Свободный полёт. Фантастические повести. ПАДЕНИЕ (Ольга Краузе)

Бессонница и сновидения

Кабы в храме не запрещалось курить, Юлька бы Всенощную отстояла. А то как расчувствуется, растрогается, рука в карман за сигаретами сама тянется. Это вам не метро, где проехала из одного конца в другой, вышла и закурила. Молитва должна идти от души. А ежели душа закурить требует, а нельзя?

А чтобы порассуждать о «бизнесе» отцов церкви нашей, то курить еще больше захочется. Однако их мудрая стратегия нанесла серьезный ущерб истинным слугам дьявола, «табачным королям». Поскольку те платят пошлины и акцизы, а кто посягнет облагать налогами церковь Божию? Мирской недотепе Юльке, той «божественной» стратегии никогда не понять, ибо неисповедимы пути Господни.

Прости, Господи, ее душу некрещеную, ибо сам обряд крещения Юлька так ни разу и не смогла отстоять до конца. Когда всем бабам и девицам велят спустить чулки, а мужикам и хлопцам задрать брюки…

Прости, Господи, душу ее грешную, что в храм тянула во дни запретные, ибо никакие фирменные прокладки и тампаксы Господа не обманут.

И не пытала она у Господа, за что душа ее мается, по свету белому мыкается. И не роптала на Господа, аки дитя неразумное, птичку божию удавивши, прощение за грехи просит. А птичка божия не воскреснет! Так по что же святой отец в купол басит: «Ныне отпускаются грехи раба твоего»?

Не давила Юлька птички божией, не топила малых деток от собачек, кошечек, не травили даже мышки серенькой. А что в постные дни убоиной питалась, а в праздники голодала, так на все воля, Господа. И молюсь я по своему скудному разумению, и сказание сие о бедной Юлькиной душе, по дороге в Дом Божий заплутавшей, поведаю, как сумею.

Сказывали, будто таблица Менделеева Дмитрию Ивановичу сама приснилась. А мне сдается, что она ему и вовсе спать не давала, а уснул-то он исключительно, когда всю систему окончательно представил. И только недостающие элементы в пустых клетках осталось вычислить.

Хвала тебе, великая бессонница, пособница творцов и открывателей! Да разве села бы я записывать это горькое повествование, если бы каждую ночь, вплоть до самого утра, не грохотал за окном отбойный молоток, сопровождаемый похабными прибаутками и трехэтажными матюгами дорожных тружеников, поставленных мудрой рукой вышестоящего начальства реконструировать трамвайные пути именно в это благословенное время суток.

Да, разве села бы я писать, если бы спала не одна, а в обнимку?

Спасибо тебе, одиночество, берег мой неприкаянный, только ты даешь мне право оставаться самой собой, примеряя все встречные образы. Только при тебе маячит на горизонте петля – гениальное изобретение всех времен и народов, позволяющая однажды человеку раз и на всегда оторваться от земли, а не гнить заживо в собственных экскрементах, в суетливом окружении сердобольных обожателей, готовых тебя мучить до бесконечности.

Юлька не любила болеть. Когда она болела так, что уже не в силах притворяться здоровой, – она всех сердечных и сочувствующих посылала на три буквы. Когда Юлька действительно всерьез и надолго заболевала, ей снился, с навязчивым постоянством, один и тот же бред:

Как она бежит. высунув язык, вдоль нескончаемого забора, пока в этом заборе не образуется дыра, в виде двух оторванных досок, валяющихся здесь же, под забором. Все пространство в этой дыре занимает старое кладбище. А между могильных оград и обелисков пролегает узкая тропа в Юлькино логово, где в лопухах, на ворохе тряпок, ждут ее, еще полуслепые щенки, которых она готова кормить до утра. Все восемь Юлькиных сосков горят от жажды накормить детей. Но там, под лопухами никого нет, а собранное некогда ею в кучу тряпье, растаскано вокруг разоренного лежбища по соседним кустам. Сначала, запаниковав, Юлька начинает нюхать землю, заглядывать в провалившиеся могилы, а потом садится на задние лапы, задирает морду на закат и воет горько и тошно, пока не проснется. А, проснувшись, чертыхается, закуривает и плачет так, что лучше не суйтесь к ней, а то обматерит и сами знаете куда пошлет.

