Свита Мертвого бога. Часть II. Запах горького миндаля (Н. М. Мазова, 2011)

– В принципе мне давно уже ясно, как все произошло. Ты попыталась увести его тем же способом, что и привела, но поняла, что ничего не выйдет, – и тогда сказала ему про жезл.

– Мой лорд, я знать ничего не знаю ни про какой жезл! – Ломенархик, забывшись, рванулась к Элори Вил’айэну и тут же придушенно захрипела.

Ах, до чего же он был привлекателен даже в своем гневе! Глаза как звезды, длинные и густые черные волосы уложены в традиционную прическу – зачесаны наверх, собраны на макушке и оттуда падают на спину роскошным каскадом; темно-синяя куртка, расшитая тусклым металлом, выгодно оттеняет матовую смуглость кожи. Лицо открыто, хотя разрез глаз явно стилизован (а если приглядеться, и не только он). Актер «новой оперы» в роли Юного Любовника – или знатный молодой человек, дерзко одевшийся в похожем стиле…

Когда Элори возник в центре пентаграммы, начертанной прославленной в Афраре чародейкой Ломенной даль-Лаумари, дыхание перехватило не у нее одной – у всех, кто присутствовал на том блестящем сеансе вызывания духов. Но торжеству Ломенны, сначала даже не узнавшей своего господина (до сих пор ей ни разу не доводилось видеть его в алмьярском облике), не суждено было длиться дольше мгновения. Вместо того чтобы предсказывать судьбу потрясенным клиентам прорицательницы, прекрасный демон протянул руку за пределы магической границы, будто так и надо, схватил чародейку за пояс-шарф и втянул в пентаграмму. В следующий миг оба они исчезли в яркой вспышке, по крайней мере на полгода обеспечив пересудами афрарский высший свет.

Когда глаза Ломенархик снова смогли видеть, вокруг нее была до боли знакомая комната с зеркальными стенами и великолепным ложем. Правда, застлано это ложе было не вишневым шелком, а покрывалом неброского кофейного цвета – видимо, для большего контраста с черно-синим, словно грозовым, силуэтом Элори. Легкое движение изящной руки – и волосы Ломенны захлестнулись вокруг одной из ножек ложа, а затем петлей обвили горло ведьмы. Любая попытка освободиться лишь затянула бы эту петлю еще туже…

Ломенархик знала, что Элори не только избегает причинять боль, но и терпеть не может игр в «усмирение раба», считая их самым большим дурновкусием, какое бывает на свете. «Лишь до тех пор, пока у человека сохраняется хотя бы иллюзия свободы воли, он способен на что-то интересное», – любил повторять он. Его издевательства над попавшими в когти мышками отличались куда большей утонченностью: не ломка, а скорее переделка, изменение свойств. Эта же страсть отличала и многих его доверенных лиц – правда, в отличие от господина, их методы были куда грубее, а временами так и попросту тошнотворны… В общем, ведьма всегда была готова заплатить такой монетой за полученные дары – любой из стоящих рядом прекрасно знал, сколь непредсказуем Повелитель Снов, и легкость, с которой его вчерашняя любовница могла превратиться в объект малопристойных забав, давно никого не поражала.

Однако то, что творилось сейчас, выходило за любые рамки – обычная насмешливая улыбка то и дело пропадала с губ Элори, а в звездных глазах сверкала пока еще сдерживаемая ярость. Таким Ломенархик не видела хозяина Замка ни разу доселе, и ей сделалось по-настоящему страшно.

Распростертая на мраморном полу у ног Элори, она глядела на своего повелителя снизу вверх, немыслимо выворачивая шею. А тот даже головы не поворачивал в ее сторону, вперив неподвижный черный взгляд в зеркальную стену – снова целую, будто и не осыпавшуюся никогда дождем осколков, вот только в иных местах странно мутную. Таким бывает зеркало, если его амальгама повреждена водой. Но, приглядевшись, можно было заметить, что туман в зеркале колеблется и плывет, то и дело сгущаясь в неопределенные тени, а раз даже вполне отчетливо промелькнули глаза на стебельках и большая клешня…

– В любом случае ты соврала мне, так или иначе. Если правда, что ты не знаешь про жезл, значит, то, что долгоживущий не был знаком здесь ни с кем, кроме тебя, – ложь. А я очень не люблю, когда мне лгут. Скажи уж сразу – он понравился тебе в качестве любовника, и ты раздумала отдавать его в мою власть!

– В вашу власть, повелитель? – Страх на лице Ломенархик поневоле уступил место изумлению.

– А как еще ты представляла себе его дальнейшую участь? Разве ты не знаешь, что попавшему сюда в плотном теле не выйти наружу без моей воли? В то, что ты непроходимо глупа, я уже не поверю – полные дуры попросту не допускаются до этого ложа. Значит, остается сознательное…

– Да я вообще не думала о том, что будет после! – отчаянно выкрикнула Ломенна, даже не сообразив, что посмела перебить своего господина. – Когда от смерти спасаешься, тут не до раздумий!

Одним прыжком Элори вскочил на ноги и наклонился к поверженной любовнице – так низко, что Ломенархик могла различить каждую ресничку, каждую крапинку золота на радужке глаз…

– Тогда почему же ты больше месяца не смела показаться мне на глаза, если считаешь себя ни в чем не виноватой?

Если уж совсем начистоту, все это время Повелителю Снов было совершенно не до Ломенархик. После того как Берри подтвердил, что жезл не просто утрачен, а разрушился, все свободное время Элори было поглощено поисками иных методов выхода в дневной мир – и разумеется, все эти методы и вполовину не были так надежны, как проверенная веками магия жезла. В результате иметь разговор с кем-то из жриц или «черных цветов» он теперь мог только по их вызову, Горицвета же приходилось приглашать непосредственно в Замок – а тот слишком уставал от подобного времяпровождения за день, чтобы получать от него удовольствие еще и ночью. Кто знает, сколько важных деталей ускользнуло из-под контроля за эти полтора месяца… Плюс возня с восстановлением конденсаторных зеркал в покоях, пролом в которых, как назло, открылся не куда-нибудь, а в Залы Кошмаров. Так что, если бы не тот опрометчивый сеанс вызывания духов, Элори вряд ли смог бы столь легко добраться до Ломенны, даже задайся он специальной целью наказать свою неосторожную любовницу.

– Я… Я просто боялась попасть вам под горячую руку, мой лорд, – всхлипнула ведьма. – Как только узнала, что меналийский рыцарь устроил погром в ваших покоях, так сразу поняла, что…

– Достаточно. – Элори брезгливо отстранился. – Мне надоели твои оправдания. Честно говоря, когда я наделял тебя нынешними возможностями, то был о тебе лучшего мнения. Сейчас же выяснилось, что ты отличаешься от последней здешней шлюхи лишь размерами своих притязаний. Так что ты заслужила наказание хотя бы потому, что я до такой степени обманулся в тебе.

– Смилуйся, повелитель! – взвыла Ломенархик и снова рванулась – и снова была остановлена волосяной петлей у горла. Элори, больше не глядя на нее, оперся рукой о стену из мутноватого зеркала.

– Что бы такого с тобой придумать? Отдать мальчикам из нижних пещер, чтобы пустили по кругу? Но ты, скорее всего, даже не воспримешь это как наказание, – он недобро усмехнулся. – Сделать, что ли, подарочек клубу Гирота и Лаффиэ, пусть обработают тебя по полной программе…

Элори осекся на полуслове, словно прислушиваясь к чему-то. Ломенна застыла в немыслимом напряжении: неужто обойдется? Да хоть в нижние пещеры, хоть в бассейн с жидкой грязью, хоть в шутовской наряд – лишь бы не вздумал наказать своей рукой!

Руки, его изящные руки – против обыкновения не скрытые перчатками… О, Ломенархик как никто другой знала, что бывает, когда в разгар близости Элори срывает с руки перчатку и самыми кончиками длинных тонких пальцев касается тела своей любовницы! Редко у кого хватало сил вытерпеть это дольше нескольких минут…

Неожиданно Элори отпихнул ногой Ломенархик, тихо-тихо подкрался к двери на галерею и распахнул ее резким рывком.

Взору его предстало лишь стремительно уносящееся прочь облако мелкозавитых сиреневых волос. Из-под облака мелькали пунцовая юбочка-колокол намного выше колена и две стройные ножки в черных в красную клетку чулках. Подслушивавшая с той стороны девчонка – Элори был уверен, что это Жайма, ибо кому еще торчать под дверью его покоев? – явно рассчитывала избегнуть таким образом справедливого наказания. Прямо скажем, это был на редкость ошибочный расчет…

Элори нахмурился и небрежно тряхнул кистью вослед убегавшей. Пять тонких струек голубого пламени сорвались с его пальцев и с шипением помчались вдогонку девчонке. Совсем распустились подданные! До бала еще пара часов, а они уже отираются в Замке, и ладно бы просто отирались, а то имеют наглость…

Реакция девчонки была неожиданной – услышав за своей спиной шипение, она с ходу кинулась на пол, рискуя разбить лицо. Пять струек пламени пронеслись в ладони от ее головы и умчались дальше по галерее. Через некоторое время где-то вдалеке раздался серебристый звук сыплющихся стеклянных осколков.

Девчонка поднялась не без некоторого усилия, обернулась к Элори – и тот невольно вздрогнул.

Это была совсем не Жайма. Конечно, лица под черной бархатной полумаской различить было невозможно, но Элори и не интересовало лицо. Ему хватило нежной кожи, жемчужно сверкающей среди черного и красного в свежей дыре на круглом колене. А значит, Замок Тысячи Лиц, чьими камнями были сны, а раствором – желания, ОБЛАДАЛ ПЛОТЬЮ для этой поганки!..

– Коз-зел! – выкрикнула девчонка низким, чуть хрипловатым голосом, совсем не совместимым с образом шаловливого подростка. – Из-за тебя такие чулки порвала, да еще и ногу ссадила! Я тебе этого так не оставлю! – и, подкрепив свою угрозу непристойным жестом, унеслась в один из боковых коридоров. А Элори остался стоять, опершись о балюстраду и потихоньку окончательно осознавая, какую глупость сотворил только что.

Ну разве под силу какой-то Жайме найти дорогу к его покоям в вечно меняющемся лабиринте Замковых коридоров, даже если она уже несколько раз лежала в постели Повелителя Снов? Сделать это могли лишь шестеро людей, бывших плотью среди плоти Замка, и среди этих шести имелись лишь две женщины. Причем догадаться, кто из двоих только что нахамил Элори, не составляло никакого труда – разумеется, Крошка Нис-Нис. У другой был слишком хороший вкус, чтобы носиться по коридорам в обличье живой куклы. Впрочем, особой разницы Элори не видел – эти две были закадычными подругами, если не любовницами.

А главное, обе они были Ювелирами. Голубое пламя, которое любого другого всего лишь выбросит из Замка до конца текущего сна, могло серьезно ранить, если не убить Крошку. Таким образом, Элори не просто попытался покарать ту, над кем по нерушимому договору не имел никакой власти, но и совершил самое настоящее покушение. А значит, сам дал Ювелирам законное право на ответный ход. И было весьма сомнительно, что Нис-Нис сама воспользуется этим правом – скорее всего, передаст его кому-то из друзей, прекрасно понимая, что в их неразлучной троице она слабейшая…

И тут на Элори снизошло еще одно озарение.

Ломенархик привела в замок наследника престола Островов. Ломенархик могла разболтать ему о жезле Ар’тайи, хоть и орет, что до сих пор ничего о нем не знала. Но Ломенархик ни под каким видом не могла указать долгоживущему дорогу в Зеркальные покои, ибо Элори не желал сводить ее с Жаймой, зная, что обе они не из тех, кому по вкусу слоеные пирожки. А кто такая ведьма из Шайр-дэ, чтобы переступить через его нежелание?

Значит, провести долгоживущего мог лишь кто-то из шестерых. Причем, если вдуматься, мотив для этого имелся только у одного, точнее, одной из всей шестерки. Только у…

В этом месте размышления Элори прервал свист летящего тяжелого предмета, сопровождаемый радостным воплем: «Получай, пират, ядро!» Он едва успел отшатнуться – увесистый цветочный горшок разбился о колонну аккурат над его головой, осыпав землей и черепками его волнистую черную гриву. С галереи этажом выше прилетел издевательский хохот, а затем стук каблучков.

