Вы здесь

Свобода не воля. Часть 2. Медвежий праздник. Глава 2 (А. Е. Янкин, 2015)

Глава 2

Радостные крики встречавших отозвались сдержанными откликами гребцов. Почти одновременно все три лодки уткнулись острыми носами в прибрежный песок. Крики разом смолкли. В полной тишине охотники вышли из лодок и стали ходить по берегу, словно что-то выискивая. У одного в руках ружье. Они бросали взгляды по сторонам. Подталкивали друг – друга. Жестами призывали сами себя к тишине и вслушивались в какие-то неведомые звуки. Зрители, замерев, со вниманием следили за каждым их движением. Наконец один из охотников, словно только увидел лежащую в лодке большую бурую груду, указал на неё товарищам. Они стали подкрадываться к лодке. Тот, что был с ружьем, что-то закричал вопросительно.

– Спрашивает, что медведь тут делает. – полушепотом пояснил Никита своим спутникам. – Это обряд Пус-Ойвы, выслеживания зверя.

Охотник трижды вопрошал медведя. Наконец все трое наперебой принялись просить о чем-то, по-прежнему обращаясь к лодке с лежащей в ней тушей.

– Упрашивают уйти обратно в тайгу. Говорят, что не хотят ему делать худого. – еле слышно переводил молодой человек.

Не дождавшись ответа, охотники, словно нехотя, через силу, вынужденно, подошли ближе. Держащий ружье, вытянул его в сторону медведя, потом все трое отвернулись, а первый нажал на курок. Сухо прозвучал щелчок.

– Сома-Патт, добывание медведя. – шепот Никиты едва различим.

Охотники вполголоса что-то повторяли, всё убыстряя темп, пока Маргарита не разобрала слов: «утта-ы-эх, утта-ы-эх, утта-ы-эх…». Повторив этот возглас пять раз, охотники замолкали, а затем вновь произносили нараспев те же слова. Остальные жители стойбища по-прежнему хранили гробовое молчание. Наконец охотники ухватили труп за лапы, им в помощь тотчас бросились еще пять-шесть мужчин. Они скопом вытащили медведя и на весу потащили его к деревне. Женщины тихо, со слезой, затянули песню. Одновременно они, из неизвестно откуда взявшихся берестяных туесков, стали ладонями разбрызгивать воду, стараясь попасть разом и на мертвого медведя, и на несущих его охотников.

– Просят у него прощения. Говорят, что не хотели в него стрелять. Что сам он де виноват в своей смерти. Говорят, что и ружье то не их, и патрон то не их, и убившая его пуля, посему, тоже получается что не их. А они помнят, что он их брат. Просят, чтобы вода забрала все плохие помыслы их брата.

Дотащив труп животного до центральной площадки между избами, его усадили, прислонив спиной к большой колоде, и стали наряжать. Кто-то натянул на морду медведя маску из бересты с прорезанными глазами-щелками. В эти щели вставили по большой монете, чтобы медведь не запомнил никого из присутствующих, а видел только их щедрость. На передние и задние лапы повязали по четыре разноцветные ленты. На спину накинули цветастый халат.

Откуда ни возьмись, появился Унтары и стал окуривать труп дымящейся гнилушкой. На мгновения они встретились взглядами с Никитой и последнему показалось, что Унтары едва заметно кивнул ему. Впрочем тот же час он отвел взгляд и продолжил, ворча какие то рифмованные слова, окуривать сидящую мешком тушу. Сколько это длилось, ни Маргарита, ни её брат определить не могли, так как время, под монотонные песнопения, вытягивалось мягкой резиной.

Меж тем несколько охотников, притопывая о землю и что-то бормоча, подошли к медведю и опрокинули его на спину. В руках Унтары тускло блеснул длинный нож. Решительным движением он надрезал шкуру медведя на животе, не протыкая однако его плоть. Отошел. Вернулся и сделал надрезы вокруг передних и задних лап, непосредственно перед кистями и ступнями. Теперь пели одни мужчины. Женщины, опустившись на колени, благоговейно молчали.

Продолжая свою, внушавшую девушке ужас, работу, Унтары соединил между собой все надрезы, просовывая конец ножа под кожу и держа его острием вверх, после чего, с помощью двух молодых мужчин, стал стягивать кожу с туши, словно снимая с неё шубу. Маргарита не в силах оторвать взгляда от отвратительного, но завораживающего зрелища. К её удивлению крови почти не было. Обнаженные темно-красные мышцы с полосками сухожилий и слоем желтого жирка делали фигуру очень похожей на человеческую. К горлу подступала тошнота. Невольно приподняв взгляд, девушка лишь теперь заметила, что привезшие убитого медведя три охотника сидят рядком за его головой. Лица их скрыты раскрашенными темными узорами масками. Они неподвижны, словно три статуи, грубо вырубленные рукой неловкого скульптора.