Вещие карты

Глухой слышал, как немой рассказывал, что слепой видел, как хромой быстро-быстро бежал. Вот и я много чего поведаю, а верить мне или не верить, ваше дело.

На заводе, где инженером-конструктором трудилась Юлька, в механосборочном цеху, работала нормировщицей Ирина, многодетная мать-одиночка, Юлькина ровесница. Баба она была компанейская, шебутная и коллективные пьянки, с поводом и без, проводились именно на ее кухне, где она всем подругам лихо гадала на картах. Очень уж эта Ирина походила на цыганку. И за гадание свое обязательно деньги брала, поскольку относилась к делу весьма серьезно. А то, что потом эти деньги подруги все вместе прогуливали в ближайшей чебуречной, так на то они и деньги.

Надо сказать и карты у ней были, вроде бы простые, ан нет, заговоренные – правду говорили, даже вопреки желанию самой гадалки.

Однако Юльке Ирина никогда не гадала, а Юлька на этот счет и не озадачивалась. Вот только однажды, засидевшись у ней до глубокой ночи, попросила подругу погадать. Ирина в это время как раз карты перебирала и, как-то задумчиво произнесла:

– Ой, не стоит сегодня гадать, карты что-то врут.

– И с чего у тебя такое умозаключение?

– Да, видишь, два короля при поздней дороге, откуда им взяться в третьем часу ночи?

И, вдруг, раздался пронзительный звонок в дверь и, вслед за открывшей им хозяйкой ввалились два приятеля – макетчик Вася и сметчик Лёша из техотдела заводоуправления, пьяные, в дым.

– А мы идем и смотрим, что у тебя, Ирчик, свет на кухне горит, я и говорю Лёшке, нафиг нам, таким бухим, тачку ловить, нас еще водилы обшмонают и плакали остатки зарплаты! А лучше мы заглянем к нашему ненаглядному Ирчику, попьем чайку. Она нас, засранцев, в темноту не выгонит, хоть в коридоре на полу, да не на улице. А мы ее детишкам гостинцев с утра накупим, да и уйдем с Кешкой целыми и невредимыми, перед женами по полной программе отчитываться.

– Ну, вот, подруга, а ты говоришь, карты врут, нет уж, карты у тебя вещие. – засмеялась Юлька, стаскивая с пьяных друзей, изгвазданные в осенней грязи куртки.

Когда согревшись от домашнего тепла и горячего чая гуляки угомонились и дружно захрапели в прихожей, на раскинутом диванчике, расположенном там, как раз, для подвыпивших гостей, которых грешно выгонять на улицу, Юлька уже с неподдельным интересом пристала к хозяйке, чтобы та погадала, не откладывая на потом. Ирина, еще немного по-размышляв про себя, взяла Юлькину гербовую бумажку, запихнула ее в лифчик и, закусив у краешка пухлого рта очередную беломорину (другое курево она не признавала), зашелестела картами.

В верхнем ряду выпали: восьмерка треф, туз треф и червовый король.

– В прошлом у тебя: слезы, напрасные хлопоты, нежданные трудности, семейное счастье.

– А пиковый король и пиковая шестерка с шестеркой червовой что означают?

– Это в ближайшие дни: проблемы с законом, опасная дорога, любовное приключение.

– Ух ты! А червовая десятка, трефовый король и бубновая дама?

– Это твое будущее: большое сердечное счастье, проблемы с начальством, помощь влиятельной женщины. Сердечное счастье будет связано с близким тебе человеком. Виновником своих служебных проблем ты будешь сама. Помощь влиятельной женщины придет к тебе со стороны людей, которых ты знаешь. А лежит у тебя на сердце бесполезная ссора – она может осложнить твою жизнь. Это классическая цыганская раскладка, на десяти картах, не врет, однако с ясностью напряженка. Сейчас я своей бабушки Яси гадание разложу, оно вернее будет.

Легенды про бабушку Ясю из Армавира сама Ирина распускала нешуточные. Так что авторитет именно такого гадания уже давно стал незыблемым.

