Часть II
I
Москва. Институт международных отношений
6 августа 1966 года, демобилизованный сержант Черняков выставил корешам-сослуживцам пару бутылок, посидели, попрощались, адресами обменялись, и поехал я в Могилев к маме. А в конце августа уже устраивался в институтском общежитии на Новочеремушкинской.
Про студенческие годы что вспоминать? Трудно было первые два года. Однокурсники мои в большинстве были выпускниками спецшкол, а значит, свободно владели одним, а то и двумя иностранными языками. Детишки всяких там партийных, военных и мидовских начальников. Родители готовили их втак обойму будущих правителей государства нашего. У каждого из отпрысков уже в институте были гарантированы абсолютно реальные перспективы быстрого и беспроблемного продвижения наверх, к власти, к обеспеченной и сытной жизни в элитных домах в центре Москвы, на дачах с огромными участками в Подмосковье, на лучших курортах и в санаториях у нас и за границей.
Таких как я, провинциалов-самоучек, в том числе так называемых «от станка», набирали по специальной квоте, которая должна была свидетельствовать о том, что «родная» партия подпитывается здоровой кровью родного народа из низов. На курсе нас таких было три-четыре человека. Кроме меня, например, Яшка Пляйс, он тоже из армии поступал. Немец, из семьи поволжских немцев (сейчас он – доктор наук, профессор Высшей школы экономики).
Меня определили в группу английского языка, вторым должен был начать учить со следующего курса язык хауса. До того времени я и слышать не слышал, что есть такое, вишь, наречие. Оказывается – в Африке, на севере Нигерии. Слава Богу, на следующий год, законтрактованный было носитель этого диковинного языка, не явился в Москву и мне благополучно предложили вторым языком учить испанский.
На первом курсе соблазнил меня декан факультета учиться на открывшемся как раз в том году отделении международной журналистики (факультет по этой специальности значительно позже открыли). Продержался я на журналистике только год. После весенней сессии мы с новым моим приятелем, Сашкой Максимовым правдами и неправдами добились в деканате перевода на факультет «международные отношения». Даже, кажется, что-то из предметов доставать ради этого пришлось. Неожиданно слабенькой оказалась инициатива ректората с отделением журналистики. Не было нормальной учебной программы, преподавателей слабых, неподготовленных набрали, материальной базы практически никакой. При желании и склонности к этой профессии, можно было терпеливо ждать два-три года, пока все наладится, но к тому времени и учеба уже к концу подошла бы.
На факультете МО попал в группу завлекательной специализации – Великобритания и доминионы. Ничего, сравнительно ровно, вроде бы учился. В отличники, конечно, не вышел (еще чего! С моим-то провинциальным багажом). На третьем курсе двойку по английскому языку в зимнюю сессию схватил. Даже выгнать из института грозились дамы с языковой кафедры. Жестокие леди были. Но – профессионалы высшего класса. И давили на студентов справедливо. Язык у дипломата обязательно должен быть не просто хорошим, а очень хорошим. Пересдал я, слава Богу, английский вовремя. Не из лени или тупости филологической в отстающих оказался. В группе нас было шесть человек, и все, кроме меня, владели английским еще до поступления в институт. Ну, преподаватель на них и ориентировался, совестливо сдерживая, ради меня и по обязательной методике, желание рвануть впереди плана. Так что мои однокашники учебник дома даже не открывали, а я парился ночами, зазубривая сотни новых слов и усваивая особенности британского, будь оно неладно, произношения. Только на четвертом курсе стало мало-помалу легче. Вошел уже в язык, оставалось только побольше читать и читать. Времени, естественно, не хватало, но нахальства прибавилось, и на занятиях с преподавателями легче стало (уже разные работали с нами: литературный, военный перевод, разговорный язык и диалекты, пр.).
В общежитии жил в комнате вместе с немцем, из ГДР, естественно. Вальтер Штёсс звали. Хороший парень, подружились мы с ним. Жили в общаге, в основном, иностранцы: болгары, немцы, поляки, чехословаки, монголы, венгры, много вьетнамцев и прочие. Даже одна лаосская принцесса жила (кстати, очень сексапильная девица, вечно с ней истории всякие на этой почве случались).
