Свобода не воля. Часть 2. Медвежий праздник. Глава 1 (А. Е. Янкин, 2015)

041

На берегу реки стоит худощавая совершенно седая женщина. Заплетенные в две длинных косицы волосы ниспадают по обе стороны головы на грудь. Она, выпрямившись, смотрит из-под руки на подходящих путников. Наконец, очевидно узнав одного из них, радостно вскрикивает и идет торопливо навстречу. Несмотря на то, что голова её пепельного цвета, женщина еще сравнительно молода. Очевидно непростая жизнь отложила на её облике свой отпечаток. Несколько болезненная худоба и грустные темные глаза говорят о пережитых страданиях. Но блеск раскосых глаз все же выдает не угасший интерес к жизни.

– Это Аина-Ойе, старшая в стойбище, Сокум по ихнему. – шепчет Никита своей спутнице и так же ускоряет шаг навстречу женщине, радостно возвышая голос, – Здравствуй, здравствуй тётушка Аина!

– Накта-Юм! Давно, давно не видала тебя! Смотри, экой ты стал! Совсем, совсем охотник, – в свою очередь говорит женщина с едва уловимым акцентом, цокая языком и покачивая головой, – Таль-таль-таль.

В это время подходят еще две женщины, значительно моложе. Аина представляет их:

– Это Тата и Сойтыны. Ты их помнишь верно. В детстве не раз играли вместе, – смеется она, видя смущение соплеменниц. Те, хихикая, робко жмут протянутую молодым человеком руку.

– А это Маргарита, – указывает на своих спутников Никита, – И её брат Михаил.

– Мита и Микуль? Пока ты, Микуль, больше на медвежонка похож, чем на Михаила. – женщина говорит настолько просто, что мальчик даже не нашел нужным обидеться.

Все три женщины с интересом рассматривают спутников Никиты, при этом, как они не пытаются скрыть, особое их удивление вызывает огненный цвет волос пришедшей девушки. Лохматый ластится у их ног, с радостным поскуливанием бросаясь то к одной, то к другой. Похоже он помнит их.

– Мы проделали долгий путь и хотели просить у вас гостеприимства, – продолжил меж тем Никита.

– Ай-я. О чем говоришь? Ты у нас совсем как дома. Ладно, ладно. Потом расскажешь. А пока пошли в деревню. Вот-то обрадуются люди. Ведь недавно совсем тебя вспоминали. Как отец?

– У него все нормально. Правда я видел его последний раз в конце весны, но тогда был жив здоров. Тоже интересовался, буду ли этим летом у вас.

Так, весело болтая, подошли к двум здоровенным корзинам, наполовину загруженным свеже-пойманной рыбой. Одну за ручки ухватили Тата и Сойтыны и, весело переговариваясь на своем языке, бросая лукавые взгляды на молодого человека и несколько настороженные на его спутницу, быстро пошли вперед. Вторую вызвались нести Никита и Маргарита. Аина несколько поотстала, сворачивая сеть. Мальчик, почувствовавший сразу к женщине расположение, остался помочь ей.

– Почему мы Мита и Микуль, я поняла. Очевидно это Маргарита и Михаил по местному. А что такое Нактаюм? Никита?

– Не Нактаюм. – поправил охотник, – А Накта. Юм. Накта отдельно, Юм отдельно. Это означает Никита Младший. А младший, потому что они моего отца так же звали, Нактой. Теперь он у них Накта-Ум, тобишь Старший Никита.

– Так ты Никита Никитович? – догадалась девушка.

– Нет. Я Никита Антонович.

– Не поняла?

– Ну, моего отца Антоном зовут. А они когда то звали его Никитой. Что тут непонятного?

– А-а, – протянула девушка с усмешкой, – Ну разумеется. Так-то оно конечно понятней стало.

– Да не важно это. – отмахнулся Никита.

Разговор их меж тем прервался сам собой, как только миновав опушкой перепутанную ветвями ивовую рощицу они оказались ввиду небольшого посёлочка. Туземная деревушка состояла едва из пяти-шести бревенчатых избушек, нескольких лабазов на длинных тонких ногах и пары расположенных несколько поодаль чумов. На высоком берегу все той же реки обсыхали перевернутые вверх днищем две лодки – обласа. Здесь же, на воткнутых в песок палках растянута с той же целью сеть.

Еще издали их увидали занятые до того каждый своим делом люди. Они дружно повставали, всматриваясь в приближавшихся. Едва Никиту узнали, раздались приветственные голоса и к ним стали подходить мужчины и женщины, здороваться с молодым охотником, хлопая его по плечам, отпуская шутки по поводу его внешности, подтрунивая над отросшей на щеках изрядной щетиной (которая у самих отсутствовала напрочь), одновременно вполне доброжелательно поглядывая и на его спутников. Никита отшучивался, уделяя понемногу внимания то одному, то другому, называя их по именам, что, очевидно, льстило каждому из поименованных. Замечал перемены, произошедшие с хозяевами. Он не был здесь уже два года. Подошедшая Аина присоединилась ко всеобщей веселой суматохе. Михаил растерянно топтался позади. Женщина, опомнившись, вытащила его вперед и представила соплеменникам. Наконец все угомонились и разошлись, продолжая заниматься прерванными делами. Аина подвела гостей к одной из избушек, сообщив, что они могут остановиться отдохнуть здесь.