На лбу гадалки выступила испарина, грудное контральто перешло на шепот:

– И жилец ты, и не жилец. А все через свою любовь и через собственное колдовство, которым ты сама и управлять-то не способна. Не будет тебе ни жизни, ни смерти, и станешь ты мытариться, пока не встретишь маленькую девочку с золотыми глазами, пока не подбежит к тебе эта девочка на своих тоненьких, еще не окрепших ножках, не обхватит тебя за шею, и не шепнет тебе в самую твою потерявшуюся душу одно только слово ЛЮБЛЮ.

И такой дикой тоской повеяло от этого гадания, что Юлька даже отшучиваться не посмела, а просто сняла с вешалки свое пальтишко и ушла бродить в слякотную ночь, натыкаясь на фонарные столбы до рассвета.

И так Ирина ей душу всколыхнула, что Юлька призадумалась над своей судьбой крепко. Ведь это ж только ленивые языки среди нас не гоняли пургу, будто Юлька спит с половиной Питера, а в натуре с ней давно на одной кушетки спит только ее собака, которая в данный момент дожидается у дверей запертой комнатенки с надеждой на утренний выгул. Юлька весьма самодостаточный и свободолюбивый человек. Она терпеть не могла выяснения отношений и легко уходила, разрывая близкую связь после первой же размолвки. А тут Ирина ее своим гаданием так напугала, что буквально уже на следующий день выгуливая собаку с одной миловидной девушкой из ближайшего пригорода, как-то с несвойственной ей быстротой, позволила девушке остаться на ночь и уже через неделю та жила у Юльки безвыездно.

Куклы

Наступило лихое времечко. Коммунистические идеи с Лениным впереди рухнули, Союз развалился, республики разбежались и смежные производства больше не смогли выпускать продукцию, да и реализовывать уже выпущенное стало некуда и некому. Срочная приватизация государственных предприятий привела к банальным рейдерским захватам, после которых новые хозяева, неспособные не то, чтобы чертежи читать, а и в элементарной арифметике разобраться, стали просто разбирать предприятия по кирпичикам и распродавать на металлолом, а долги по зарплате рабочим выдавали оставшейся на складах продукцией.

Работу Юлька потеряла и никакой другой работы, кроме, как на вещевом рынке торговать, больше не было. Пока бандиты делили промеж собой заводы, дворцы, пароходы, народ выносил из дома все, что не приколочено и продавал за гроши, дабы прокормиться. Стоять за прилавком было не по нутру, нам же сызмальства втирали, что торговля дело поганое. Сколько народу по статье за спекуляцию по тюрьмам на баланде себе язву желудка заработало! Мало кто способен был догадаться, что без торговли, реализации продуктов производства, мир загнется и великий рабочий класс окажется у параши. Чтобы жить по-божески нужно торговать. Подруга Юлькина, как раз только институт закончила, да специальность ее, тем более без опыта работы, оказалась не востребована.

Молодость на потом не отложишь, любовь более благополучного времени ждать не может. Гормон играет, глаз горит, страсти кипят. Но какой бы сладкой ни была любовь, компота из нее не сваришь. Натощак особо не намилуешься. Ну и, как многие тогда, подрядились девчонки челночничать. Вручили Ирине-гадалке свою собачку, заплатили вперед за пригляд и выгул, и поехали. Сперва в долг работали, потом и на свои крутиться стали. Все решили напильники и гаечные ключи, которыми наконец-таки рассчитался с Юлькой родной завод, в конструкторском бюро которого она трудилась после института. В Польше сей товар шел на ура, так что Юлька выкупила железяки у бывших коллег, на чем они с подругой и крутились. На вырученные там злоты, закупали комплекты постельного белья и везли домой, в Питер. Дома сдавали товар оптом или на реализацию в одну лавочку Апраксиного Двора и катили обратно в Польшу. Вот так они и раскрутились. А дальше уже и другие товары туда-сюда возить стали. А пока в поезде трясешься – от безделья-то сдуреешь! Вот и настропалилась Юлька вязальным крючком, из разноцветных ниток всяких куколок мастерить. Да не просто куколок, а чтоб непременно на кого-нибудь эта кукла должна походить. И так она этим делом увлеклась, что всю свою родню, с любимой подругой вместе, и всех друзей и знакомых в этом кукольном варианте отобразила. У них в комнате, на письменном столе, ее подруга целый домик из картона смастерила, чтобы там эти куклы жили своей жизнью.