Крошка Нис-Нис использовала свое право ответного хода просто и незамысловато. А Элори даже выругать ее не посмел, понимая, что еще легко отделался. По крайней мере, одной проблемой сразу стало меньше.

– Настроение у нее, что ли, хорошее? – еле слышно пробормотал Элори, вытряхивая землю из прически. – Подобной любезности от этой троицы в жизни не дождешься…

Сломанный цветок, королевская бегония со стеблем чуть не в руку толщиной, как-то очень жалостливо выглядел на мозаичном полу. Элори щелкнул пальцами, и бегония вместе с черепками тут же растаяла, словно была простым миражом. Повелитель Снов в последний раз тряхнул волосами и взялся за ручку двери.

Кто бы ни провел рыцаря с Островов в Зеркальный покой – вины с Ломенархик это не снимало. Но выходка Нис-Нис неожиданно навела его на мысль, показавшуюся удачной…

Ломенархик могла лишь гадать, что там произошло в коридоре, но когда Элори вернулся, выражение его лица не сулило ведьме ничего хорошего.

– Значит, так… – начал он, пристально глядя в глаза Ломенне. При этом он еще раз машинально провел рукой по волосам, и на мраморный пол рядом с ведьмой упало несколько крохотных комочков земли. Неожиданно это напомнило Ломенархик песок, вечно сыплющийся с лаумарских бюргеров, и она невольно рассмеялась, на секунду забыв о своем положении.

Услышав этот смех, Элори окончательно разозлился. Холодная ярость так исказила его лицо, что ведьма поняла – пощады не будет. Подумать только, когда-то она считала, что страшнее его насмешливого спокойствия не может быть ничего…

– Ты еще смеешься, дрянь? – прошипел Элори сквозь зубы. – Ладно, теперь я знаю, что с тобой делать. Зачем самому руки пачкать, когда и без меня очередь стоит?

На этот раз Повелитель Снов обошелся без красивых жестов. Один бешеный взгляд – и вместо золотого корсажа и широкой юбки-брюк, обычных для алмьярской дамы полусвета, Ломенархик ощутила на себе уже знакомую мешковину смертницы.

– Пойдем, – Элори нагнулся к ней, наматывая на руку длинные волосы. – Вовремя я вспомнил, что заполучил тебя во плоти…

– Что вы хотите сделать со мной, повелитель? – спросила Ломенархик, уже угадывая ответ, и ее догадка не замедлила подтвердиться:

– Восстановить статус-кво – пусть архиепископ делает с тобой, что ему заблагорассудится. А мне ты больше не нужна.

Пол в этом месте был из темно-серого гладкого камня, холодного даже на вид, а стены то ли тонули в тумане, то ли их вообще не было. В Замке Элори подобное место вряд ли вызвало бы удивление – но в том-то и дело, что оно не принадлежало Замку. Откуда-то Ломенархик очень хорошо это знала. Тем не менее они по-прежнему находились не в дневном мире, а в местах, куда попадают лишь во сне… раньше Ломенархик была убеждена, что Замок – единственное такое место.

Прямо перед ними чернел круг из полированного базальта, возвышающийся над полом на ладонь или две. Все так же держа ведьму за волосы, Элори другой рукой извлек откуда-то из-под куртки маленький медный шарик и кинул на базальтовое зеркало. Раздался такой звон, словно шарик ударился не о камень, а по меньшей мере о диск гонга.

Прошло минут пять, прежде чем по другую сторону круга из тумана выступил человек. Ломенархик видела его впервые, так что это очевидно был не архиепископ. Да и не пристало архиепископу быть облаченным в жесткий камзол цвета прошлогодней листвы с потайной застежкой, который почему-то очень хотелось назвать мундиром. Хотя для настоящего мундира, даже по лаумарским меркам, это одеяние было чересчур скромным – господин напоминал совсем не военного, а скорее столичного нотариуса или вайлэзского налогового агента. Гладко зачесанные волосы над высоким лбом с залысинами, сдержанные, чтобы не сказать скованные, движения и выражение лица, навевающее нестерпимую скуку…

– Зачем ты вызвал меня, Изменчивый? – Человек с той стороны круга бросил на Элори и его пленницу лишь один быстрый, как молния, взгляд и тут же вновь опустил глаза. Но по мелькнувшей из-под век вспышке тьмы Ломенархик мгновенно опознала в пришельце кого-то, равного самому Повелителю Снов.

– Не желаем, значит, здороваться с Хаосом, так, ваше степенство? – Элори усмехнулся, но как-то кривовато – видно, еще не вполне овладел собой. – Впрочем, я не в обиде. А чтобы и вы на меня не слишком обижались, хочу уладить миром некое недоразумение между нами. Это ведь ваше, или я что-то путаю?

С этими словами он резким и сильным движением швырнул Ломенархик на базальтовый постамент. Больно ударившись коленями и локтями, она вскрикнула и хотела вскочить, но неожиданно словно свинцовая плита придавила ее к черному камню, с трудом позволяя даже дышать…

– А это еще что такое? – раздался над ней голос человека в камзоле с потайной застежкой. Такая интонация могла бы принадлежать перекупщику лошадей, к которому вместе с тремя заказанными парами луррагских кобыл доставили старую клячу с выпирающими ребрами и лишаями в гриве.

– Месяц с лишним назад один молодой нахал уволок сию даму прямо с костра у вашего верного адепта, архиепископа Кильседа. В знак своей доброй воли я решил вернуть Порядку его законную добычу. – В голосе Элори, почти против его желания, промелькнула обычная легкая насмешливость. – А с нахалом, забравшимся на чужую территорию, обещаю разобраться сам. Смею думать, что заслужил этим право на небольшое ответное снисхождение с твоей стороны, Бесцветный.

– Какого же снисхождения ты ждешь от меня, Изменчивый? – Тот, кого Элори назвал Бесцветным, особо выделил голосом слово «снисхождение». – Хочешь обменять жизнь на жизнь?

– О, ничего особенного. Просто право на ответный ход, – небрежно уронил Элори. – С разрешением использовать его тогда, когда это действительно мне понадобится.

– Я бы дал тебе такое право. – Теперь голос человека с той стороны и вправду был абсолютно бесцветным. – Но есть одно небольшое «но», а именно: архиепископ Кильседский вовсе не является моим, как ты выразился, верным адептом, и я не вижу особого смысла возвращать ему эту женщину.

– То есть как?! – наигранное ироничное спокойствие разом слетело с Элори, и в голосе прорвалось неподдельное изумление. – Что ты хочешь этим сказать?

Наверное, свинцовое давление на Ломенархик несколько ослабло, так как ей удалось немного повернуть голову. Впрочем, выражение лица Элори в этом полумраке она все равно не сумела разобрать. А жаль – это была редкая возможность хотя бы мельком увидеть его вообще без маски.

Владыка Хаоса и Господин Порядка – лицом к лицу… Легкость и изящество, искристое мерцание синих одежд, волосы, как черный сверкающий водопад, – и напротив спокойная, словно неживая, неподвижность, прямая спина и благостно сложенные руки.

– В силу некоторых обстоятельств… – Бесцветный на секунду замялся, – архиепископ, формально будучи приверженцем Порядка, тем не менее не принадлежит к моей конфессии.

– С каких это пор? Разве блаженный Мешнек и ты – не одно лицо? – услышав такое, Ломенархик тихонько ойкнула.

– К моему величайшему прискорбию, сей недостойный пастырь посмел поставить между людьми и своим Господом этого выскочку, которого лаумарцы по невежеству своему почитают за святого. Причем сделал это столь умело, что сей лжесвятой совершенно заслонил Господа в глазах верующих! – Снова взгляд-вспышка. – Очень надеюсь, что он не избегнет кары за это…

– А кто в таком случае этот ваш Мешнек? – перебил его Элори без всякой почтительности. – Не Дирам же?

– Разумеется, не Дирам, – сухо ответил Бесцветный. – Блаженного Мешнека вообще не существует.

– Ох ты! – Элори даже присвистнул. – Теперь понятно… Хорошо устроился этот святоша, ничего не скажешь!

Некоторое время оба молчали. Ломенархик, лежащая в кругу, окончательно перестала понимать, что происходит и чем это ей грозит. Наконец Элори задумчиво выговорил:

– Что ж, ваше степенство, сегодня я услышал нечто новое и весьма любопытное. Поэтому с моей стороны было бы нечестно никак не расплатиться с вами за эти сведения. Забирайте девушку, она ваша.

– Мне совершенно не нужна эта женщина… – начал было Бесцветный, но Элори, отвесив собеседнику прощальный поклон, быстро сделал шаг назад и растворился в тумане.

В ту же секунду давление на Ломенархик совершенно исчезло. Она осторожно приподнялась на руках, осматриваясь. Субъект, похожий на лаумарского нотариуса, отступил от круга на пару шагов и взирал на нее, как ей показалось, с брезгливым недоумением. Но шестым, десятым или семьдесят третьим чувством, которое по традиции относят в область седалища, Ломенна поняла, что главная опасность уже позади.

Убедившись в заведомой неагрессивности Господина Порядка, она наконец решилась встать. Но стоило ей сделать один шаг от базальтового постамента, как снова раздался ровный бесцветный голос:

– Ведьма, значит?

– Ведьма, ваше степенство, – ответила оробевшая Ломенархик, сама не заметив, что скопировала обращение, использованное Элори. – Но клянусь чем угодно, что выпросила этот дар у Повелителя Снов, единственно желая излечить слепоту любимой матушки…

Не слушая ее, Бесцветный положил руку ей на плечо, удерживая, а пальцем другой несколько раз чувствительно нажал где-то в районе затылка.

– Все. Больше не ведьма, – уронил он так же сухо. – Теперь иди вперед, не оборачиваясь, пока не увидишь свет. Он будет разного цвета, можешь выйти в любой, – и, не интересуясь больше девушкой, отступил в туман, как перед тем Элори.

Ломенархик, вконец растерянная, не посмела противиться приказу и тоже шагнула в туман. Зрение отключилось почти сразу. Затем, через сто или сто двадцать шагов, впереди замерцал рубиновый отсвет, похожий на зарево огромной печи. Почему-то он внушил девушке неизъяснимый ужас, и она резко изменила направление, только бы не шагнуть в пугающий багрянец… Еще через пятнадцать шагов показались сразу два просвета – один зеленовато-серый, наводящий на мысль о пасмурном дне, другой слепяще-лазурный. Ломенархик остановилась и не глядя повела друг к другу указательные пальцы – если сойдутся, значит, лазурь…

Пальцы не сошлись. Со вздохом бывшая любовница Элори Вил’айэна направила свои стопы в зеленовато-пасмурное свечение.

Сделав еще пяток шагов, она вдруг поняла, что стоит на большом тракте, ведущем из Алмьяра на запад, примерно в дне пути от Афрара, алмьярской столицы. Вон вдалеке тот самый раскидистый одинокий платан, под которым полгода назад она останавливалась на отдых – вот только полгода назад она проезжала по этой дороге в роскошной повозке, разодетая в золото и лучшие анатаорминские шелка.

Ломенархик сосредоточилась, попытавшись представить на себе другое одеяние… здесь, на большой дороге, ни к чему изощренность высших каст, поэтому пусть будет обычный наряд алмьярской горожанки. Юбка-брюки с набивным узором понизу, лилово-серая верхняя рубашка немного выше колен и кожаный корсаж – разумеется, все строго по фигуре… Но и пятая, и двадцать пятая попытка ничего не дала – на девушке была все та же рубаха из мешковины, в которую обрядила ее ярость Повелителя Снов.

Значит… значит…

Она неистово, в несколько этажей, выругала сначала Бесцветного, затем Элори, затем меналийского рыцаря по имени Джарвис, затем архиепископа Кильседского и наконец попросту упала в пыльную траву и от души разрыдалась. Впереди у двадцатидвухлетней дочери винодела, последние шесть лет живущей исключительно за счет своей магии и за то давно проклятой родными, была жизнь самой обычной женщины, с очень большой вероятностью – городской шлюхи.

Честное слово, уж лучше бы Повелитель Снов прикоснулся к ней обнаженной рукой!