Вперед вышла Аина и громко торжественно что-то заговорила нараспев. «Сообщает, что сейчас придет дух-предок рода, дух Зайца с Белым Пятном, который заступится перед Нома Тарымом за них» – переводил Никита. Тут же из-за плотного круга в центр вскочил человек, одетый в заячьи меха. На макушке два уха из туго обмотанных пучков сена. Его лицо так же скрывает маска. Он начал совершать пляску вокруг туши, хрипло втолковывая что-то ей. «Говорит, что не охотники рода убили его. Охотников не было там, где произошло убийство. Их и сейчас нет здесь. Пусть посмотрит на лица – не увидит их…» бубнил вслед за оратором молодой охотник. Завороженные девушка с братом внимали каждому его слову. «Говорит, что это вороны виноваты, – продолжал переводить Никита. – Это они едят медвежье мясо. Люди рода не едят медвежатины».

Танцоры в разных костюмах сменяли друг друга и все нараспев выкрикивали слова, смысл которых сводился к тому, что в убийстве медведя виноваты другие: вороны, ружье, те, кто продал им ружье, те, кто продал им патроны к ружью, но никак не кто-то из тех людей, что находятся сейчас здесь. И сами туземцы так же возмущены произошедшим, как и погибший.

Танцы завершились поздно вечером. Женщины к тому времени сварили уху и участники, между делом, по мере необходимости подкрепляли свои силы. Аина, понимая, что гости устали, подойдя к ним, предложила идти спать, сообщив, что праздник будет длиться еще четыре дня, точнее следующие четыре ночи.

043

Весь следующий день жители стойбища занимались своими текущими делами. Ни освежеванной туши медведя, ни его шкуры нигде видно не было. Лишь к вечеру, когда солнце коснулось деревьев далеко за рекой, появились признаки подготовки к ночному гулянию. Кто-то развел по центру площадки между избушками огромный костер, кто-то суетливо бегал из дома в дом, что-то куда-то и откуда-то перетаскивая. Женщины вновь наварили несколько больших котлов ухи. Общего пиршества не предусматривалось. Каждый по-прежнему, по мере того, как чувствовал голод, мог подходить и утолять его, зачерпывая стоящими тут же кружками жирный навар и выхватывая из высящейся на здоровенном блюде горки кусок вареной щучины. Считалось, что необходимо соблюдать пост, сочувствуя горю медведя. А еда не совместная, вроде как и не еда вовсе. Так, баловство.

Наконец, когда окончательно стемнело, череда обрядов возобновилась. На этот раз в круг, появившись из ближайших зарослей, быстрым шагом вошел охотник, одетый в рыжие шкуры. Маска на лице удачно имитировала лисью морду. На поясе и руках болтались на длинных тесемках самые разнообразные мелкие предметы: и монетки, и какие-то литые из металла фигурки, и какие-то иссохшие кусочки плоти, в которых любопытный Михаил узнал когтистые птичьи лапки и их же головки. Маргарита, когда брат указал на них, лишь брезгливо сморщила нос, тут же опомнившись и осторожно оглядевшись, не заметил ли кто её пренебрежения.

В тоже почти самое время с противоположной стороны двое мужчин, одетых воронами, внесли в круг шкуру медведя вместе с головой, напяленную на плетенный из лозы каркас. Получилось весьма похоже. Медведь, вернее его оболочка, был посажен на прежнее место. На плечи ему опять накинули цветастый халат. Морда по-прежнему прикрыта маской со вставленными в глазницы большими монетами.

Одетый лисой туземец ходил по кругу и что-то требовал от стоявших вокруг людей, тыкая время от времени пальцем в сторону медведя. «Это Аксарр, Лис, потомок того Лиса, который был младшим братом созданных Нома Тарымом первых человека и медведя. Его Тарым прислал искать пропавшего медведя и найти его. Либо доставить к нему душу погибшего медведя. А заодно и выяснить обстоятельства его гибели. Не виноваты ли в его смерти жители стойбища. Эта лисья пляска называется «Яки-Ваки». Он выспрашивает у всех, не видел ли кто медведя.

