музее?
– Нет пока.
– Эх ты… приехал в Москву и не фига не видал. Ладно, исправим. Устрою тебе небольшой экскурс по столице при случае.
Солнце пробивалось сквозь разрывы в густых снежных облаках и, отражаясь от устланной белым снегом земли, больно резало глаза. Кеша повел друга дворами, в которых выросли горы—сугробы, и через пятнадцать минут они были на месте.
– Ну, вот школа. Че дальше? – сунув руки в карманы куртки, спросил Кеша, глядя на четырехэтажное панельное здание с горевшими электричеством окнами, отгороженное от мира полутораметровым бетонным забором.
– Сань, только поклянись, что никому?
– Хорош! Не доверяешь, лучше ваще ничего не говори, – разворачиваясь в обратную сторону, обиженно сказал Кеша.
– Да ладно тебе, Сань. Слушай. Француженка предлагает мне попробовать поступить сюда. Весной.
– Не фига се! А тебе оно надо? И так зубришь с утра до вечера, а тут вообще зароешься.
– Сань, скажи, у тебя есть любимое дело?
– Полно! Комп, по инету полазить, в игры порубиться. На лыжах нравится кататься, на коньках. Почитать, иногда.
– Не, я имею в виду такое, которое бы ты хотел делать всегда? Ну, типа, кем ты хочешь стать? Короче, мечта есть?
– А, это, – задумчиво ответил Кеша.
Он снял перчатки, набрал полные ладони пушистого мягкого снега и натер им лицо. Повернулся к Стасу спиной и некоторое время стоял молча, глядя на ползший по небу солнечный диск.
– Я врачом хочу стать, – не поворачиваясь, сдавленным голосом ответил друг. – Девятый закончу, и в медучилище. А потом в универ. Хирургом буду. Мать у меня болеет. Рак. Если успею, вылечу. И другим буду помогать.
Кеша снова набрал снега и утопил в нем лицо.
– Сань, ты того, прости меня, – пытаясь поддержать друга, сказал Стас.
– Да ты—то тут причем? – махнул рукой Кеша. – Надорвалась мать. Батя бухает запойно, а мы с братом целиком на ней всегда были. Работа, мы с братом, батя со своими закидонами – сплошной нервяк. Вот и перенапряглась. Хоть и хорохорится, вижу, что хреново ей.
– Да, если бы ты не сказал, я никогда не догадался бы. И батя твой с виду ништяк мужик. Мне он нравится.
– Мужик—то он офигенный. Только уйдет в запой, становится проблемный. Мать его постоянно откачивает. Без нее, давно бы сдох. Извини, Стас, что грузанул тебя. Че там у тебя со школой?
– Да вот, значит, – пытаясь переключиться обратно, сказал Стас. – Екатерина Михайловна говорит, что мне стоит попробовать поступить в эту школу. Вот ты врачом хочешь стать…
– Хирургом, – перебил Кеша.
– Да, ты хирургом, а я переводчиком. С детства тащусь от языка. В старой школе все английский учили так, ради оценок. А для меня это был любимый предмет. Плюс еще Галина Викторовна, моя учительница, жила в соседней квартире. Я к ней по несколько раз в неделю заходил. Она меня чаем поила, и мы разговаривали на английском, – с улыбкой вспомнил Стас прошлую жизнь. – Ну, в общем, я был у нее любимым учеником. Благодаря ей, я и знаю английский. А сейчас для меня французский любимый предмет. Я еще там на севере нашел дома старый учебник французского. Полистал его и понял, сам не знаю почему, что хочу выучить этот язык. И начал заниматься самостоятельно.
– А откуда у тебя дома учебник—то взялся? Кто—то из родоков учил?
– Да не, вроде. Мать – немецкий, отец – английский. Правда, ни тот ни другой, ни в зуб ногой. Ни хрена не помнят. А учебник понятия не имею, откуда появился, – пробежав по закоулкам памяти, ответил Стас.