По крайней мере, в одном Элори ошибся – настроение у Нисады Лорш, более известной в Замке как Крошка Нис-Нис, было препоганейшее. Даже полет горшка с королевской бегонией улучшил его лишь на самую малость.

Попетляв по коридорам, Нисада подошла к стене с заветной плоской нишей – проем арки, затянутый фреской с изображением цветущего дерева. Оглянулась воровато – не подглядывает ли кто? – и шагнула в стену прямо сквозь фреску.

До начала бала оставалось еще немало времени, однако и Тай, и Берри уже сидели в красной комнате. Тай перед зеркалом изобретала себе прическу, а Берри, как обычно, грыз фрукты, растянувшись на малиновом покрывале ложа. Нисада знала, что там, где ее любимый находится днем, ему дают в лучшем случае вареную капусту, и не осуждала его за маленькую слабость.

– Привет, – улыбнулся Берри. – Где была, чего видела?

– И почему с такой рани сегодня? – добавила Тай, не отрываясь от зеркала.

– Поздравьте меня, – мрачно уронила Нисада, забираясь с ногами в кресло и потирая коленку. Дырка на черно-красном чулке уже затянулась, но разбитое колено под ним саднило по-прежнему. – Я скинула на Элори цветочный горшок.

– Лихо! – Берри запустил в потолок огрызком груши и тут же достал из воздуха новую. – За что это ты его?

– А он первый начал. Я всего-то под дверью подслушивала от нечего делать, а он в меня нестабильностью плеснул.

– Зря, – осудила Тай сквозь зубы, в которых держала заколки. – Я имею в виду горшок. Было бы у нас право ответного хода…

– Разумеется, на своего поганого дядюшку я уронила бы этот горшок с куда большим удовольствием! – Нисада ожесточенно дернула головой, облако сиреневых кудряшек взлетело в воздух и снова опустилось ей на плечи. – Но его тут не бывает. А так хоть зло сорвала. Видели бы вы, как наш дорогой повелитель землю из волос вытряхивал! – она коротко и зло рассмеялась.

Тай отбросила локон, который никак не желал укладываться кольцом на виске, подошла к подруге и мягко обняла ее за плечи:

– Так… Что еще учинил твой дядя?

Нисада ткнулась головой в колени.

– А догадайтесь с трех раз, почему я сегодня так рано!

Тай ничего на это не ответила, выжидая. Обычно Нисада вываливала свои домашние горести без всяких вопросов, но торопить ее не стоило.

Вот и сейчас Нисада, пару раз шмыгнув носом, подняла на друзей абсолютно сухие бешеные глаза.

– Он Марде в овес какой-то дряни подсыпал, тут уж ни к бабке, ни к дедке не ходи! Я на нее еще при жизни отца первый раз села, три с лишним года назад, и послушней лошади в целом свете не было! Я на ней барьеры брала! А тут выехали погулять – дядя и я с Танраем… насилу упросила этого мерзавца… как только до Заячьей балки доехали, так Марда и понесла. Да и то мне полбеды, я ведь привязанная, это ж не дикого жеребца укрощать, чтоб по земле катался с всадником или на дыбы вставал! Я бы и сама как-нибудь потихоньку да помаленьку, зря меня, что ли, отец учил? А этот сукина кота сын Танраю командует: «Спасай госпожу!» Я кричу: «Танрай, ни с места, я сама», – да уж понимаю, что не послушает. Марда же еще пуще испугалась, ломанулась без дороги сквозь дубняк, я к самой гриве прижалась, чтоб веткой в лоб не схлопотать… Танрай на поводьях повис, я ору, а Марда шар-рах через бурелом, да Танрая с размаху животом на острый сук. – Нисада закусила губу. – Я как кишки его увидела, так в обморок и грохнулась, что дальше было – просто не знаю… Очнулась уже на лужайке возле дома, вокруг меня слуги хоровод выплясывают, маменька рыдает, сестрица стоит белая, как бумага. А дядя им: «Я говорил!» Сказал, что Марде пришлось арбалетный болт между глаз загнать, а я же вижу, что врет, врет в глаза – если бы он ее скопытил на полном скаку, я бы точно жива не осталась! И причитают на два голоса с маменькой, что больше ни под каким видом не позволят мне на лошадь сесть, им, видите ли, моя жизнь дорога! А мне теперь так и так не сесть – Марды нет, да и Танрай вряд ли выживет… дядюшка мой траханый его же подставил откровенно! Только для того, чтобы меня в замке запереть насовсем – на костылях я дальше парка не уйду. Да и не по всякой нашей лестнице можно на костылях, а на руках снести больше некому, ни отца, ни братьев, ни Танрая! Не Гислен же, женишок сестрицын, меня таскать будет – этому дохляку кошку не поднять, не то что меня!

Нисада судорожным движением сдернула маску, и друзья увидели темные круги, залегшие под ее нездорово блестящими глазами. Берри подошел, встал с другой стороны кресла и прижал голову девушки к своему камзолу.

– В общем, влили они в меня маковый отвар да в кровать уложили, – закончила свой рассказ Нисада. – Говорят, дай-то Единый мне оправиться от потрясения к помолвке Калларды… Вот и оказалась в Замке на четыре часа раньше вас.

– Помолвка по-прежнему через три дня? – спросила Тай, тихонько гладя подругу по плечу.

– А кто ее перенесет? Не дядя же. И не мать, она против него слова никогда не вымолвит. А Лар… она же еще совсем ребенок, она до смерти замуж идти боится, да только дядюшка наш класть на это хотел.

– Действительно сукина кота сын. А свадьба когда?

– Сразу же после того, как Лар достигнет брачного возраста, то есть закровоточит во второй раз. Слава небесам, она пока даже в первый раз этого не делала, хоть ей и четырнадцать через три дня.

– А почему во второй? – недоуменно спросил Берри.

– Потому что моя маменька – хоть на это ее хватило! – сумела внушить своему паскудному братцу, что первый раз у женщины еще ничего не значит. У меня самой первый раз был в середине октября, где-то за полмесяца до тринадцатилетия, а второй – только в самом конце мая.

– Значит, в твоем распоряжении еще около полугода, – уточнила Тай.

– А что я смогу за эти полгода, сидя в комнате? Этот родственничек наш долбаный то и дело приговаривает – мол, делает он все это только ради защиты трех беспомощных женщин. Мол, не отнимись у меня ноги в раннем детстве, он не пожелал бы княжеству лучшей госпожи, а так я не то что правящей княгиней – женой князя быть не могу… – Нисаду аж передернуло. – Да ходи я днем, как в Замке – этих Веннановских отродий в доме моего отца и духу бы не было! Ни дядюшки, ни сыночка его недоделанного, за которого не то что Лар – никакая девушка в здравом уме не пойдет! Уж я бы им живенько показала, где у них чего! А так… разве что ты, Тай, из своего монастыря удерешь да отравишь их втихую.

И снова Тай ничего не ответила. Однако не будь Берри так поглощен утешением Нисады, он понял бы, что их предводительница что-то напряженно обдумывает.

В таком напряженном молчании прошло минут двадцать. Наконец Нисада потянулась, слезла с кресла и снова пристроила на лицо черную полумаску.

– Знаешь что, Берри… давай никуда сегодня не пойдем, а? Посидим в убежище, любовью позанимаемся, о всяких разностях поболтаем… Тебе ведь сегодня не надо работать на Элори, я права?

– Уже не надо, – кивнул тот. – Зеркала я восстановил, как мог, а большего ему не сделает никто – по крайней мере, из тех, кто остался сейчас.

– Вот и славно. Не тянет меня сегодня танцевать, да и ногу я ушибла, от Элори удирая.

– Как скажешь, так и будет. – Берри коснулся губами руки Нисады, тонкой полоски жемчужной кожи между кружевной перчаткой и рукавом пунцового платьица.

– Тогда, народ, я вас брошу, – Тай снова повернулась к зеркалу и занялась пристройкой на место непослушного локона. – Прическу доделаю и сразу же брошу. Ты, Нис, уже наприключалась сегодня, а мне тоже хочется. Равно как и потанцевать.

Оставив Нисаду и Берри в убежище, Тай и в самом деле направилась в бальный зал – вот только вовсе не за тем, чтобы «приключаться».

Как и следовало ожидать, тот, кто был ей нужен, отыскался не сразу – Тай три раза обошла зал по кругу, прежде чем обнаружила его у темных полированных колонн в глубине под галереей.

Высокий, стройный человек – именно человек, ибо ничто в нем не напоминало о нелюдском изяществе Элори или Тиндалла. Не гибкость – ломкость, угловатость, присущие большинству худощавых людей. Длинные пальцы с выпирающими суставами, не скрытые перчаткой, небрежно поигрывали концом пояса-цепочки. Впрочем, слово «длинный» шло не только к его пальцам, но и к нему самому в целом. Одежда его выглядела возмутительно ярко даже на фоне общей Замковой пестроты – изумрудно-зеленое с желто-красно-оранжевым узором из ромбов и зигзагов. Падающие на плечи темно-каштановые волосы были заплетены во множество тонких косичек, перевитых ало-золотой нитью и украшенных золотыми колокольчиками. По этим колокольчикам понимающий человек без труда мог угадать уроженца восточной Анатаормины – а Тай, хотя почти не знала дневного мира, имела основания считать себя понимающим человеком. Золотистая маска скрывала его лицо не полностью – нижний край, вырезанный полукругом, оставлял открытыми губы и подбородок, достаточно широкие прорези позволяли разглядеть карие насмешливые глаза – недобро насмешливые, как почему-то всегда казалось Тай. Кожа на руках и той части лица, которую не прятала маска, была кофейно-смуглой – еще один несомненный признак юго-восточного происхождения.

Женщина (или скорее девушка), опиравшаяся на его руку, выглядела как-то неожиданно невинно и скромно для Замка – голубое платье всего с тремя оборками, аккуратная прическа, украшенная белыми розами, простенькая кружевная маска… Однако вся эта скромность и невинность ничуть не помешали продравшейся сквозь толпу Тай бесцеремонно оттереть девушку плечом, чтобы дернуть за рукав ее спутника:

– Привет, Арзаль, есть разговор. И не для ушей, так что пошли либо в круг, либо куда подальше.

Высокий человек – он был почти на голову выше Тай, а ведь и ее никто не назвал бы низкой – неторопливо обернулся. В карих глазах полыхнул и угас яркий свет – на этот раз розовато-огненное свечение закатного неба.

– Канда, сердце мое, следующий танец я танцую с госпожой Тайах. Не скучай в мое отсутствие…

– Разумеется, теоретически это вполне мне под силу…

– Арзаль, – нервно перебила его Тай, – ты знаешь, что я практик, а не теоретик. Теорией ты будешь заниматься с Берри и Крейдом.

Сказать, что Тай терпеть не могла Арзаля, старейшего из оставшихся Ювелиров, было бы неправильно, однако общаться с ним казалось ей почти непереносимым. Причем чувство это являлось совершенно односторонним – сам Арзаль относился к ней скорее с теплой снисходительностью. Верно будет и то, что Тай прекрасно понимала – у ее неприязни нет никаких разумных причин, однако ничего с собой поделать не могла. Но сейчас у нее не оставалось выбора, ибо после исчезновения Тиндалла в Замке, помимо Берри, Нис и ее самой, осталось всего трое Ювелиров. При этом Крейд в последнее время стал редким гостем здешних лабиринтов, а Ланшен был вычеркнут из сообщества раз и навсегда – в глаза его звали не иначе как придворным шутом Элори, а за глаза еще хуже. Оставался Арзаль.

Тай раздражали не его чересчур броские одеяния, не подчеркнутая верность скромнице Канде и даже не то, что не одни Ювелиры, но и многие в свите Элори знали, кто таков этот человек в дневном мире. В свое время Тиндалл рассказал Тай, что на самом деле Арзалю уже за триста, что раньше он заведовал кафедрой демонологии в знаменитой магической школе Солетт, но полтора десятка лет назад ни с того ни с сего вышел в отставку и удалился в башню на одном из островков родной Анатаормины, где занялся созданием наиболее полной классификации водных, воздушных, лесных и иных прочих стихийных и магических существ.