Да, что ж это я подругу-то Юлькину до сих пор никак не назову! Она тут не на чуток залетела – вместе они с Юлькой одной парой живут. Ну, давайте назовем ее Лилькой, чтобы складно было и не путаться.

Юлька и Лилька жили дружно, по пустякам не цапались. Дома неделями не бывали, гоняясь за выгодным товаром. Но, зато, как привезут товар, как скинут его оптовикам, так обязательно друзей назовут, гулянку затеют, чтобы кого подкормить, а с кем и дела перетереть, про более ходовой товар порасспросить, про новые оптовые точки. Жадный беден всегда, потому и не тряслись подруги над своей прибылью. Тем более, что банки не надежны, а замки и засовы еще никогда воров не останавливали. Юлька своего любимого Омара Хайяма любила в такие моменты вспоминать:

А тут вдруг модно стало в Бога верить, в церковь ходить, иконам кланяться, свечки ставить. Считалось даже не интеллигентно в атеистах прозябать. Но, как вам известно еще с самого начала моего повествования, это модное явление, ничего, кроме жажды закурить, у нашей героини не вызывало. Да и вообще, Юльке с Лилькой не до того. У всякого человека свой храм в душе имеется, потому к чужим заморочкам относились они весьма уважительно и не более.

Забрела однажды к ним в великий пост, на запах жаренной картошки с мясом, одна очень набожная Лилькина институтская подружка. Долго она разглядывала самодельных куколок в домике, качала головой, а потом заявила, что на такой бесовский вертеп, их Антихрист надоумил, поскольку таких куколок, только деревенские ведьмы делают, чтобы наводить порчу и погибель на людей. А, поскольку среди этих кукол есть и Юлькины с Лилькой образы, то они вдвойне идиотки и лучше куклы те сжечь. Бывают же подруги, ну просто форменные дуры! Может от того, что натрескалась на халяву скоромного в постный день ее и дальше грешить-хаять хозяев хлебосольных понесло?

Это что, а еще у Лильки есть подруга, с виду вроде бы и не дура, даже художником по костюмам в кино работает, а втемяшилось ей в башку такая блажь, чтобы Юльку в сарафанчик с кружавчиками нарядить. Это Юльку-то, стопроцентную пацанку! И, главное, зудит ей вечно под ухо, что, мол, она Лильку с понталыку сбивает, и без нее у Лильки совсем другая жизнь была, и сама Юлька вся не правильная, ну эта, хоть кукол не бранит и на том спасибо.

А надо сказать, что у многих челночников, пока они там по Финляндиям и Польшам с Китаями тюки ворочают, ворюги хаты обносили, а у Юльки с Лилькою так нетронутой комната и оставалась. Может потому, что не обзаводились они навороченными видиками с брюликами, а проживали прибыльные деньги себе и людям в радость, и товар дома не держали. Приедут, на склады оптовикам, товар збагрят, билеты на новую дорогу возьмут, местного барахла из тамошнего дефициту накупят, чтобы не пустыми переться, у дворничихи, что ближе к вокзалу живет, да прибирает, за пару денежных бумажек оставят, и гуляют до следующей поездки. А вот Юлька-то считала, что куклы самопальные от лихих людей им комнату стерегут. Вроде и соседка алкашка, и сыночек у нее наркоман со стажем, а дверь в Юлькину комнату нетронута неделями остается и даже замок ни разу не ковырнули. Кто знает? Может и в этом есть какая-нибудь суть.

Дамы с собачкой

Когда папик Лилькиной бывшей однокурсницы персональную фирму замутил, и Лильку туда на работу с приличным окладом взяли – Юлька не только за подругу радовалась. Наконец-то они смогут позволить себе больше не ездить и забрать от Ирины собачку домой. А то ж все в разъездах, а без собачки очень тосковалось. Купили ей новый ошейник с поводком, привели домой, и стали вечерами уже не дома пиво с чипсами глушить, а в скверике выгуливая Трезорку.

И Трезорка свое дело знала. Всех приставучих мужиков обгавкивала, отгоняла, а прикуривающим от Юлькиной зажигалки дамочкам и девушкам виляла хвостиком.

