1
Была весна. Небо и море, залитые солнечным светом, блистали яркой синевой; с тихим плеском к берегам Ривьеры подкатывались волны. Здесь весна уже наступила во всем своем великолепии, тогда как на севере еще бушевали снежные метели.
Золотые лучи солнца играли на белых стенах домов и вилл города, расположенного на морском берегу широким полукругом; всюду высились стройные пальмы, зеленели лавры и мирты, на темной зелени пестрели тысячи камелий, все роскошно цвело и благоухало. С окрестных гор смотрели вниз древние, сверкающие белизной церкви; из-за пиний и оливковых деревьев выглядывали небольшие поселения, а вдали, словно плавая в прозрачном, пронизанном солнечным сиянием воздухе, голубели увенчанные снегом вершины Альп.
Сегодня Ницца отмечала один из своих весенних праздников, и все население города и его окрестностей стремилось в одно место; по улицам двигалась бесконечная вереница роскошных экипажей, все окна и балконы пестрели зрителями, а на тротуарах теснилась веселая толпа.
На корсо[1] перестрелка цветами была в полном разгаре. В воздухе беспрестанно мелькали душистые букеты; цветы, которые на севере являются большой редкостью и стоят немалых денег, здесь разбрасывались без всякого сожаления. Всюду развевались флаги, в воздухе стоял гул от веселых восклицаний, смеха и музыки, и разливался одуряющий аромат фиалок.
На террасе одной из гостиниц стояла небольшая группа мужчин, очевидно, соотечественников, случайно встретившихся здесь, за границей; они говорили по-немецки. Живой интерес, с которым двое младших следили за необычным зрелищем, показывал, что оно было для них ново; что касается третьего, довольно пожилого человека, то он оставался равнодушен к тому, что происходило перед его глазами.
– Я ухожу, – сказал он, взглянув на часы. – Это волнение и суета способны оглушить хоть кого; невольно захочется тишины и покоя. А вы, господа, верно, еще останетесь?
По-видимому, молодые люди действительно намеревались остаться; один из них – красивый, стройный человек, очевидно, военный в штатском костюме – со смехом ответил:
– Разумеется, господин фон Штетен! Мы еще совершенно не Устали и не нуждаемся в отдыхе, и это зрелище нам, северянам, кажется чем-то волшебным. Не правда ли, Витенау? Ах, вот и Вильденроде! Вот это красота! Экипажа почти не видно из-под цветов, а прекрасная Цецилия похожа на настоящую фею весны!
Проезжавший мимо экипаж в самом деле выделялся роскошным убранством; он был весь украшен камелиями, ими же были убраны шляпы кучера и лакея, даже лошади.
Впереди сидели господин с гордой, аристократической внешностью и девушка в шелковом платье и воздушной белой шляпке. Молодой человек, расположившийся на заднем сидении, прилагал все усилия, чтобы уложить массу цветов, которые сыпались со всех сторон именно в этот экипаж; часто летели и большие, дорогие букеты, брошенные, очевидно, в знак поклонения красоте девушки, а она, улыбаясь, сидела посреди цветов и блестящими глазами смотрела вокруг на возбужденную толпу.
Офицер схватил букет фиалок и ловким движением кинул его в экипаж; однако вместо девушки букет попал в руки ее спутника, и тот небрежно бросил его вместе с другими цветами в кучу, высившуюся рядом с ним на заднем сидении.
– Ну, я посылал букет, конечно, не Дернбургу, – с некоторой досадой произнес офицер. – Само собой разумеется, он опять в экипаже Вильденроде; теперь их можно встретить только в его обществе.
– Да, с тех пор, как появился этот Дернбург, они, кажется, считают излишним поддерживать прежние знакомства, – заметил Витенау, мрачно следя за экипажем.
– Так и вы уже успели это заметить? Да, к сожалению, миллионеры всегда оказываются на первом плане, и, полагаю, барон Вильденроде особенно способен оценить это качество в своем друге, ведь не секрет, что в Монако[2] удача подчас отворачивается от него.
– Ну, об этом и речи быть не может, – возразил Витенау почти с недовольством. – Барон по виду очень приличный человек и вращается здесь в высшем обществе.
– Это еще ничего не значит. Именно здесь, в Ницце, границы между миром людей так называемого высшего общества и миром авантюристов почти совершенно исчезают; никогда не знаешь точно, где кончается один и начинается другой. А этот Вильденроде – Бог его знает, что он из себя представляет! В самом ли деле он дворянин?
– Несомненно, дворянин, это я могу засвидетельствовать, – вмешался Штетен, до сих пор слушавший молча.
– А, так вы знаете его?
– Много лет тому назад я бывал в доме старого барона, теперь уже умершего, и знаком с его сыном. Правда, я мало знаю его, но на свое имя и титул он имеет полное право.
– Тем лучше, – небрежно ответил офицер. – Впрочем, у меня с ним не более как шапочное знакомство, завязавшееся во время путешествия; оно ни к чему нас не обязывает.
– Разумеется, ни к чему; эти отношения так же легко порвать, как и завязать, – заметил Штетен с некоторым ударением. – Однако, мне пора! До свидания, господа!
– Я пойду с вами, – сказал Витенау, у которого вдруг как будто пропала охота смотреть на праздник. – Ряды экипажей уже начинают редеть. Только нам тяжеловато будет идти по улицам.
Они простились со своим товарищем и ушли с террасы. Действительно, нелегко было продвигаться в густой толпе, и прошло довольно много времени, прежде чем вся суета и толкотня остались позади них.
Разговор не вязался; Витенау был рассеян или не в духе. Вдруг он произнес без всякого предисловия:
– Значит, вы довольно близко знакомы с Вильденроде, а между тем я узнаю об этом только сегодня! И вы никогда не бываете у них!