Похоже, Замок интересовал Арзаля исключительно как исследователя, ибо, если верить ему, на острове он не имел недостатка ни в любвеобильных сиренах, приплывавших к его башне на зов витой раковины, ни в хорошеньких туземочках. Он неоднократно хвастался, что мамаши порой сами приводят к нему юных дочерей, дабы те, испытав приятный вкус известной стороны замужества, не боялись идти под венец, – и обиженной до сих пор не ушла ни одна. Тай нисколько не сомневалась, что отставной солеттский маг не врет. Однако, словно уравновешивая дневные безобразия, в Замке Арзаль всегда был верен одной любовнице – по крайней мере, до тех пор, пока смерть, старость или иная причина не отлучали ее от Замка окончательно. Тогда он обзаводился новой, причем всегда такой же неброской, как предыдущая.

По мнению Тай, Арзалю, как и любому его коллеге, попросту нравилось издеваться над общественным мнением всеми доступными способами. Против этого она ничего не имела. Но ее злило то, что все издевательства солеттского мага были какими-то наигранными. Ничто в мире не заставило бы его пойти против Элори, и уж разумеется, он даже не заикался о статусе Ювелира для Канды – похоже, ему вовсе не нужна была любовница, уравненная в правах с ним самим. Тай и ее друзья, с виду куда более типичные для Замка, всегда были настоящей оппозицией Элори, а не играли в оппозицию – и не хотели прощать тем, кто играл…

Но Арзаль был магом, и магом весьма могущественным – ради этого имело смысл забыть про свою неприязнь.

– …А практически, чтобы осуществить такое воздействие, мне необходимо одно заклятие из Аметистовой книги Лорнен Свейзо. А книга сия, к величайшему моему сожалению, хранится в Черном храме на Скалистом острове в северной части нашего архипелага. И извлечь ее оттуда не под силу не только вам, прекрасная Тайах, но и мне самому, так как божество этого храма не терпит на сем острове ничьей магии, кроме своей собственной. Вопросы есть?

– Вопросов нет, – мрачно бросила Тай.

Под внешней нескладностью Арзаля скрывался весьма искусный танцор, и Тай не могла не признать, что ей очень даже нравится быть с ним в кругу. Но почему-то это злило ее еще больше.

– Ох, зараза, – вздохнула она. – Видно, чтобы Нисада ногами пошла, только одно мне и остается – опять к Элори в хомут лезть. А до чего не хочется… Крокодил меня задери, ну почему я не прекрасная дама и у меня нет какого-нибудь благородного рыцаря, который ради меня потащился бы добывать эту Аметистовую книгу?!

Дорога обогнула скалистый уступ и желтой лентой заструилась вниз, в долину Скодера. Монастырь открылся сразу же за поворотом, такой беззащитно-розовый на фоне мрачно-серых утесов и рыжеватых склонов. Окруженный аккуратно расчерченными грядочками и рядами кустов, сверху он производил странное впечатление – сахарный домик, зачем-то поставленный на пестрые деревенские половики.

Джарвис вздохнул. Солнце едва начало клониться к закату, но он хорошо знал, что монахини-неролики, служительницы Белой Леди, ложатся рано, поскольку встают до свету. Если он не поторопится, то ужин и ночлег, разумеется, получит, а вот содержательную беседу придется отложить до утра…

Когда-то давным-давно – давно даже по меркам столь долго живущей расы – его народ пришел на эту гористую, сожженную солнцем землю, сам не очень хорошо представляя, чего хочет – то ли нести истинное знание отсталым короткоживущим людям, то ли обратить этих людей в своих слуг. Скорее всего, оба этих мотива действовали в равной степени. Вскоре страна без затей стала именоваться Новой Меналией, родной язык местных жителей был вытеснен меналийским, а сами они, искренне и глубоко почитая своих долгоживущих наставников, создали собственную цивилизацию – могущественную и роскошную по людским меркам, но для сородичей Джарвиса выглядевшую лишь бледной и не всегда удачной копией Драконьих островов.

Со снисходительной усмешкой взирали они на те алтари, что возводили Непостижимым их послушные ученики, на статуи Менаэ и Налана с глазами из драгоценных камней… Те, кто считал себя происходящими от богов, не видели нужды воздвигать капища своим предкам, но охотно прощали короткоживущим их маленькую слабость.

А потом сила Непостижимых иссякла – и вслед за ней иссякла слава Меналии старой и мощь Меналии новой. Наставники затворились на своих островах, показываясь на континенте все реже и реже. Новая же Меналия, почти без боя уступив южную часть долины Та’ркэ лукавым людям Атайнет, два с лишним века терпела посрамление от них, от Анатаормины и в особенности от Герийского царства – пока однажды с заката не явился какой-то молодой, энергичный и очень обстоятельный народ, именующий себя салнирами. Сначала этот народ стер герийцев в пыль, а после смешал свою кровь с остывающей кровью новоменалийцев, попутно отменив служение Непостижимым, давно ставшее пустым формальным ритуалом, и утвердив взамен него поклонение своей богине Неролин, покровительнице всего живого.

Как бы то ни было, Новая Меналия до сих пор оставалась местом, где к народу Джарвиса относились не просто без неприязни, как в известном своей терпимостью Алмьяре, но и с искренним почтением. Несмотря на то что чистые новоменалийцы без салнирской примеси остались разве что в горных пастушьих селениях, а столица из приморского Менаэ-Соланна перебралась в глубь континента, в Дану, жители этой страны по-прежнему не забывали, кому обязаны своей древней культурой. И Джарвис, что греха таить, бесстыдно пользовался их хорошей памятью, когда оказывался в этих землях. Если не можешь рассчитывать на нормальное человеческое отношение, лучше уж быть высшим существом, чем «нелюдем».

В долине ударил колокол, мягкие, глубокие, обволакивающие звуки поплыли над садами и грядками. Джарвис посмотрел на солнце – совсем ведь еще высоко! Куда они торопятся? А на спуске скорость не то чтобы совершенно не прибавишь, но значительно повышается риск, что лошадь наступит не на тот камень, и тогда плохо будет и ей, и всаднику…

– Увы, лорд Джарвис, я никогда не интересовалась памятниками предыдущей культуры в здешних горах. Я ведь не местная уроженка, а управление таким сложным хозяйством, как наше, отнимает столь много времени, что его уже не остается ни на что, кроме искренних молитв Белой Леди.

Прежде Джарвис уже бывал проездом в этом монастыре, одном из самых значительных в Новой Меналии, но тогда его настоятельницей была шустрая, улыбчивая и необыкновенно умная старушка по имени Лореммин. Сейчас же ее сменила крепкая ширококостная женщина лет сорока пяти – смуглая, как земля, на которой стоял монастырь, и кряжистая, как деревья на склонах гор. Черные глаза-маслины пристально глядели из-под густых нависающих бровей, и Джарвису казалось, что они видят даже недостачу пары крючков на его камзоле – прямо сквозь широкий пояс, маскирующий этот дефект. Платок, повязанный на голове, и наброшенное сверху покрывало надежно прятали волосы, но Джарвис нисколько не сомневался: они тоже черны как смоль, причем до сей поры без единой седой прядки. Салнирка, чистейшая салнирка, с меналийцами ее предки и рядом не сидели…

– В таком случае позволено ли мне будет переговорить с кем-нибудь из старых монахинь? Я думаю, кто-нибудь из ровесниц матери Лореммин был дружен с ней и может знать о летхи…

– Думаю, об этом может знать сестра Радгимиль. Она действительно была близка с прежней настоятельницей, а кроме того, она чистокровная горянка и прекрасно знает эти места.

Даже на меналийском, общем для всего континента языке науки и культуры, подхваченном и новой религией, эта женщина говорила с сильнейшим салнирским акцентом. Джарвис невольно поморщился, когда с ее губ слетело меналийское имя старой горянки – на ее и Джарвиса родном языке это должно было звучать как Раджамайла, Крылатая Олениха…

– К сожалению, разговор с ней будет возможен только завтра утром. Сегодня она целый день руководила сушкой целебных трав и, без сомнения, легла спать сразу же после вечерних молитв. Ваше дело ведь не настолько срочное, чтобы поднимать с постели пожилую женщину?

– Разумеется, не настолько, – в тон ей ответил Джарвис. – Впрочем, моя дорога была достаточно трудной, так что, пожалуй, мне не составит труда подчиниться вашему распорядку – уснуть сейчас, чтобы встать на заре.

– Тогда пойдемте, я провожу вас в приют для странников. Сестра Сетеклиа, – окликнула настоятельница пробегавшую мимо молоденькую монахиню, – будьте добры заглянуть на кухню и распорядиться об ужине для нашего гостя.

Путь к странноприимному домику лежал через большой задний двор монастыря, вдоль стены, увитой глициниями. Джарвису уже доводилось ночевать в нем когда-то, и он нашел бы дорогу и сам, но настоятельница сочла своим долгом лично проводить гостя. Видимо, она и в самом деле была великолепной хозяйкой… но все равно принц предпочел бы видеть на ее месте ехидную мать Лореммин, мир ее праху. Увы, тогда, в прошлый визит, Джарвису было абсолютно не о чем ее спрашивать – земля бывших вассалов его народа представлялась ему таким же пересохшим колодцем силы, как и родные острова…

Несмотря на поздний по монастырским меркам час – солнце уже скрылось за дальним хребтом с той стороны долины, – у стены стояла высокая женщина в голубом монашеском одеянии, обрывая цветы глицинии и складывая их в привязанную к поясу корзиночку. Джарвис мимоходом отметил, что она не носит покрывала поверх традиционного платка, прячущего волосы, а платье ее спереди прикрыто плотным кожаным передником. Когда настоятельница с гостем поравнялись с ней, она вскинула голову – и что-то странно дрогнуло в ее лице.

– Хорошо, что я увидела вас, мать Файял, – произнесла женщина на столь безукоризненном меналийском, которому мог бы позавидовать и сам Джарвис. – Считаю нужным предупредить, что с завтрашнего дня моя так называемая помощница Синбель вместе со всеми выйдет работать на огороды. Если девчонка считает, что я взяла ее к себе лишь для того, чтобы испытывать на ней новые притирания, то у меня и без нее целый монастырь добровольцев.

– Чем она тебе не угодила? – поинтересовалась настоятельница. – Опрокинула какую-нибудь редкую эссенцию?

– Я прощаю безрукость, если мозги на месте, – спокойно отозвалась сборщица глициний. Пальцы ее при этом двигались словно сами по себе, подобно неким механическим устройствам, обрывая венчики бережно, но вместе с тем поразительно быстро. – Однако Синбель глупа и ленива. Сегодня я убедилась, что за целый год она даже не выучила, какие эфирные масла являются успокаивающими, а какие – расслабляющими и чем одни отличаются от других. При этом она постоянно не выполняет заданные ей уроки, отговариваясь тем, что слишком загружена. Но даже если она не увиливает от работы, а просто не умеет распределять свое время, не понимаю, почему от этого должны страдать заказы наших клиентов.

– Ладно, если так, завтра я вместе с другими девочками отправлю ее на сбор земляничного листа, – кивнула настоятельница. – Но таким образом в лаборатории станет на одного человека меньше. А заказы и в самом деле не должны страдать.

– Даю вам слово, что в ближайшие дни подберу ей замену из новеньких, – пообещала монахиня без покрывала, и в голосе ее прозвучала нотка странного упорства.

– Кто это такая? – поинтересовался Джарвис у матери Файял, когда они отошли от стены.

– Сестра Тайбэллин, глава нашей алхимической лаборатории. По большому счету, третий человек в монастыре после меня и матери казначеи, – настоятельница вздохнула. – А может быть, даже и первый. Она все время изобретает какие-то новые составы – лекарства, мази, косметику… безумно влюбленный в свою работу человек. Благодаря ей одной доходы нашего монастыря возросли едва ли не вдвое – нет отбоя от желающих испробовать ее чудесные рецепты.

– Странная женщина, – заметил Джарвис. – На вид ей не более двадцати пяти. Не слишком ли она молода для такой должности?

– Тоже чистокровная горянка, как и сестра Радгимиль, – без всякого выражения уронила мать Файял. – Горцы всем кажутся странными. Поневоле поверишь, что в них есть примесь крови вашего народа, лорд Джарвис. А что до молодости, то поверьте мне, она в полной мере искупается талантом и трудолюбием. Не человек, а сокровище…

Тихая девушка в голубом поставила перед Джарвисом поднос и удалилась. Свежий хлеб, свежий сыр, миска овощного салата со сметаной, густая овсянка с яблоком и молотыми орехами, кувшин грушевого сидра – в монастырях Белой Леди был нерушим запрет на поедание живой плоти, но добрые неролики и без этого умели накормить своих гостей до отвала.