Собачку Юлька завела случайно. Вернее так вышло, что это собачка себе Юльку завела. И не мудрено. Предки Юлькины из народа Коми, без собаки свою жизнь вообще не представляли. Давным-давно, когда людей коми называли зырянами и вместо республики исправительных лагерей для воров, убийц и всяческой контры, не разделяющей мировозрение политики партии и правительства с соседями, родственниками и коллегами по работе, стояли среди пармы (карельской тайги) хутора и села промысловых охотников, для которых понятие красть считалось бессмысленным, самым большим грехом была трусость на охоте, а самой большой ценностью в хозяйстве – собака. Тогда люди, уходя по делам, подпирали дверь избы поленом, чтобы хорьки и лисицы в доме не набедокурили. А от кого еще? Не от соседа же! Теперь в тех краях все иначе и по Сыктывкару, Ухте, Усинску и Воркуте бегают бездомные Кабыздохи с Трезорками, и не найдется такого простака, который не запрет на три замка двери, просто подперев их поленом.

Юлька, хоть и детдомовская, но кровь зырянскую никакое образование и воспитание не вытравят. К собакам ее тянуло сызмальства. И собаки ее натуру чуяли за версту. Вот так, однажды вечером, после новогодних праздников, подбежала к ее ногам Трезорка, уткнулась носом в ботинки и дрожала, и скулила, пока Юлька не взяла ее на руки и не унесла домой.

В любой дворняжке можно обнаружить следы высокопородных предков. И у Трезорки замес фокса с французской болонкой и кокер-спаниелем выдал удивительно симпатичную мордашку, экстерьер средних габаритов, ласково-игривую натуру с охотничьим азартом.

Еще неизвестно, удалось бы Юльке убедить соседей дать разрешение на проживание Трезорки в их квартире, если бы та не выхватила за хвост из-за соседского холодильника огромадную крысу и не придушила ее мгновенно у всех на виду. В результате чего, «собачья прописка» была одобрена единогласно. Дом старый, перекрытия деревянные, крысы еще по потолку не бегают, но все идет к тому, а тут такая крысоловка. Кто ж ей откажет?

Жизнь с собакой здорово отличается от жизни без нее. Во-первых ты больше гуляешь и гуляешь даже тогда, когда ни за что бы носу из дому не высунула. Во-вторых собака знакомит с хозяевами других собак и у тебя появляются друзья и даже может быть больше, чем друзья. Ведь, если бы ни Трезорка – Лилька бы сто раз мимо Юльки прошла и на сто первом не зацепилась бы тоже.

А теперь они вместе Трезорку выгуливают, играют с ней в догонялки, мячик, бросают палочку. Не станут две взрослые дамы так сами по себе скакать и бегать, они ж не сумасшедшие. А дамы с собачкой такое себе могут позволить, поскольку это органично смотрится.

Вечерами, когда подруги решают «попинать балду» с попкорном и пивасиком, они врубают индийское кино с плясками, соплями и песнями. Тогда Трезорку от телевизора за уши не отодрать. Она мордой в монитор уткнется, ушами прядет, глазами водит и переживает очень.

Измена

По челночному бизнесу Юлька продолжала ездить теперь одна и не на долго. Ей одной уже не стремно – дорога протоптана.

В тот памятный год все у Юльки складывалось удачно. Возвращалась она из Германии с хорошим наваром, с кучей подарков для своей любимой и для ее родни, с новыми куколками, которых Юлька уже без наглядного примеру, из головы сочинила, да и смастрячила. Вот размещает она этих куколок в Лилькин домик, Трезорка под ногами радостная крутится, а у Юльки на душе погано, муторно, не приведи Господь. И, вроде встретили ее радушно, и в постели они с любимой натешились, аж до полудня следующих суток… А как стали на тусовку, в ночной клуб собираться, так ее вовсе колбасить начало. Ну, прямо, плющит-таращит, хоть удавись.