– Ладно, пошли, переводчик несчастный, школу твою новую осмотрим, – хлопая Стаса по плечу, предложил Кеша.
– Она еще пока не моя, – с сожалением вздохнул Стас.
Друзья обогнули здание. Ловя равновесие, пробежались по торчащему из снега забору, откуда нырнули в глубокие сугробы. Затем зашли внутрь школы. На входе их остановил одетый в черную с нашивками форму охранник.
– Ребят, вы из этой школы? – угрожающе сдвигая брови и подозрительно поглядывая на них, спросил он.
– Нет, у меня брат здесь учится в 11а, – не моргнув глазом, соврал Кеша. – Надо ему передать ключи от квартиры, можно?
Массивная фигура охранника на пару секунд замерла, изобразив состояние глубокой задумчивости.
– Вообще—то не положено посторонних пускать. Ну, так и быть, проходи. А дружок твой пусть здесь подождет. Заодно вещи твои покараулит. Кстати, как брата зовут?
– Антон Рачков, – выпалил Кеша.
– Такого не знаю, – пожал плечами охранник. – Давай, проходи и одна нога здесь, другая там.
– А—а—а… можно мы вместе, он в туалет хочет, умирает, – кивая головой в сторону Стаса, шепнул Кеша.
Стас подхватил игру друга и начал нетерпеливо переминаться с ноги на ногу, пытаясь вспомнить, какое бывает выражение лица у человека, который нестерпимо хочет в туалет.
Еще раз окинув друзей бдительным взглядом, страж махнул рукой и сказал: – Черт с вами, валяйте. Только отряхнитесь хорошенько, чтобы снегу не нанести в школу. Не то Марья Андреевна от вас живого места не оставит. И куртки в раздевалке повесьте.
– По—моему у директора другое имя было, – удивился Кеша. – Брат называл, да я, блин, забыл!
На серьезном лице охранника появилась улыбка: – Марья Андреевна это наша уборщица. Разве он не рассказывал про нее? Зверь женщина, – шепотом сказал он. – За чистоту готова на куски порвать.
– Нет, ничего не говорил про нее, – покачал головой Кеша и огляделся по сторонам, не видать ли грозной уборщицы.
– Ну, давайте, бегом, – поторопил их охранник. Вон там справа, – махнул он рукой в сторону висевшего на стене стенда, – расписание. А туалет на втором этаже. Справа мальчики, слева девочки. А директоршу зовут Дарья Данииловна Фендельбаум, – многозначительно указывая пальцем вверх, – произнес охранник.
– Ну, ты даешь! – шепнул другу Стас, засовывая шапку и перчатки в рукав куртки в раздевалке.
– Птица говорун отличается умом и сообразительностью! Помнишь этот мульт? – спросил Кеша.
– Не—а.
– Ты че, тайну третьей планеты не смотрел? Старый, еще совковый.
– Может и смотрел, не помню.
– Глянь, прикольный. Нам с брательником матушка не давала в детстве импортные мульты смотреть. Вплоть до того доходило, что грозилась телевизор на помойку выбросить. А старые советские смотрели, сколько захотим. Я ей за это только спасибо сказал потом. В них хоть смысл есть и рисунки офигенные, в отличие от того, чем сейчас ящик забит.
В школе все было новое. Видно, летом прошел капитальный ремонт, и до сих пор стены сохранили запах краски. Большие квадратные окна бросали обильные световые пятна на плиточный пол. Белые двери были плотно закрыты. С высоких потолков струился голубоватый свет от люминесцентных ламп. В коридорах было тихо, лишь из—за некоторых дверей доносилась мелодичная французская речь.
– Ну не знаю, – сказал Кеша, – наша школа мне больше нравится. Здание старинное, колонны, паркет. А эта на больничку смахивает.