Джарвис резал сыр, подцеплял двузубой вилочкой огурцы и сладкий перец, копался ложкой в каше… а мысли его против воли возвращались к странной женщине по имени Тайбэллин. Она в самом деле была чистокровной новоменалийкой – наверное, из какой-нибудь реликтовой деревни, почти не имеющей связи с внешним миром. Большие темно-зеленые глаза и аккуратные брови той формы и густоты, что именуется «беличьим хвостиком», составляли странный контраст с упрямыми острыми скулами и тонкими губами, придававшими ее лицу своеобразное холодно-недоверчивое выражение. Она ни в коем случае не обладала классической красотой, но чувствовалась в ней, несмотря на сдержанность манер и отнюдь не украшающий монашеский наряд, какая-то нутряная, властная притягательность. Почти одного роста с Джарвисом, сильная, с крепкими запястьями и не по-женски широкими плечами, она тем не менее двигалась так легко и точно, как будто на самом деле была хрупкой и изящной танцовщицей. И самое главное – Джарвис осознал это только что – разговаривая с матерью Файял, – она даже не глянула в ее сторону, а все время не сводила глаз с принца!

От грушевого сидра в сочетании с усталостью начало клонить в сон. Джарвис, не противясь, разделся и нырнул под одеяло из козьего пуха, решив, что незачем ломать голову над загадкой женщины, которую никогда раньше не видел и вряд ли когда-нибудь увидит снова…

Он ошибался – причем столь серьезно, как не случалось ему ни разу до этой встречи.

…Очнувшись, принц долго силился понять, где находится. То, на чем покоились его бока, своей мягкостью сильно отличалось от незатейливой лежанки в странноприимном доме, а щека вместо льна скользнула по шелку. Чуть приоткрыв глаза, Джарвис с немалым изумлением обнаружил, что шелк под его щекой вдобавок имеет ярко-розовый оттенок лепестков фуксии.

– Получилось! – воскликнул над его ухом звонкий, хотя и чуточку грубоватый женский голос. – Я всегда знала, что ты гений, Берри!

– Работа у меня такая, – с ноткой довольства отозвался мужской голос. – Желания красивых женщин должно выполнять любой ценой.

Джарвис распахнул глаза и увидел, что находится в комнате со стенами, обитыми темно-красным бархатом. Вызывающая роскошь этой комнаты прямо-таки била в глаза – зеркала в золотых рамах, стол, накрытый скатертью из золотой парчи, светильники с хрустальными подвесками, пурпурное покрывало на кровати…

Прямо перед ним стояло странное существо – нижняя часть его лица была почти человеческой, верхняя же принадлежала большому черному коту, причем сочетание кошачьих черт с человеческими выглядело настолько естественным, что Джарвису невольно подумалось: это лицо соотносится с кошачьей мордой ровно так же, как лицо обычного человека – с мордой обезьяны. Темно-серый камзол вайлэзского покроя с отделкой из тусклого витого металла выгодно оттенял смоляную черноту котовьей шерсти. Человекокота обнимала за шею, счастливо улыбаясь, девушка с пышными синими локонами, разбросанными по плечам, и сильно накрашенными малиновыми губами, которые ярким пятном выделялись на ее фарфоровом лице. Платье на ней было не менее ярким – лиловое, расшитое пурпурными блестками.

– Кто вы? – ошарашенно спросил Джарвис, во все глаза глядя на удивительную парочку.

– Очнулся? – раздался из-за его плеча смутно знакомый голос, и в поле зрения принца вступила еще одна женщина, которую он мгновенно узнал, несмотря на полумаску с вуалью, скрывающую лицо. Эти пепельно-зеленые волосы, мягко струящиеся по спине, оливковое с золотом платье и черные бархатные перчатки, оставляющие руку выше локтя обнаженной…

– Ты, Тайах?! – воскликнул Джарвис. – Значит, я опять в Замке Тысячи Лиц? Но как это случилось?

– Вижу, узнал, – одобрительно кивнула Тайах. – Память хорошая, что отрадно. А теперь давай узнай еще раз, – с этими словами она сдернула маску, и на Джарвиса глянули большие темно-зеленые глаза под «беличьими хвостиками», а на тонких губах расцвела такая же тонкая, ироничная улыбка.

– Тай… – Принц даже запнулся. – Тайбэллин-алхимик, неролики из монастыря… Как такое может быть?

– Тупо и примитивно, – вздохнула Тайах-Тайбэллин. – В настоящий момент я, как уже объясняла тебе в прошлый раз, лежу и дрыхну в своей келье, а здесь пребывает моя бесплотная составляющая – душа и дух, создавшая себе новое тело по своему вкусу. Обрати внимание, что моя здешняя фигура несколько отличается от того, что ты видел днем. Лицо же я оставила дневным только для того, чтобы ты его вспомнил.

Джарвис пригляделся. В самом деле, тело под оливковым платьем бесспорно принадлежало Тайах из Замка – тонкое, с изящными руками, небольшой грудью и достаточно узкими бедрами.

– То же самое произошло и с тобой, – продолжала его странная знакомая тем же спокойным тоном, каким объясняла настоятельнице, почему хочет выгнать подручную. – Тело твое вкушает законный отдых в странноприимном доме, а душа валяется на кровати Берри и смотрит на меня, уж прости, как баран на новые ворота. Кстати, прошу прощения, что не представила сразу: это Берри, – она повела рукой в сторону человекокота, – а это Нисада, – в сторону синеволосой красотки. – Оба, как и я, Ювелиры и мои лучшие друзья.

– Очень приятно. – Джарвис сел на кровати, осознав, что валяется одетым поверх пурпурного покрывала, причем одетым, судя по беглому осмотру, опять во все белое. – Но это совершенно не объясняет, как я сюда попал.

– О, это было весьма нетривиально. – Она снова усмехнулась одними губами. – Не вдаваясь в подробности, скажу, что Берри обладает редким даром – перемещать душу не только из тела в Замок, но и из Замка в любое другое подходящее вместилище, причем вне зависимости, есть там уже кто-то или нет. По моей наводке он переместился в твое тело в монастыре, а затем вернулся сюда уже вместе с тобой. Действие на грани полного шарлатанства, я сама не верила, что у него выйдет.

– Теперь я понял, почему ты так пристально смотрела на меня у стены с глициниями, – протянул Джарвис. – Я-то, в отличие от тебя, был в вашем Замке таким, какой есть, и ты меня узнала. Одного не пойму – зачем ты меня сюда вытащила? Неужели только потому, что хотела поговорить, но не умела иначе доказать, что ты – это ты?

– Затем, что это самый простой способ сделать так, чтобы о нашем разговоре не знала ни одна живая душа в монастыре, – отрезала девушка. – Если наши поймут, что я каждую ночь хожу в Замок… убить, конечно, не убьют, но мало мне не покажется. А без упоминания Замка крайне сложно объяснить, кто такие Берри и Нисада, кто они для меня, почему я обязана им помочь, и самое главное – почему ради этого должна смотаться из монастыря, в котором являюсь основным достоянием.

– А я-то тут при чем? – все еще не мог понять Джарвис.

– При том, – тяжело вздохнула Тайах, – что ты – мой единственный шанс осуществить этот план. Мы уже все как следует обдумали. Конечно, я могла бы исхитриться и сбежать во время очередной вылазки в Дану за алхимическими снадобьями. А дальше-то что? Я же никогда не жила во внешнем мире! Меня поймают и вернут назад еще до того, как я доберусь до ближайшего из островов Анатаормины.

– Дай я объясню нашему гостю все с самого начала, – вмешался Берри. – Начнем с того, что вот это очаровательное существо, – он указал на Нисаду, – в дневной жизни не умеет ходить из-за последствий детского паралича. Исцелить ее можно только магией, причем обстоятельства сложились так, что надо обязательно уложиться в ближайшие полгода. Есть человек, который берется это сделать, но для этого ему нужна некая книга заклятий. Надеюсь, тебе известно, что такое храм Черного бога на Скалистом острове?

Джарвис кивнул. Эта главнейшая святыня Анатаормины давно уже значилась в его исследовательских планах, но он до сих пор не знал, как к ней подступиться – представителям его расы полагалась немедленная смерть за осквернение священного места одним своим присутствием.

– Так вот, именно там эта книга и имеет несчастье храниться. Тай – женщина, обладающая многими достоинствами, поэтому берется найти способ добыть эту книгу. От тебя же требуется малое – ты должен помочь ей добраться до Скалистого острова, потому что она действительно совсем не знает внешнего мира. Все, что она видела за пределами своего монастыря, – дорога до Даны Меналийской и лавка аптекаря, где она запасается теми снадобьями, которые не растут на монастырском огороде.

– А почему я это должен? – спросил Джарвис, окончательно запутавшись и слегка разозлившись на бесцеремонность своих похитителей.

– Да ты нам вообще должен, по жизни! – возмущенно воскликнула синеволосая Нисада. – Тай тебя во плоти отсюда вывела? Вывела, хотя из-за тебя едва колокол монастырской побудки не проспала! Это раз. Погром ты у Элори в Зеркальных покоях учинил, так Берри два месяца угробил, пока хоть как-то отремонтировал. Это два…

– Нисада, заткнись, – оборвала ее Тайах. – Лично я не считаю, что ты мне что-то должен. Но за оказанную помощь я готова расплатиться сполна, и уверяю, что ты внакладе не останешься.

– Это чем же? – усмехнулся Джарвис.

– Собой, – просто сказала Тайах. – Каждую ночь, пока ты мне помогаешь, я буду отдавать тебе все, что умею. А умею я немало, можешь мне поверить. Тринадцать лет в Замке Тысячи Лиц дорогого стоят.

Воцарилось молчание. Джарвис был столь ошарашен этим предложением, что не мог выговорить ни слова. Ему сразу же вспомнилась другая женщина – тоже имевшая отношение к Замку, тоже использовавшая его, потому что он кстати подвернулся, и тоже расплатившаяся своим телом… Но Тайах истолковала его молчание по-своему:

– Не веришь? Что ж, могу и показать.

Она схватила принца за руку и стремительно потащила к одному из зеркал. Джарвис даже понять ничего не успел – голова его закружилась, когда Тайах провела его сквозь зеркало. Когда мир снова обрел четкость, они стояли в другой комнате, вполовину меньше первой и отделанной зеленым бархатом и бронзой. Так же, как и первая, эта комната была лишена окон и украшена зеркалами, а главным предметом обстановки в ней было огромное ложе с покрывалом цвета древесного мха.

– Мои покои, – пояснила Тайах. – Та комната – общая, поэтому отделана в цвета Нисады, а эта – моя личная. – Тут голос ее понизился и сделался вкрадчиво-зовущим. – Теперь дай попробую угадать, в каком обличье я буду для тебя наиболее желанна…

Она отвернулась, устремив взор в одно из зеркал.

– Может быть, в таком? – неожиданно фигура ее словно расплылась на миг перед глазами Джарвиса. Он снова не успел ничего понять – а перед ним уже стояла совсем другая женщина.

Женщина его народа.

Белые, как снег, спиральные локоны, ниспадающие на грудь, едва-едва прикрытую платьем цвета «рассвет над зимним морем», раскосые глаза, подведенные фиолетовым, общая стилизация черт под «лик Менаэ»…

Джарвис никогда в жизни не любил ни одну женщину своей расы и не спал ни с одной из них – он попросту их боялся. Рядом с этими холодными, как статуи, красавицами, чья красота была в равной степени нарочитой и шаблонной, он каждый раз впадал в острейший комплекс неполноценности. С веселыми и румяными короткоживущими женщинами, от судомоек до аристократок, было не в пример проще – те из них, кому приходилась по вкусу его экзотическая внешность, прощали за нее и незнание этикета, и неловкое обхождение. Не особо напрягаясь, Джарвис получал от них и удовольствие на одну ночь, и любовную интрижку на месяц-другой…

– Нравлюсь я тебе, мой лорд? – тихо спросила снежноволосая женщина голосом Тайах. Сделав шаг, она медленно опустила руки Джарвису на плечи, слегка лаская их кончиками пальцев сквозь тонкую рубашку. Властная притягательность, что затаенно мерцала в сборщице глициний, как огонек лампы под сеткой, теперь поднялась, расцвела и обрушилась на Джарвиса ослепительным пламенем. Меналийская красавица приблизила лицо и коснулась губ принца своими, еще более яркими, чем даже у Нисады…

Джарвис высвободился из ее объятий не без усилия.