Вдруг Лис буквально наткнулся на натянутую на каркас шкуру. Радостно подскочил к ней. Тут же всплеснул руками, догадавшись, что медведь мертв и принялся что-то выспрашивать у нее. Вся его фигура выражала крайнюю степень горя. Спрятавшийся за медведем Унтары в маске говорил от его имени, что он не знает, кто его убил, но никого из своих убийц он здесь не видит. Очевидно они не из этого стойбища. Лис в сомнении качал головой, вновь и вновь задавая вопросы медведю. Унтары, рыча, с жаром опровергал приводимые доводы.

Затем Лис подступился к сидящим по-прежнему в сторонке трем охотникам в масках. Внимательнейшим образом оглядел их, даже обнюхал. Они стали убеждать его, что кто убил медведя, не знают, а мясо его съели «кэлахр», вороны. Они были вчера здесь, но съели все мясо медведя и улетели.

– Где кости? Где кости? – бесновался Лис.

– Найдём! Найдём! Принесём кости! – кричали в ответ подозреваемые.

– Когда? Когда?

– Скоро! Скоро! Мы найдем, где вороны оставили их и принесем!

Постепенно в пляску втянулись и все прочие мужчины и женщины рода. Они вошли в некий транс. Каждый крутился, приплясывал, приседал, подпрыгивал. Глаза у всех стали дикими, голоса хриплыми. «Это медвежья пляска. Люди пытаются запутать Аксарра, посланника Тарыма, и душу медведя» – пояснял своим друзьям Никита. Пляска перешла далеко за полночь и гости опять, не дождавшись её окончания, удалились спать. Брат с сестрой были не на шутку напуганы поведением хозяев.

044

Практически по тому же самому сценарию прошли две следующие ночи. Единственно, что на этот раз перед шкурой медведя, когда её вынесли, сразу поставили миски с угощением и кружку, в которую постоянно что-то подливали. По резкому запаху зрители могли понять, что это обыкновенная водка (несколько бутылок её успели за два предыдущих дня принесли гонцы, отправленные за ней в ближайшую деревушку ручу). Похоже этим же напитком успели угоститься и некоторые из танцоров, что строго возбранялось, судя по тому, как Сокум Аина выбранила их за это.

Кроме того перед медведем расставили вылепленные из высушенного теста фигурки оленей, зайцев, кабанов, рыб. В двух плошках дымилась тлеющая чага. Унтары изредка присыпал её порошком из сушеного мухомора, от чего поднимался удушливый чад, туманящий мозг даже седевшим достаточно далеко от чучела медведя. Считалось, что мухомор, в противоположность водке, дает не опьянение, а помогает установить связь с духами.

В самом начале каждой ночи лис вновь и вновь требовал с трех подозреваемых охотников, единственных, кто в течении всего празднества оставались неподвижными:

– Где обещанные кости? Где?

– Мы уже почти нашли то место! Скоро, скоро принесем кости!

Лис крутился в ярости юлой, рычал, рвал зубами одежду на себе.

– Не могу, не могу вернуться! Нужны кости! Тарыму нужны кости.

– Уходи! Уходи! Мы сами принесем кости! – вторили ему танцоры.

То один, то другой танцор, а танцевали все, за исключением трех охотников, гостей и совсем маленьких детей, бросался к медведю, склонялся над ним или вообще становился на колени, целовал его лапы (женщины при этом предварительно накрывали их своими платками). Просили у него прощения, что не уберегли от ворон. Не сберегли его мяса. А кто его убил, они не знают. Не видали. Нашли его уже мертвым.

Каждый пел свою песню, не особо заботясь о гармонии с прочими певцами. Но все песни, как перевел Никита, были об одном – о том, как хороша жизнь стойбища, как приятно бродить по тайге, плавать по реке. И о том, что никто не помышлял даже всё это время об убийстве потомка брата их далекого предка. И что бы дух медведя, когда предстанет перед Тарымом, так и сказал ему. Не они убили медведя и не надо искать здесь его убийцу.

Временами, насколько поняла Маргарита, участниками разыгрывались какие-то сценки, истории, принимавшиеся всеми очень горячо. Актеры вызывали такой шквал одобрений, какой, пожалуй, не снился ни одному театральному светилу. Здесь были и сцены охоты, рыбалки, и простые бытовые зарисовки. Какие-то споры между мужчинами и женщинами, носившими характер анекдотов, сопровождавшиеся взрывами гомерического хохота. При этом, похоже, частенько в изображаемых узнавали конкретных лиц, в сторону которых тут же принимались тыкать пальцами и хохотать. Но никаких обид или неудовольствий никто не выказывал, ни те, над кем смеялись, ни те, кто смеялся. Похоже, что за эти несколько ночей каждый успел получить свою порцию славы и подтруниваний.