А Лилька-то Юльку на одиннадцать лет моложе, нельзя ее вечерами дома мариновать – сбежит. Она не кукла, ее в терем не запрешь. Значит расклад один: Если любишь – выгуливай! Вот и поперлись они сперва в «МОЛОКО», а потом в «ГРЕШНИКИ», а потом…

Подошел какой-то малознакомый пижон, протянул Юльке свою папироску, вроде бы как по-братски, ну она и затянулась пару-тройку раз, чтобы человека не обидеть. А чувак еще какую-то свою филосовскую базу под этот косяк стал подводить. Только Юлька философов терпеть не может. От них же государственные перевороты случаются, да религиозные секты всякие образуются. Она ему так и сказала:

– Какой, блин, смысл жизни? Коси и забивай.

А он ей тогда с другой стороны запел:

– Да у меня той травы дома, целая наволочка насушена. И с собой на всю кодлу хватит. Я не диллер – я угощаю.

Кто смог бы сейчас объяснить: Чего не хватало двум любящим друг друга дурам? Зачем счастливым девчонкам, вместо того, чтобы радоваться ночам уединения, шляться по богемным пирушкам и демонстрировать свое счастье на пьяных презентациях бездарно выпендрежных нонконформистских мазил с манерами панельных проституток? Где, когда и после какой по счету рюмки, и после какого по счету косяка, они подцепили этого модернового дядьку? – Юлька уже вряд ли вспомнит. По всем своим повадкам, он смахивал на голубого. Вот почему. безо всяких опасений, они потащили его к себе домой, где и продолжали тусоваться с песнями и плясками.

Нельзя сказать, что Юлька перепила, поскольку не имеет привычки напиваться и, обычно, прекращает пить на автопилоте, как только начинает слегка хмелеть. Но тут она вырубилась – не помнит как.

А дальше, только крутится в башке, что бежит, высунув язык, вдоль нескончаемого забора…

Соображение же включилось, когда проснулась с жуткой головной болью на полу, на матрасике, в обнимку с дрожащей и поскуливающей Трезоркой, за шкафом, в своей коммунальной комнатенке и поняла, что ее Лилька там, с другой стороны шкафа, на их свежекупленном и очень даже уютном диванчике и не одна…

Вот тут-то Юлька и вспомнила его, того самого прилизанного крысеныша, постоянно шныряющего в курилке, у буфетной стойки, у дверей их макетной мастерской и неизменно сидящего ненароком, слегка, только краешком правого полужопия на мраморном подоконнике в кабинете начальника первого отдела. Она вспомнила его, но было поздно. Ей и в голову не могло прийти, что это серое существо, именуемое Веня Цыпин, в стенах других учреждений носило майорские погоны с ГэБэшной расцветкой двух тоненьких полосочек.

Тот, из-за кого ушла из жизни их главный инженер проекта Антонина Николавна, кто растоптал судьбы самых лучших инженеров, сегодня скользким солитером вполз в Юлькину постель.

Если дым стелется по земле – вернись и выключи утюг, если поднимается столбом – можешь не возвращаться. Кончилось счастье, рухнуло! И уже все равно по чьей вине. Разбитую чашку, как ни склеивай, а она все равно разбита.

А может если любовь закончилась – она и не начиналась? Сначала сбежала Трезорка. Не пропала, не потерялась, а просто конкретно сбежала в соседний двор, в коробку из под бананов. Юлькина кислая рожа ее достала. А Юлька даже обратно звать собаку не кинулась. Ушла? Ну и хрен с ней!

А в комнате завелась крыса. И первое, что она сделала, это пробралась в Лилькин картонный домик, нагло прогрызла в нем приличную дырку, расшвыряла там всю обстановку, вместе с Юлькиными куколками, и стала жить.

Ой, Лилька, Лилька! Что ты натворила? С каким гадом ты в койку залетела? Он же пидор голимый, из латентных мудаков, который миллион баб перетрахать готов, чтобы всему свету доказать обратное! И на каждом углу кричит: «Я мужчина!». Да, разве натуральный мужик будет так надрываться? И прицепился он к тебе неспроста, мозгами пораскинь, чего ему от тебя надо?

И не станет Юлька гонять крысу. Пусть живет, подлюка, раз ей приспичило. В доме зря крысы не заводятся.