– Не унижайся так, – выговорил он еле слышно. – Будь Тайах, или Тайбэллин, или кем хочешь – но так не надо. Не унижайся сама и не унижай меня.

Женщина отдернула руки, словно обжегшись. Идеально правильную маску сломало странное неловкое выражение, и Джарвис вздохнул с облегчением, когда «лик Менаэ» снова стал лицом монахини-алхимика. Впрочем, его он тоже созерцал лишь несколько мгновений – девушка торопливо вернула на лицо болтавшуюся на шее полумаску с вуалью.

– По-моему, ты очень хороший человек, – продолжил Джарвис чуть увереннее. – И раз ты готова пойти на такое, чтобы расплатиться со случайным знакомым, значит, тебе действительно до зарезу нужно добыть эту книгу. Я буду с тобой до конца, без всякой платы. Что от меня требуется, Тайбэллин?

– Просто Тай, – глухо отозвалась она, садясь на кровать. – Так меня зовут друзья. Тайбэллин – имя для дня, Тайах – имя, рожденное в Замке, а Тай – просто мое имя. Так и зови.

– Хорошо, Тай, – Джарвис присел рядом и осторожно коснулся ее пальцев, обтянутых черным бархатом. – Что я должен сделать?

– Раз ты знаешь, что я алхимик, значит, мать Файял уже похвасталась перед тобой моими умениями. – Эту фразу Тай произнесла с какой-то мрачной иронией. – Сие упрощает процедуру. Завтра утром, когда снова будешь разговаривать с ней, ты скажешь, что тебе позарез нужен человек, умеющий определять и обезвреживать различные яды – а в нашем монастыре это умею заведомо я одна. Моя предшественница на занимаемой должности, сестра Рогрет, не в счет – она уже пять лет как ослепла на оба глаза. Этот довод будет для нашей настоятельницы покрепче скипидарной клизмы, и девять против одного за то, что она все-таки меня отпустит. А дальше я под твоим конвоем проследую туда, откуда можно отплыть на Скалистый остров.

– То есть, скорее всего, в Менаэ-Соланн, – уточнил Джарвис.

– В Менаэ-Соланн так в Менаэ-Соланн. Тебе виднее.

– Но чем я объясню свою потребность в специалисте по ядам?

– А это придумай сам, – с завидным спокойствием бросила Тай. – Я же не знаю, ни куда ты ехал до того, как мы сбили тебя с пути, ни что поведал об этом матери Файял. Ладно, пошли к Берри и Нисаде, сообщим им, что дело выгорело…

Остаток ночи Джарвис проворочался без сна, тщетно пытаясь придумать, зачем ему нужно определять и обезвреживать яды, но так ничего стоящего и не придумал. Осталось уповать все на то же извечное новоменалийское почтение к его расе, которым как-то незаметно пропитались даже салниры.

«Прав был старый Анхорайни, – тоскливо подумал он. – Замок и в самом деле что-то вроде драконьего помета: достаточно один раз вступить – и уже ни в жизнь не отскребешься от этой дряни. Не путем, так через левое ухо, как говорят в Лурраге, – но достанет все равно!»

А в это время в сотне шагов от него в своей келье точно так же ворочалась без сна молодая монахиня…

…Опять в обличье морской расы, тварь ненавистная. Таится за колонной, стараясь не привлекать к себе внимания, но белые одежды льдисто и загадочно сияют в полумраке, снова и снова притягивая взор. Наблюдает. Его внимание, кажется, можно рукой потрогать. Решил поразвлечься, выбирает очередную жертву из новеньких? Похоже на то. Могла бы – вот прямо сейчас подошла бы и, спокойно глядя в глаза, перерезала глотку. Как жаль, что этому моему желанию никогда не исполниться…

Она подошла еще ближе, уговаривая себя, что понаблюдает за своим врагом самую малость, только до тех пор, пока остается незамеченной, а потом просто покажет язык и сбежит.

Странно, сегодня он не носит маски. Конечно, столь блистательный и несходный с человеческим облик – сам по себе маска, но все-таки не хватает в его красоте некого безумия, не поставлена печать, удостоверяющая окончательную принадлежность к Замку. Например, пара серебряных цепочек, петлями свисающих с украшенного рубином обруча и обрамляющих глаза, скрадывая остальные черты лица… да и сами черты, если постараться, можно было бы дорисовать до окончательного блеска. Зато рука в белой перчатке, покоящаяся на затейливом эфесе меча в эмалевых ножнах, – само совершенство…

На эфесе меча?!

Элори не носил с собой оружия никогда, возводя это почти в принцип – «я подчиняю иначе». В случае же атаки кого-то недовольного ему ничего не стоило сотворить себе клинок прямо из воздуха. А значит, прекрасный долгоживущий в белом плаще, похожем на прильнувший к плечам туман, ни в коем случае не был ее врагом.

В этот миг он повернулся прямо к ней, смотря на нее – и не видя, надежно укрытую тенью колонны. Эмоции неуловимыми тенями пробегали по незащищенному лицу, и преобладающей была настороженность, недоверие к этому месту. Все, буквально все обличало в нем человека, попавшего в Замок впервые. Но тогда откуда эта отточенность избранного облика, откуда почти безошибочное попадание в то, что считается здесь совершенством? Неужели… она задохнулась, боясь даже мысленно развернуть догадку, молнией блеснувшую в ее сознании… неужели тот, кого она не устает ждать все эти три года, снова вернулся к ней?!

Разумеется, в первые пять минут он притворится, что не знаком с нею. Вот сейчас она сделает шаг к нему, а он повернется и с чуть смущенной улыбкой скажет: «Простите, госпожа, я здесь впервые и просто теряюсь…» – и лишь смех в раскосых фиалковых глазах выдаст ей радость от встречи после трехлетней разлуки. И тогда она увлечет его в круг, и когда весь мир превратится в бешено вращающийся калейдоскоп, и только его глаза напротив останутся неподвижными, произнесет лишь одно слово: «Ты?» – и услышит в ответ: «Ну конечно, я! Здравствуй, Тайах!»

Она не шагнула – перетекла из тени в свет и встретилась с ним взглядом. Ну же, ну!..

Он молчал, глядя на нее – и не узнавая. Никакой искры не промелькнуло в удивительных глазах, а с лица не сходило выражение настороженности.

– Тиндалл! – произнесла она одними губами в последней тающей надежде, что это все-таки он, просто почему-то переигрывает. Прекрасное лицо дрогнуло, но не в узнавании, а лишь в мучительной попытке понять.

Тут зазвучала музыка, и он, как за соломинку, ухватился за ее руку, увлекая в водоворот танца – по-прежнему не только ничем не выдав узнавания, но даже не пытаясь вступить с ней в разговор. И в конце концов, осознав, что страх не позволяет ему произнести ни слова, она заговорила с ним первая…

Она приняла его сначала за врага, потом за любовника – а он действительно был всего лишь неофитом, да еще попавшим в Замок не по своей воле и отнюдь не пришедшим от него в восторг.

«Кровь на снегу, кровь запеклась на твоих губах… Не знаю, каков ты на самом деле, но ТАКИМ ты очень красив!» – кажется, так она тогда сказала ему, почти обезумев от горечи разочарования?

Да нет, не только таким – теперь-то я знаю… Ты был безумно красив в черной коже с металлической «звездной россыпью», когда стоял у стены рядом с матерью Файял, и последний луч заката окрашивал твои волосы в розовый цвет. И уж несомненно, ты был красив только что, в наших покоях, в том обличье, которым без спросу наделила тебя я сама – семь рубинов легли тебе на высокий лоб цепочкой кровавых капель, образовав потрясающую диадему прямо на твоей коже, без всякого обруча. Но ты даже не взглянул ни разу в зеркало, а когда ты отверг мою плату, сказав «не унижайся», я была готова разрыдаться… Ты, рыцарь с Островов – не любовник, не враг, пустое место, орудие моих замыслов! Просто наделенный внешностью, чарам которой я не способна противиться…

Будь прокляты твои предки, которым мой народ понадобился в качестве преданных собак, впечатавшие любовь к себе в нашу плоть и кровь! И я, в ком эта кровь чище, чем спирт тройной перегонки, не виновата, что любить для меня – значит желать, значит стремиться все время прикоснуться к неистовому огню, и иной любви я не ведаю!

Как ты красив, проклятый! Как я хочу тебя!

Выехать из монастыря удалось лишь часа в три пополудни. Поднялись в горы, какое-то расстояние проехали, прикрываясь гребнем, и лишь потом снова спустились на равнину, по которой протекал Скодер – монахиням было вовсе незачем знать, что заезжий рыцарь-долгоживущий повез их главное достояние вовсе не к летхи в горах, а в прямо противоположную сторону.

У Джарвиса не было сил даже оглянуться на монастырь – сегодняшнее утро вымотало его до предела, заставив напрячь все невеликие актерские способности. Сначала пришлось выдержать долгий разговор с сестрой Радгимиль, оказавшейся редкой занудой, и тщательно зарисовать дорогу к предполагаемому месту расположения летхи, прекрасно понимая, что раньше чем через год эти кроки все равно не понадобятся. Потом – вступить в схватку с настоятельницей, которая даже слышать не хотела о том, чтобы отпустить куда-то Тай, и задала Джарвису именно тот вопрос, на который он так и не придумал ответа за целую ночь. Пришлось прибегнуть к последнему из средств, пускаемому в ход лишь в самых крайних случаях. А именно – сделать каменное лицо, показать брошь в виде кобры со звездой на челе и высокомерно заявить, что вассалитета Новой Меналии формально никто не отменял, так что представитель правящего дома Меналии старой вовсе не обязан докладывать о делах государственной важности первому встречному, пусть даже облеченному духовной властью. Потом Тай лихорадочно утрясала дела и оставляла распоряжения на время своего отсутствия – под вздохи слепой сестры Рогрет, которая оказалась вынуждена вернуться в лабораторию, пока ее лучшая ученица лазает по горам с «этим авантюристом»…

«В седле держаться умеешь?» – недоверчиво спросил Джарвис, пока Тай седлала свою конягу, куда более привычную к оглоблям телеги, чем к всаднику. На это настоятельница, вышедшая их проводить, заверила принца, что если кто в монастыре и умеет ездить верхом, то именно сестра Тайбэллин, которая никогда не упускает случая прогуляться в горы на сбор грецких орехов и кизила.

Слава всем богам, живым и ушедшим, все это наконец осталось позади, и теперь две лошади – Джарвисова серая в яблоках и рыженькая лошадка Тай – бок о бок шли по разбитой дороге, ведущей в Дану Меналийскую. Ехали молча. Джарвис все никак не мог оправиться от ночного натиска, который в одночасье поменял его планы. Зарекся же после истории с Ломенархик совершать такие вот рыцарские поступки – но стоило красивой женщине с надеждой взглянуть на него и заверить, что только он может ей помочь, как он снова все бросил и теперь тащится на этот несчастный Скалистый остров… Тай тоже отмалчивалась, стараясь не глядеть в сторону спутника, – то ли стыдилась своей ночной выходки, то ли просто не знала, как начать разговор, будучи не слишком общительной от природы.

От монастыря до новоменалийской столицы был ровно день пути, но для этого требовалось выехать затемно, чтобы прибыть в город уже после захода солнца. К тому же лошадь Тай, привыкшая неспешно тащить телегу, нагруженную снадобьями, ни в какую не желала ускорять шаг. (Джарвис уже твердо решил, что в Дане купит своей спутнице настоящего коня, а это несчастное животное отошлет обратно в монастырь.) Так что за первый день принц и монахиня не сумели одолеть и половины пути. Едва-едва начало смеркаться, когда показалась небольшая тополевая рощица у излучины Скодера, и Джарвис решил, что это место ничем не хуже любого другого для того, чтобы встать на ночь. Он сообщил об этом Тай – и получил в ответ короткий кивок.