– Нет, не бываю, – холодно ответил Штетен, – и для вас я желал бы другого общества. Я уже не раз делал вам намеки, но вы не хотели понимать их.
– Меня ввел в их дом один соотечественник, а вы выражались так неопределенно…
– Потому что сам не знаю ничего определенного. Знакомство, о котором я недавно говорил, существовало двенадцать лет тому назад, а с тех пор многое переменилось. Ваш друг прав: в Ницце граница между честным обществом и авантюристами нередко совсем пропадает, и, мне кажется, в настоящее время Вильденроде находится уже по ту сторону этой границы.
– Вы не верите, что он богат? – спросил пораженный Витенау. – Он живет с сестрой на широкую ногу, его дела, по-видимому, в блестящем состоянии, и, во всяком случае, в настоящее время в его распоряжении, наверно, значительные средства.
– Об этом надо спросить в Монако, ведь Вильденроде там – постоянный гость и, говорят, играет почти всегда удачно; но сколько времени ему будет везти – другой вопрос. Ходят слухи и кое о чем другом, посерьезнее. У меня нет желания возобновлять старое знакомство, хотя прежде мы были в довольно близких отношениях, так как наше родовое имение граничит с бывшими владениями Вильденроде.
– Бывшими? – переспросил молодой человек. – Так их имения проданы? Впрочем, я вижу, вам не хочется говорить об этом.
– С посторонними – конечно, но вам я готов, рассказать все, зная, что у вас есть причины интересоваться ими. Надеюсь, этот разговор останется между нами?
– Даю вам слово!
– Ну-с, это короткая и, к сожалению, обыкновеннейшая история. Имения Вильденроде давно уже были в долгах, тем не менее владельцы продолжали жить на широкую ногу. Барон женился вторично в преклонном возрасте, когда его сын уже был совершенно взрослым человеком; он ни в чем не мог отказать своей молодой жене, а у нее было много, даже очень много желаний; сын, атташе посольства, тоже привык к роскоши; к этому прибавились неожиданные денежные расходы, и наконец разразилась катастрофа. Барон внезапно умер от удара – по крайней мере, так говорили…
– Он наложил на себя руки?
– Весьма вероятно. Надо полагать, он не смог пережить разорение и позор. Впрочем, семья избежала позора, ей помогло правительство, ведь бароны Вильденроде принадлежали к числу самых старинных дворянских родов в стране, и их имя надо было спасти во что бы то ни стало; замок и имения перешли во владение короля, кредиторы были удовлетворены, и продажа имений была воспринята всеми как добровольная. Семье, разумеется, не осталось ничего; вдове с маленькой дочерью пришлось бы терпеть нищету, если бы король не утвердил за ней ежегодной ренты и не дал помещения в одном из замков. А вскорости она умерла.
– А сын? Молодой барон?
– Он, конечно, вышел в отставку, да и должен был выйти при таких обстоятельствах; лишившись всяких средств, он не мог уже оставаться атташе посольства. Без сомнения, это был жестокий удар для честолюбивого человека, который так неожиданно оказался у разбитого корыта. Конечно, он мог избрать другой, вполне достойный и почетный путь; ему наверняка дали бы какое-нибудь место; но принять его значило бы, во-первых, унизиться, выйти из того общества, в котором он играл до сих пор первую роль, а во-вторых, надо было упорно трудиться и довольствоваться сравнительно скудными средствами, а для Оскара фон Вильденроде это было невозможно. Он отказался от всех предложений, уехал за границу и пропал. Теперь, через двенадцать лет, я снова встретил его здесь, в Ницце, вместе с сестрой, которая тем временем выросла, но мы оба предпочли считать друг друга незнакомыми.
Витенау задумчиво выслушал этот рассказ и ничего не ответил. Штетен взял его под руку и произнес вполголоса:
– Вам не следует так враждебно смотреть на молодого Дернбурга, потому что его появление, по всей вероятности, спасло вас, помешав сделать большую глупость!
Молодой человек сильно покраснел; он явно смутился.
– Господин фон Штетен, я…
– Я ведь не упрекаю вас в том, что вы слишком глубоко заглянули в некие красивые глаза, – перебил его Штетен, – это так естественно в ваши годы, но в данном случае вы могли бы слишком дорого заплатить за свою смелость. Подумайте сами, годится ли в жены скромному помещику девушка, выросшая в такой обстановке и под таким влиянием? Хотя вы едва ли получили бы согласие Цецилии Вильденроде, потому что окончательное решение зависит от брата, а тому нужен зять-миллионер.
– А Дернбург, говорят, – наследник нескольких миллионов, – прибавил Витенау с Нескрываемой горечью, – следовательно, он удостоится чести стать зятем барона Вильденроде.
– Что он наследник миллионов, это факт. Металлургические заводы Дернбурга, несомненно, самые значительные во всей Германии и прекрасно работают, их теперешний владелец – человек, каких немного; я случайно познакомился с ним несколько лет тому назад. Однако вот и Вильденроде возвращаются!
В самом деле, к ним приближался экипаж барона. Разгоряченные лошади мчались во весь опор, и экипаж, поднимая столбы пыли, пролетел мимо отошедших в сторону Штетена и Витенау.
– Жаль Оскара Вильденроде! – серьезно сказал Штетен. – Он очень незаурядный человек, и, может быть, из него вышло бы что-нибудь замечательное, если бы судьба так внезапно и безжалостно не вырвала его из круга, в котором он родился и вырос. Не смотрите так мрачно, Витенау! Вы немного погорюете о несбывшейся мечте юности, а вернувшись домой, к своим полям и лугам, поблагодарите судьбу за то, что эта мечта так и осталась мечтой.