В конечном итоге, ему, этому пидору из спецуры, приглянулась загородная квартира Лилькиной родни, которой он возжелал завладеть, во что бы то ни стало, для внедрения туда своей законной супруги, которую всем офицерам, не взирая на их личные предпочтения и наклонности, полагается иметь, и выращивания своего потомства, которое уж у майора-то всяко должно быть. У ГэБэшного майора губа не дура. Шутка ли, квартира на Оранжерейной улице города Пушкина! Это же дворцово-парковая зона! И он надрывался изо всех сил, трахая Юлькину возлюбленную, пока не получил обменный ордер. И Лилька, с мамой и бабушкой, оказалась в обшарпанной хрущебе на Пискаревке, с ревущими поездами под окнами.

Собутыльница

Предостережения, по поводу господина офицера, раздражали Лильку. Когда же предсказание сбылось, ей оставалось только возненавидеть Юльку, хотя бы за то, что «накаркала». Но деться, со своей ненавистью, Лильке было некуда, дома бабушке и матери в глаза смотреть невмоготу. Так что дубликаты ключей от Юлькиного жилища на Петроградке, с роскошным видом на Петропавловку из окон, и станцией метро под боком, по-прежнему оставались ее ключами. Живая прелесть самой Петроградки, с ее архитектурой и устоявшимися традициями, а не примитивные хрущебные пятиэтажки, в которых невозможно представить себя живущей в легендарном Питере, тянула Лильку в сей дом. Юлькино же присутствие в этом доме, рисовало на Лилькином лице чувство брезгливости и омерзения. Черная аура неприязни вытесняла Юльку из ее комнатенки, и вечернему досугу на диване, у телевизора, она предпочла коммунальную кухню.

Юлькина соседка по квартире, незамедлительно решила воспользоваться сложившейся ситуацией. Будучи одинокой дамой, страдающей запущенным алкоголизмом, на почве личного неустройства в быту, она испытывала весьма нездоровый интерес ко всем чужим индивидуальным жизням, и обладала богатейшим воображением, и могучей фантазией на тему секса, а тем паче нетрадиционного. Мамаша малолетнего торговца мелкорозничной анаши, в миру, являлась строгим главбухом СпецМашДорСтроя, расположенного во дворе дома художника Кустодиева, что на улице Введенской, ближе к Большой Пушкарской.

– Я знаю про тебя все – сказала она и, достав с Юлькиной полки стакан, плеснула ей из своей бутылки.

– Это моя жизнь! – привычно окрысилась Юлька.

– Думаешь, я не понимаю, что у вас там с Лилькой? – Приторно улыбнулась она…

Встать и уйти, показалось Юльке унизительным жестом. Она предпочла сидеть и с наглой улыбкой тянуть соседское пиво. Через пару часов, после седьмой бутылки (сачковать в подобных ситуациях Юлька навострилась), соседка. умываясь слезами, расписывала ей свою нелегкую жизнь.

Юлька рассеянно слушала, потягивая пиво и думая о своем. В голове вертелись строчки Роберта Бернса.

А под строчки шотландского поэта стучалась навязчивая совесть. Она стучалась, кричала и зудела: «Юля! Кончай пить!»

Этот банкет на коммунальной кухне повторялся буквально через день, на протяжении недели. Ничего нового из соседских постоянных рассказов более не вытекало. И вот, однажды, во время очередного просмотра одного и того же фотоальбома, в котором самым старым фотографиям не было и семнадцати лет – Юлька молча встала, и ушла спать. На следующий вечер Юлька закрылась в своей комнате и не вышла. Еще через вечер, когда соседка ворвалась в опрометчиво не запертую дверь, Юлька выставила ее вон.

– Ах так? – закричала соседка. – Ну и засрись! – и сорвала с туалета картинку с писающим мальчиком, которую еще так недавно любовно приколачивала, оказывается для Юльки. – И живи теперь в сарае! – твердила она, утаскивая, наконец из кухни вечно орущий приемник и сколупывая со стен плакаты грудастых телок.

Началась жестокая коммунальная война с отключением газовой колонки, когда Юлька принимает ванну, гашением света в сортире в момент ее там заседания и объявлением, что здесь такая не живет всем звонящим в Юлькину дверь и по квартирному телефону.