На опушке девушка сразу же взяла на себя все заботы по обустройству – расседлала лошадей, расстелила на траве одеяла, затем скрылась в рощице и вскоре вернулась с охапкой веток. Джарвис, убедившись, что Тай управляется не только быстрее, но и более ловко, чем он сам, спустился к воде – как ни вкусны были монастырские припасы, принц считал настоящей едой только мясо и рыбу, все же остальное лишь гарниром к ним.

Меч – не острога, даже полуторный, и чтобы бить им речную рыбу, надо обладать реакцией и глазомером долгоживущего. Даже здесь, в тростнике, куда заплывали на кормежку большие ленивые сазаны, Джарвис изрядно помучился, прежде чем набил столько, сколько считал нужным. Двух себе, двух Тай – на ужин и на завтрак, больше не надо. Хотя Тай же неролики и не должна есть живую плоть… Ладно, ему, в общем, не составит труда умять двойную порцию.

Когда Джарвис вернулся к стоянке, там уже пылал яркий костер, но не было ни девушки, ни лошадей – от отмели на самом изгибе донеслось фырканье, затем короткий оклик, и Джарвис понял, что Тай увела коней на водопой и чистку. На минуту принца даже охватила неловкость от такого усердия – его спутница словно боялась, что если не окажется полезной в пути, то это будет нечестно по отношению к тому, кого она припрягла для решения своих проблем. Джарвис достал нож, почистил сазанов, нанизал на длинные прутья и сунул в огонь.

Вскоре вернулась Тай, таща за собой лошадей. Пустив их пастись на всхолмье, она нерешительно подошла к костру.

– Слушай, даже просить неловко… – раскрыла она рот впервые за то время, как они покинули монастырь. – У тебя во вьюках случайно не найдется запасных штанов и какой-нибудь рубахи? А то эта голубая ряса и так-то неудобная, а я еще и весь подол измочила, как ни подтыкала – противно… Мы с тобой почти одного роста, да и кость у тебя нелюдская, а у меня, наоборот, широкая для женщины, так что размеры должны совпадать…

Джарвис задумался.

– Рубашка-то найдется, а вот штаны… Не уверен, что ты захочешь надеть кожу на голое тело.

– Если мягкая, то все равно, – без всяких эмоций ответила Тай. – Уж всяко лучше, чем таскать за собой тяжеленную мокрую тряпку и собирать на нее всю грязь, какая встретится на пути.

– Тогда ладно. – Джарвис порылся в укладке и извлек оттуда льняную рубаху со шнуровкой на груди и штаны – значительно более потасканные, чем те, что на нем, давно утратившие глянцевую черноту и с грубой латкой на левом бедре. Тай как ни в чем не бывало подхватила вещи и скрылась в кустах.

Когда она вернулась, о ее монашеском звании напоминал лишь голубовато-серый платок, плотно повязанный на голове. Впрочем, новоменалийские погонщики мулов частенько носили похожие платки, и в полутьме, не видя лица и очертания груди под рубашкой, крепкую Тай нетрудно было принять за одного из них. Она развесила свое облачение на ветвях для просушки и только потом снова подошла к огню.

– Знаешь, а тебе идет, – нарушил молчание Джарвис. – Вот только платок лишний. Сняла бы ты и его, а?

– Не могу, – ответила Тай. – Меня остригли всего пять дней назад.

– Как остригли? – не понял Джарвис.

– Коротко, – бросила Тай с уже знакомой мрачноватой иронией. – Зачем иметь волосы, если все равно всю жизнь ходишь в платке? Только голове жарко да забот по уходу прибавляется. Все неролики под платками – коротко стриженные. Если хочешь, покажу, но потом снова замотаюсь.

Она распустила узел на затылке. Кусок льняной ткани упал ей на колени, и девушка сразу сделалась беззащитно-трогательной – волосы длиной не больше одного ногтя торчали на ее голове серебристым ежиком. За всю свою жизнь Джарвис лишь однажды видел женщину, остриженную столь коротко, – служанку на одном из постоялых дворов, только что перенесшую тиф. С тех пор в его сознании такая прическа накрепко связалась с болезнью и страданием…

– Посмотрел? – уронила Тай все с тем же спокойствием. – Тогда я опять завязываюсь.

– Погоди. – Джарвис, не смея прикоснуться к самой Тай, прижал рукой край платка, упавший на траву. – Хочешь, я тебе их отращу?

– Что значит отрастишь? – Она пристально взглянула на Джарвиса, приподняв брови в холодноватом удивлении.

– Заклятие такое есть, – попытался объяснить Джарвис. – Понимаешь, у нас на Драконьих островах женщины порой красят волосы в самые немыслимые цвета – почти как у вас в Замке Тысячи Лиц, а уж кто у кого эту моду перенял, понятия не имею… Когда же цвет надоедает, они просто состригают все очень коротко и используют это заклятие, чтобы отрастить новую гриву, которую можно еще раз перекрасить. А я, совершенно случайно, помню, как производится данное воздействие. Оно низкоэнергетическое, так что даже моих сил должно хватить.

– Я как-то упустила из виду, что любое существо твоей расы владеет магией… – Тай внезапно вскинулась. – Слушай, а исцелять ты умеешь?

– Мой предел – неопасная рана типа глубокой царапины. Ну, головную боль снять могу, опухоль после вправленного вывиха… Во-первых, я уже говорил, что у меня низкая энергетика, а во-вторых, тот, кто хоть раз убил, испытывает большие трудности с направлением этого потока. А мне приходилось убивать не раз и не два.

– Очень-очень жаль, – она глубоко вздохнула. – А то у меня на секунду появилась надежда, что мы управимся и без Аметистовой книги… Ладно, если хочешь, попробуй отрастить. Не получится так не получится, я не обижусь.

– Тогда сядь на одеяло.

Тай исполнила просьбу. Джарвис зашел сзади, слегка встряхнул кистями рук и аккуратно возложил их по бокам стриженой головки. Затем представил тонкий луч, выходящий из его точки, именуемой «третьим глазом», и упирающийся девушке в макушку, глубоко вдохнул и четко один за другим произнес десять слогов.

Волосы начали удлиняться очень медленно – прошло не меньше минуты, прежде чем они выросли еще на один ноготь. Когда серебристая щетина превратилась в короткую шерстку холодного светло-пепельного тона, он опустил руки и позволил своей спутнице свободно ворочать головой.

– Щекотно, – растерянно произнесла Тай. – Причем не чешется, а именно слегка щекотно…

– Теперь сами полезут, без моих усилий. – Джарвис опустился рядом с ней на одеяло. – Захочешь, отрастут хоть до середины спины, но это надо час ждать. А вообще, на какой длине скажешь, на такой и остановлю. Так что давай пока поужинаем. Рыбу ты, наверное, есть не будешь…

– Почему это не буду? Я ее очень даже люблю. – Тай потянулась к костру и хмыкнула. – Правда, не такую, как эта твоя… Уж прости, но готовкой это можно назвать с очень большим приближением.

– Готовь сама, – обиделся Джарвис. – Разборчива ты не в меру, сестра Тайбэллин.

– Кто из нас простолюдин, ты или я? – огрызнулась она в ответ. – Не беспокойся, в следующий раз сготовлю, как положено, а сейчас съем то, что испортил ты.

– Откуда ты в этом разбираешься? – поинтересовался принц. – Вам же вроде запрещено употреблять в пищу живую плоть…

– А я плевать хотела на этот запрет, – невозмутимо ответила Тай. – В конце концов, я принесла обет не по своему выбору, а только потому, что живу с монахинями едва ли не с рождения. И алхимией увлеклась очень рано, а потом поняла, что таких возможностей, как в монастыре, у меня нигде не будет. Мужчины порой еще смиряются с тем, что женщина занимается делом вместо того, чтобы рожать и штопать, а вот другие женщины – никогда! Так что где я могу не блюсти запреты, там и не блюду – аптекарь мой знакомый мясо к столу подает, я и его ем. Он знает, что я неправильная неролики. А сазанов скодерских я уже давно выучилась самодельным копьем бить, а то скучно в дороге жевать одни гречишные лепешки с медом, – она сняла с огня палочки с рыбой. – Если можно, мне вот эту. Она с краешку пеклась, так что даже не подгорела. Да, в следующий раз сыпанешь этой кошмарной приправы – вырву руки, воткну в задницу и скажу, что так и было!

Следующие полчаса прошли в молчании. Тай, словно и не обругала только что стряпню Джарвиса, с наслаждением вгрызлась в рыбу, заедая ее хлебом и сладким перцем из запасов, данных в дорогу. Джарвис тоже жевал, впрочем, без особого удовольствия – вредная Тай подсунула ему самую неудачную рыбину, не только подгоревшую, но и плохо пропеченную. А серебристо-пепельные волосы тем временем удлинились до шеи, скользнули на плечи…

– Все, останавливай на этой длине, – неожиданно скомандовала Тай. – Длиннее не надо.

– Нашла момент! – раздраженно откликнулся Джарвис. – Все руки в рыбе!

– Оботри об траву и останавливай. В крайнем случае, завтра утром вымою в реке. И поскорее, а то перерастут. Ниже плеч больше чем на три ногтя – уже роскошь.

Прошипев что-то сквозь зубы, Джарвис кое-как вытер ладони, затем собрал в горсть самые кончики отросшей гривы и произнес те же десять слогов в обратном порядке.

– А до плеч что, еще не роскошь? – не удержался он от мелкого ехидства.

– Длина, оптимальная для человека, не желающего лишний раз беспокоиться о внешнем виде, – отрезала Тай без намека на улыбку. – Сам же и носишь так, ну может, чуть-чуть длиннее…

Неожиданно она замерла, прислушиваясь к своим ощущениям.

– Знаешь, это так странно… Да, в Замке у меня длинные волосы, и я знаю, как они щекочут шею или треплются по плечам, здесь ничего нового. Но я впервые с волосами на открытом воздухе, и когда их шевелит ветер, это… это приятнее, чем когда гладит рука любимого… – Тай осеклась. – Я глупости говорю?

– Да нет, наверное, – ответил Джарвис, чуть подумав. – Ладно, давай готовиться ко сну. Ночь теплая, так что шатер ставить ни к чему – поспим просто так, завернувшись в одеяла.

– Правильно, не ставь, – кивнула Тай. – Никогда в жизни не спала под открытым небом, надо и это испытать…

На следующий день тронулись в путь рано, лишь наскоро перекусив. Тай все так же отмалчивалась, но теперь ее молчание было каким-то иным – Джарвис не умел этого объяснить, однако почему-то ему казалось, что спутница не так напряжена, как вчера. Сейчас, с расшнурованным воротом рубахи и вьющимися по ветру пепельными волосами, она снова заставила ощутить свою глубинную притягательность, нечто острое и весьма желанное. Джарвис знал, что если в женщине нет этого свойства, то не спасет ее никакая внешняя красота – в Тай же его было хоть отбавляй.

Принц поймал себя на откровенном любовании девушкой – и снова испытал неловкость. После эпизода в Замке он больше всего боялся, что любой его интерес, выходящий за рамки дружеского, будет расценен как готовность получить-таки предложенную оплату за свои услуги. Поэтому он заговорил первым – исключительно ради того, чтобы рассеять собственное напряжение.

– Слушай, верно ли я понял вчера, что ты находишься в монастыре только ради возможности заниматься любимым делом?

– Истинно так, – кивнула Тай. – Я алхимик, но не монахиня ни разу. Что такое милосердие, я знаю только умозрительно. А что такое наша Белая Леди, я даже умозрительно не знаю. Может, ее и вовсе нет. Сестры рассказывают о том, как ощущают ее проявления, но лично я почему-то никогда не чувствовала ничего подобного. Ощутила бы сама – возможно, и поверила бы, а так…

– Однако, насколько я знаю, ваш устав разрешает покинуть монастырь ради брака и даже дает приданое. Неужели перед тобой никогда не стоял выбор между делом и мужчиной?

– Днем я видела слишком мало мужчин, чтобы выбирать. – Тай произнесла это так же невозмутимо, как обычно, но Джарвису почудилось в ее интонации нечто странное – словно в мягком меналийском говоре вдруг прорезались металлические нотки вайлэзского акцента. – А ночью у меня есть Замок. Уверяю тебя, близость, случившаяся там, дает телу разрядку не хуже настоящей.