Нас, советских, меньшинство было. На втором курсе избрали меня председателем студсовета общежития. Как ни странно, но уже после этого мне, хочешь-не хочешь, пришлось стать настоящим дипломатом. Несть числа, сколько всяческих международных и околополитических проблем, возникавших ежедневно в этом вавилонском скоплении народов, приходилось решать на месте, без вовлечения в разборки начальников из деканата по работе с иностранцами.
Иноземцы наши уважительно ценили мои способности выкручиваться из сложных, порой, конфликтов, гасить их и восстанавливать порядок. Без доносов на верх, институтскому начальству.
Но случались и кризисы.
Когда в августе 1968 года в Чехословакии начались откровенно антисоветские выступления, почти все чехи и словаки из моих коллег по общежитию объединились в нелегальную политическую организацию и начали, мать иху перемать, агитировать остальных студентов за поддержку нарастающей чехословацкой революции, за демократию, за смену социалистического режима демократическим.
Что тут началась! Засуетились начальники из деканатов, институтских парткома КПСС и бюро комсомола, подключились агенты КГБ. Меня вызвал к себе ректор (ого, до этого я его только издали мог узреть) и так кричал, так топал ногами, что можно было запросто, я извиняюсь, на жопу упасть, там же, у него на ковре в кабинете. Я сумел устоять на ногах и продолжал слушать. Ректор пригрозил отчислением из института за пособничество антисоветской пропаганде в общежитии и заявил, что даст указание избрать нового председателя студсовета.
Закончилась эта история сама-собой. Народ общежитейский успокоился сразу же после того, как в Прагу вошли советские войска и танки. На собрании меня, на зло всем начальникам, переизбрали председателем студсовета (помню, только поляки-вражины были против). Кроме того, одновременно я стал начальником «оперативного отряда». За порядком приходилось присматривать, да и подворовывали студентики. То радиотехника, то шмотки пропадали. Человек десять в отряде было. Следили, агентурой обзавелись на этажах, засады устраивали. Поймали кого-то из поляков, двоих наших. Напугали остальных тоталитарным режимом проверок и наблюдения. Поспокойней жизнь стала.
Начальство правильно оценило моё усердие и согласилось на мою просьбу оформить дежурным комендантом. Вечерние вахты и дежурства по выходным – не так уж и обременительны были, а деньги нужны были. На одну стипендию очень непросто перебиваться было. Мама продала в Могилеве дом на Моторной улице, и часть денег переслала мне. Пару лет на пропитание как-то хватало, а потом прижимать жизнь начала. Так что комендантская зарплата очень даже кстати пришлась.
Женился
На третьем курсе решил, что пора семьей обзаводиться. 25 лет уже исполнилось. Я, по своей природной застенчивости, и из-за дурацкого комплекса неполноценности, из-за нищенского студенческого существования, практически, без женщин жил. Боялся их, честно, признаюсь.
Перед этим, активно пыталась женить меня на себе родственница одного из моих однокашников, москвичка Алёна. Я-то уж было и загорелся на это дело. А что, красавица она была что надо. Опять же после окончания института мне, иногороднему с пропиской в Москве проблема снималась. Но… Прошло какое-то время, поближе познакомились, в одной-другой компании побывали, затухать стало мое возгорание любовное, затввормозил я сближение. Да и Юрка Чубченко, приятель мой, родственник Алёнкин, предупредил: – не стоит, мол, рисковать. Семья эта богатая, тебя согласятся взять в зятья, разве чтобы пристроить непутевую дочку за дипломата. А она, душка, уже сейчас блядь несусветная, да и пьет подозрительно всё больше. Нагорюешься, короче…
Женился я после окончания третьего курса. В августе 1968 года. На Надежде Василенко. Знакомы мы были ещё со времени моего учительства в Чаусах. Потом разошлись как-то, во время моей службы в армии, когда приезжал в отпуск в Могилев, снова встретились, она в пединституте училась. Переписывались, но через год, снова порвал связь с ней. Позже, уже, будучи студентом, случайно встретил Надежду во время каникул в Могилеве. Она к тому времени уже замужем побывала, и развестись успела. Лето провели вместе, потом, зимой, на каникулы, съездил к ней в деревню, где она в школе после пединститута работала.