Хронически уторченый, от непрерывного потребления анаши, соседский недоросль, по дворовой кличке Жаба, снова попал в мамкино поле зрения. Лишенная внимательного слушателя ее околесицы, она набросилась на свое чадо с педагогической любовью, подключив, заодно, его и всех захожих покупателей-наркоманов на непримиримую борьбу с Юлькой. В коридоре ее подлавливали недотыкамки-подростки так, что еле успевала уворачиваться и отбиваться. За стеной круглые сутки грохотала техно-музыка. Из-под дверей в Юлькину комнату струился едкий дым, от которого голова шла кругом, и очень тянуло сигануть в окошко, с четвертого этажа, на заманчиво блестящие трамвайные рельсы.

Когда везение отворачивается, зубы ломаются даже от творога. Так Юльке и надо! Кто виноват? Ездила бы себе в Финляндию и обратно, крутила бы свой товар, стругала бы денюшку… Еще бы чуток и на отдельную квартиру накопила. Нет, надо тебе в Питере сидеть, заработанное просерать, караулить, чтобы Лилька кого в твою хату на перепихнин не привела. От и сигай, кувыркайся теперь из окошка, да под трамвай. Только в наше-то время этот трамвай так редко ходит, что ты своей смертушки не дождешься.

Драка

Нарезает Юлька по району круги – домой ноги не идут. А навстречу ей подруга детства и юности Анютка-Нюрка со своим супругом Николаем.

– Привет!

– Привет!

– Давно не виделись! Идем к нам пиво пить.

А чего бы не пойти? И пошла. У Нюрки с Николаем своя фирма процветает. Они процесс так наладили, что все на мази само фурычит, работники работают, а они гуляют и вечерами пиво пьют. Умные люди. Юлька так не умеет. Не умеет и не любит другими командовать. Нет у ней командирских задатков и организаторских способностей. Вечерами пиво пить она, конечно, тоже не против, но вот весь день просто гулять никакого терпения не хватит, обязательно руки зачешутся и тоска нападет. Может потому-то Анютка с Николаем на крепленое пиво налягают и перекуром с травкой частят, что на таком пиве и простых цыгарках тоска не скоро глушится? Вот под крепленое-то пиво с креветками и сервелатом, слово за слово и у Нюрки с Николаем на ровном месте спор вышел нешуточный, дело до драки дошло. А Юльку на том пиве наоборот добродушие нечеловеческое обуяло и она, в неутолимой жажде супругов помирить, встряла промеж ними.

– Юлька! Ты мне подруга или где?

– Подруга!

– А раз подруга, так тресни Кольку по башке!

– Юлька, ты Нюрку не слушай! Сама знаешь, как я ее люблю. Давай лучше помоги мне ее скрутить и спать уложить.

– Юлька, если ты сейчас будешь за Кольку, то ты мне больше не подруга! Я сама тебя тресну так, что ты…

Как долго они там препирались неизвестно, известно только, что дело кончилось дракой, при которой Юлька зачем-то выпрыгнула из окна четвертого этажа.

И скрутила Юльку нестерпимая боль, да так, что она только и видела, как опять бежит вдоль забора, высунув язык из разинутой пасти…

Традиционный кошмарный сон продолжался довольно долго. Когда боль, наконец отпустила, и стало невероятно легко, Юлька вздохнула глубоко и свободно. И не вздохнула, не выдохнула. Почему-то этого больше не потребовалось. Ощущение безумной жажды летать. И она полетела.

От хрен вам, чай не птица! Натянутый провод трамвайной линии затормозил полет, но физического столкновения с ним не произошло. Может Юлька умерла? Внизу, на рельсах, очень некрасиво скрючившись, лежали ее останки, испражняя остатки экскрементов. Как она там оказалась? Вроде бы только что с Наташкой и ее мужем пиво пили.

Короче, лежит Юлька на трамвайных путях вся никакая и, глаза растопыря, в вечернее небо таращится. Вот такая отвратительная действительность, которую Юлька, как-то не предусмотрела, уходя из этой жизни. Надо ж было так на чужом косяке задрыгаться! Честно говоря, Юлька не собиралась умирать, а посему совершенно не была готова. Скоро придет домой с работы Лилька. А у ней слабое сердце, она и так постоянно не в духе, а тут еще Юлька Икаром недолетным букву зю посреди дороги изображает. Надо бы как-то попробовать вернуться. Но эта жуткая боль с таким свистом вышибла Юльку из собственной тушки. что она совершенно не заметила, откуда вылетела. И как ей теперь обратно?