Сложив в доме на указанные лавки свои пожитки, гости разместились у тлеющего во дворе костерка. Вскоре им подали то, что осталось от недавней всеобщей утренней трапезы: хлеб, вареную рыбу на большом блюде и загустевшую до состояния крутого киселя холодную уху в больших кружках. Гости не привередничали, ели с большим аппетитом. Аина сидела рядышком, покуривая маленькую трубочку и смотрела на молодого человека материнским взглядом, изредка задавая вопросы о его близких и отвечая на его вопросы.

За прошедшие с нашего первого знакомства с Аиной-Ойе годы в жизни туземцев произошло слишком много перемен. В большей степени тяжких. Умерла прежняя «Сокум» (то есть мать рода), старая Олон-Хэ. Умерло и еще несколько стариков. Теперь главой рода считалась Аина. Лет пятнадцать назад Аина вышла замуж за одного из мужчин стойбища, Вашку, бывшего закадычного друга главного смутьяна поселка – Унтары. Так как Унтары тоже претендовал на руку красавицы-внучки Олон-Хэ, друзья ни на шутку перессорились. Дело дошло до драки, чуть не до смертоубийства и Сокум Олон-Хэ вынуждена была вмешаться, велев девушке наконец выбрать кого то одного из претендентов. Аина-Ойе отдала предпочтение Вашке.

Он оказался вполне хорошим и добрым мужем, очень любил жену. Делал вид, что не замечает, как она изредка тоскует по чужеземцу Накте. Да и что ревновать к тому, от которого осталось лишь воспоминание. Вскоре у них родился сын, названный бабушкой Уруктаем. Может имя не дало мальчику удачи в жизни, едва ему исполнилось восемь лет, как он утонул, играя с друзьями в реке. Смерть сына сильно подкосила мать. Аина в несколько месяцев состарилась и поседела. Но больше детей им с Вашкой духи не дали. Тем не менее они жили дружно, ни в чем не упрекая друг друга.

Вскоре после конфликта с Вашкой из-за Аины, окончательно рассорившись с бывшим другом и обидевшись на всех соплеменников, Унтары исчез из стойбища и несколько лет его не было. Гадали, не задрал ли уж его медведь? Затем он вернулся. Все сразу заметили произошедшие в нем перемены. Это был другой человек, много повидавший, много испытавший, много познавший нового. Унтары работал у «ручу» на газовом промысле (соплеменники так и не смогли понять, что такое, этот таинственный «газ»). Был проводником у геологов. Даже какое-то время жил в большом городе где-то далеко на юге. Он рассказывал такие удивительные вещи, о которых никто и слыхом не слыхивал. Именно Унтары привез в подарок первый транзисторный радиоприемник с «солнечными» аккумуляторами, из которого туземцы узнали – насколько обширен и многообразен мир вне их селения. И если старшие, кто еще успел побывать в интернатах, что-то знали, то для молодежи это было открытием. Благодаря появившимся транзисторам быстро восстановилось знание языка ручу. Двое молодых парней даже ушли на заработки, несмотря на то, что сам Унтары их от этого отговаривал.

Унтары после возвращения так и не женился. Сладил себе отдельно избушку в паре сотнях шагов от поселка, куда переселился со своей престарелой матерью, о которой очень трогательно заботился. Его хмурое лицо всегда освещала улыбка радости, когда он глядел на неё. Это был единственный близкий ему человек. Унтары занялся лечением и понемногу шаманил, говорил с духами, в чем проявил большой талант, заняв место ушедшего уже из этого мира Ёлтаги. Это признали не только жители поселка, но и обитатели самых отделенных деревень туземцев, откуда приходили гонцы звать Унтары для проведения различных обрядов.

Как не удивительно, но Унтары встретил пришедшего как-то навестить старых знакомых Антона-Накту весьма доброжелательно. Они даже подружились и стали испытывать симпатию друг к другу. Унтары искренне сожалел о погибшем от его руки Силантии, особенно когда его друг рассказал о нем побольше. Маленького сына Накты-старшего, Накту-младшего, туземцы полюбили и с тех пор почти каждое лето он проводил один – два месяца в гостях у них, обучаясь всем премудростям таежного быта. А Унтары настолько благоволил к нему, словно это его родной сын. Когда Накта-Юм подрос, то стал и сам захаживать к ним. Правда реже, чем хотелось бы. Не каждый год.