Весной 1968 года предложил Надежде выйти за меня. Начались летние каникулы, приехала она и поселилась в моей комнате в общежитии. Злоупотребив служебным положением коменданта, просто взял и переселил Вальтера в другую комнату. Начальству я предварительно задурил голову, что еще зимой женился, поэтому на законных якобы супружеских основаниях жила Надежда пару месяцев в общежитии. Подали заявление на регистрацию брака, купили кольца и поехали в свадебное путешествие, можно сказать. Институтское начальство назначило меня руководителем группы иностранных студентов, выезжавших на отдых в мидовском лагере на Черном море вблизи Сочи. Ну, я и выговорил себе разрешение везти туда за свой счет и жену. Для меня дорога и проживание, ясное дело, бесплатно были, а на месте и Надежду пристроил в нашу студенческую столовую. По нашим нищенским тогда возможностям это было настоящее свадебное путешествие. Почти месяц на море, экскурсии на теплоходе в Абхазию, поездки в Сочи. Хорошо время провели. Жили мы в своей отдельной палатке. Надежда с моими вьетнамцами и монголами сдружилась. Отдыхали, загорали, супружеские отношения старательно укрепляли…
Вернулись в Москву к 30 августа, когда наш брак, наконец, в законном порядке и зарегистрировали. В Доме бракосочетания № 1 на улице Герцена. По бедности ехали туда на такси. Скромненько одетые – на мне дешевый темно-синий костюм, который Вальтер купил мне в Берлине, Надежда какое-то симпатичное вязаное белое платье надела. Свидетелями у нас были два мужика, мои однокашники – Витька Щербаков, бывший моряк, и москвич Саня Белявский. Вернулись в общежитие снова на такси.
Свадебный стол был катастрофически скромным. Несколько бутылок крымского вина, которое привезли с собой с Черного моря, какие-то скромные закуски из соседней кулинарии. На хороший свадебный обед просто денег не было. Главным гостем был Иван Иванович, старший комендант общежития, кроме него были наши свидетели, Вальтер со своей девушкой Боянкой из Болгарии (они, кстати, после института поженились). Пару часов посидели, и вся свадьба.
После съездили к Орджоникидзе (сегодня это – Владикавказ), к маме, там свадебный вечер устроили. Тоже без гостей. Зато через пару дней отчим, он в то время на какой-то автобазе начальником был, устроил нам, опять же, свадебное путешествие по Военно-грузинской дороге. Из Орджоникидзе в столицу Грузии Тбилиси. На грузовике. А что, горы при хорошей летней погоде из кузова газика намного интереснее смотрелись, чем скажем, из окна какого-нибудь Мерседеса.
Столько впечатлений осталось! На верхнем самом перевале шашлычник сидел, перекусили с аппетитом и покатили дальше в Грузию. По Тбилиси недолго ездили, но познакомились все же, посмотрели. Дело к вечеру уже шло, спустились где-то на окраине города к реке Кура и расположились на ночевку. С выпивкой и хорошим ужином. Утром следующего дня тронулись назад в Осетию. Не помню, почему так торопливо вернулись, по-моему, на выходные поездка была рассчитана. Ну, а там и в Москву заторопились. Учебный год уже начался.
Надо было что-то решать, как вместе жить дальше. В общежитии поселить Надежду на два года никак нельзя было. Побегали по Москве в поисках подходящей работы в школе или детском садике. Готовы были принять, но с московской пропиской, хотя бы временной. Это исключалось по тем временам. Прописывали временно только так называемых лимитчиков, людей, которых набирали какие-либо московские предприятия.
Решение нашлось в областном Управлении народного образования. Там предложили нам место воспитательницы в детском доме. Далековато, за Старой Рузой.
Конец ознакомительного фрагмента.