Четвертая ночь закончилась громким заявлением Унтары о том, что дух медведя, не найдя здесь своего убийцы, удалился вслед за Лисом, который, кстати, действительно к этому моменту исчез. Исчез как-то тихо и незаметно, словно устыдившись. Довольные охотники, которые все четыре ночи ни к чему не притрагивались, поснимали маски и соплеменники стали их горячо обнимать и целовать, пересказывая, что тут происходило, как вернувшимся после долгого отсутствия. Никита отметил, что ни Унтары, ни кто-либо другой, все это время не использовали ни бубнов, ни иных музыкальных инструментов. Как пояснила Аина, для того, чтобы душе медведя не понравилось здесь, и она не решил поселиться на стойбище. Тогда она дознается рано или поздно до правды и изведет весь род.

Последняя, пятая ночь началась с обряда провода медведя. Его шкуру торжественно сняли с каркаса и свернули, вслед за чем унесли в одну из изб. Потом вынесли четыре больших чугунных котла, разместив каждый над своим костром. Принесли хранившееся все это время где-то медвежье мясо. Мужчины стали его резать ножами по суставам, стараясь не поломать ни одной косточки. Все мясо сложили в котлы и залили водой.

Пока мясо доходило, устроили спортивные соревнования. Метали в растянутые в полутора десятках шагов оленьи шкуры копья. Трое-четверо стреляли из луков. Один молодой охотник все порывался пальнуть из ружья, пока Аина не отчитала его, заявив, что патронов и так мало. Когда медвежье мясо сварилось, Аина собственноручно вытаскивала куски из котлов, срезала с них дочиста мясо и раздавала по старшинству всем присутствующим. Гостям досталось одним из первых, сразу вслед за несколькими старейшинами, Унтары и охотниками, убившими медведя. Обнаженные кости старейшина бережно укладывала в принесенную вновь шкуру (но уже без головы). Затем кости завернули в шкуру и этот мохнатый тюк торжественная процессия, состоявшая из одних мужчин, унесла прочь. Даже Аине не дозволили сопровождать траурную процессию, в которой из покон веков принимали участие лишь взрослые мужчины. Женский глаз не должен видеть, где будет могила погибшего медведя, иначе дух его вернется в одну из ночей и утащит вслед за собой ослушницу. Женщины терпеливо караулили остывающее мясо.

Когда мужчины спустя полчаса вернулись, все наконец приступили к ритуалу поедания медвежьей плоти. Мясо, неожиданно для Маргариты и Миши, оказалось вполне вкусным. Ели его только руками. Использовать ножи или другие приборы настрого запрещалось, о чем напомнил Унтары. Мужчинам досталось мясо исключительно от передней части туши, а женщинам и малым детям, от задней, в том числе потроха. Эти части даже варились в различных котлах. В женские котлы при варке добавили какие-то корешки, в мужское же мясо не добавлялось ничего, даже соли. Голова, сердце и лапы будут сварены позже, особо, ближе к утру, когда за костром останутся одни мужчины. Лишь Сакум Аина, как глава рода, допускалась к причащению медвежьей головой, что должно дать ей мудрости и долголетия. Лапы достанутся молодым охотникам, что бы оставались неутомимы в промысле. Но уже не женщина, а Унтары будет срезать и делить мясо. Череп станет храниться в избе охотника, убившего медведя и ему будут приносить подношения. В случае какого либо бедствия состоится церемония принесения в жертву черепа медведя. Это наиболее верное средство справиться с любой напастью.

Завершилась вся церемония тем, что Аина возвестила:

– Теперь наш брат, медведь, может возродиться. Дух его предстанет пред Нома Тарымом и тот оживит его. Медведь станет бродить, как и прежде, по тайге и не будет помнить, кто же убил его в прошлой жизни.

045

На этом праздник не закончился. Еще пять дней длился траур по медведю. В это время никто почти не работал, исполняли лишь текущие обязанности по стойбищу. С утра совершили обряд «пори», принеся в жертву пятнистого оленя, мясом которого и питались, исполняя тихие заунывные песни, призванные облегчить душе медведя путь к Торыму и выразить последнему свое почтение. Временами принимались насмехаться над обманутым лисом, которого здесь не особо то и почитали. Считали продажной душонкой и мелкой, никчемной личностью.