Как-то, лет пять назад, выдалась невероятно снежная зима, сменившаяся аномальной оттепелью. Снег подтаял, а затем ударили сильные морозы, сковавшие все вокруг толстой коркой льда. В тайгу пришел большой голод. Вымерло множество животных. Медведи разорили продуктовые лабазы лесовиков, остатки из которых моментально растащили песцы. Охотники возвращались из тайги с грустными лицами. Ловушки оставались пустыми. Не было видно даже свежих следов на снегу. Умерло несколько человек, в том числе и муж Аины – Вашка. «Хороший был человек, добрый» – вздрагивала Аина плечами, вспоминая, бывало мужа.

Умерло бы больше, но на голодающее стойбище случайно наткнулись охотники-староверы. Они так же безуспешно искали добычи в тайге, потому зашли в этот раз непривычно далеко. Но для староверов таежная добыча не являлась основным источником пропитания, а лишь разнообразила их стол, потому недостатка в припасах они не испытывали. Забыв о давней вражде, староверы привезли на санях несколько мешков продуктов, а затем, за зиму, еще дважды подвозили продовольствие. Не сразу, но туземцы и староверы примирились друг с другом. И хотя холодок отчуждения оставался – слишком много пролитой крови разделяло их, все же теперь они могли общаться между собой в надежде, что молодежь не повторит ошибок старших поколений. Ни те, ни другие теперь не боялись случайной встречи на таёжной тропе.

042

Когда гости закончили трапезу, Аина сообщила им, что они пришли в хорошее время для стойбища.

– Завтра будем править Иэно-Кике – Медвежий Праздник. Сегодня с утра мальчишка прибежал, сообщил, что охотники в лесу, когда проверяли ловушки, наткнулись на медведя. Он хотел добычу красть из гимги. Не захотел уходить. Пришлось убить. Сегодня к вечеру приплывут на обласах.

– А что это за Медвежий Праздник? – глаза Миши загорелись.

– Увидишь, увидишь, – сказала женщина, поднимаясь, – А пока отдыхайте. Долгий путь делали.

– Что за праздник? – пристал мальчишка к Никите, когда туземка отошла в сторону.

– Ну это древний праздник таёжного народа. Они справляют его раз в семь лет. Как раз семь лет назад я, когда был еще в том возрасте, что ты сейчас, присутствовал на нем. Делают вид, что случайно медведя убили, вроде как сам виноват, а они этого и не хотели вовсе. Если медведь-самец, то целых пять дней будут плясать. «Иэно-Кике» и обозначает – большие пляски. А если медведица, то поменьше – четыре. Будет подросток, пестун, то всего три, а как медвежонок скажется, то и вовсе двумя днями обернутся. Вернее сказать не дни, а ночи. Ночь напролет гульмя гуляют, а днями отсыпаются.

– Почему же он медвежий? – присоединилась к расспросам Маргарита, – Они что, себя медведями считают. Или потомками медведей.

– Нет. Дух покровитель их рода – Заяц с Белым Пятном.

– Именно с белым? – рассмеялся мальчик.

– С белым, с белым. Но смешного, поверь, здесь ничего нет. Заяц, вполне почтенное для них животное. Считается, что он отличается умом, хитростью, упорством и осторожностью.

– Ну а медведь?

– А медведь считается не предком, а братом. Они, кстати, вслед за русскими медведя Мишей кличут. – подмигнул молодой человек мальчику, продолжив, – Некогда Верховный Дух, Нома Тарым, создал двух братьев, человека и медведя. Семь лет жили братья душа в душу, да заскучали, стали просить Тарыма создать для них друга. Долго не хотел Верховный Дух ничего делать, но поддался на уговоры и создал девушку. Оба брата влюбились в нее. Девушка же больше благоволила медведю. Он и сильнее, и красивее, и удачливее в охоте. Тогда человек, подкараулив на тропе, убил своего брата. Нома Тарым очень сильно осерчал, он ведь обоих своих детей любил, и оживил убитого. Но только с тех пор медведь, обросший густым мехом, живет один в тайге и при удобном случае мстит человеку: то ловушки его или лабазы разорит, то женщину или ребенка в урман утащит, а то и на охотника бросится. Раз в семь лет лесовики, добыв медведя, справляют праздник, в ходе которого разыгрывается, как в театре, история с убийством брата-медведя братом-человеком и обряд испрашивания прощения у медведя за преступления своего первого предка перед его первым предком.

Маргарите что-то показалось странным в словах Никиты. Вдруг до нее дошло:

– Театр? Ты что, был в театре?

– Доводилось. – покраснел Никита, – Даже в тайге мы знаем о том, что существует театр.

Разговор прервался поднявшейся суматохой. Никита привстал. Взгляды всех направлены в одну сторону, на реку. Посмотрев в том направлении, гости заметили, как из-за излучины показались три обласа, в каждом из которых по человеку. Одна лодка, и без того низкая, сидела в воде почти по самые края. Удивительно, как правивший ею человек умудрялся не перевернуть её или не начерпать внутрь воды. Перед гребцом – словно большая куча темного тряпья. Никита, Маргарита и Миша, не утерпев, бросились вслед за туземцами к берегу.