– Да, конечно. – Джарвис смутился еще сильнее. – Но я имел в виду не совсем это. Не знаю, может быть, ты действительно иная, но обычно, когда подруги выходят замуж, женщина начинает ощущать свое одиночество еще острее. Разве ты не завидовала тем, кого женихи увозили из монастыря к брачному алтарю?

– Знаешь что, благородный рыцарь? – Впервые принц услышал в голосе своей спутницы столь явное раздражение. – У меня создалось впечатление, что на твоих Драконьих островах тебя недоучили хорошим манерам. Я же не спрашиваю, как ты обходишься без постоянной спутницы жизни, странствуя по рыцарским делам! И вообще я договаривалась с тобой о том, чтобы ты помог мне добраться до Анатаормины, а не о том, чтобы лез в душу!

– Прости, – растерянно пробормотал Джарвис. – Я и подумать не мог, что для тебя это столь болезненно. В конце концов, каждый выбирает сам и сам несет ответственность за свой выбор…

– Если б дело было только в моем выборе! – уронила Тай уже с чуть меньшей жесткостью.

Несколько минут прошли в сильнейшем напряжении – каждый боялся встретиться взглядом с другим, понятия не имея, до какой степени задел партнера своими словами. В конце концов Тай вздохнула так глубоко, словно желала вобрать в легкие весь воздух над долиной Скодера, и неловко произнесла:

– Знаешь, пожалуй, ты прав… Если мы хотим действовать вместе, ты должен знать обо мне столь важные вещи. Только сразу предупреждаю: кое-что в моем рассказе весьма тебя шокирует.

– Попробую пережить. – Джарвис попытался смягчить неловкость вымученной улыбкой. – Это что, тоже связано с Замком?

– Ну разумеется. Даже не знаю, как к этому подступиться. – Тай глянула Джарвису в глаза. – Пойми, очень многое, что кажется вполне естественным в Замке, здесь, днем, просто не идет с языка – стесняешься, причем зачастую неизвестно почему… В общем, впервые я провалилась туда в пятнадцать лет, если даже не в четырнадцать – где-то через год после того, как впервые закровоточила. Поначалу забавно было… или нет, «забавно» – неудачное слово. Не просто полная противоположность нашему распорядку и благонравию, но и уверенность, что никто ни за что тебя здесь не обидит и не осудит. А я тогда взрослела и впервые в жизни хотела быть не только алхимиком, но и женщиной: чтобы платья красивые, чтобы мужчины ухаживали, руку целовали… и не только руку… Вполне простительные желания для юной девушки, не так ли?

Джарвис кивнул.

– Там я все это нашла, да только не одно это. И не в разврате дело – меня он даже тогда не трогал, а сейчас и вовсе не трогает. Если это нравится в равной степени тебе и партнеру – хоть с козлом ложись, а если противно на такое смотреть, можно и отвернуться… Нет, прежде всего эта постоянная фальшь, это вечное желание быть не собой, а кем-то еще – и непонимание, что если под твоей маской пустота, то и кем-то еще ты быть толком не сумеешь. Надо что-то из себя представлять, чтобы уметь сыграть иное… То есть это я сейчас так складно выражаюсь, тогда же была как зверек ручной – все понимала, да сказать не умела. По сравнению с этим мелочь даже то, что одни приходят в Замок повелевать, а другие подчиняться. Там ведь у каждого давнего и постоянного гостя есть свое место в сложной иерархии, которую к тому же не видно простым глазом. Вот это все, а вовсе не оргии в бассейнах, я и воспринимаю как грязное и порочное. А тогда воспринимала еще острее… Может быть, годам к восемнадцати-двадцати я нашла бы силы вовсе отказаться от Замка – мало-помалу отвращение начало забивать удовольствие. Но тут-то на моем пути и попался Тиндалл…

Произнеся это имя, Тай умолкла, нервно сглотнув, словно стесняясь рассказывать дальше.

– Извини, – наконец выговорила она торопливо и смущенно, окончательно растеряв свою невозмутимость. – Ты – первый человек из дня, с которым я осмелилась заговорить о Тинде, и мне тяжело подбирать слова – настолько все это было сокровенно.

– Он был твоим возлюбленным? – осторожно спросил Джарвис.

– Не знаю. – Тай опустила глаза. – По-моему, в дневном мире в принципе невозможны такие отношения, какие были между ним и мной. Потому и слов для них не придумано… Чистое соприкосновение обнаженных душ, когда не знаешь о человеке не только, кто он и откуда, но даже как он выглядит на самом деле – он менял маски, как хотел. Даже имя это – Тиндалл – придумала я сама. Я-то ему сразу представилась, в самую первую встречу, а он в ответ – называй меня так, как сама захочешь…

Невнимательному человеку легко было спутать его с самим Элори, что многие и делали. Оба они придерживались того стиля, который в Замке считается образцом, поэтому многое было похоже – линии прически, пластика движений, подбор цветов в одежде… Мне, правда, повезло – мы познакомились на балу, когда Элори не прятался в толпе, а вышел в открытую, поэтому спутать их я никак не могла, однако сходство уловила сразу же. И только потом до меня дошло – воистину надо быть одним из гостей Замка, чтобы не отличать Тиндалла от Элори! Тинд мог появиться в любом обличье, сыграть кого угодно, но одно не менялось – глаза. Ты же сам видел Элори – у того глаза мертвые, словно стекло, ничего по ним нельзя прочитать. А Тиндалл словно все время говорил взглядом: не бойся, я просто притворяюсь, чтобы доставить удовольствие тебе и себе, а на самом деле я – это всего лишь я… – Тай опять судорожно сглотнула. – Ни разу не встречала днем таких, как он – уверенных и при этом неожиданно добрых. От него словно исходило странное искрящееся тепло… или не искрящееся, а скорее игристое, как афрарское вино с пузырьками. И никем он никогда не пытался повелевать, хотя мог бы делать это с той же легкостью, с какой вел в танце…

– Тогда что он вообще делал в Замке? – осмелился спросить Джарвис.

– А что там делаю я? – невесело рассмеялась Тай. – Но Тиндалл там не то чтобы развлекался – скорее Замок был для него чем-то вроде глины для ваятеля или красок для художника. Он постоянно творил – образы, характеры, ситуации, творил из других и из себя, и не только сам придумывал, но и чужой выдумке мог блестяще подыграть… моей, например. Только игры в иерархию его совершенно не интересовали – никогда никого не подчинял, как подчиняет Элори, завораживая, и сам тоже никому не подчинялся.

Маску он сбрасывал только наедине со мной, и то не с лица – тут он мне так и не открылся, – а с души. Становился таким, каков на самом деле, сначала часто, потом немного реже, когда нашу близость уже никакой игрой было не разрушить. Тогда делалось так хорошо… Частенько он просто валялся на ложе в той зеленой комнате, которую ты помнишь, а я сидела рядом с ним на полу и играла ему на флейте наши меналийские напевы… – Тай резко отвернулась, и Джарвису показалось, что она хочет скрыть предательские слезы.

– Можешь не продолжать, если тебе так трудно этим делиться, – сказал он поспешно.

– Нет, ничего. – Тай снова повернулась, и глаза ее были сухими. – Для меня это как присохший бинт с раны отдирать: больно, но надо. Не зря же люди придумали ритуал исповеди… Знаешь, тогда, в первый раз, Тинд слово в слово сказал мне то же, что и ты в первую нашу встречу: я буду с тобой, потому что ты настоящая, а все остальные – нет. Но самое главное – он учил меня самым разным вещам, которые могут пригодиться в Замке… Кстати, и сам Замок он знал не хуже Повелителя Снов. Берри уже потом заподозрил, что, может быть, Тиндалл был не просто одним из Ювелиров, а самым первым из тех, кто создавал это место для Элори, или хотя бы одним из первых. Мы ведь не знали о нем абсолютно ничего дневного, даже не ведали, человек он или… – она на секунду запнулась, – или иной расы. И играть тоже учил, буквально всему: как самой лепить облик, управляя воображением, как двигаться, говорить, держаться… и все это – как бы между делом, в процессе. Я очень многим ему обязана – интересный облик мне придумать несложно, а вот наполнить его кем-то, кто не вполне я, поначалу стоило такого труда! Хотя зачастую Тинду было достаточно лишь слегка подтолкнуть меня, а уже дальше я все делала сама…

Тай снова прервалась, и довольно долго они ехали молча. Джарвис понимал, что его спутница одновременно хочет наконец-то поделиться наболевшим – и не решается вдаваться в подробности перед непривычным к Замку человеком.

– Говори, если считаешь нужным, – подбодрил он ее. – В конце концов, я ведь уже был в этом вашем Замке и сам видел…

– Ты видел очень немного, – возразила Тай со своей прежней невозмутимостью. – А мы с Тиндом были, прямо скажем, ни вот настолько не святыми… В конце концов, все игры в Замке подчинены одной цели – сам знаешь какой. Хотя для Тиндалла даже близость не была самоцелью, он часто играл просто ради игры… За вечер мог с половиной зала перетанцевать, но в покои уходил со мной, и только со мной.

Какое-то время мы играли только вдвоем, а потом Тиндалл все чаще стал заговаривать о том, что неплохо бы дополнить нашу пару еще одним мужчиной и одной женщиной – и чтоб каждый с каждым… Я не очень понимала, зачем ему это нужно, но решила – почему бы и нет? И тогда он привел Берри, который уже в то время был Ювелиром, а потом, на одном из балов, указал мне девушку – не то чтобы совсем новенькую, но явно недавно в Замке – и поручил соблазнить. Это и была Нисада. Правда, идея «каждого с каждым» сдохла на корню почти мгновенно – вместе мы только играли, но в постели четко распались на две самостоятельные пары, даже занимались этим всегда в разных комнатах. Но все равно вскоре наша четверка стала неразлучна.

Потом уже, когда Берри и Нисада влюбились друг в друга не на шутку, я поняла: Тиндалл специально подстроил, чтобы эти двое оказались вместе. Но откуда он знал, что они настолько идеально подойдут друг другу? Кстати, они оба из Вайлэзии и в общем-то могли быть вместе даже днем, если бы…

– Если бы что? – поторопил Джарвис замешкавшуюся девушку.

– Если бы Нисада умела ходить, а Берри не отбывал пожизненное заключение, – отчеканила Тай. – Теперь понимаешь?

– Кое-что понимаю, – кивнул Джарвис. – В частности, наконец-то понял, почему за этой книгой заклятий тащимся мы с тобой, а не сам Берри.

– Ничего, он еще присоединится к нам ближе к цели, – усмехнулась Тай. – В мою голову влезет или в твою. Ему же по части планирования равных нет. Собственно, и тобой воспользоваться предложил он, а я только сообщила, что случилось чудо и тебя каким-то ветром занесло в наш монастырь.

Словно отозвавшись на произнесенное девушкой слово, налетел порыв ветра с реки, растрепав волосы обоим путникам. Тай резким движением ладони отбросила с глаз пепельные, как и положено чистокровной новоменалийке, пряди и преувеличенно спокойно закончила:

– В общем, мы с Тиндаллом были вместе девять лет – каждую ночь, без изъятия. Днем у меня было любимое дело, а ночью – он, друзья и изысканные развлечения. Я считала себя совершенно счастливой и ничего больше не хотела от жизни… пока три года назад не настала ночь, когда Тиндалл попросту не явился в наши общие покои. С тех пор его больше ни разу не видели в Замке. Он исчез без следа, и у нас нет ни малейшей догадки, кем он был, куда пропал, кто в этом виновен и можно ли его вернуть. А я, как идиотка, жду его все эти три года, потому что иначе не умею.

– Теперь я и в самом деле многое понял, – произнес Джарвис в наступившей тишине. – Я уже осознал, что облик моей расы ценится у вас в Замке очень высоко. Не знаю, как Элори, но твой Тиндалл явно использовал его особенности, ибо не мог не знать, что это простейший способ понравиться женщине твоего народа – так уж мои предки когда-то закляли твоих. Поэтому, когда меня затащила в Замок эта стерва Ломенна, никто не решался подойти ко мне, поскольку это мог быть сам Элори, и лишь ты одна осмелилась, решив, что вернулся…

Конец ознакомительного фрагмента.