Стас остановился возле одного из кабинетов, прислонив ухо к двери. Кеша сел на подоконник. Достал мобильник и начал рыться в нем. Закончив, он спрыгнул на пол, накинул на плечо сумку и взял Стаса за локоть.
– Пошли, француз. А то охранник чего доброго заподозрит нас в террористической деятельности.
Друзья спустились на первый этаж и натянули теплые куртки и шапки.
– Ну что, нашли брата? – спросил охранник.
– Нет, ушел уже. Придется ему померзнуть, – засмеялся Кеша.
Оставив стены школы, Стас с другом побрели в сторону дома. Белый снежный пух приятно поскрипывал под ногами.
– Наконец зима нормальная наступила, можно с горок полетать. Пойдешь? – спросил Кеша.
– Сейчас что ли?
– Нет, на днях. Пусть поболе снежка навалит. А потом у школы каток зальют. У тебя есть коньки?
– Были. Надо померить, вдруг нога выросла.
– Ничего, носы срежешь, будет вариант с вентиляцией! Шучу, если чего можно на антресолях порыться. От брательника много чего осталось. Он в хоккей постоянно рубился, так что коньки, клюшки, шайбы есть. Ты кстати, под какую руку играешь? – спросил Кеша.
– Под правую.
– Повезло, как братан. А я под левую. Так что тебе его клюхи перепадут. Но, чур, с возвратом. Слушай, завтра контрольная по геометрии. Я чего—то последнюю тему не понял, поможешь?
– Не вопрос, – ответил Стас, заворачивая в Кешин подъезд.
Оказавшись в тепле, Стас почувствовал, что сильно проголодался.
– Кеш, может, перекусим чего сперва? – спросил он друга.
– А то! Ты пока чайник поставь, а я яичницу сварганю. Бабка яиц домашних прислала.
Кеша накрошил репчатого лука и бросил в обильно политую маслом сковородку. Туда же отправил тонко нарезанные ломти хлеба. Когда лук и гренки поджарились, залил их десятком яиц.
– Кеш, у нас от такого количества яиц диатез не выскочит? – спросил Стас.
– Не выскочит. Эко продукт. Бабка кур для себя держит, поэтому кормит нормально, без всяких анаболиков и антибиотиков, – раскладывая по тарелкам еду, ответил Кеша.
С аппетитом умяв яичницу и запив ее чаем, друзья плавно переместились в Кешину комнату и устроились за столом. Стас целый час объяснял ему материал, и, казалось, Кеша все понял.
– Все ясно. Только мой мозг так устроен, что, боюсь, к завтрашнему утру все испариться, – почесал затылок Кеша.
– А как же ты собрался в медицинском учиться? Там, думаю, посложнее, чем в школе будет.
– Понимаешь, если мне что—то интересно, я все запоминаю. А алгебра с геометрией, да и еще в исполнении Елены Ужасной меня абсолютно не увлекает.
– Придется поднапрячься, Кеш. Особенно, если ты собираешься провести в этой школе еще какое—то время.
– Посмотрим, может, что и отложится в моей башке, – скептически хмыкнул Кеша.
– Ладно, Кеш, я пойду. А то еще столько всего сделать надо, – начал собираться Стас.
Вернувшись домой, Стас первым делом набрал номер Ирины Сергеевны.
– Алло, – послышался низкий женский тембр в телефонной трубке.
– Ирина Сергеевна, здравствуйте. Меня зовут Стас. Ваш номер мне дала Екатерина Михайловна, – представился он.
– Екатерина Михайловна? – переспросила она.
– Да. Наша учительница по—французскому.
– А, теперь поняла.
– Я хотел с вами поговорить насчет занятий.
– Стас, сейчас не совсем удобно. Приходи в среду к трем часам к 217—й и набирай. На месте все обсудим. Ты знаешь, где она находится?
– Да, конечно.
– Тогда до среды.
– До свидания, Ирина Сергеевна, – попрощался Стас и повесил трубку.